В Гургандже он не раз был свидетелем споров и бесед учителя с другими учеными, с мудрыми улемами. Никто из них никогда не высказывал таких смелых суждений, разве только уважаемый ибн Сина. Да и вряд ли эти ученые понимали ал-Бируни, думал Якуб. Заносчивость мешала им. Якуб вспомнил мудрую поговорку:
«Откуда взять туману голос тучи, а ворону – взлет орла!»
В Газне Якуб стал ближе к своему устоду. Он был одним из немногих, с кем ученый говорил искренне. Никогда прежде Якуб не слышал столь откровенных рассуждений о великих мира сего. Якуб видел, как трудно было благородному устоду бывать во дворце султана Махмуда. Он не верил ни единому слову султана и с трудом скрывал свое презрение к нему. Как-то, вернувшись из дворца после встречи с правителем Газны, учитель одной фразой выдал свое настроение. Он сказал: «Всякая скорбь до ее ухода, а всякий великий – лишь до падения».
Значит, он не верит в долговечность этого правителя? Да и как верить? Сколько раз ал-Бируни был свидетелем крушения трона! Он своими глазами видел, как рушилось могущество, воздвигнутое, казалось бы, на века. Но все же этот «высокий» будет долго возвышаться, хотя и не любят его приближенные. Всем видно, что он внушает лишь страх.
«Но что я знаю о нем?» – думал Якуб. Здесь нет веселого, болтливого, всезнающего Хусейна из дивана переписки. От него всегда можно было узнать о том, что происходит при дворе. Как сложилась его судьба?.. А как печально, что ничего не известно про ал-Хасана и его дочь Рейхан… Бедный устод молчит, ничего не говорит о ней. То ли потому, что пребывает в скорби о погибших? А может быть, получил от них письмо и, узнав о том, что они живы, успокоился? Так и не пришлось ему узнать о нежных чувствах красавицы Рейхан. Если бы он знал, что каждое его слово принималось девушкой как дар, он бы не был спокоен. Сейчас уже не скажешь ему об этом. Может быть, прежде и следовало раскрыть тайну, которую доверила ему девушка. А сейчас это бесполезно. Хотелось бы только знать, что она жива и что жив ее благородный отец.
А устоду он ничего не скажет. Пусть лучше пребывает в неведении.
* * *
Прошло полгода, с тех пор как Якуб прибыл в Газну и снова стал верным помощником своего устода. Как и прежде, в Хорезме, Абу-Райхан был скуп на слова и почти никогда не посвящал Якуба в свои дела, связанные с придворной жизнью. Почти все это время Якуб с увлечением выполнял всякую работу, которую поручал ему ученый, и, как прежде, время от времени посылал отцу подробные письма о своей жизни в чужой стране.
Когда Якуб бывал свободен, он нередко прогуливался по красивой площади, где высились дворцы, воздвигнутые рабами султана Махмуда.
Как-то раз Якуб встретил вблизи дворца человека, который показался ему удивительно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел. Облик этого молодого человека в одежде богатого чиновника кого-то напоминал, но шрам, пересекший лоб, говорил о том, что такого человека он не знает. У него не было знакомого с такой отметиной.
Якуб сделал несколько шагов, мучительно думая о том, где же он видел этого человека, и вдруг услышал, как тот его окликнул.
Это был голос Хусейна! Якуб вздрогнул, остановился, но побоялся оглянуться. Это не мог быть Хусейн: у Хусейна не было шрама! Но почему ему показался таким знакомым голос? Якуб оглянулся, и молодой человек с отметиной на лбу, с голосом и глазами Хусейна бросился обнимать Якуба.
– Как я рад, Хусейн! Я верил, что увижу тебя.
– Воистину бывают чудеса! Перед тобой живой Хусейн. Только шрам на лбу напомнит тебе о яме смертников. Я здесь всего несколько дней, – говорил Хусейн, – и все время ищу тебя. Я знал, что ты должен быть в Газне. Мне помогло богатство моего отца. Пойдем, друг, – предложил Хусейн. – Я думаю, ты не прочь узнать о том, как живут грешники в аду. Я был в аду и точно знаю о нем.
– Пойдем ко мне, мой друг Хусейн, – предложил Якуб. – Ты и представить себе не можешь, как радостна мне эта встреча! Я много думал о тебе. Твое горе стало моим горем. Поистине ты был в аду. Я увидел это, когда подошел к яме и услышал вопли несчастных.
– Какое счастье, что ты смог мне помочь, Якуб! В тот день, когда ты бросил мне мешок с едой, я был так голоден, что, казалось, мог бы съесть крысу или собаку. Меня бросили в яму, когда родители мои были в отъезде. Они поехали в гости к деду. Им и в голову не могло прийти, что за несколько дней произойдет такое несчастье. Когда меня бросили в эту страшную зловонную яму, откуда мало кто выходит живым, жизнь моя зависела от случайности: бросит ли прохожий огрызок лепешки и смогу ли я его поймать. Я признаюсь тебе, Якуб, мужество покинуло меня. Я понял, что настал мой смертный час, а спасти меня может только чудо. В первые два дня я почти ничего не ел. Я не сразу наловчился, я не мог поймать то, что бросали в яму прохожие. Потом со мной поделился один старый человек. И только спустя много дней, когда голод мучил меня нещадно и я со слезами обратился к милости всемогущего, вдруг ухо мое уловило: «Хусейн…» Ты звал меня. Я протянул руки, и тяжелый мешок с едой, как дар богов, оказался у меня в руках. Если бы ты видел, как набросились на меня несчастные, которые разделяли мою участь! Я поделился с ними и заслужил их благословение. Насытившись, я с благодарностью думал о тебе, Якуб. Потом я ждал спасения. Я знал, что ты не покинешь меня и сделаешь все возможное.
Хусейн крепко пожал руку друга и затем продолжал:
– Отец мой тотчас же отправился ко двору Алтунташа и стал узнавать, каким способом можно спасти меня от гибели. Он узнал, что бывший хаджиб султана Махмуда нуждается в деньгах. То, что давали ему сборы в городах и селениях Хорезма, составляло лишь половину необходимой ему суммы. Остальное ему предстояло просить у султана Махмуда. Об этом знали в диване переписки. И, когда отец мой нащупал уязвимое место, он решил, что несколько тысяч динаров могут спасти ему сына.
Выбрав счастливый день, когда гороскоп показал, что звезды расположены в мою пользу, он написал письмо Алтунташу. Отец мой писал только о том, что я показал себя весьма смышленым в диване переписки и что только по молодости лет и неопытности я позволил себе сказать неразумное слово. Но он готов купить прощение, сделав правителю дар в несколько тысяч динаров. Надо тебе сказать, Якуб, что отец мой много лет связан со старым, опытным звездочетом и не было случая, чтобы предсказания этого почтенного старца не сбылись…
– Я вижу тому верное доказательство! – сказал Якуб, готовый сейчас верить во что угодно.
Возвращение Хусейна показалось ему столь чудесным и столь радостным, что ему трудно было найти слова, которые полностью выразили бы его восторг. Он любовался Хусейном, внимательно вслушивался в каждое его слово. Его только огорчал красный шрам на высоком красивом лбу Хусейна. Он делал неузнаваемым молодого друга.
– Это чья печать? – спросил робко Якуб.
– Когда меня вели к яме, я хотел вырваться и бежать от стражи Алтунташа. Меня настигла плеть охранника. Я мог лишиться глаза, и это было бы куда хуже! Теперь остался только шрам, и он не причиняет мне неприятностей. Только лоб испорчен. Чтобы не повторилось подобное, мой отец списался с диваном переписки султана Махмуда, и вот я здесь. Одно скажу тебе: теперь от меня не услышишь лишнего слова. Беда сделала меня осторожным!
– Мы будем часто видеться, – предложил Якуб. – Как я рад видеть тебя здесь, Хусейн! В Газне мне все казалось неприветливым и чужим. Одна отрада – занятия науками. Но бывает ведь, что устанешь и хочется просто поговорить. И вот ты здесь, благодарение аллаху!..
Вернувшись в дом устода, Якуб, позабыв установленные порядки, что не следует прерывать ученого, когда он занят своими формулами, поспешил рассказать ему о радостной встрече с Хусейном, о счастливой судьбе юноши, который чуть было не погиб из-за неосторожного слова.
– Поверь, друг мой, – заметил учитель, – и здесь возможно такое. Одно скажу: будь осторожен! В золотой клетке Махмуда нелегко. Твой друг Хусейн должен знать об этом. Я не стану рассказывать тебе о правителе Газны. Ты немало слышал о его великих походах и завоеваниях. А его человеческие достоинства нам неведомы. Один мудрец сказал мне хорошую поговорку: «Для образованного человека достаточная свита – его образованность, а неуч со свитой в тысячу человек одинок». Я не смею утверждать, но мне кажется, что правитель Газны очень одинок.

НЕ В БОГАТСТВЕ СЧАСТЬЕ!
Великий хан Кадыр, правитель Кашгара, внимательно следил за событиями, происходящими в стане его врагов – в Бухаре и Самарканде. Ненавистный ему иллек-хан Али-Тегин слишком долго властвует. Уже скоро тридцать лет, как он правит этим цветущим краем. Хану Кадыру давно уже хочется избавиться от этого ненавистного соседа. Но как избавиться?
Когда хан Кадыр уяснил себе, что ему не удастся свергнуть иллек-хана, он призадумался над тем, как бы ослабить его могущество. Кадыр думал о том, что в этом деле ему поможет всесильный султан Махмуд Газневидский, которого, как он знал, раздражали чванство и самонадеянность Али-Тегина. «Конечно, султан Махмуд не прочь посбавить спесь иллек-хана».
Правитель Газны также имел основания стремиться к встрече с правителем Кашгара. И настал день, когда султан Махмуд пригласил хана Кадыра в свой золотой шатер, поставленный вблизи Самарканда.
Абу-Райхан ал-Бируни, которому было предложено сопровождать султана Махмуда в этой поездке, был в недоумении. Он понять не мог, почему так готовятся к приему Кадыр-хана царедворцы Махмуда. «К чему эта роскошь?»


Громадный золотой шатер, затканный причудливыми узорами, имел помещения для еды, для отдыха, для веселья. Расшитые золотыми нитями узоры были украшены драгоценными камнями, полы устланы мягкими коврами, а утварь была только из золота и серебра.
В подарок Кадыр-хану Махмуд велел приготовить коней с золотыми уздечками. На богато убранных слонах высились пестро расшитые палатки, где можно было спрятаться от зноя.
Кадыр-хан был поражен этим богатством и щедростью хозяина. Дорогие подарки и разнообразное угощение очень понравились правителю Кашгара. И, хотя Кадыр-хан был очень богат, он в жизни не видывал ничего подобного и был очень польщен таким пышным приемом, оказанным ему султаном Махмудом.
Иллек-хан не был искушен в дипломатических тонкостях, он не понял хитрости Махмуда, который как раз и стремился поразить воображение доверчивого и бесхитростного Кадыра.
Правитель Кашгара, сидя в золотом шатре султана Махмуда, испытывал неизъяснимое блаженство. В порыве благодарных чувств он приказал своему вазиру собрать все лучшее, что у него есть, – горячих коней в золотой сбруе, меха соболей и горностаев, пушистых черных лисиц, а также прислать в дар султану Махмуду, столь щедрому и великодушному, самых рослых и красивых тюркских воинов в золотых поясах. Хану Кадыру очень хотелось достойно отблагодарить султана Махмуда.
Никогда еще Кадыр-хан не был столь покладистым и сговорчивым. Наивный и неуклюжий, он с покорностью выслушивал хитрые и льстивые речи могущественного султана Махмуда и легко во всем соглашался с ним. Впрочем, это произошло не только потому, что щедрость султана сделала хана сговорчивым и покладистым. Тут совпали желания правителя Газны и правителя Кашгара.
Много дней длилось нескончаемое пиршество в золотом шатре султана Махмуда. Одни слуги не успевали подносить драгоценные блюда с разнообразной едой, а другие вереницей шли к шатрам с золотыми подносами на головах, доставляя жареную дичь, молоденьких барашков, только что извлеченных из котла, и печеных рыб. Долго и обстоятельно вели беседу о том, как отобрать у иллек-хана Али-Тегина лакомый кусок – земли Мавераннахра. И наконец правители великих держав сговорились. Они условились отобрать эти земли и передать их во владение сыну Кадыр-хана. Наконец-то настала возможность избавиться от ненавистного Али-Тегина, место которого должен был занять сын Кадыра. И, хотя султану Махмуду не очень хотелось иметь по соседству этого нового правителя, он не выдал себя и расстался с правителем Кашгара дружелюбно и приветливо, как с добрым соседом.
Вскоре стало известно, что Али-Тегин должен уйти к своим союзникам – туркменам, кочевавшим на правом берегу Зеравшана. Если же он этого не сделает, то жизнь его будет в опасности.
После отъезда Кадыр-хана султан Махмуд вызвал к себе Абу-Райхана и стал похваляться перед ним тем, что дал разрешение кочевникам-туркменам поставить четыре тысячи шатров вблизи Несы, Феравы и Абиверда. Султан много говорил о своем благородстве, о верности аллаху, о своей добродетели. Он непрестанно упоминал о том, что мог бы и не сделать этого, поскольку земли завоеванного им Хорезма принадлежат ему и кочевники-туркмены не имеют к ним никакого отношения. Султан утаил одно важное обстоятельство. Воспользовавшись разрешением султана, газневидские чиновники и гулямы с первых же дней нещадно грабили кочевников-туркменов. Любой из царедворцев мог потребовать, чтобы ему доставили баранов и разной живности безвозмездно. Это был самый настоящий грабеж, и, обозлившись, свободолюбивые туркмены стали нападать на мирное население соседних городов. Начались смуты.
Рассказывая о своем благородном поступке, султан Махмуд не знал о том, что Абу-Райхану давно уже известно о смутах в Несе и Фераве. Благородный ученый давно уже знал, что виновниками этих смут были люди Махмуда. Он понимал, что, если бы туркмен не грабили и не отбирали у них стада, единственное их достояние, они бы, в свою очередь, не посягали на добро горожан и жили бы мирно. Но что можно сказать самонадеянному и жестокому султану? Ученый хорошо понимал, что нужно очень хитро преподнести эту мысль султану. Нужно было так сказать, чтобы Махмуду показалось, будто он сам до этого додумался. Абу-Райхан отлично знал, что для правителя Газны не существует в мире авторитетов и давать ему советы бессмысленно и даже рискованно. И ал-Бируни решил подумать над этим, чтобы не допустить оплошности. Он не сказал султану о том, что было ему известно, и сделал вид, будто сказанное Махмудом превосходно и заслуживает только похвалы.
* * *
Якуб прибыл в Самарканд вместе со своим устодом. Прошло несколько лет с тех пор, как были увезены в Ведар Джафар и Гюльсора, которых он купил на невольничьем рынке в Багдаде. Все эти годы Якуб делился с сиротами последним своим достоянием. Все, что ему присылал отец, он делил поровну и через Абдуллу передавал доброму Ибрагиму, который заменил несчастным отца. Благородный ткач Ибрагим назвал брата с сестрой своими племянниками, а в сущности, он стал им отцом и воспитателем. Когда Абдулле представлялся случай свидеться с Якубом, он обстоятельно рассказывал ему о том, как живут Джафар и Гюльсора. Старик говорил ему о том, что дети растут очень смышлеными и трудолюбивыми, ни в чем не знают нужды, а денег, посылаемых им, хватает… Ибрагим даже нашел возможным уделить небольшую сумму единственному писцу в Ведаре, который два раза в неделю учил детей грамоте. Добрый Ибрагим хотел лишь того, чтобы дети смогли прочесть священные строки корана и сделать верный счет, покупая что-либо на базаре.
Восемь лет Якуб довольствовался небольшими деньгами, которые оставались у него. За все эти годы он ни разу не решился рассказать отцу свою тайну. Был как-то случай, когда он хотел рассказать обо всем своему устоду, но эта мысль появилась у него только на одну минуту. Всегда сдержанный и молчаливый, Абу-Райхан не располагал к такому разговору, и все оставалось по-прежнему.
Сейчас, когда Якуб оказался совсем близко от Ведара, он с волнением думал о предстоящем свидании с детьми. Впрочем, это уже не дети! Гюльсора уже почти невеста. А Джафару было всего лишь на год меньше. Было любопытно увидеть их. Уж очень много Абдулла рассказывал о красоте Гюльсоры и о смышлености Джафара.
Якубу не сразу удалось отправиться в Ведар. Вместе с учителем он прежде всего последовал к золотому шатру султана Махмуда. Придворные так много говорили о таинственной встрече великих государей, что каждому хотелось стать свидетелем этой встречи. К тому же Якубу было известно, какой богатый караван, груженный сокровищами Махмуда, был отправлен из Газны сюда, под Самарканд, где должна была состояться встреча. Как не посмотреть на все это?
С тех пор как Якуб попал в Газну, он не переставал удивляться безумной роскоши царского двора. Живя рядом с удивительно скромным и неприхотливым Абу-Райханом, Якуб научился видеть все окружающее совсем другими глазами. Теперь он не мог просто восхищаться красотой дворца или богатым украшением царедворца, – он нередко задумывался над тем, откуда это взялось. И, помня о кровавых походах султана Махмуда, Якуб отлично знал, что все эти сокровища добыты ценой нищеты и рабства многих тысяч людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41