Он наблюдал, как она поверх томатного соуса посыпала пиццу тертым сыром.
– По-моему, сегодня вечером я пропущу великолепный ужин.
– Я оставлю немного для тебя.
– Не стоит. Я сделаю себе сэндвич в домике для отдыха. – Так будет лучше, уверял он себя. – Я слышал, ты сказала Рут, что завтра не уедешь.
– Да. То есть нет. Не уеду. – Она подняла на него глаза и перестала украшать пиццу. – Если не возражаешь, я решила поработать еще какое-то время.
Какие уж тут возражения. Наоборот. Это означает, что у него появился еще один шанс. В этом он не был уверен, однако чувствовал себя теперь значительно лучше.
Двадцать четыре часа спустя Эмма была уже не так уверена, что приняла правильное решение. Рут все еще пребывала в лежачем положении на диване, девочки танцевали без устали в балетных туфельках, Эмма наблюдала за ними до головокружения, Мэтт же провел в доме не более пяти минут. Воскресный день подходил к концу; ей хотелось горячей ванны, хорошей книги и тихого вечера без разговоров и без капризов трех маленьких девочек и одной старой любительницы вязания тамбуром.
Макки поглядела на чайную ложку с микстурой и покачала головой.
– Сливки с шоколадом, помнишь? – внушала Эмма, приближая себя на шаг к горячей ванне.
Малышка открыла ротик, и очередное препятствие было преодолено.
– Хорошая девочка, – похвалила Рут, которая успевала одновременно вышивать тамбуром, лежа плашмя на спине, болтать с любым, кто готов был ее слушать, и угадывать слова в «Колесе Фортуны» прежде, чем участник конкурса успевал открыть одну гласную букву. – Марта, передай мне вон ту голубую пряжу. Думаю, пора сменить цвета.
– Потом ты и Мелисса пойдете наверх и разберете постели, – велела девочкам Эмма. Она заметила, что Мел зевнула уже трижды, хотя на часах не было еще семи.
– Мне нравится этот цвет, – сказала Мелисса, притрагиваясь к прямоугольнику из афганской шерсти, который вскоре вырастет до размеров покрывала.
Лоскут шириной в дюйм имел бледно-желтый оттенок яичницы-болтуньи. Две старшие девочки поцеловали перед сном свою тетю и убежали наверх, а Эмма села на стул и посадила к себе на колено Макки. Жара у малышки не было, и она прикорнула у груди Эммы. Рут Таттл покачала головой.
– Не знаю, откуда она набралась этих идей.
– Возможно, когда-нибудь она станет художником.
– Трудно сказать. У нас в семье никогда не было художников, но, думаю, все возможно. Твоя ранза была вправду хороша, Эмма. Ты попала в самое яблочко.
Эмма не смогла скрыть удивления:
– Вам она понравилась?
– Что ж, а почему нет? Откуда ты взяла рецепт?
– Из церковной поваренной книги. – В рецепте, однако, не было сказано ни слова о том, что на приготовление ранзы уйдут часы, а приготовленного будет достаточно, чтобы накормить целую футбольную команду. – Я не имела представления, что получится так много.
– Хорошо бы завернуть немного для Мэтта. Держу пари, парень не ел весь день.
– Думаю, он очень занят. Прошлым вечером он сказал что-то насчет продажи скота и что погода меняется.
– Работы на ферме всегда по горло. И одиночества тоже.
– Мэтт, кажется, стремится к одиночеству.
Он в самом деле поступал так, будто не может дождаться рассвета, чтобы покинуть дом. А возвращался глубоко за полночь. Эмма считала, что, если бы не дочери в доме, хозяин спал бы в сарае. Макки уткнулась головой в подбородок Эммы и закрыла глаза.
– Мэтт тяжелее переживает одиночество, чем кто бы то ни было, – провозгласила Рут, поднимая свою вышивку и держа ее напротив света так, слов но не может разобрать, какого она цвета. – Разве ты этого еще не заметила?
– Почему вы так милы со мной, Рут?
Старая женщина пожала плечами:
– Наверное, плачу тебе заботой за заботу. Не многие терпели бы старуху с больными ногами.
– Вы не так уж плохи.
– Но и не так уж хороша. Я капризная старая женщина, сующая нос в чужие дела, я не умею держать рот на замке, и мне теперь слишком поздно учиться этому. Но я беспокоюсь о Мэтте и об этих малышках.
– Я бы тоже беспокоилась, – согласилась Эмма, – если бы они были моими.
– Это не просто – воспитывать детей и работать на ферме, – предостерегла Рут. – Но в то же время это чертовски прекрасная жизнь.
– Да, – сказала Эмма, с наслаждением ощущая на руках тяжесть спящего ребенка. – Могу себе представить.
Она принесла ему ужин и свежий кофе в термосe. Укрывшись одной из его старых курток, надев на голову выцветшую шляпу с надписью «Универсальный магазин Соудера» на полях, Эмма тем не менее не защитилась от непогоды: на ее щеках были дождевые капли, а к сапогам, надетым в прихожей, прилипли комья грязи.
– Спасибо, – единственное, что Мэтт нашелся сказать, когда она вручила ему завернутую в фольгу ранзy. Он не ожидал, что она разыщет его ночью в сapae. Он видел, что в доме горел свет, и хотел было отправиться на огонек, однако так и не выбрался. Теперь он вдыхал запах свежеиспеченного хлеба. – Тебе не обязательно было это делать.
– Наверное, ты уже ел в домике для отдыха.
– Нет. Я только хотел сказать, что тебе не обязательно было нести сюда еду. Незачем так хлопотать, особенно в такой час. А кроме того, предполагалось, что это будет твой выходной день.
Она едва заметно дрожала.
– Сегодня ты почти не появлялся дома.
– Я навещал Макки дважды, – сказал он, гадая, не кроется ли в ее словах упрек ему за отцовскую халатность. – С ней было все в порядке.
– Я хотела сказать, что знаю: ты занят скотом или чем-то еще. А Рут подумала, что ты, возможно, голоден, поэтому я решила… что ж, во всяком случае, рабочие сказали, что ты где-то здесь, и тебе лучше поесть, прежде чем эта ранза остынет.
– Присаживайся сюда, тут потеплее, – сказал он, указывая на кладовую для конской сбруи. Там были сиденья и поддерживалась чистота. – Девочки уже в постели?
– Да. А Рут смотрит фильм. Ей сегодня немного лучше, но она не может вставать без посторонней помощи. Ты не думал нанять для нее сиделку?
– Думал. И она устроила мне такой нагоняй, что до сих пор в ушах звенит. – Он закрыл дверь. чтобы сохранить в комнате тепло. – Угрожала побить меня тростью, поэтому я отступил. У меня развито чувство самосохранения.
– Здесь приятный запах.
– Запах мыла и жидкой мази для седел, – объяснил он. – Садись.
Она села на старенький деревянный стул с изогнутой спинкой, Мэтт поставил себе другой возле нее.
– Лучше поешь, пока не остыло, – сказала она вновь.
Она больше напоминала топ-модель, чем домработницу с песчаных холмов. Несмотря на странное одеяние, она по-прежнему была прекрасна. Ничто не могло это скрыть, даже старые шляпы и ветхие куртки.
– Хорошо. – Мэтт снял фольгу и достал прямоугольник из теста.
– Даже Рут понравилось. Она впервые сказала мне кое-что приятное этим вечером.
– Правда? Думаю, старушка идет на поправку. Почему бы и нет, если она во всем от тебя зависит.
– Ничего не имею против. Я уже начала к ней привыкать.
– У нее доброе сердце, но иногда она может быть излишне резкой. – Он попробовал угощение. Совсем неплохо для женщины, которая две недели назад не умела готовить. – Это действительно вкусно, – признал он.
– Вот. – Она налила кофе в крышку термоса и протянула ему. – Спасибо. А сама не будешь?
– Нет. Иначе не засну. Я не понимаю, как ты пьешь так много кофе на ночь и после этого нормально спишь!
Потому что он заставляет себя работать в поте лица по восемнадцать часов в день. Во время работы он думает только о своих фермерских делах, о том, как получить прибыль и отложить деньги на обучение девочек и на погашение кредитов. Он не думает об Эмме и об аромате роз, который струится от ее кожи. Во всяком случае, не все время.
– Спасибо, что осталась, – сказал он, не находя иных слов.
Эмма сидела на стареньком стуле, подобно принцессе, выпрямив спину. Она сняла шляпу, и волосы гладкой волной упали ей на плечи. Потом расстегнула куртку, открыв белую тенниску и джинсы. На тенниске под ключицей, к которой Мэтт страстно желал притронуться, темнело горчичное пятнышко. Не надо думать об этом.
– Действительно хорошая ранза.
– Да, ты уже говорил. – Она оглядела комнату. На стенах из грубых досок висели уздечки, недоуздки и различная упряжь из кожи. Она не знала предназначения большей части из увиденного. – Здесь, должно быть, множество лошадей.
– Было еще больше. Мой отец держал табун во много раз крупнее, чем я. Все, что висит на стенах, мы используем каждый день. Ты ездишь верхом?
– Не очень хорошо. Последний раз я садилась на коня в двенадцать лет.
– Думаю, мне надо было спросить об этом в твой первый визит. Может, тебе иногда захотелось бы прокатиться верхом.
Она покачала головой:
– Я всегда немного побаивалась лошадей. Езжу верхом я даже еще хуже, чем готовлю.
– А твоя стряпня улучшается день ото дня. – Он разломил ранзу надвое, обернул фольгой оставшийся кусок и положил сверток на доску, заменявшую скамью. – Пойдем. Кое с кем познакомишься.
Он вывел ее из кладовой с конской сбруей, и они спустились по длинному коридору в другой отсек сарая. Дождь барабанил по металлической крыше, так что Мэтту пришлось перекрикивать шум, когда он подвел ее к Коуди.
– Вот он, – возвестил Мэтт, останавливаясь перед стойлом. – Билл Коуди, старейший конь на ферме. Ночью мы держим его в сарае, чтобы его старые кости были в тепле. – Palomino опустил голову на верхнюю доску стойла, чтобы хозяин по хлопал его по носу. – Привет, парень, как ты? – Мэтт повернулся к Эмме, которая смотрела на коня с любопытством, но и с опаской. – Протяни руку. Он не укусит.
– Точно?
– Ага. – Он наблюдал, как она осторожно поглаживает нос старого Коуди. – Видишь? Он любит внимание. Зимой девочки приносят ему яблоки и морковку, а летом он кормится на ближнем пастбище. Я загнал его в сарай только вчера.
– Поэтому он в тепле и безопасности всю зиму?
– Да. Мой отец хотел, чтобы за Коуди хорошо ухаживали.
Выражение лица Эммы изменилось, и она отдернула руку:
– Мне пора вернуться в дом.
– Ты промокнешь. – Дождь барабанил так громко, что Мэтту опять пришлось повысить голос. – Подожди, пока немного стихнет. Если Рут что-то потребуется, она позвонит в домик для отдыха. Скажет Ясперу, где ты. Она может дотянуться до телефона?
– Я поставила дополнительный аппарат на пол рядом с ней.
Мэтт кивнул, радуясь, что она может побыть с ним еще немного.
– Тогда давай попутешествуем.
– У тебя есть время?
– Леди, у меня столько времени, что его хватит до конца света. – Он подмигнул, надеясь вновь вызвать ее улыбку, однако уголки ее губ приподнялись только самую малость.
– Что-нибудь не так?
– Твой отец, – начала она. – Вы были очень близки?
– Да. Я стал работать рядом с ним, едва лишь научился ходить, как и моя сестра Стефани, но она хотела покинуть ферму, а я хотел лишь одного – оставаться здесь до конца своих дней. – У нее по-прежнему был печальный вид, поэтому Мэтт показал на грубую приставную лестницу, прибитую к стене: – Ты когда-нибудь забиралась на сеновал, городская леди?
Ее лицо просветлело:
– Сначала поужинал, а теперь обзываешь меня?
– Давай. – Он поставил ногу, обутую в сапог, на перекладину лестницы. – Я полезу первым и помогу тебе подняться. Верхняя ступенька немного пошаливает.
Он легко взобрался по лестнице, потом опустился на колени, чтобы подать ей руку. Он почти втащил ее наверх и выпустил сразу же, как только она обрела равновесие и встала на ровное место, где не было сена.
– Я видела стога сена на полях по дороге в город, – сказала Эмма. – Я не знала, что вы держите сено еще и в сараях.
– Мы запасаем его на прокорм лошадям и немного для телят, которых содержим рядом с домом, – объяснил он и поднял взгляд на потолок. – Дождь лупит вовсю.
– Здесь хороший запах. Вот он, запах сарая. – Она села на сноп сена и осмотрелась вокруг. Подросший котенок вынырнул откуда-то и потерся о ноги Эммы. – Привет, киска. – Она погладила зверька по спине и взглянула на Мэтта: – Как он сюда попал? Мэтт улыбнулся:
– В западном крыле сарая есть пологий подъем со ступеньками.
– А ты заставил меня карабкаться по приставной лестнице.
– Я подумал, тебе будет полезен такой опыт, – сказал он в свою защиту.
Эмма засмеялась. Смех спугнул котенка, который удрал вверх на гору из сена.
– Меня радует, что мне не нужно спускаться вниз по приставной лестнице. По мне, легче подниматься, чем спускаться.
– Тебе не нужно никуда уходить. – В его слонах прозвучал дополнительный смысл, который он не вкладывал в них сознательно, но который, однако, не сумел и скрыть.
– Я бы не могла оставить тебя с больным ребенком и Рут, которая неважно себя чувствует. Это было бы несправедливо.
– Люди совершают много несправедливого.
– Но не я, – сказала она, поднимая подбородок в характерной манере, которую он уже запомнил.
– Нет, – подтвердил он, – не ты. Впрочем, лучше тебе уйти. Во всяком случае, не следует оставаться здесь наедине.
– Не следует? – Она улыбнулась ему, припоминая, как вчера в их разговоре он подчеркивал эти слова.
– Это ошибка, – вымолвил он, приблизившись к ней на шаг и увидев, как расширились ее зеленые глаза. Он взял ее за руку и повел в ту сторону, где был пологий спуск.
– Да, – согласилась она. – Очень большая ошибка.
– Ошибки случаются, – прошептал он, притягивая ее к себе. И его руки как-то сами собою обняли Эмму, рот вкусил сладостную теплоту ее дыхания, и они оба повалились в душистое сено. Он не мог больше себя сдерживать, как не мог остановить барабанную дробь дождя по крыше над их головами, особенно когда она ласкала пальцами его лицо и вплетала их в его волосы, когда их губы были слиты в поцелуе, от которого они больше не могли удержаться.
Он целовал теплую кожу над ее ключицей, его рука скользнула по мягкой хлопчатой ткани ее тенниски и легла на ее грудь.
– Мэтт, – сказала она, задыхаясь, в то время как он ласкал большим пальцем ее набухший со сок. – Есть кое-что…
Он коснулся языком края ее нижней губы:
– Кто-нибудь говорил тебе, как нежен твой рот?
– Нет. Какое…
После еще одного долгого поцелуя он оторвался от ее рта.
– Эмма!
Она открыла глаза.
– Что?
– Скажи мне, что это не ошибка.
Эмма провела пальцем по его щеке и слегка коснулась его губ.
– По-моему, это не похоже на ошибку, но за последнее время я их совершала столько, что ни в чем не уверена.
– Я тоже, – пробормотал Мэтт, придавливая ее теплое тело своим. – Думаю, нам просто нельзя упустить этот шанс.
– Хорошо.
Она улыбнулась ему, и Мэтт почувствовал, как камень упал с его сердца: она хочет его, как хочет ее он, – вот подлинное чудо, дарованное им этой дождливой воскресной ночью.
– Поцелуй меня опять, – сказала Эмма. – Нет ничего слаще.
Он не смог сдержать улыбки.
– Леди, ты в двух шагах от непоправимого. Поцелуй – это только начало.
– Я слышала об этом. – Ее взгляд не дрогнул, когда он посмотрел ей прямо в глаза. – Тебе придется научить меня остальному.
Он не сразу уловил смысл ее слов, но растерянное выражение на лице Эммы наконец вразумило его.
– Ты хочешь сказать, что никогда…
– Нет. Никогда.
– А твой жених…
– Хотел подождать.
Этот жених, должно быть, был холоднее льда, подумал Мэтт, однако он ничего не желал знать о другом мужчине, которого любила когда-то Эмма. Все, что ему следовало знать, она уже сказала. Женщины – непредсказуемые создания и обладают порой странными понятиями.
– Хорошо, – все, что мог сказать на это Мэтт. – Я ни с кем не занимался любовью очень-очень давно, – признался он, лаская губами ее губы. – Нам придется обучаться вместе, пока у нас не получится все, как надо.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Кое-как они разделись; постелью в сене для них стали их куртки. Теперь Эмма трепетно и радостно отзывалась на его прикосновения своей разгоряченной, сверхчувствительной кожей. Мэтт ласкал ее кончиками пальцев, что вызывало во всем ее теле дрожь, и она отвечала ему столь же настойчивыми ласками.
Он больше не спрашивал ее, действительно ли она хочет его близости. В этом не было нужды, ибо ее тело жаждало ласк не меньше, чем его. Он опрокинулся на спину, не выпуская ее из объятий. Она взглянула в его темные глаза и поняла, что он из тех, кому можно верить.
– Неужели бывает еще лучше? – спросила она дразнящим голосом.
– Да. Самого лучшего мы еще не достигли.
– Вот как. – Она склонилась и поцеловала его в подбородок. – Итак, когда мы это сделаем?
– Я думал, ты никогда не спросишь. – Он перевернул ее на спину. Эмма не удержалась от улыбки: – Я не знала, что полагается спрашивай..
– Это помогает, – сказал он, медленно ее лаская.
Он задержал ладонь на ее животе, потом скользнул ниже. Вскоре она не могла больше выносить острого наслаждения, которое вызывали в ней его пальцы.
– Теперь, – сказала она, вытягиваясь под ним, чтобы ему было удобнее.
– Я постараюсь не причинять тебе боль, – нежно выдохнул он ей на ухо. – Ты не причинишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– По-моему, сегодня вечером я пропущу великолепный ужин.
– Я оставлю немного для тебя.
– Не стоит. Я сделаю себе сэндвич в домике для отдыха. – Так будет лучше, уверял он себя. – Я слышал, ты сказала Рут, что завтра не уедешь.
– Да. То есть нет. Не уеду. – Она подняла на него глаза и перестала украшать пиццу. – Если не возражаешь, я решила поработать еще какое-то время.
Какие уж тут возражения. Наоборот. Это означает, что у него появился еще один шанс. В этом он не был уверен, однако чувствовал себя теперь значительно лучше.
Двадцать четыре часа спустя Эмма была уже не так уверена, что приняла правильное решение. Рут все еще пребывала в лежачем положении на диване, девочки танцевали без устали в балетных туфельках, Эмма наблюдала за ними до головокружения, Мэтт же провел в доме не более пяти минут. Воскресный день подходил к концу; ей хотелось горячей ванны, хорошей книги и тихого вечера без разговоров и без капризов трех маленьких девочек и одной старой любительницы вязания тамбуром.
Макки поглядела на чайную ложку с микстурой и покачала головой.
– Сливки с шоколадом, помнишь? – внушала Эмма, приближая себя на шаг к горячей ванне.
Малышка открыла ротик, и очередное препятствие было преодолено.
– Хорошая девочка, – похвалила Рут, которая успевала одновременно вышивать тамбуром, лежа плашмя на спине, болтать с любым, кто готов был ее слушать, и угадывать слова в «Колесе Фортуны» прежде, чем участник конкурса успевал открыть одну гласную букву. – Марта, передай мне вон ту голубую пряжу. Думаю, пора сменить цвета.
– Потом ты и Мелисса пойдете наверх и разберете постели, – велела девочкам Эмма. Она заметила, что Мел зевнула уже трижды, хотя на часах не было еще семи.
– Мне нравится этот цвет, – сказала Мелисса, притрагиваясь к прямоугольнику из афганской шерсти, который вскоре вырастет до размеров покрывала.
Лоскут шириной в дюйм имел бледно-желтый оттенок яичницы-болтуньи. Две старшие девочки поцеловали перед сном свою тетю и убежали наверх, а Эмма села на стул и посадила к себе на колено Макки. Жара у малышки не было, и она прикорнула у груди Эммы. Рут Таттл покачала головой.
– Не знаю, откуда она набралась этих идей.
– Возможно, когда-нибудь она станет художником.
– Трудно сказать. У нас в семье никогда не было художников, но, думаю, все возможно. Твоя ранза была вправду хороша, Эмма. Ты попала в самое яблочко.
Эмма не смогла скрыть удивления:
– Вам она понравилась?
– Что ж, а почему нет? Откуда ты взяла рецепт?
– Из церковной поваренной книги. – В рецепте, однако, не было сказано ни слова о том, что на приготовление ранзы уйдут часы, а приготовленного будет достаточно, чтобы накормить целую футбольную команду. – Я не имела представления, что получится так много.
– Хорошо бы завернуть немного для Мэтта. Держу пари, парень не ел весь день.
– Думаю, он очень занят. Прошлым вечером он сказал что-то насчет продажи скота и что погода меняется.
– Работы на ферме всегда по горло. И одиночества тоже.
– Мэтт, кажется, стремится к одиночеству.
Он в самом деле поступал так, будто не может дождаться рассвета, чтобы покинуть дом. А возвращался глубоко за полночь. Эмма считала, что, если бы не дочери в доме, хозяин спал бы в сарае. Макки уткнулась головой в подбородок Эммы и закрыла глаза.
– Мэтт тяжелее переживает одиночество, чем кто бы то ни было, – провозгласила Рут, поднимая свою вышивку и держа ее напротив света так, слов но не может разобрать, какого она цвета. – Разве ты этого еще не заметила?
– Почему вы так милы со мной, Рут?
Старая женщина пожала плечами:
– Наверное, плачу тебе заботой за заботу. Не многие терпели бы старуху с больными ногами.
– Вы не так уж плохи.
– Но и не так уж хороша. Я капризная старая женщина, сующая нос в чужие дела, я не умею держать рот на замке, и мне теперь слишком поздно учиться этому. Но я беспокоюсь о Мэтте и об этих малышках.
– Я бы тоже беспокоилась, – согласилась Эмма, – если бы они были моими.
– Это не просто – воспитывать детей и работать на ферме, – предостерегла Рут. – Но в то же время это чертовски прекрасная жизнь.
– Да, – сказала Эмма, с наслаждением ощущая на руках тяжесть спящего ребенка. – Могу себе представить.
Она принесла ему ужин и свежий кофе в термосe. Укрывшись одной из его старых курток, надев на голову выцветшую шляпу с надписью «Универсальный магазин Соудера» на полях, Эмма тем не менее не защитилась от непогоды: на ее щеках были дождевые капли, а к сапогам, надетым в прихожей, прилипли комья грязи.
– Спасибо, – единственное, что Мэтт нашелся сказать, когда она вручила ему завернутую в фольгу ранзy. Он не ожидал, что она разыщет его ночью в сapae. Он видел, что в доме горел свет, и хотел было отправиться на огонек, однако так и не выбрался. Теперь он вдыхал запах свежеиспеченного хлеба. – Тебе не обязательно было это делать.
– Наверное, ты уже ел в домике для отдыха.
– Нет. Я только хотел сказать, что тебе не обязательно было нести сюда еду. Незачем так хлопотать, особенно в такой час. А кроме того, предполагалось, что это будет твой выходной день.
Она едва заметно дрожала.
– Сегодня ты почти не появлялся дома.
– Я навещал Макки дважды, – сказал он, гадая, не кроется ли в ее словах упрек ему за отцовскую халатность. – С ней было все в порядке.
– Я хотела сказать, что знаю: ты занят скотом или чем-то еще. А Рут подумала, что ты, возможно, голоден, поэтому я решила… что ж, во всяком случае, рабочие сказали, что ты где-то здесь, и тебе лучше поесть, прежде чем эта ранза остынет.
– Присаживайся сюда, тут потеплее, – сказал он, указывая на кладовую для конской сбруи. Там были сиденья и поддерживалась чистота. – Девочки уже в постели?
– Да. А Рут смотрит фильм. Ей сегодня немного лучше, но она не может вставать без посторонней помощи. Ты не думал нанять для нее сиделку?
– Думал. И она устроила мне такой нагоняй, что до сих пор в ушах звенит. – Он закрыл дверь. чтобы сохранить в комнате тепло. – Угрожала побить меня тростью, поэтому я отступил. У меня развито чувство самосохранения.
– Здесь приятный запах.
– Запах мыла и жидкой мази для седел, – объяснил он. – Садись.
Она села на старенький деревянный стул с изогнутой спинкой, Мэтт поставил себе другой возле нее.
– Лучше поешь, пока не остыло, – сказала она вновь.
Она больше напоминала топ-модель, чем домработницу с песчаных холмов. Несмотря на странное одеяние, она по-прежнему была прекрасна. Ничто не могло это скрыть, даже старые шляпы и ветхие куртки.
– Хорошо. – Мэтт снял фольгу и достал прямоугольник из теста.
– Даже Рут понравилось. Она впервые сказала мне кое-что приятное этим вечером.
– Правда? Думаю, старушка идет на поправку. Почему бы и нет, если она во всем от тебя зависит.
– Ничего не имею против. Я уже начала к ней привыкать.
– У нее доброе сердце, но иногда она может быть излишне резкой. – Он попробовал угощение. Совсем неплохо для женщины, которая две недели назад не умела готовить. – Это действительно вкусно, – признал он.
– Вот. – Она налила кофе в крышку термоса и протянула ему. – Спасибо. А сама не будешь?
– Нет. Иначе не засну. Я не понимаю, как ты пьешь так много кофе на ночь и после этого нормально спишь!
Потому что он заставляет себя работать в поте лица по восемнадцать часов в день. Во время работы он думает только о своих фермерских делах, о том, как получить прибыль и отложить деньги на обучение девочек и на погашение кредитов. Он не думает об Эмме и об аромате роз, который струится от ее кожи. Во всяком случае, не все время.
– Спасибо, что осталась, – сказал он, не находя иных слов.
Эмма сидела на стареньком стуле, подобно принцессе, выпрямив спину. Она сняла шляпу, и волосы гладкой волной упали ей на плечи. Потом расстегнула куртку, открыв белую тенниску и джинсы. На тенниске под ключицей, к которой Мэтт страстно желал притронуться, темнело горчичное пятнышко. Не надо думать об этом.
– Действительно хорошая ранза.
– Да, ты уже говорил. – Она оглядела комнату. На стенах из грубых досок висели уздечки, недоуздки и различная упряжь из кожи. Она не знала предназначения большей части из увиденного. – Здесь, должно быть, множество лошадей.
– Было еще больше. Мой отец держал табун во много раз крупнее, чем я. Все, что висит на стенах, мы используем каждый день. Ты ездишь верхом?
– Не очень хорошо. Последний раз я садилась на коня в двенадцать лет.
– Думаю, мне надо было спросить об этом в твой первый визит. Может, тебе иногда захотелось бы прокатиться верхом.
Она покачала головой:
– Я всегда немного побаивалась лошадей. Езжу верхом я даже еще хуже, чем готовлю.
– А твоя стряпня улучшается день ото дня. – Он разломил ранзу надвое, обернул фольгой оставшийся кусок и положил сверток на доску, заменявшую скамью. – Пойдем. Кое с кем познакомишься.
Он вывел ее из кладовой с конской сбруей, и они спустились по длинному коридору в другой отсек сарая. Дождь барабанил по металлической крыше, так что Мэтту пришлось перекрикивать шум, когда он подвел ее к Коуди.
– Вот он, – возвестил Мэтт, останавливаясь перед стойлом. – Билл Коуди, старейший конь на ферме. Ночью мы держим его в сарае, чтобы его старые кости были в тепле. – Palomino опустил голову на верхнюю доску стойла, чтобы хозяин по хлопал его по носу. – Привет, парень, как ты? – Мэтт повернулся к Эмме, которая смотрела на коня с любопытством, но и с опаской. – Протяни руку. Он не укусит.
– Точно?
– Ага. – Он наблюдал, как она осторожно поглаживает нос старого Коуди. – Видишь? Он любит внимание. Зимой девочки приносят ему яблоки и морковку, а летом он кормится на ближнем пастбище. Я загнал его в сарай только вчера.
– Поэтому он в тепле и безопасности всю зиму?
– Да. Мой отец хотел, чтобы за Коуди хорошо ухаживали.
Выражение лица Эммы изменилось, и она отдернула руку:
– Мне пора вернуться в дом.
– Ты промокнешь. – Дождь барабанил так громко, что Мэтту опять пришлось повысить голос. – Подожди, пока немного стихнет. Если Рут что-то потребуется, она позвонит в домик для отдыха. Скажет Ясперу, где ты. Она может дотянуться до телефона?
– Я поставила дополнительный аппарат на пол рядом с ней.
Мэтт кивнул, радуясь, что она может побыть с ним еще немного.
– Тогда давай попутешествуем.
– У тебя есть время?
– Леди, у меня столько времени, что его хватит до конца света. – Он подмигнул, надеясь вновь вызвать ее улыбку, однако уголки ее губ приподнялись только самую малость.
– Что-нибудь не так?
– Твой отец, – начала она. – Вы были очень близки?
– Да. Я стал работать рядом с ним, едва лишь научился ходить, как и моя сестра Стефани, но она хотела покинуть ферму, а я хотел лишь одного – оставаться здесь до конца своих дней. – У нее по-прежнему был печальный вид, поэтому Мэтт показал на грубую приставную лестницу, прибитую к стене: – Ты когда-нибудь забиралась на сеновал, городская леди?
Ее лицо просветлело:
– Сначала поужинал, а теперь обзываешь меня?
– Давай. – Он поставил ногу, обутую в сапог, на перекладину лестницы. – Я полезу первым и помогу тебе подняться. Верхняя ступенька немного пошаливает.
Он легко взобрался по лестнице, потом опустился на колени, чтобы подать ей руку. Он почти втащил ее наверх и выпустил сразу же, как только она обрела равновесие и встала на ровное место, где не было сена.
– Я видела стога сена на полях по дороге в город, – сказала Эмма. – Я не знала, что вы держите сено еще и в сараях.
– Мы запасаем его на прокорм лошадям и немного для телят, которых содержим рядом с домом, – объяснил он и поднял взгляд на потолок. – Дождь лупит вовсю.
– Здесь хороший запах. Вот он, запах сарая. – Она села на сноп сена и осмотрелась вокруг. Подросший котенок вынырнул откуда-то и потерся о ноги Эммы. – Привет, киска. – Она погладила зверька по спине и взглянула на Мэтта: – Как он сюда попал? Мэтт улыбнулся:
– В западном крыле сарая есть пологий подъем со ступеньками.
– А ты заставил меня карабкаться по приставной лестнице.
– Я подумал, тебе будет полезен такой опыт, – сказал он в свою защиту.
Эмма засмеялась. Смех спугнул котенка, который удрал вверх на гору из сена.
– Меня радует, что мне не нужно спускаться вниз по приставной лестнице. По мне, легче подниматься, чем спускаться.
– Тебе не нужно никуда уходить. – В его слонах прозвучал дополнительный смысл, который он не вкладывал в них сознательно, но который, однако, не сумел и скрыть.
– Я бы не могла оставить тебя с больным ребенком и Рут, которая неважно себя чувствует. Это было бы несправедливо.
– Люди совершают много несправедливого.
– Но не я, – сказала она, поднимая подбородок в характерной манере, которую он уже запомнил.
– Нет, – подтвердил он, – не ты. Впрочем, лучше тебе уйти. Во всяком случае, не следует оставаться здесь наедине.
– Не следует? – Она улыбнулась ему, припоминая, как вчера в их разговоре он подчеркивал эти слова.
– Это ошибка, – вымолвил он, приблизившись к ней на шаг и увидев, как расширились ее зеленые глаза. Он взял ее за руку и повел в ту сторону, где был пологий спуск.
– Да, – согласилась она. – Очень большая ошибка.
– Ошибки случаются, – прошептал он, притягивая ее к себе. И его руки как-то сами собою обняли Эмму, рот вкусил сладостную теплоту ее дыхания, и они оба повалились в душистое сено. Он не мог больше себя сдерживать, как не мог остановить барабанную дробь дождя по крыше над их головами, особенно когда она ласкала пальцами его лицо и вплетала их в его волосы, когда их губы были слиты в поцелуе, от которого они больше не могли удержаться.
Он целовал теплую кожу над ее ключицей, его рука скользнула по мягкой хлопчатой ткани ее тенниски и легла на ее грудь.
– Мэтт, – сказала она, задыхаясь, в то время как он ласкал большим пальцем ее набухший со сок. – Есть кое-что…
Он коснулся языком края ее нижней губы:
– Кто-нибудь говорил тебе, как нежен твой рот?
– Нет. Какое…
После еще одного долгого поцелуя он оторвался от ее рта.
– Эмма!
Она открыла глаза.
– Что?
– Скажи мне, что это не ошибка.
Эмма провела пальцем по его щеке и слегка коснулась его губ.
– По-моему, это не похоже на ошибку, но за последнее время я их совершала столько, что ни в чем не уверена.
– Я тоже, – пробормотал Мэтт, придавливая ее теплое тело своим. – Думаю, нам просто нельзя упустить этот шанс.
– Хорошо.
Она улыбнулась ему, и Мэтт почувствовал, как камень упал с его сердца: она хочет его, как хочет ее он, – вот подлинное чудо, дарованное им этой дождливой воскресной ночью.
– Поцелуй меня опять, – сказала Эмма. – Нет ничего слаще.
Он не смог сдержать улыбки.
– Леди, ты в двух шагах от непоправимого. Поцелуй – это только начало.
– Я слышала об этом. – Ее взгляд не дрогнул, когда он посмотрел ей прямо в глаза. – Тебе придется научить меня остальному.
Он не сразу уловил смысл ее слов, но растерянное выражение на лице Эммы наконец вразумило его.
– Ты хочешь сказать, что никогда…
– Нет. Никогда.
– А твой жених…
– Хотел подождать.
Этот жених, должно быть, был холоднее льда, подумал Мэтт, однако он ничего не желал знать о другом мужчине, которого любила когда-то Эмма. Все, что ему следовало знать, она уже сказала. Женщины – непредсказуемые создания и обладают порой странными понятиями.
– Хорошо, – все, что мог сказать на это Мэтт. – Я ни с кем не занимался любовью очень-очень давно, – признался он, лаская губами ее губы. – Нам придется обучаться вместе, пока у нас не получится все, как надо.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Кое-как они разделись; постелью в сене для них стали их куртки. Теперь Эмма трепетно и радостно отзывалась на его прикосновения своей разгоряченной, сверхчувствительной кожей. Мэтт ласкал ее кончиками пальцев, что вызывало во всем ее теле дрожь, и она отвечала ему столь же настойчивыми ласками.
Он больше не спрашивал ее, действительно ли она хочет его близости. В этом не было нужды, ибо ее тело жаждало ласк не меньше, чем его. Он опрокинулся на спину, не выпуская ее из объятий. Она взглянула в его темные глаза и поняла, что он из тех, кому можно верить.
– Неужели бывает еще лучше? – спросила она дразнящим голосом.
– Да. Самого лучшего мы еще не достигли.
– Вот как. – Она склонилась и поцеловала его в подбородок. – Итак, когда мы это сделаем?
– Я думал, ты никогда не спросишь. – Он перевернул ее на спину. Эмма не удержалась от улыбки: – Я не знала, что полагается спрашивай..
– Это помогает, – сказал он, медленно ее лаская.
Он задержал ладонь на ее животе, потом скользнул ниже. Вскоре она не могла больше выносить острого наслаждения, которое вызывали в ней его пальцы.
– Теперь, – сказала она, вытягиваясь под ним, чтобы ему было удобнее.
– Я постараюсь не причинять тебе боль, – нежно выдохнул он ей на ухо. – Ты не причинишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15