Лейла с плачем покинула сына и дрожащей рукой отсчитала цирюльнику несколько дирхемов за предсказание. Оно не было добрым, это предсказание, но оно справедливо предостерегало ее сына от грозящей опасности. Лейла всей душой надеялась, что сын внемлет голосу истины. И вот оказалось, что все ее усердие ни к чему не привело. Что же ей делать? Как помочь сыну распознать истину, поверить звездочету? Лейла решила на этот раз превозмочь свою робость и поговорить о делах Якуба с Мухаммадом. Он, конечно, удивится и скажет, что это не женское дело, но, узнав, что звездочет предсказывает неудачу, отец постарается уговорить Якуба не покидать родной дом, остаться в Бухаре. В тот же день Лейла обратилась к мужу и со слезами на глазах рассказала ему о предсказании, сделанном цирюльником.
– Помилуй аллах, – удивился Мухаммад. – Я всегда верил моему брадобрею, человеку честному и знающему свое дело. Но ведь он сделал хорошее предсказание, когда Якуб еще только собирался в Хорезм. Когда же его предсказание было верным – в эту пятницу или в ту пятницу? Я хорошо помню, как в ту пятницу, почти год назад, старик говорил, что начало пути у юноши будет светлым, вселяющим радость. Он предсказывал, что никакие помехи не стоят между ним и задуманным желанием. А теперь он говорит, что сыну моему не предвидится удачи. Поистине мне надоел старый аль-фашшар. Я больше не стану его звать, а себе и пиявок ставить не буду.
– Как ты можешь так обижать преданного тебе человека! – Лейла расстроилась и от огорчения уже не могла сдерживать себя. – Одна беда другую погоняет. Мухаммад, ты не должен гнать от себя старого цирюльника. Якуб назвал его аль-бакбуком, ты назвал его аль-фашшаром. А чем он провинился перед вами? Не тем ли, что сказал истину? Разве он виноват в том, что небо отказало нам в своем покровительстве? Пусть аллах прибавит нам силы и терпения.
– И я верил своему звездочету! Но согласись, что он неправ.
Впервые за много лет родители Якуба поспорили, и Мухаммад впервые подумал о том, что его кроткая Лейла уже перестала быть кроткой.
– Звездочет неправ! – воскликнул Якуб вслед за отцом.
В душе он праздновал победу.
Размышляя перед сном о случившемся, Якуб подумал о том, что его учитель полон мудрости, если осуждает занятия звездочетов. Конечно, он, Якуб, поедет в Хорезм. Бредни старого цирюльника не остановят его. Ему только жалко мать, он бы не хотел ее огорчать. Она не виновата, ей с детства забивали голову всякими вымыслами. Но отец – он больше понимает, он теперь уже не должен верить в лживые слова звездочета. Отец не станет препятствовать сыну в его добром начинании. Пройдет еще два дня, и он сговорится с верблюжатником.
В эту ночь Якуб спал сладко и беспечно, а проснувшись поутру, он прежде всего подумал, что ему очень хочется в Хорезм к мудрым книгам устода, к трудным и заманчивым занятиям. Не прошло еще и года с тех пор, как он впервые покинул дом своего отца, и как сильно все изменилось вокруг него! То, что прежде казалось ему важным и значительным, выглядело сейчас пустым и ненужным. Ведь совсем еще недавно он с трепетом выслушивал предсказания старого цирюльника, которые неизменно предшествовали выезду отца с караваном. Если старик предостерегал отца, Мухаммад покорно слушался и откладывал свою поездку, будучи уверен, что старому звездочету заранее известны удачи и беды, подстерегающие путника. И он, Якуб, прежде так думал. А сейчас что-то изменилось, и он уже больше не верит глупым рассуждениям самонадеянного старика. И доверчивость матери кажется ему нелепой.
Размышляя о происшедшем, Якуб думал о том, что приезд в Бухару не доставил ему радости, какую он предвкушал, покидая Гургандж. Впрочем, он неправ. Есть все же в Бухаре человек, к которому стремится его сердце. Вот кто доставит ему истинную радость – его добрый старый мударис. Он сегодня же навестит старика и с удовольствием поговорит с ним. Кстати, и подарок есть. Старик всегда очень любил жареный миндаль, вот хорошо будет угостить его миндалем, привезенным из Хорезма.
Якуб пришел к мударису в полдень, после дневной молитвы, когда старик, утомившись от утренних занятий, имел обыкновение отдыхать.
– Добро пожаловать, Якуб! – приветствовал юношу мударис. – Я рад тебя видеть. Исполнилось ли твое желание? Достиг ли ты того, к чему стремился?
– Я весьма доволен, – отвечал Якуб. – Поистине у меня открылись глаза, и я стал видеть окружающее так, будто сняли пелену, которая заслоняла белый свет.
– Чем же ты увлечен, Якуб? Расскажи о твоих занятиях. Мне весьма любопытно знать, чем занимается при дворе Мамуна прославленный хорезмиец Абу-Райхан ал-Бируни.
– Легче сказать, чем он не занимается. Ученость уважаемого Абу-Райхана удивительна. Он пытается распознать такие загадки природы, что просто диву даешься. Я рядом с ним песчинка на бескрайнем берегу, маленький камешек у высокой горы, но я кое-что делаю и кое-что вижу. Из всех занятий, разнообразие которых может удивить любого ученого, моему сердцу дороже всего наука о камнях. Когда мой учитель делает опыты с драгоценными камнями, я готов дни и ночи помогать ему. Очень это заманчиво – увидеть своими глазами, как влияют на драгоценные камни жар и холод, узнать их свойства и особенности.
– Это любопытно! – оживился мударис. – Ну-ка, расскажи, как вы определяли качество драгоценных камней.
– Мы многое делали, но вот совсем недавно мы пытались изменить окраску некоторых камней, нагревая их. Мы взяли сердолик, поместили его в жаровню, переложив кусками кизяка, и накаливали. Затем оставили до охлаждения и после этого извлекли. От огня кусок сердолика несколько уменьшился, но цвет его стал лучше. Чтобы очистить красный цвет рубина от фиолетового оттенка, его нагревали закатанным в глину столько времени, сколько нужно для того, чтобы расплавить один мискаль золота. Огонь уничтожает все цвета, кроме красного цвета яхонта. Изумруд не выдерживает нагревания и теряет цвет, а зеленый лал не меняется.
– Все это удивительно, Якуб! Но помилуй бог, где же взять такие богатства, чтобы сжигать на огне драгоценные камни? Ученый должен обладать несметными сокровищами, если он вздумает таким образом проверить правоту своих суждений. Неужто так богат ал-Бируни?
– Представь себе, он вовсе не богат. Наоборот, я бы сказал, что он подобен бедному, безвестному человеку, у которого есть только насущный хлеб и халат, чтобы в пристойном виде предстать перед великими мира сего.
– Откуда же эти лалы, сердолики и яхонты? Ведь их не подберешь на пыльной дороге?
– Насколько мне известно, все это достается Абу-Райхану с величайшим трудом. В одном случае он тратит на покупку камней все свое достояние, в другом – пользуется подарком хорезмшаха. А бывает и так, что гранильщик или ювелир рискнет небольшим камешком из любопытства. От каждого понемногу, а в результате можно сделать опыт. Мы делаем много опытов, прежде чем ал-Бируни сделает свои выводы, раньше никому не ведомые. Но опыты делаются после того, как прочитаны горы книг. Многие люди посвятили себя этой благородной науке и написали о своих опытах. Есть книги индусов, древних греков, персов.
– И вы читаете такие книги? – удивился мударис. – Да ведь это святотатство! Разве ученый-хорезмиец забыл слова правоверного халифа Омара? Он говорил: «Если науки учат тому, что написано в коране, они излишни; если они учат другому, они безбожны и преступны». И я давал тебе книги, но то были книги правоверных мусульман. Увы, как я ошибался, считая Абу-Райхана ал-Бируни правоверным мусульманином! И опыты ваши нечистые! Не говори мне больше об этом ученом, Якуб! Я слушать не хочу о нем! Боюсь, что он отступился от веры аллаха, а ты последуешь за ним. Для того ли я учил тебя долгие годы и внушал веру и уважение к священной книге мусульман?
– Помилуй, мударис! Для чего же я учил грамоту? Неужели только для чтения корана?
– Ступай! Сердце мое наполнилось горечью сомнений. Не говори мне больше о дерзком хорезмийце.
Мударис был разгневан. Он вскочил так быстро и порывисто, что задел поднос с жареным миндалем, и Якуб увидел, как покатились по комнате орешки миндаля.
– Воля твоя, мударис… Я не хотел вносить смятение в твои мысли. Аллах знает, я пришел с добрыми намерениями.
С этими словами огорченный Якуб покинул медресе и даже не заглянул к своим сверстникам, которые, пользуясь отсутствием мудариса, весело играли в кости.
Через два дня, покидая Бухару, Якуб с горечью думал о том, что теперь его уже ничто не влечет в родной город. Встречи и разговоры, связанные с его занятиями, вдруг совсем неожиданно раскрыли перед ним невежество близких и дорогих ему людей. Ему было обидно и больно, словно он потерял что-то очень дорогое его сердцу. Но зато он по-новому видит все то значительное, что он обрел в обществе своего устода. Он понял, что теперь не скоро захочет приехать в Бухару; а благородному Абу-Райхану он смело сможет сказать, что излечился от печали. Да, он скажет: «Разлука с близкими больше не тревожит меня».

СВЕТИЛЬНИК ГОРЕЛ ВСЮ НОЧЬ
Лунный свет серебряным потоком залил узкую пыльную улочку с ее глиняными оградами, развесистыми тутовниками и домиками ремесленников, за которыми прятались плодовые сады. Здесь, на окраине Гурганджа, пахло созревшими плодами и пряным запахом согретой солнцем листвы. Если бы порой не доносилось зловоние, идущее от сваленных в кучу отбросов, здесь было бы так же душисто и прохладно, как в садах богачей.
Когда утих лай собак и плач младенца, доносившийся из-за глиняной стены, Якуб отчетливо услышал дружный хор кузнечиков. Их давно знакомая песня напомнила ему детство и такую же песнь кузнечиков в саду, за которым ухаживал старый погонщик верблюдов Абдулла.
«Ах, Абдулла, – вздохнул Якуб, – каждую свободную минуту ты отдавал саду. Я помню, как ты говорил, что зеленые растения – это те же дети аллаха и потому их надо любить, как мы любим всякое живое создание. И я полюбил их всем сердцем. С тех пор я никогда не прохожу равнодушным мимо цветущей яблони или красного мака, сорванного в поле. Я любил забираться в твою глиняную хижину, запрятанную в глубине тенистого сада. Я никогда не знал, когда ты просыпаешься, Абдулла. Мне казалось, что ты подымаешься вместе с цветами и пьешь ту живительную росу, которую им посылает небо. Может быть, от этого ты был всегда веселым и добрым, Абдулла?»
Так, мысленно обратившись к дням своей юности, Якуб представил себе на мгновение родной дом и Абдуллу, согнувшегося над грядкой душистой мяты.
«Хорошо бы увидеть сейчас старика, – подумал юноша, и от этой мысли даже потеплело на сердце. – Если бы свершилось чудо и Абдулла вдруг очутился здесь! Постоять бы рядом с ним и услышать хорошее слово. Ведь добрее Абдуллы нет человека на свете».
Оглядываясь по сторонам, словно надеясь увидеть Абдуллу, Якуб обратил внимание на стену, посеребренную лунным светом и увитую виноградными лозами.
– О, совсем как дома! – воскликнул радостно Якуб. – У нашей калитки так же. – И, поднявшись на цыпочки, он сорвал кисть сочного винограда, почти черного в лунном свете.


Ему показалось, будто он у калитки своего дома. Там такая же стена с виноградными лозами. Тенистая аллея ведет от калитки до порога дома. А на пороге в эту пору всегда сидит мать, отдыхает от дневных забот.
«Как дома», – подумал Якуб, общипывая сочные виноградины. Эти лозы дадут нам красные душистые ягоды. Давно уже он не ел этих ягод. Если бы он был дома, то, наверно, как и прежде, стал бы теперь срезать виноград. А потом он пошел бы в сушильню. Там Абдулла сушил ягоды. Вместе с мальчишками из соседнего двора он всегда помогал Абдулле. Вначале они долго мыли ягоды в арыке, где плескались утки. А потом раскладывали виноградные кисти, стараясь положить их тонким слоем. Он так трудился, что никто из мальчишек не мог с ним сравниться в усердии. И когда красные виноградные ягоды высыхали, их ссыпали в громадный глиняный сосуд.
Хорошее было время, подумал Якуб, но оно ушло безвозвратно. Скоро уже два года, как он в последний раз навестил родителей. И, хотя он тогда рассердился на мать и вознегодовал на старого цирюльника, сейчас он бы охотно повидал их и сказал им, что любит всех по-прежнему. И еще сказал бы, что ему стыдно за те дерзости, которые он позволил себе сказать в минуту гнева. И как он мог подумать тогда, что душа его не будет стремиться к порогу родного дома! Она стремится туда постоянно. И дня не проходит, чтобы ему не вспомнился родной дом. В письмах к отцу он говорит об этом без утайки. А отец умный, он все понимает и нисколько не осуждает сына. Наоборот, он говорит, что так и должно быть. Что нельзя забывать родной дом и не следует пренебрегать памятью о людях, которые желают тебе добра и помнят о тебе. На что же намекает отец? На свои заботы или на доброту старого погонщика? Но видит всемогущий – он не пренебрегает памятью о своих близких. И если бы можно было отделить сердце от разума, то разум его остался бы здесь, а душа вернулась бы к порогу родного дома. О, если бы учитель знал, с какой радостью он пошел сейчас к ювелиру Юсуфу, на эту пыльную улочку, напоминающую чем-то улицу Ткачей в Бухаре! Она такая же кривая, узенькая и пыльная. Сейчас, при луне, даже не поверишь, что это Хорезм, а не Бухара. Только нет за этой улочкой тех мечетей и минаретов, как в Бухаре. Здесь все по-другому.
«Однако мне взгрустнулось, – подумал Якуб. – Я тоскую, но ни за что не покину Хорезм. Я не хочу расставаться с моим благородным устодом. Мне трудно, но и радостно». С чем можно сравнить радость ожидания? Иной раз во время опыта так и ждешь чего-то, волнуешься, все думаешь: вот перед тобой откроется что-то таинственное. И сегодня будет что-то новое. Так хочется скорее увидеть этот опыт с красными камнями! Хорошо, что ювелир Юсуф прислал мальчонку с добрыми вестями. Он велел скорее идти к нему за красными камнями. Это будут хорошие образцы для сравнения, когда устод станет нагревать лалы. Абу-Райхан обрадовался, как младенец, когда увидел мальчонку. Он захлопал в ладоши, радостно засмеялся и велел тут же пойти к Юсуфу, чтобы немедля начать опыт. Хорошо, что камни уже здесь, за поясом. Якуб нащупал их в маленьком мешочке и вспомнил слова ювелира: «Скажи устоду, что я всегда рад ему услужить. Я знаю, что он делает опыты для науки, не для своей прихоти. А когда Абу-Райхан сделает свои опыты, пусть вернет мне эти камни».
Якуб был рад передать устоду добрые слова Юсуфа. Ему нравился ювелир; нравился тем, что, не зная никаких наук, он с величайшим уважением относился ко всем причудам ученого и, уважая ал-Бируни, всегда хотел помочь чем-либо.
«Такой скромный, бескорыстный друг, пожалуй, дороже, чем богатый чиновник», – подумал Якуб.
Миновав узкие, извилистые закоулки квартала ремесленников, Якуб вышел на широкую улицу, где высились дома чиновников дивана. Вот и дом дабира. Из-за высокой стены, скрывающей от прохожих тенистый сад, слышен веселый смех и звуки арфы. Якуб подумал, что у дабира, должно быть, весело и приятно. У бассейна, среди цветов, стоят низкие удобные суфы, покрытые дорогими коврами. Слуги подают гостям мед и фрукты. Кто-то услаждает их слух игрой на арфе. А хозяин блещет потоком остроумия. Якубу как-то пришлось побывать у дабира по поручению устода, и он видел этот богатый дом, более изысканный, чем у самого вазира.
«Напрасно устод не бывает в его доме, – подумал Якуб. – Надо когда-нибудь отвлечься, отдохнуть. Абу-Райхан никогда не позволяет себе такой роскоши. Он поистине одержимый».
Якуб не мог вспомнить случая, когда бы ученый по собственной воле покинул свой дом, чтобы воспользоваться гостеприимством своих добрых друзей. Единственным исключением был дом его друга Хасана, человека знатного и богатого. Но и к нему ал-Бируни приходил в тех редких случаях, когда ему не терпелось поделиться своей удачей в исследованиях. Хорошо, что ал-Хасан сам нередко заглядывал в дом ученого. Его очень интересовали опыты Абу-Райхана, его успехи в астрономических исследованиях. Перед уходом ал-Хасан неизменно передавал привет от своей дочери Рейхан и приглашал ученого к себе в гости.
– Ты ведь знаешь, Абу-Райхан, – говорил ал-Хасан, – как мы всегда хотим тебя видеть. Каждый твой приход приносит нам радость.
Как-то, покидая дом ученого, ал-Хасан сделал знак Якубу, давая понять, что просит его проводить. Когда они вышли за калитку, ал-Хасан сказал Якубу, что просит его зайти к его дочери Рейхан.
– У Рейхан есть к тебе дело, – сказал он. – Может быть, ей хочется порасспросить тебя о ваших опытах с драгоценными камнями? Моя Рейхан очень любит красные камни. У нее есть перстни и браслеты с яхонтами и рубинами. Зайди к ней, поговори.
Якуб был радостно удивлен. На следующий же день он поспешил в дом ал-Хасана. Якуб слышал, что дочь ал-Хасана очень красива, но он никогда не видел ее и представления не имел, для чего она могла его звать к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41