Нигде в море не было видно «Пинты». И все решили, что она пошла ко дну, а капитан Висенте Пинсон, несмотря на постигшее его несчастье, продолжал бороться за жизнь нашего экипажа. Три дня мы не могли различить, где верх и где низ, где море и где небо, так нас швыряло волнами. Мы потеряли возможность управлять каравеллой и сбились с курса, который, отправляясь с Эспаньолы, адмирал взял к широтам Флореса.
Господин с присущей ему убедительностью уговаривал матросов не падать духом, но сам, очевидно, уже потерял надежду на наше спасение. Я это заключаю из следующе-го. Ночью адмирал, подозвав меня и Хуана Росу, повелел нам опорожнить один бочонок из-под морской воды. Он распорядился, чтобы втайне от остальной команды мы запечатали в бочонок приготовленный им отчет об открытии новых земель. Я думаю, что адмиралом руководила забота, чтобы в случае нашей гибели это известие как-нибудь достигло христианских земель.
Отчет был написан на пергаменте и завернут в провощенную ткань. Потихоньку от всех мы ночью запечатали его в бочонок, засмолили и бросили в воду.
15 февраля после захода солнца буря стала понемногу стихать; часовые оповестили, что где-то вдалеке мелькнули очертания земли, но темнота ночи и летящие по небу тучи помешали дальнейшим наблюдениям.
ГЛАВА II
Негостеприимные берега
Итак, я нахожусь на твердой земле. Бурей нас прибило к одному из Азорских островов.
Глинобитный пол, правда, совсем не напоминает блестящего паркета дворца, где, я думал, нас будут принимать с почестями, а плащ Хуана Росы так короток, что не может покрыть нас обоих. Мы должны покрепче прижиматься друг к другу, потому что хотя дни здесь и жаркие, но ночи сырые и холодные. Тюрьма выстроена близ болотистой местности, вероятно для того, чтобы без помощи палача отправлять на тот свет королевских преступников.
Висок мой ломит от боли, так как именно в висок мне попал сухой хлебец, брошенный чьей-то милосердной рукой через решетку нашей тюрьмы. Мы с Хуаном Росой съели его с жадностью.
Слабый свет, проникающий в крошечное оконце, еле освещает фигуры наших матросов, скорчившихся на сыром полу. Многие из них сошли с корабля полуодетыми, так как, воспользовавшись остановкой, постирали свое платье.
Я еще до сих пор не пришел в себя как следует и жду пробуждения Хуана Росы, чтобы поговорить с ним о случившемся. Наконец мой товарищ открывает глаза. Мне жаль его: какие бы страшные сны ему ни виделись, действительность будет еще страшнее.
– Ну, Франческо, – говорит он, со стоном разминая онемевшие члены, – как ты думаешь, что сделают с нами эти собаки-португальцы?
Темная, не замеченная мной до сих пор фигура поднимается рядом с Хуаном, кутаясь в ветхие отвратительные лохмотья.
– Ты спрашиваешь, что с нами сделают? – говорит этот несчастный хриплым голосом. – Я могу вам это сказать в точности. Нас сегодня или завтра отправят на сахарные плантации, мы там заболеем лихорадкой и сдохнем, как собаки. Только дикари, вывезенные из Гвинеи, могут переносить этот каторжный труд и адский климат. Если же мы захотим убежать, на нас будут охотиться с бульдогами, так как рабочие руки здесь очень дороги. Для острастки нас опять на два-три дня бросят в тюрьму, а затем переведут на плантации. Но что вы натворили, за что вас постигла такая суровая кара?
Все наши товарищи, проснувшись, приподнялись уже с пола и с ужасом прислушивались к его словам.
– Что мы сделали? – с горечью переспросил наш матрос, португалец Жуан Баллу, – Мы только что западным путем вернулись от берегов Индии и Катая. Мы открыли чудесные острова, окруженные прекрасными водами океана, где никогда не бывает бурь. Мы видели в устьях тамошних рек золотой песок и не набрали его в достаточном количестве только потому, что адмирал наш поспешил вернуться порадовать этой вестью испанских государей.
При известии о золоте человек в лохмотьях прищелкнул языком. Когда Жуан Баллу прервал на минуту свой рассказ, он со смехом хлопнул его по плечу.
– Понимаю, – сказал он, – и, как по книжке, могу вам рассказать, что было дальше. Добравшись до Азоров, вы встретили купеческое судно и, прельстившись богатой добычей, напали на него. Но сейчас купцы вооружены до зубов, и поэтому теперь вы сидите на земляном полу.
– О боже! – воскликнул Родриго Диас. – Мы не сделали ничего такого, о чем вы рассказываете. Все свои пушки мы оставили в крепости, которую построили из обломков флагманского корабля на острове Эспаньола.
– Все это очень хорошо, – сказал человек в лохмотьях, – но не будь я Васко-Нуньес Бальбоа если я понимаю, почему же, наконец, вы очутились в этом каземате. Для меня это дело привычное, ибо за свою недолгую жизнь я познакомился почти со всеми тюрьмами Испании и Португалии. И это совсем не потому, что я убийца или грабитель, – я просто бедный дворянин и, часто занимая деньги, редко их возвращаю. Я семь раз бежал из тюрьмы и сейчас ломаю себе голову над тем, как это сделать в восьмой. Если вы не дураки и не трусы, мы подумаем над этим вместе.
– Мы верим в то, что вы не грабитель и не убийца, – отозвался Родриго Диас, – но по законам нашей страны несостоятельных должников обычно бросают в тюрьмы. Мы же действительно ни в чем не повинны, и я надеюсь, что адмирал добьется того, чтобы нас освободили.
– Ну, рассказывайте дальше, – сказал человек, назвавшийся Васко-Нуньесом Бальбоа. – Не за то же вас засадили, что вы построили крепость на острове Эспаньола?
Родриго Диас рассказал ему, как мы, по обету, данному во время бури, сошли на берег в одежде кающихся и, найдя свободное от зарослей место, остановились здесь, чтобы помолиться. Он пояснил, как неожиданно нас окружили португальцы на конях и копьями погнали, как стадо баранов, так как у нас в руках были только четки и молитвенники.
– Это здорово! – сказал Васко-Нуньес Бальбоа. – И вы надеетесь, что адмирал будет пытаться вас освободить? Он, вероятно, сам рад, что унес целой свою шкуру.
За три дня к нам дважды заходил тюремщик, приносивший воду и вареные бобы, которые здесь на острове беднякам заменяли хлеб.
На рассвете четвертого дня загремели засовы нашей двери, но мы не ждали ничего доброго от посещения тюремщика. К нашему удивлению, вслед за ним вошли трое синьоров в шляпах с перьями, сопровождаемые писцом. Синьоры, видимо, не выспались и имели сердитый вид. Сторож с ведром в руке вышел в соседнюю камеру.
Один из господ, взяв бумагу из рук писца и развернув ее, начал выкликать нас по имени. Одиннадцать матросов вышли на середину камеры.
Мы не знали, чем вызвано это посещение, и с опаской поглядывали друг на друга.
– Губернатор острова, его милость синьор Кастаньеда, проверив корабельные и иные документы судна, на котором вы прибыли, милостиво соизволяет отпустить вас на свободу сегодня же, двадцать второго февраля 1493 года, – важно сказал синьор с бумагой.
В эту минуту наш новый знакомый поспешно выступил на середину камеры.
– Ваша светлость, – сказал он, – умоляю вас хорошенько просмотреть список, так как вы, очевидно по ошибке, пропустили мою фамилию.
Чиновник спросил, как его зовут, и еще раз посмотрел список.
Бальбоа переглянулся с писцом, который с пером за ухом стоял позади своего начальника.
– Этот человек был задержан вместе с другими, – сказал писец. – Я точно помню, что их всего была дюжина.
– В таком случае это господин твой, адмирал, пропустил фамилию в списке, – сказал синьор и тут же повелел писцу заполнить пробел.
Таким образом обедневшему идальго Васко-Нуньесу Бальбоа удалось освободиться из тюрьмы в восьмой раз.
ГЛАВА III
Губернатор Кастаньеда и король Жуан
Не знаю, откуда Азорские острова получили свое имя; во всяком случае ни здешние берега, ни здешний народ не показались нам особенно гостеприимными, а жители Азоров действительно похожи на ястребов или, вернее, на коршунов.
Открытое выступление португальских властей против подданных дружественной страны вначале заставило адмирала предположить, что между Испанией и Португалией внезапно возникла война.
Узнав о том, что люди его экипажа захвачены в плен, он нашел в себе мужество с достоинством обратиться к губернатору с просьбой разрешить это печальное недоразумение.
Он предъявил губернатору свои адмиральские полномочия за подписями монархов Испании, скрепленные королевской печатью. Несмотря на свой горячий и несдержанный нрав, господин убеждал этого тупого и чванливого человека подумать о последствиях его поступка.
– Уже издавна ведется, – говорил адмирал, – что Италия, раздираемая враждой своих мелких властителей, сама не пользуется плодами открытий своих купцов и капитанов. Я генуэзец родом, – продолжал он, – и, задумав свое предприятие, я счел нужным прежде всего обратиться к португальскому монарху. Но король Жуан поступил со мной с вероломством, недостойным его высокого сана. Тогда я пустился в плавание на испанских кораблях. Перед отплытием мне был дан наказ относиться с дружелюбием ко всем малым и большим судам, плавающим под португальским флагом. Я полагаю, что и от вас имею право требовать такого же обращения.
Синьор Марио де Кампанилла за отсутствием Родриго де Эсковеды, оставшегося в крепости, исполнял обязанности секретаря экспедиции. Он с возмущением передал мне, как нагло вел себя Кастаньеда, как небрежно просматривал бумаги адмирала и в каком недопустимом тоне вел переговоры.
Они расстались с адмиралом, оба крайне недовольные друг другом.
21 февраля к «Нинье» подошла лодка, из которой высадились два священника, нотариус и писец. Они обратились к адмиралу с просьбой предъявить грамоты и полномочия. Они объяснили свой поступок тем, что сейчас по океану плавает много проходимцев, имеющих при себе поддельные грамоты. Каждая бумага, предъявленная адмиралом, переходила по нескольку раз из рук в руки, португальцы смотрели их на свет и чуть ли не пробовали на язык. Наконец они вынуждены были признать все документы действительными.
Хотя никто из побывавших в португальской тюрьме не сговаривался между собой, однако на все расспросы адми-рала мы отвечали, что португальцы обращались с нами вежливо и хорошо кормили. Мы понимали, что известие о поведении португальцев уязвило бы самолюбие этого беспокойного и гордого человека.
До нашего отплытия произошло одно событие, крайне позабавившее команду и рассердившее адмирала.
Утром 23 февраля к нам поступила жалоба португальских властей на бесчинство матроса нашей команды Васко-Нуньеса Бальбоа. Он якобы, подговорив четырех негров-гвинейцев, увел небольшое парусное судно с грузом сахарного тростника.
Господин с негодованием возразил, что такого имени не значится в его судовых списках. А мы все, знавшие, в чем дело, молчали, становясь таким образом невольными соучастниками этого предприимчивого бродяги.
– В этом человеке бунтует горячая кровь, – сказал Родриго Диас. – И я нисколько не удивлюсь, если он, наслушавшись наших рассказов о золоте, отправится сам по указанному нами направлению.
25 февраля мы отплыли с острова Санта-Мария. Нас опять трое суток трепала жестокая буря, но я уже не имею сил писать об этом. Опять матросы давали обеты, но земля была так близка, что толпа, заполнившая гавань, вся опустилась на колени и стала молиться о нашем спасении.
Португальский порт, в который мы наконец вошли, назывался Растелло. Отсюда господин отправил гонца к испанским монархам с сообщением о нашем прибытии.
В девяти лигах от Растелло лежит небольшой городок Вальпарайзо, и в нем временно находился король Жуан со своим двором.
Адмирал отправил португальскому королю извещение, что сбылись его давнишние мечтания, и вот через семь месяцев плавания он западным путем возвращается из Индии. Господин просил разрешения провести свое судно в Лисабон, где оно будет в большей безопасности, чем в этих пустынных водах. Адмирал добавлял, что имеющийся при нем груз золота и ценностей заставляет его прибегнуть к такой просьбе.
Если адмирал золотым грузом считал небольшое количество песку, намытое нами на Эспаньоле, или несколько штук золотых пластинок, отобранных у дикарей, то нужно признать, что самый последний корсар не рискнул бы жизнью своих людей ради такой ничтожной добычи. Но господин поступил так с особой целью.
– Я уверен, – сказал он синьору Марио, – что Жуан, читая письмо, подсчитывает барыши Испании и кусает губы с досады.
Здесь, в Растелло, мне довелось лицезреть человека, которого когда-то я считал героем, совершившим подвиг свыше человеческих сил.
Рядом с нашей маленькой «Ниньей» в порту высился огромный военный корабль, вооруженный шестьюдесятью пушками. Борта его были до того высоки, что, разглядывая их, мы должны были задирать головы, как в соборе.
И вот 5 марта командир этого корабля в сопровождении вооруженных людей на лодке подошел к нашей «Нинье» и сообщил, что явился за нашим капитаном, которого он доставит на свой корабль, чтобы капитан наш в присутствии португальского капитана и королевского чиновника, прибывшего из Вальпарайзо, дал ему отчет о своем плавании.
Господин ответил, что он адмирал Кастилии, капитан каравеллы «Санта-Мария», потерпевшей крушение у берегов Катая, и не намерен давать отчет кому бы то ни было, кроме своих государей.
Полный достоинства ответ адмирала сделал свое дело, потому что португальский командир уже совсем в ином тоне попросил адмирала предъявить свои грамоты и полномочия. Ознакомившись с ними, он прислал затем на «Нинью» своего капитана с сообщением, что адмиралу предоставляется полная свобода действий. Капитан прибыл в сопровождении трубачей, дудочников и барабанщиков. И шум, поднятый этими людьми, привлек к нам внимание всего порта.
– Ну, как он тебе понравился? – спросил синьор Марио, когда португальцы отъехали. – Нет, я говорю не о капитане, а о командире – Бартоломеу Диаше!
Случись это год назад, я кусал бы кулаки с досады, что не разглядел как следует знаменитого португальца. Сейчас же мы с синьором Марио резонно рассудили, что подвиг, совершенный Кристовалем Колоном, заставил померкнуть славу Диаша.
Надо сказать, что простой народ в порту – матросы, грузчики и такелажники – думали, очевидно, так же, какмы: дни и ночи они толпились у причала «Ниньи» и прославляли нашего адмирала, вознося за него благодарственные молитвы святой деве, покровительнице морей. Люди эти так или иначе связаны с морем, жизнь их постоянно сопряжена с опасностями и трудами, и они как следует могут оценить тяготы нашего плавания.
На третий день наш посланный вернулся из Вальпарайзо и привез адмиралу приглашение явиться к португальскому двору. Вместе с посланным приехал секретарь его величества, на обязанности которого лежало сопровождать адмирала и заботиться о его дорожных удобствах.
Адмирал взял с собой Аотака в качестве телохранителя, нарядив его в головной убор из перьев и украсив его грудь ожерельем из золотых пластинок. Это было сделано тоже с целью уязвить Жуана.
Отбыли они 8 марта, а возвратились 12-го. Господин, как видно, остался очень доволен оказанным ему приемом. Аотак очень смешно передавал нам обстоятельства, сопутствовавшие его пребыванию при дворе. Если верить ему, господин наш говорил очень запальчиво и резко, упрекая короля Жуана в жадности и вероломстве.
Аотак выпячивал вперед живот, откидывая голову, и говорил властным тоном – это он изображал адмирала.
Потом он принимал смущенный вид и, запинаясь, произносил несколько слов. Если в передаче нашего друга и не хватило точности в изображении Жуана II, то мы все-таки были рады случаю посмеяться над португальцем.
Гораздо меньше мне понравилось то, что португальский король подсылал людей к Жуану Баллу и Антонио Альмагу – португальцам из команды «Санта-Марии» – с предложением снарядить с их помощью вооруженные экспедиции в открытые адмиралом страны.
А Франческо Альвьеде с «Ниньи» было предложено даже принять командование над таким отрядом.
Все это я узнал от Родриго Диаса, который сам родом из Галисии и поэтому сдружился с португальцами. К чести наших товарищей, надо сказать, что все трое отказались от предложенных им денег и почестей.
Очевидно, португальские матросы больше разбираются в делах совести, чем господин губернатор и даже сам португальский король.
ГЛАВА IV
Фанфары и литавры
15 марта 1493 года мы бросили якорь в том самом месте, откуда отплыли семь месяцев назад.
Зима, следующая за високосным годом, всегда бывает суровая и злополучная. Так, по крайней мере, говорят старые люди. И это как нельзя лучше подтвердилось в нынешнем году. Бури, которые потрясали все западное побережье Пиренейского полуострова, уже давно заставили жителей Палоса отчаяться в нашем благополучном возвращении.
Как описать радость населения, когда «Нинья», круглая от раздувшихся парусов, вошла в устье реки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36