– спросил Якуб.
– Муж получил его от купца, который шел с караваном мимо наших мест и подвергся нападению разбойников. Мой муж с людьми нашего племени помог прогнать разбойников и выручил купца, шедшего с караваном. Он оставил ему в благодарность вот этот перстень, хорошего коня и дорогую одежду. Ведь муж спас ему не только достояние, но и жизнь. А теперь мы сироты и нам некуда идти.
Якуб предложил женщине доставить ее в родные края, где ее соплеменники поставят ей шатер и помогут прокормить детей.
Ночью, когда караван-сарай утих и только храп нарушал безмолвие, Абдулла увидел Якуба с каламом в руках. Он спросил юношу:
– Ты много уплатил за них? Ты не боишься разгневать отца? Я не помню случая, чтобы он покупал невольника.
Якуб признался, что не хочет говорить об этом отцу и намерен доставить невольников в хорезмийские степи так, чтобы отец и не узнал о происшедшем. А деньги, потраченные на них, он получит, продав свой перстень с изумрудом, а также драгоценный перстень этой женщины, которая собиралась лишить себя жизни и загубить детей, воспользовавшись ядом.
– Да, ты поможешь им! – воскликнул старик. – Это хорошо, что ты их выкупил. Человек должен жить, пока аллах дарует ему дни. Это хорошо, что яд из перстня Джафара не пошел им во вред, а, наоборот, помог спасти им жизнь.
Якуб копнул ножом земляной пол и, смешав яд с большой горстью земли, закопал его.
– А если все-таки не хватит денег, – сказал Абдулла, – ты не трать полученное за товары. Отец болен, не надо его тревожить. Я дам тебе взаймы. Я кое-что накопил для подарков племяннице. Ведь она у меня невеста.
* * *
Дни, оставшиеся до возвращения в Бухару, Якуб потратил на знакомство с «Домом мудрости», на посещение книжного базара, на поиски книг, которые могли бы пригодиться устоду. Здесь же, на базаре, он узнал у одного почтенного шейха о большом замке, в котором сохранилась прекрасная библиотека, названная «Сокровищницей мудрости». С давних времен туда приходили люди из разных стран и оставались там изучать всевозможные науки. Незнакомец рассказал Якубу, что услышал про это абу-Машар, астролог из Хорасана. Он направлялся в хаджж, но, увидев эту библиотеку, остался там. Он изучил в ней науку о звездах и настолько увлекся этой наукой, что стал отступником.
– И было это концом его знакомства с хаджжем, с религией и с исламом, – говорил шейх. – Так что, сынок, – обратился он к Якубу, – не всякая сокровищница знаний может принести пользу. Как видишь, абу-Машару она причинила вред.
Слова старого шейха запали в душу Якубу. Он захотел побывать в Керкере, около Багдада, где была эта «Сокровищница мудрости», но ему помешали заботы, свалившиеся на него неожиданно.
Внезапно тяжело заболела бедная женщина, мать детей, которых Якуб выкупил и хотел доставить в родные хорезмийские степи. Больная еще больше похудела, пожелтела и от сильного озноба долгие часы не переставала стучать зубами. Абдулла заботливо поил ее настоем трав, прикладывал к голове мокрую глину, взятую с могилы святого. А когда увидел, что не помогает, отправился на базар и купил шкуру ядовитой змеи. Он привязал эту шкуру к левой руке в надежде, что это непременно исцелит больную, ослабит жар и озноб. Больной не стало легче. И когда Якуб узнал об этом, он не пожалел денег и привел в караван-сарай опытного врачевателя. Осмотрев больную, лекарь сказал Якубу горестную весть: тяжкий недуг уже сделал свое дело, больная догорает, как светильник без масла.
– Но что-нибудь можно сделать для нее? Нельзя ли обнадеживающим словом поднять ей дух, вселить надежду? – спросил Якуб. – Я знаю, друг моего устода Абу-Райхана ал-Бируни, известный врачеватель ибн Сина, до последнего мгновения старается поддержать надежду в больном. И я знаю, этот удивительный лекарь вернул к жизни безнадежных больных.
Старик призадумался, и на его продолговатом, словно обтянутом пергаментом лице мелькнула улыбка.
– Ты знаком с таким знаменитым врачевателем? Слава о нем дошла до Багдада. Должно быть, я не умею делать того, что он умеет. Надо тебе сказать, когда больной подает хоть малейшую надежду, тогда я подхватываю эту надежду и всеми способами внушаю ему уверенность в хорошем исходе. Поверь мне, я вернул к жизни сотни людей. Но сейчас мне нечего было сказать… И все же я пойду. Я кое-что скажу. Я был неправ, поторопился. Ведь речь шла о невольнице. Так мне сказал старый погонщик.
– Для аллаха всемогущего все правоверные равны, – схитрил Якуб. – Насколько мне известно, эта женщина из племени, которое приняло веру аллаха.
Строгое восковое лицо лекаря смягчилось, в суровых, словно остекленевших глазах мелькнул огонек. Он молча поспешил к ложу больной и, присев рядом, стал ей говорить о том, что многое зависит от ее воли. И если она очень пожелает, если очень поверит в свое исцеление, то, приняв те лекарства, которые он оставил ей, она скоро подымется и сможет отправиться в дальнее путешествие. И, по мере того как он говорил все это, у женщины светлело лицо, оживали глаза.
– Я очень хочу выздороветь. Это нужно моим малюткам. Ведь без меня они погибнут. Кто доставит их в родные степи? Кто поможет им найти людей нашего племени? Нам выпало большое счастье. На страшном пути невольников нам встретились благородные люди. Не только Якуб ибн Мухаммад проявил к нам величайшую доброту и щедрость, но и старый погонщик верблюдов Абдулла оказал нам великодушие. Его можно сравнить только с заботливой матерью… Как же теперь?..

Женщина горько плакала, и лекарь, которого растрогали ее слова, протянул ей порошки в пергаментной бумаге и сказал, что он дает ей очень редкое и дорогое лекарство, которое поможет. Но только не следует ни плакать, ни огорчаться.
Лекарство и в самом деле принесло облегчение, и Якуб уже склонен был верить в полное исцеление женщины. Как он этого желал! Прожив несколько лет рядом с такими учеными, как ал-Бируни и знаменитый ибн Сина, Якуб уже многое понимал в медицине. Вспоминая рассуждения великого медика, он думал о том, что не столько лихорадка, сколько горе подкосило здоровье женщины и сделало ее такой слабой и немощной. Но, рассуждая так, он убеждал себя в том, что освобождение женщины из рабства должно было стать лучшим лекарством. Почему же этого не случилось?
Пять дней больную навещал знаменитый багдадский лекарь, но женщина не поднялась. Она угасла, как гаснет слабый огонек светильника на ветру.
Провожая ее в последний путь, Якуб вспомнил слова Абу-Али ибн Сины, которого он очень почитал и о котором много думал все эти дни. В своих стихах Абу-Али писал:
От праха черного и до небесных тел
Я тайны разгадал мудрейших слов и дел.
Коварства я избег, распутал все узлы,
Лишь узел смерти я распутать не сумел…

* * *
Сироты остались на попечении Якуба. И, отправляясь в обратный путь, он совершенно не знал, что ему делать, куда их девать.
Обратный путь был печальным, даже скорбным. И не только оттого, что дети, которых опекал Абдулла и которых всячески старался развлечь Якуб, не переставали плакать и причитать на своем малопонятном гортанном языке, но и потому, что Якуба мучила мысль о человеческом горе, которое, как ему казалось, затопило всю землю. Он непрестанно думал о несчастных, попавших в рабство. Ночью ему мерещился невольничий рынок и люди – черные, желтые, белые, в деревянных колодках, в бронзовых цепях, с печальными, скорбными глазами. Он думал об отце, который болен загадочной болезнью и неизвестно, выздоровеет ли. Ведь эта женщина, мать детей, не думала о том, что в ее теле затаился столь страшный недуг!..
Совсем еще недавно, несколько дней назад, Якубу казалось, что он будет гордиться и радоваться, как умело он выполнил трудное поручение отца. Он был так счастлив в тот день, когда получил все товары, которые должен был закупить на багдадском базаре, и когда сделал последние записи на своем пергаменте, чтобы потом во всех делах отчитаться перед отцом. Заботы и огорчения помешали ему побывать в Керкере и увидеть «Сокровищницу мудрости». Он не смог увидеть астрономов и посмотреть багдадские астролябии… Куда же теперь везти детей? Где найти это племя кочевников? Ведь дети никого не знают. Если же он возьмет их к себе домой, тогда он должен рассказать отцу о случившемся: о том, как он купил невольницу с детьми на багдадском базаре, о смерти матери этих детей. И тогда Якубу неизбежно надо признаться отцу в том, что он продал свой драгоценный перстень и взял взаймы у Абдуллы изрядную сумму денег, чтобы расплатиться с работорговцем. Может быть, отец бы и дал денег и позволил взять сирот в свой дом, но без разрешения нельзя делать такие вещи! Он не может огорчать больного отца.
Якуб стал угрюмым и неразговорчивым. Он дни и ночи думал о судьбе несчастных сирот, но ничего не придумал. Когда они были уже в трех днях пути от Бухары, он решил поговорить с Абдуллой.
Выслушав Якуба, Абдулла призадумался.
– Вот что, – сказал он. – Если уж ты начал доброе дело, то не следует его бросать на полпути – ведь ты отлично знаешь, что аллах видит все добрые дела на земле. Не отдавай детей неведомым людям кочевого племени. Да и где ты найдешь то племя, к которому они принадлежат? Я думаю, что при желании ты добудешь немного денег, чтобы помочь сиротам. А я отвезу их к твоему знакомому, ткачу Ибрагиму из Ведара, и попрошу его взять детей на свое попечение. Твой отец нередко посылает меня в Ведар за тканями, я буду их навещать. Дети научатся работать на ткацком станке и добудут себе пропитание.
– Твои слова как бальзам! – воскликнул радостно Якуб. – Хорошая мысль пришла тебе в голову, Абдулла! Я мог бы еще целый год думать и не придумал бы этого. В самом деле, можно ли найти человека более достойного, чем ведарийский ткач Ибрагим? Я никогда не забуду, как он спас мне жизнь, когда мне угрожала самаркандская яма. Вези их туда, Абдулла! Это самое разумное. Я дам тебе немного денег, ты передашь Ибрагиму поклон и скажешь ему – пусть назовет их своими племянниками и пусть никогда не говорит о них моему отцу. Настанет час, я сам все расскажу ему.
На том они и расстались. Абдулла, забрав детей и погрузив на верблюда небольшую поклажу, отправился в Ведар, а Якуб вместе с караваном вскоре прибыл в Бухару.
Мухаммад радостно встретил сына. Якуб давно уже не видел отца таким веселым. Отца радовало, что вернулся из дальнего путешествия Якуб и что сам он почувствовал былую силу.
Знакомясь с пергаментом, на котором Якуб старательно записал все свои торговые сделки, ал-Хасияд понял, что его сын ничего не потерял, занимаясь науками. Наоборот, оказалось, что науки помогли Якубу в торговом деле и его знания принесли ему, Мухаммаду, превеликую пользу. Длинный свиток пергамента, исписанный четким почерком Якуба, был лучшей наградой Мухаммаду. Перечитывая уж который раз этот свиток, он думал о том, как будет хвастать этим пергаментом на бухарском базаре и как поразит своих соотечественников, которые вряд ли имеют таких разумных и образованных помощников в своем деле.
Якуб отдал отцу золото и серебро, полученное за проданные товары, вручил ему мешочек с драгоценными камнями. Разложив их на листе бумаги, Якуб долго рассказывал, в чем особенность каждого купленного камня и в чем его ценность. Вот когда Мухаммад получил достойную награду!
Несмотря на то что Якуб видел отца в таком добром и радостном настроении, он все же не решился рассказать ему историю с бедными сиротами, которых он сейчас должен был опекать. Юноша подумал о том, что легче всего свалить этот груз на плечи отца. Но разве в этом будет благородство его поступка? Уж если так случилось, что аллах привел их под его опеку, то он сам должен сделать все возможное. Якуб решил, что отошлет с Абдуллой часть тех денег, которые отец даст ему на пропитание в Хорезме, а сам он будет довольствоваться малым. Но тут помог счастливый случай. В порыве благодарности Мухаммад пожелал сделать сыну богатую одежду.
– Тебе непристойно, сын мой, носить эту неприметную, будничную одежду, – сказал отец, вручая Якубу мешочек с деньгами. – Вот тебе достаточно денег, чтобы сделать богатое одеяние, достойное человека, который бывает при дворе великого хорезмшаха. Я не стану покупать тебе одежду. Ты сам сделаешь это лучше меня.
– Пусть аллах пошлет тебе много здоровья и удачи! – воскликнул радостно Якуб. – Я охотно сделаю себе такую одежду, и право же, это доставит мне большое удовольствие. Только позволь, отец, сделать это в Гургандже. Раз уж случилось так, что я бываю в знатных домах хорезмийской столицы, то стоит ли мне припасать одежду в Бухаре? Я там на месте куплю то, что нужно.
– Делай, сынок, как знаешь!
Это была большая удача для Якуба. Теперь он имел достаточно денег, чтобы прокормить сирот целых полгода. А потом еще что-нибудь перепадет, думал Якуб. И как хорошо, что не нужно огорчать отца и мать! Кто знает, как они приняли бы просьбу Якуба о том, чтобы поселить в доме неизвестных им детей. Все устраивалось как нельзя лучше. Он был просто счастлив. Правда, он лишился очень приятных и дорогих ему вещей. Он не имеет больше перстня с драгоценным изумрудом, который охранял его от чар любви, от моровой язвы и от бессонницы. Он не будет иметь новой красивой одежды, в которой ему хотелось бы покрасоваться перед Хусейном, всегда богато одетым. Но зато он расплатится с Абдуллой и даст возможность старику сделать подарок своей племяннице.
На этот раз дни, проведенные в Бухаре, промчались в радости. Отец был здоров и доволен. Мать не вспоминала своей обиды. Никто не пытался его поучать, никто ему ничего не указывал. Наоборот, он видел, как все прислушиваются к его словам. Он много и подробно рассказывал отцу о своем путешествии в Багдад, о встречах с купцами. Якубу было грустно покидать родной дом, но мысль о том, как много интересного ждет его в Гургандже, заставила его поторопиться. Он уже собрался в путь, как вдруг отец сообщил ему страшную весть. Купцы, прибывавшие из Гурганджа, говорили, будто султан Махмуд Газневидский подчинил себе Хорезм, убил хорезмшаха Мамуна и завладел богатствами страны.
– Нельзя тебе возвращаться в Хорезм, – говорил Якубу отец. – Все рухнуло! Вряд ли уцелел твой устод. Да и ты подвергаешь себя опасности. Говорят, что воины Махмуда грабят и убивают без разбора. Оставайся, сынок!
– Как же я могу оставить моего устода? О чем ты говоришь отец? Я завтра же еду. Аллах милостив, он поможет нам. Я должен поспешить к благородному Абу-Райхану!

ДВОРЕЦ МАМУНА В ОГНЕ
На этот раз Якуба провожали со слезами и воплями, будто на верблюде сидит уже не он, а его жалкие останки, завернутые в дорожный пыльный плащ. Отец и мать не могли примириться с мыслью, что сын их едет в разоренный Гургандж.
– Пойми, сынок, – говорил Мухаммад, – давно уже нет в живых твоего благородного устода. Он не мог уцелеть в этой смуте. Султан Махмуд рыщет по всей земле в поисках еретиков, чтобы убить их и очистить землю от неверных. Но ты ведь сам говорил, что Абу-Райхана считают еретиком. Как же он мог уцелеть? Увы! Боюсь, что прах его уже развеян по ветру и только в памяти нашей остался благородный устод…
– Этого не может быть, отец. Абу-Райхан жив! Но если его убили злодеи, посланные Махмудом, он останется для людей в своих книгах. Его душа – в его прекрасных мыслях. Я видел, как он писал. Я читал его книги – они драгоценны и вечны… Но зачем мы хороним того, кто живет и творит? Я не верю в такое злодейство. Тебе сказали, что дворец Мамуна в огне. Но почему же должен был погибнуть Абу-Райхан? Я обязан поспешить туда и все увидеть своими глазами. Здесь мне не будет покоя!.. Я еду!
Тронулся караван, и последним в длинной веренице груженных товарами верблюдов был верблюд Якуба.
«Старик говорил, что дверь бедствий широка, а день радости краток, – вспомнил Якуб. – Как верно все это! Промчались счастливые дни под кровлей благородного устода. И вот нет кровли – пепел и слезы вокруг. А что стало с Мамуном? Значит, прав был Хусейн, когда говорил все страшное о султане Махмуде Газневидском? Люди призывали милость аллаха и верили, что он поможет. А всемогущий отступился, его не тронули кровь и слезы невинных жертв…»
В тяжких размышлениях прошел путь до Гурганджа. Иной раз Якубу хотелось броситься на землю и излить свое отчаяние в горьких слезах.
В полдень караван пришел в Гургандж, и то, что представилось Якубу, намного превосходило картину, нарисованную его воображением. Повсюду зияли руины. Пышный дворец Мамуна, превращенный в груду камней и пепла, красноречиво говорил о трагедии хорезмийского царства.
«К чему же могущество и богатство, если все это можно низвергнуть в бездну в один день, в один час?..»
Здесь же, на улицах Гурганджа, Якуб узнал, что Мамун убит.
Где же Абу-Райхан ал-Бируни? Скорее к нему! Может быть, он жив и, невзирая на бесчинства врагов, продолжает свои наблюдения за звездами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41