На стуле у окна сидел Пол, закрыв лицо руками. Ой, как же он разозлился, подумала она, как бы в полусне. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, что же произошло. Вспомнила лицо отца совсем рядом со своим лицом, его руки, крепко обнимающие ее. Он просил что-то ему сказать. Но что же? – думала она. Ведь он ее совсем не любит, и, кроме того, он так рассвирепел тогда из-за Бадди. Но все же он обнимал ее и о чем-то просил. О какой-то услуги. Но о чем? О чем? Она снова открыла глаза. Пол смотрел на нее, его лицо такое бледное, несмотря на загар. На нем была та самая куртка, что и в день их знакомства на автовокзале.
– Как ты могла так со мной поступить? – спросил он.
О чем это он? Бет нахмурилась, пытаясь понять. Она лежит в больнице с капельницей в руке, а он рядом с ней на стуле. А она до этого сделала ему что-то плохое. Она посмотрела на него и испытала прилив нежности, заметив страх в его глазах.
– Где я? – спросила она.
– Ты в больнице – Военном синайском госпитале, в психиатрическом отделении, – сказал он, как будто не веря своим словам. – На третьем этаже, единственном, который они запирают.
– Но почему? – спросила она.
– Потому что ты чокнулась, вот почему, – ответил он. – И еще у тебя обезвоживание и недоедание. – Он провел руками по волосам и добавил чуть не плачущим голосом, глядя на нее с беспомощностью: – Мне ведь только двадцать два.
Бет совершенно не понимала, что он имеет в виду. Зачем он сказал это. Она знала, сколько ему лет.
– Они хотят продержать тебя здесь несколько дней, – сказал он. – Они хотят, чтобы ты немного окрепла, сделать кое-какие анализы. Они хотят, чтобы ты побеседовала с кем-нибудь из них, с психиатром. Ты же знаешь, как это бывает с врачами. Уж коли попадешь им в руки, они так просто от тебя не отстанут.
Бет даже почувствовала некоторое облегчение. Она будет просто лежать, сестры станут приносить ей еду. С ней будут возиться, измерять температуру, ей ничем не придется заниматься. Значит, они хотят, чтобы она поговорила с психиатром. Ну что ж, она слышала, как все эти женщины в «Секретах» рассказывают о своих психиатрах, и ей было интересно, что чувствуешь, когда разговариваешь с ними и тебя внимательно выслушивают и отнесутся серьезно к твоим проблемам. Да, конечно, они тебя выслушают, но это лишь прелюдия для того, чтобы им самим рассказать о себе и услышать в ответ, какие они замечательные. Она смотрела на Пола, который теперь ходил взад-вперед по палате, время от времени выглядывая в окно. Ему необходимо успокоиться. Он просто заболеет, если не возьмет себя в руки.
– Как я смогу оплатить все это? – спрашивал он, – Что мне делать?
Бет подумала о деньгах, о безделушках, спрятанных между страницами книжек Дианы, в складках платьев Дианиных кукол, сидящих на полках, с которыми она иногда играла, придумывая истории их жизни, как они делали с Линдой Мэри, когда она была совсем девчонкой.
Она смотрела на него, качая головой.
– Если бы я только мог получить свой трастовый чек, – сказал он с отчаянием в голосе. – Если бы я только мог связаться с родителями.
– Пол, но ведь тот служащий, который занимается твоими чеками, должен был вернуться из отпуска через две недели. А прошло уже два месяца. Какой банк дает своим работникам двухмесячный отпуск? Ерунда какая-то.
Он стоял, отвернувшись, краска покрыла его лицо и шею.
– Знаешь, я не очень-то верю, что у тебя существует трастовый фонд, – сказала она задумчиво. – Думаю, правда то, что мне когда-то сказал про тебя Бобби: ты торгуешь наркотиками, поэтому-то мы и ездили во все эти места и ты вечно исчезал то в мужском туалете, то на стоянке. Все эти дешевого вида девицы и подозрительные парни – ты чувствовал себя с ними в своей тарелке. Я говорила Бобби, что он ошибается, и что ты не можешь заниматься наркотиками. Ведь ты живешь в имении родителей, где есть даже озеро, и все эти машины, и целая бригада уборщиков и все такое.
– Ну посуди сама, малышка, – огрызнулся он. – Если бы я торговал наркотиками, то зачем бы я стал ломать себе голову, как вытащить тебя отсюда? Я бы просто-напросто продал партию наркотиков.
– Тебе просто нечего продавать, – тихо сказала она. – Да, я знаю, что вы с Дарби думали, что я ничего не понимаю из ваших разговоров, и поначалу я действительно ничего не понимала. Но потом в «Секретах» я слышала разговоры, что сейчас ничего нет, и это было даже предметом шуток, они смеялись и говорили, что, может быть, им стоит выяснить у Боба Митчела, не осталось ли у него чего-нибудь после его провала. Или, возможно, у Микки Коэна, потому что его магазин расположен по соседству и по-соседски он должен помочь. Ваша беда в том, что вы считаете, что девушки ничего не знают. Но со временем я сопоставила кое-какие факты, и получается, что Бобби прав. Ты и в самом деле торгуешь наркотиками.
Он с ненавистью смотрел на нее, сжав зубы.
– Ты хочешь заниматься большими делами, стать владельцем студии, – сказала она. – Но ведь про это будут помнить.
– Я не собираюсь слушать всю эту чушь, – резко произнес он, – и меня не касается, что с тобой будет. – И добавил с издевкой: – Не звони мне, малышка. Я сам тебе позвоню.
– Поэтому-то ты и был в тот вечер на автовокзале, – сказала она. – В том пакете, что тебе передали, были наркотики.
Он стоял и смотрел на нее, засунув руки в карманы брюк. Затем поправил галстук, одернул рубашку и направился к двери, как будто принял какое-то серьезное решение, как будто решил вычеркнуть ее из своей жизни. Как будто она и не лежала здесь на кровати, как будто ее вообще здесь не было. Но ведь он не может этого сделать, с ужасом подумала она. Он не может просто так уйти и оставить ее одну. Она же любит его. И он любит ее.
– Я донесу на тебя! – закричала она. – Вот увидишь, ты преступник!
Он остановился как вкопанный и сказал, положив руку на ручку двери и не оборачиваясь:
– Можешь меня не запугивать, Бет Кэрол. – В голосе его прозвучала горечь. – Я не собираюсь уходить.
– Я люблю тебя, Пол, – сказала она.
– Я тоже тебя люблю. – Он вздохнул и, медленно приблизившись, сел на кровать и обнял ее.
Бет прижалась к нему, чувствуя его теплоту, ощущая запах его лосьона, ощущая и еще кое-что: торжество. Я победила, подумала она.
– Ты права, – сказал он, покачивая ее. – Я действительно продавал наркотики. Правда, неопасные. Всего лишь марихуану.
– Но почему? – прошептала она.
– Это из-за отца, – ответил он. – Он лишил меня содержания. Он давит на меня, чтобы я отказался от мысли заниматься кино. И я должен буду поступить в Коммерческую Высшую школу Вартона, а после ее окончания вступить в дело отца.
– О Боже, – сказала она. – Какой кошмар.
– Ты же понимаешь, что я не могу сделать этого, малышка, – прошептал он, касаясь губами ее волос. – Мне легче умереть, чем согласиться на это.
– Конечно, понимаю, милый, – сказала она. – Конечно, понимаю. – Она легкими движениями стерла слезы с его и со своих щек. Какой же он целеустремленный, как верен своей мечте, какой сильный. Он действительно такой замечательный, как она и думала вначале, прежде чем в их жизни стали происходить вещи, заставившие ее в нем усомниться.
– Так, значит, ты действительно из-за этого был там в тот вечер, когда мы встретились, – сказала она.
– Да, это правда, – слегка дрогнувшим голосом произнес он. – И какое счастье, я встретил тебя. Я просто не поверил своим глазам, когда увидел тебя. Это было как сон.
– Мне тоже так показалось, – сказала она. – Скажи, ты действительно подумал, что узнал меня, милый? Потому что иногда мне в голову приходила мысль…
– Конечно же, я подумал, что знаю тебя, малышка моя, – сказал он. – Конечно.
– Однажды, когда ты разозлился на меня, ты сказал, что знаешь, что я сбежала, что я бродяжка, – сказала она. – Ты же видишь мои шрамы.
– Но это было уже позже, – успокоил он, приподняв пальцем ее подбородок и глядя ей в глаза, и ей показалось, что она вся полна им, что, кроме них, в мире больше не осталось никого. – Знаешь, ведь не только ты можешь сопоставлять кое-какие факты и делать выводы.
– Милый мой, – вздохнула она.
– Ты ошибаешься только в одном, – сказал он, прижавшись губами к ее волосам. – Никто ни о чем не будет помнить. По крайней мере, в этом городе. У него нет памяти.
В дверь, толкнув ее плечом, вошла медсестра в накрахмаленном халате с подносом в руках. Она улыбнулась, увидя их.
– А теперь, молодой человек, вам надо уходить, – сказала она, ставя поднос на тумбочку около ее кровати. – Часы посещения закончились.
Пол улыбнулся своей обворожительной улыбкой и, нагнувшись, быстро поцеловал Бет в губы.
– Я рад, что ты все знаешь, – прошептал он. – Мне стало легче, когда все открылось.
– Я люблю тебя, – сказала она.
После того как медсестра взяла на анализ ее кровь, мочу и измерила температуру, Бет выключила свет в палате и откинулась на подушку, удивляясь тому, что у нее хватило смелости бросить вызов Полу, угрожать ему. Но как же она была счастлива, что смогла сделать это. Она была счастлива, что наконец-то узнала правду. Это объясняло и бесконечное пребывание семьи на Ямайке. Они просто выжидали. Ей не надо было складывать по кусочкам эту головоломку. Она была уже рада, что находится в больнице, что здесь нет ни таблеток, ни алкоголя, ни лапающих и использующих ее мужчин.
Ну, в сущности, она не могла их винить. Уж если кто и использовал ее, так это Пол. Но сейчас все между ними прояснилось. Они любят друг друга. Бет Кэрол вспомнила, какую нежность она испытывала к нему, когда они сидели здесь, на ее кровати, обнявшись, и лицо его было мокрым от слез, она и сейчас чувствовала на кончиках пальцев их влагу. Пол Фурнье плакал из-за нее. Какой же он милый, какой хороший.
При свете луны, проникающем сквозь окно, она как бы видела его. Он был обнажен и приближался к ней, а на лице его светились любовь, нежность, желание. Она представила себе его спортивную походку, его широкие плечи, темные курчавые волосы, покрывающие его грудь и живот и доходящие до паха. Его член был твердым и возвышался над пушистыми яйцами среди густых вьющихся волос, покрывающих внутреннюю сторону бедер. Она должна была быть готова принять его, она должна быть еще влажной после другого мужчины. Это всегда его возбуждало необыкновенно, он даже не мог доехать до дома, чтобы не овладеть ею. Они обычно не проезжали и квартала, как он начинал сдирать с нее трусики, задирать ее юбку, кусать ее соски и вонзать в нее свой член, громко крича при оргазме. Ее также сильно возбуждало то, что он так сильно хотел ее, и она тоже начинала стонать, может быть, даже громче, чем он. При этой мысли она почувствовала, что краснеет.
Бет подумала о всех тех мужчинах, с которыми она была за эти два месяца. Об их восхищенных взглядах, о том, как они ценили ее, о том, как ей нравилось, что им было с ней настолько хорошо, что они были готовы заплатить за это деньги, платили ей дополнительно, потому что им нравилось разговаривать с ней, слушать себя и свои собственные слова, которые они больше не могли никому в жизни сказать. Она вспомнила того молодого лысеющего мужчину, который постоянно приглашал ее и обращался с ней как с королевой. Она, пожалуй бы, даже не удивилась, если бы узнала, что он немного в нее влюблен. Она чувствовала это. Каждый раз, когда он приглашал ее, она ждала, что он сделает ей предложение. Квартиру, безопасное и безбедное существование. Некоторые другие тоже были готовы на это.
Однако все они не имели для нее ни малейшего значения. Ничто не могло сравниться с тем, как оживала она, чувствуя на своих губах губы Пола, когда все ее тело вибрировало от его прикосновений. Ничто не могло с этим сравниться.
Тем не менее в ее мозгу начали роиться сомнения относительно Пола, относительно всего того, что он ей сказал. В конце концов, он ей уже так много лгал. Почему она должна верить ему сейчас?
ГЛАВА 16
Пол не шутил, когда сказал, что третий этаж госпиталя запирается. Темнокожий санитар, который вез ее на кресле, отпер два замка, чтобы открыть дверь. Даже крохотное окошко палаты было зарешечено. Бет решила, что это сделано для того, чтобы никто не смог разбить его стулом, а может быть, и не поэтому, поскольку окошко было таким малюсеньким, что, даже разбив его, невозможно было бы через него выбраться.
Но, кажется, никто и не стремился к этому. Когда ее вывозили в кресле для проведения каких-либо исследований, большинство больных просто сидели в своих халатах и смотрели в пустоту. Медсестры сказали ей, что им дают какие-то новые средства. Несколько раз она просыпалась ночью от криков, от торопливых шагов санитаров и медсестер по коридору. Но это было скорее исключением из правил и происходило чрезвычайно редко. Обитые матами стены, смирительные рубашки – все это уже давно вышло из употребления, как ей с радостью доложили медсестры.
Большинство больных были женщины, и большинство из них, как рассказали медсестры, попали сюда из-за чувства тревоги или депрессии. Сестры к ней очень хорошо относились, возможно, из-за того, что она была здесь самой молодой. Они причесывали ее, красили ей ногти, всячески баловали. И еще они любили сплетничать о других пациентах, особенно о тех, кого только что привезли. Здесь были две больные чуть постарше нее, только что родившие, страдавшие тем, что называют родовой депрессией или даже родовым синдромом. Это случается, когда происходят какие-то гормональные нарушения, молодая мать не может ухаживать за своим ребенком, все время плачет и даже пытается его убить. Убить ребенка? Она даже подумала, что сестры так своеобразно шутят, но потом поняла, что это, должно быть, правда. Две пациентки пытались покончить с собой, и это Бет хорошо понимала. Понимала отчаяние и стыд, чувство собственной ненужности, толкнувшее их на страшный поступок.
Но больше всего медсестер приводило в возбуждение появление пациента в одной из специальных палат. Обычно это бывали кинозвезды с припадками белой горячки, которые, упившись до последней степени, крушили ресторанные столики, или бегали с ружьем за женой, или же глотали целую упаковку снотворных таблеток из-за несчастной любви к другой кинозвезде. Господи, медсестры вели себя в этих случаях как свихнувшиеся поклонницы.
Однако еще сильнее они волновались, когда появлялся психиатр, интересный мужчина, у которого когда-то была большая практика на Бедфорд-Драйв, там имели свои кабинеты почти все местные психиатры. Медсестры в шутку называли это место «Кушеточное ущелье». У него лечилось множество киноактеров, директоров и продюсеров, других всевозможных шишек и просто богатых дам, навещающих своих психиатров между посещениями салона красоты и ресторана. У него была красивая жена, двое детей и дом с бассейном в Беверли Хиллз. Один из его пациентов как-то ухитрился приподняться на кушетке во время консультации и увидел, что его психиатр сидит в большом кожаном кресле и рыдает.
Пациент был необыкновенно растроган, решив, что этот парень действительно сочувствует и сопереживает ему. Потом это случилось еще раз, уже с другим больным. И еще, и еще. Наконец психиатрическому обществу стали известны его странности, так он очутился здесь, в клинике.
Медсестры были возбуждены до предела. Они только о нем и говорил. Как они объяснили Бет, дело было в том, что врачи обращались с ними как с людьми третьего сорта. Они должны были вставать при их появлении, открывать для них дверь, ну и выполнять всякие прочие обязанности, казавшиеся им унизительными. И поэтому они испытывали что-то вроде злорадства, но Бет это не нравилось, поскольку психиатры как боги. И все это знают. Они не имеют права разваливаться, как простые смертные. Это нарушает порядок вещей.
Но как бы там ни было, чувствовала она себя прекрасно. Покой, сон, хорошее питание сделали свое дело. У Бет налились груди, бедра, в глазах появился живой блеск, и когда она смотрела на свое отражение в зеркале, то видела в них что-то новое. Возможно, жажду жизни. Что-то такое…
Пол тоже это заметил. О, он был таким внимательным. Приходил к ней каждый вечер после ужина и приносил великолепные розы на высоких стеблях, над которыми ахали и охали медсестры и из-за которых ее немного поддразнивали. Он сказал, что ей не о чем беспокоиться, потому что он нашел деньги, чтобы заплатить за ее пребывание в больнице. От этих слов у нее мурашки пробежали по спине, поскольку это, возможно, означало, что он снова стал торговать наркотиками. Но он, конечно, мог занять деньги и у Дарби. Скорее всего, у Дарби, поскольку, похоже, у того неплохо пошли дела.
Каждый день в больницу приходили добровольные помощники, они приносили больным различные газеты и журналы. Их звали «карамельками», потому что на них были бело-розовые полосатые переднички. В основном это были пожилые дамы, хотя попадались и молодые девушки из богатых семей. Бет была рада, когда приходили пожилые дамы, их сочувствие ее не унижало, чувствовалось, что их родная дочь может оказаться в таком положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Как ты могла так со мной поступить? – спросил он.
О чем это он? Бет нахмурилась, пытаясь понять. Она лежит в больнице с капельницей в руке, а он рядом с ней на стуле. А она до этого сделала ему что-то плохое. Она посмотрела на него и испытала прилив нежности, заметив страх в его глазах.
– Где я? – спросила она.
– Ты в больнице – Военном синайском госпитале, в психиатрическом отделении, – сказал он, как будто не веря своим словам. – На третьем этаже, единственном, который они запирают.
– Но почему? – спросила она.
– Потому что ты чокнулась, вот почему, – ответил он. – И еще у тебя обезвоживание и недоедание. – Он провел руками по волосам и добавил чуть не плачущим голосом, глядя на нее с беспомощностью: – Мне ведь только двадцать два.
Бет совершенно не понимала, что он имеет в виду. Зачем он сказал это. Она знала, сколько ему лет.
– Они хотят продержать тебя здесь несколько дней, – сказал он. – Они хотят, чтобы ты немного окрепла, сделать кое-какие анализы. Они хотят, чтобы ты побеседовала с кем-нибудь из них, с психиатром. Ты же знаешь, как это бывает с врачами. Уж коли попадешь им в руки, они так просто от тебя не отстанут.
Бет даже почувствовала некоторое облегчение. Она будет просто лежать, сестры станут приносить ей еду. С ней будут возиться, измерять температуру, ей ничем не придется заниматься. Значит, они хотят, чтобы она поговорила с психиатром. Ну что ж, она слышала, как все эти женщины в «Секретах» рассказывают о своих психиатрах, и ей было интересно, что чувствуешь, когда разговариваешь с ними и тебя внимательно выслушивают и отнесутся серьезно к твоим проблемам. Да, конечно, они тебя выслушают, но это лишь прелюдия для того, чтобы им самим рассказать о себе и услышать в ответ, какие они замечательные. Она смотрела на Пола, который теперь ходил взад-вперед по палате, время от времени выглядывая в окно. Ему необходимо успокоиться. Он просто заболеет, если не возьмет себя в руки.
– Как я смогу оплатить все это? – спрашивал он, – Что мне делать?
Бет подумала о деньгах, о безделушках, спрятанных между страницами книжек Дианы, в складках платьев Дианиных кукол, сидящих на полках, с которыми она иногда играла, придумывая истории их жизни, как они делали с Линдой Мэри, когда она была совсем девчонкой.
Она смотрела на него, качая головой.
– Если бы я только мог получить свой трастовый чек, – сказал он с отчаянием в голосе. – Если бы я только мог связаться с родителями.
– Пол, но ведь тот служащий, который занимается твоими чеками, должен был вернуться из отпуска через две недели. А прошло уже два месяца. Какой банк дает своим работникам двухмесячный отпуск? Ерунда какая-то.
Он стоял, отвернувшись, краска покрыла его лицо и шею.
– Знаешь, я не очень-то верю, что у тебя существует трастовый фонд, – сказала она задумчиво. – Думаю, правда то, что мне когда-то сказал про тебя Бобби: ты торгуешь наркотиками, поэтому-то мы и ездили во все эти места и ты вечно исчезал то в мужском туалете, то на стоянке. Все эти дешевого вида девицы и подозрительные парни – ты чувствовал себя с ними в своей тарелке. Я говорила Бобби, что он ошибается, и что ты не можешь заниматься наркотиками. Ведь ты живешь в имении родителей, где есть даже озеро, и все эти машины, и целая бригада уборщиков и все такое.
– Ну посуди сама, малышка, – огрызнулся он. – Если бы я торговал наркотиками, то зачем бы я стал ломать себе голову, как вытащить тебя отсюда? Я бы просто-напросто продал партию наркотиков.
– Тебе просто нечего продавать, – тихо сказала она. – Да, я знаю, что вы с Дарби думали, что я ничего не понимаю из ваших разговоров, и поначалу я действительно ничего не понимала. Но потом в «Секретах» я слышала разговоры, что сейчас ничего нет, и это было даже предметом шуток, они смеялись и говорили, что, может быть, им стоит выяснить у Боба Митчела, не осталось ли у него чего-нибудь после его провала. Или, возможно, у Микки Коэна, потому что его магазин расположен по соседству и по-соседски он должен помочь. Ваша беда в том, что вы считаете, что девушки ничего не знают. Но со временем я сопоставила кое-какие факты, и получается, что Бобби прав. Ты и в самом деле торгуешь наркотиками.
Он с ненавистью смотрел на нее, сжав зубы.
– Ты хочешь заниматься большими делами, стать владельцем студии, – сказала она. – Но ведь про это будут помнить.
– Я не собираюсь слушать всю эту чушь, – резко произнес он, – и меня не касается, что с тобой будет. – И добавил с издевкой: – Не звони мне, малышка. Я сам тебе позвоню.
– Поэтому-то ты и был в тот вечер на автовокзале, – сказала она. – В том пакете, что тебе передали, были наркотики.
Он стоял и смотрел на нее, засунув руки в карманы брюк. Затем поправил галстук, одернул рубашку и направился к двери, как будто принял какое-то серьезное решение, как будто решил вычеркнуть ее из своей жизни. Как будто она и не лежала здесь на кровати, как будто ее вообще здесь не было. Но ведь он не может этого сделать, с ужасом подумала она. Он не может просто так уйти и оставить ее одну. Она же любит его. И он любит ее.
– Я донесу на тебя! – закричала она. – Вот увидишь, ты преступник!
Он остановился как вкопанный и сказал, положив руку на ручку двери и не оборачиваясь:
– Можешь меня не запугивать, Бет Кэрол. – В голосе его прозвучала горечь. – Я не собираюсь уходить.
– Я люблю тебя, Пол, – сказала она.
– Я тоже тебя люблю. – Он вздохнул и, медленно приблизившись, сел на кровать и обнял ее.
Бет прижалась к нему, чувствуя его теплоту, ощущая запах его лосьона, ощущая и еще кое-что: торжество. Я победила, подумала она.
– Ты права, – сказал он, покачивая ее. – Я действительно продавал наркотики. Правда, неопасные. Всего лишь марихуану.
– Но почему? – прошептала она.
– Это из-за отца, – ответил он. – Он лишил меня содержания. Он давит на меня, чтобы я отказался от мысли заниматься кино. И я должен буду поступить в Коммерческую Высшую школу Вартона, а после ее окончания вступить в дело отца.
– О Боже, – сказала она. – Какой кошмар.
– Ты же понимаешь, что я не могу сделать этого, малышка, – прошептал он, касаясь губами ее волос. – Мне легче умереть, чем согласиться на это.
– Конечно, понимаю, милый, – сказала она. – Конечно, понимаю. – Она легкими движениями стерла слезы с его и со своих щек. Какой же он целеустремленный, как верен своей мечте, какой сильный. Он действительно такой замечательный, как она и думала вначале, прежде чем в их жизни стали происходить вещи, заставившие ее в нем усомниться.
– Так, значит, ты действительно из-за этого был там в тот вечер, когда мы встретились, – сказала она.
– Да, это правда, – слегка дрогнувшим голосом произнес он. – И какое счастье, я встретил тебя. Я просто не поверил своим глазам, когда увидел тебя. Это было как сон.
– Мне тоже так показалось, – сказала она. – Скажи, ты действительно подумал, что узнал меня, милый? Потому что иногда мне в голову приходила мысль…
– Конечно же, я подумал, что знаю тебя, малышка моя, – сказал он. – Конечно.
– Однажды, когда ты разозлился на меня, ты сказал, что знаешь, что я сбежала, что я бродяжка, – сказала она. – Ты же видишь мои шрамы.
– Но это было уже позже, – успокоил он, приподняв пальцем ее подбородок и глядя ей в глаза, и ей показалось, что она вся полна им, что, кроме них, в мире больше не осталось никого. – Знаешь, ведь не только ты можешь сопоставлять кое-какие факты и делать выводы.
– Милый мой, – вздохнула она.
– Ты ошибаешься только в одном, – сказал он, прижавшись губами к ее волосам. – Никто ни о чем не будет помнить. По крайней мере, в этом городе. У него нет памяти.
В дверь, толкнув ее плечом, вошла медсестра в накрахмаленном халате с подносом в руках. Она улыбнулась, увидя их.
– А теперь, молодой человек, вам надо уходить, – сказала она, ставя поднос на тумбочку около ее кровати. – Часы посещения закончились.
Пол улыбнулся своей обворожительной улыбкой и, нагнувшись, быстро поцеловал Бет в губы.
– Я рад, что ты все знаешь, – прошептал он. – Мне стало легче, когда все открылось.
– Я люблю тебя, – сказала она.
После того как медсестра взяла на анализ ее кровь, мочу и измерила температуру, Бет выключила свет в палате и откинулась на подушку, удивляясь тому, что у нее хватило смелости бросить вызов Полу, угрожать ему. Но как же она была счастлива, что смогла сделать это. Она была счастлива, что наконец-то узнала правду. Это объясняло и бесконечное пребывание семьи на Ямайке. Они просто выжидали. Ей не надо было складывать по кусочкам эту головоломку. Она была уже рада, что находится в больнице, что здесь нет ни таблеток, ни алкоголя, ни лапающих и использующих ее мужчин.
Ну, в сущности, она не могла их винить. Уж если кто и использовал ее, так это Пол. Но сейчас все между ними прояснилось. Они любят друг друга. Бет Кэрол вспомнила, какую нежность она испытывала к нему, когда они сидели здесь, на ее кровати, обнявшись, и лицо его было мокрым от слез, она и сейчас чувствовала на кончиках пальцев их влагу. Пол Фурнье плакал из-за нее. Какой же он милый, какой хороший.
При свете луны, проникающем сквозь окно, она как бы видела его. Он был обнажен и приближался к ней, а на лице его светились любовь, нежность, желание. Она представила себе его спортивную походку, его широкие плечи, темные курчавые волосы, покрывающие его грудь и живот и доходящие до паха. Его член был твердым и возвышался над пушистыми яйцами среди густых вьющихся волос, покрывающих внутреннюю сторону бедер. Она должна была быть готова принять его, она должна быть еще влажной после другого мужчины. Это всегда его возбуждало необыкновенно, он даже не мог доехать до дома, чтобы не овладеть ею. Они обычно не проезжали и квартала, как он начинал сдирать с нее трусики, задирать ее юбку, кусать ее соски и вонзать в нее свой член, громко крича при оргазме. Ее также сильно возбуждало то, что он так сильно хотел ее, и она тоже начинала стонать, может быть, даже громче, чем он. При этой мысли она почувствовала, что краснеет.
Бет подумала о всех тех мужчинах, с которыми она была за эти два месяца. Об их восхищенных взглядах, о том, как они ценили ее, о том, как ей нравилось, что им было с ней настолько хорошо, что они были готовы заплатить за это деньги, платили ей дополнительно, потому что им нравилось разговаривать с ней, слушать себя и свои собственные слова, которые они больше не могли никому в жизни сказать. Она вспомнила того молодого лысеющего мужчину, который постоянно приглашал ее и обращался с ней как с королевой. Она, пожалуй бы, даже не удивилась, если бы узнала, что он немного в нее влюблен. Она чувствовала это. Каждый раз, когда он приглашал ее, она ждала, что он сделает ей предложение. Квартиру, безопасное и безбедное существование. Некоторые другие тоже были готовы на это.
Однако все они не имели для нее ни малейшего значения. Ничто не могло сравниться с тем, как оживала она, чувствуя на своих губах губы Пола, когда все ее тело вибрировало от его прикосновений. Ничто не могло с этим сравниться.
Тем не менее в ее мозгу начали роиться сомнения относительно Пола, относительно всего того, что он ей сказал. В конце концов, он ей уже так много лгал. Почему она должна верить ему сейчас?
ГЛАВА 16
Пол не шутил, когда сказал, что третий этаж госпиталя запирается. Темнокожий санитар, который вез ее на кресле, отпер два замка, чтобы открыть дверь. Даже крохотное окошко палаты было зарешечено. Бет решила, что это сделано для того, чтобы никто не смог разбить его стулом, а может быть, и не поэтому, поскольку окошко было таким малюсеньким, что, даже разбив его, невозможно было бы через него выбраться.
Но, кажется, никто и не стремился к этому. Когда ее вывозили в кресле для проведения каких-либо исследований, большинство больных просто сидели в своих халатах и смотрели в пустоту. Медсестры сказали ей, что им дают какие-то новые средства. Несколько раз она просыпалась ночью от криков, от торопливых шагов санитаров и медсестер по коридору. Но это было скорее исключением из правил и происходило чрезвычайно редко. Обитые матами стены, смирительные рубашки – все это уже давно вышло из употребления, как ей с радостью доложили медсестры.
Большинство больных были женщины, и большинство из них, как рассказали медсестры, попали сюда из-за чувства тревоги или депрессии. Сестры к ней очень хорошо относились, возможно, из-за того, что она была здесь самой молодой. Они причесывали ее, красили ей ногти, всячески баловали. И еще они любили сплетничать о других пациентах, особенно о тех, кого только что привезли. Здесь были две больные чуть постарше нее, только что родившие, страдавшие тем, что называют родовой депрессией или даже родовым синдромом. Это случается, когда происходят какие-то гормональные нарушения, молодая мать не может ухаживать за своим ребенком, все время плачет и даже пытается его убить. Убить ребенка? Она даже подумала, что сестры так своеобразно шутят, но потом поняла, что это, должно быть, правда. Две пациентки пытались покончить с собой, и это Бет хорошо понимала. Понимала отчаяние и стыд, чувство собственной ненужности, толкнувшее их на страшный поступок.
Но больше всего медсестер приводило в возбуждение появление пациента в одной из специальных палат. Обычно это бывали кинозвезды с припадками белой горячки, которые, упившись до последней степени, крушили ресторанные столики, или бегали с ружьем за женой, или же глотали целую упаковку снотворных таблеток из-за несчастной любви к другой кинозвезде. Господи, медсестры вели себя в этих случаях как свихнувшиеся поклонницы.
Однако еще сильнее они волновались, когда появлялся психиатр, интересный мужчина, у которого когда-то была большая практика на Бедфорд-Драйв, там имели свои кабинеты почти все местные психиатры. Медсестры в шутку называли это место «Кушеточное ущелье». У него лечилось множество киноактеров, директоров и продюсеров, других всевозможных шишек и просто богатых дам, навещающих своих психиатров между посещениями салона красоты и ресторана. У него была красивая жена, двое детей и дом с бассейном в Беверли Хиллз. Один из его пациентов как-то ухитрился приподняться на кушетке во время консультации и увидел, что его психиатр сидит в большом кожаном кресле и рыдает.
Пациент был необыкновенно растроган, решив, что этот парень действительно сочувствует и сопереживает ему. Потом это случилось еще раз, уже с другим больным. И еще, и еще. Наконец психиатрическому обществу стали известны его странности, так он очутился здесь, в клинике.
Медсестры были возбуждены до предела. Они только о нем и говорил. Как они объяснили Бет, дело было в том, что врачи обращались с ними как с людьми третьего сорта. Они должны были вставать при их появлении, открывать для них дверь, ну и выполнять всякие прочие обязанности, казавшиеся им унизительными. И поэтому они испытывали что-то вроде злорадства, но Бет это не нравилось, поскольку психиатры как боги. И все это знают. Они не имеют права разваливаться, как простые смертные. Это нарушает порядок вещей.
Но как бы там ни было, чувствовала она себя прекрасно. Покой, сон, хорошее питание сделали свое дело. У Бет налились груди, бедра, в глазах появился живой блеск, и когда она смотрела на свое отражение в зеркале, то видела в них что-то новое. Возможно, жажду жизни. Что-то такое…
Пол тоже это заметил. О, он был таким внимательным. Приходил к ней каждый вечер после ужина и приносил великолепные розы на высоких стеблях, над которыми ахали и охали медсестры и из-за которых ее немного поддразнивали. Он сказал, что ей не о чем беспокоиться, потому что он нашел деньги, чтобы заплатить за ее пребывание в больнице. От этих слов у нее мурашки пробежали по спине, поскольку это, возможно, означало, что он снова стал торговать наркотиками. Но он, конечно, мог занять деньги и у Дарби. Скорее всего, у Дарби, поскольку, похоже, у того неплохо пошли дела.
Каждый день в больницу приходили добровольные помощники, они приносили больным различные газеты и журналы. Их звали «карамельками», потому что на них были бело-розовые полосатые переднички. В основном это были пожилые дамы, хотя попадались и молодые девушки из богатых семей. Бет была рада, когда приходили пожилые дамы, их сочувствие ее не унижало, чувствовалось, что их родная дочь может оказаться в таком положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58