– А я, – ответила Дженни, – очень и очень благодарна твоим родителям за то, что они смогли сделать твое детство чудесным.
Дженни сейчас испытывала желание дать волю своим чувствам, выплакаться как следует, но усвоенная ею с детства привычка сдерживать себя мешала ей это сделать.
И она заговорила, слегка нахмурившись и чувствуя тяжесть в затылке:
– Я хочу сказать тебе то, о чем я пыталась заставить себя забыть. Я так беспокоилась! Я всегда думала, жива ли ты. Возможно, какая-то детская болезнь… или несчастный случай? И я думала, что будет с тобой, если они умрут? Такое ведь могло случиться. Твои дни рождения были такими ужасными днями для меня. Я никогда не смотрела на календарь, когда начинался ноябрь. – Она взглянула на Джилл, которая отвела взгляд, как отводят всегда при виде страданий.
– Дженни, не надо, ведь ничего плохого не было со мной.
– Говорят, что все забываешь, когда отдаешь ребенка, – прошептала Дженни. – Но это неправда. Не забываешь.
– И Питер говорит то же самое. Не забудешь.
Питер. Что же ему-то забывать, Господи? Хотя, конечно, ему тоже пришлось немало перенести, и такой человек, как он должен был пережить немало грустных, тяжелых минут. «У меня такое странное настроение сегодня, – подумала Дженни. Кажется, я ощущаю огромную жалость ко всему миру, даже ко всем этим болтающим незнакомым людям, сидящим здесь за обедом, в этом прекрасном месте. Откуда кто может знать, что пришлось вынести каждому из них или еще предстоит вынести?» Да. Питер.
– Я подумала… – начала Джилл и остановилась. – Ты не рассердишься, если я скажу тебе что-то?
Дженни напряженно улыбнулась.
– Не рассержусь.
– Тогда хорошо. Я подумала, что, может, когда-нибудь появится возможность, что ты и Питер… я хочу сказать, вы оба были так счастливы вчера вечером. Не сейчас, конечно. Но может, когда-нибудь?
– Джилл, не фантазируй, пожалуйста.
– О, ну разве это только фантазия? Я так не думаю! У меня такое чувство, что Питер бы…
Дженни перебила ее:
– Почему? Что он говорил?
– Он ничего не говорил вообще-то. У меня просто интуиция. – Джилл засмеялась, передвинув свои руки так, что ее алые ногти сверкнули. – Все возвращается на круги своя. Это было бы так замечательно. Я очень педантичный человек. Вероятно, даже очень настойчивый.
– Я нет, – довольно сухо ответила Дженни, глядя вниз на свои ненакрашенные ногти.
– Стояла тишина, пока не заговорила Джилл, покраснев так же ярко, как и Питер.
– О, я сказала что-то не то! Я только имела в виду, теперь, раз тот мужчина, за которого ты собиралась выйти замуж… – Она остановилась. – О, еще хуже! Мне действительно нужно держать рот на замке, правда? Люди всегда говорят мне, что я должна думать, прежде чем говорить. Прости меня, Дженни.
Она казалась в тот момент такой молодой и так горячо раскаивалась, что Дженни смогла только сказать: – Все хорошо, просто мы расходимся во взглядах на какие-то вещи.
Джилл ответила уже более радостно:
– Ну, от этого-то и лошадь побежит, как всегда говорит мой дедушка.
– Да, моя мама тоже всегда так говорит.
– Смогу я когда-нибудь увидеть твою маму?
Ох, мама так мечтала о внуке! Она бы никогда не уехала во Флориду, если бы был хоть один.
– Я не знаю, Джилл. Я не знаю, как она воспримет все это, если я расскажу ей о тебе сейчас. Я должна хорошенько все обдумать. Джилл кивнула.
– Я понимаю, я теперь понимаю гораздо лучше, чем раньше, знаешь ли.
Дженни дотронулась до руки Джилл.
– Ты сказала мне это, и я тебе очень благодарна. Как насчет кусочка торта, чтобы выпить еще по чашечке чаю?
– Мой вес. Я должна следить за ним.
– О, да всего кусочек. Ведь это не каждый день. Кроме всего, ты и так тощая, кожа да кости.
– Мужчины любят тощих девушек. – Не все мужчины.
– Моим знакомым нравится.
– Я не ослышалась, ты сказала во множественном числе или в единственном?
– Во множественном. У меня был один весь прошлый год, но я решила, что это довольно глупо быть привязанной к одному человеку, особенно когда я не влюблена в него. Он был очень симпатичный, самоуверенный, увлекался физикой, но это еще не причина, чтобы посвящать все свое время ему. Ты не согласна?
– Я совершенно согласна.
– Однажды, – мечтательно заговорила Джилл, – я бы хотела влюбиться в кого-нибудь так сильно, что не могла бы представить свою жизнь без него. И я хочу быть также любимой. Это слишком романтично, слишком нереально для восьмидесятых годов, как ты думаешь?
– Нет, – очень мягко ответила Дженни. – Мне кажется, это единственно возможный путь.
– Ну, а пока я просто выбираю. Как раз сейчас я дружу с тремя ребятами, которые немного влюблены в меня. Один из них музыкант и достает билеты на все самое интересное, даже когда все билеты проданы. По субботам мы ходим в оперу. Я полюбила оперу еще в Санта-Фе. Ты наверняка слышала о нашем оперном театре, я уверена.
За пирожным и чашкой чая Джилл болтала о мужчинах, друзьях, учебе и книгах.
– Ну вот, это те, с кем я дружу, у нас целая компания. Нас где-то восемь человек, и мы любим все: рок или диско, – я вообще люблю танцевать, а как раз сейчас некоторые из нас читают Пруста на французском для нашего семинара. Это нечто, скажу я тебе.
Все эти разглагольствования, знала Дженни, частично предназначались для нее, чтобы как-то отвлечь ее, но все же они могли так разговаривать еще и потому, что Джилл чувствовала себя с ней уютно и хорошо. И Дженни, прислушиваясь не столько к словам, сколько к интонациям и настроению, снова и снова повторяла себе: «Как же она молода! Как невинна и остроумна, как правдива и неосторожна, как мила! У нее еще не было настоящих ран, за исключением той, что нанесла я, и, я думаю, она уже залечивается. Я сама залечиваю ее сейчас – благодаря Питеру, который заставил меня сделать это. Может быть, ей удастся пройти сквозь годы, не получив более ужасной раны, чем эта. Я надеюсь на это. Некоторым людям удается».
Когда они расставались, они поцеловали друг друга.
– Я желаю тебе, – прошептала Джилл, – всего, что ты сама себе желаешь.
Что я желаю для себя, думала Дженни, когда Джилл ушла. В данный момент и после всего, что случилось, я даже и не знаю. Я просто плыву по течению.
– Уже в кровати? – спросил Питер, когда она сняла трубку телефона.
– Да, я хочу встать пораньше и идти в офис.
– Ты уверена, что уже готова крутиться, как белка в колесе?
– Готова, как и всегда была.
– Ты больше ничего не слышала? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?
Она намеренно уклонилась:
– Слышала, что?
– Ты знаешь. От… него.
– Все кончено, Питер, – ответила она почему-то резко. – Я уже говорила тебе об этом.
– Господи, какой стыд! Я не понимаю людей.
– Питер, я не хочу говорить об этом.
– Хорошо, хорошо. Я только хочу, чтобы ты знала, что у тебя есть я.
Она не ответила.
– Ты не одинока в этом мире. Телефон щелкнул.
– Дженни? Ты слушаешь?
– Я слушаю.
Телефон снова щелкнул.
– Этот звук. Я подумал, ты повесила трубку.
– Ты знаешь, я так не сделаю.
– Я раньше так думал. Ты знаешь, я упомянул кое-что про следующее лето. Как ты думаешь, тебе бы это понравилось? Только неделя или около того в индейской резервации. Ты, Джилл и я?
Несмотря ни на что, она была тронута и мягко ответила:
– Питер, я не могу загадывать так далеко.
– Хорошо. В следующий раз. Я позвонил только, чтобы узнать, как все прошло сегодня.
– О, все было чудесно! Мы посмотрели несколько замечательных вещей. Она хотела посмотреть некоторые портреты восемнадцатого века для своего урока по истории искусств, а потом мы пошли в египетский зал. Она очень начитанная девушка.
– Она сокровище, Дженни. Мы создали сокровище, ты и я. Иногда, когда я думаю о ней, я должен признать: она так похожа на тебя.
– На меня? Почему? Она твоя точная копия.
– Она похожа на меня внешне, но я имею в виду ее характер. Чувство справедливости. И темперамент. Какой темперамент!
– Ты считаешь, у меня есть темперамент?
– И ты спрашиваешь? Да он у тебя огромный! И упрямство! Если уж ты решишь что-нибудь, ну, например, когда ты решила избавиться от меня до рождения Джилл. – Он помолчал немного и потом печально сказал: – Я ношу власяницу с тех пор. Поверь мне, Дженни.
– Не надо, не надо, – шептала она. – Сейчас не время говорить об этом.
– Полагаю, что так. Ну, смотри на все проще, хорошо? Не слишком усердствуй завтра на работе.
Когда она повесила трубку, то отложила в сторону документ, который просматривала. Откуда-то в старом доме доносились звуки музыки, кто-то слишком громко включил проигрыватель. Но это был приятный фортепьянный концерт, мелодичный и ностальгический. Вино и розы, подумала она, и положила голову на подушку, закрыв глаза. Кровать была мягкой, а стёганое одеяло таким теплым, что она быстро заснула…
Питер в белом летнем костюме танцевал под бумажными фонарями. Она беспокоилась, потому что так мало знала о нем. Они действительно говорили только о Джилл. Потом пришел Джей, его темное печальное лицо виднелось в дверном проеме. Затем кто-то еще, не Джей и не Питер, но напоминавший их обоих, стоял возле нее в резком свете. И она была ужасно расстроена, потому что не знала, кто это был.
Проснувшись, она увидела, что лампа светила ей прямо в лицо. Сейчас, выключив ее, она лежала без сна. Она будет лежать еще долго, уставившись в темноту.
ГЛАВА 13
Шелковая блуза персикового цвета шелестела, золотые браслеты ее мамы звякали на запястье, а ноги были обуты в черные кожаные туфли-лодочки, которые она берегла на «потом». Но раз больше не ожидается «потом», она может носить их и сейчас, так же, как может носить свою лучшую обувь и дальше. Но внутри у нее было пусто.
По дороге к автобусу она пыталась разобраться в своих чувствах. «Ты боишься возвращаться к прежней жизни, к той, которую ты любила, потому что она была такой яркой, насыщенной, пока ты жила ею. Но теперь ты боишься возвращения назад, потому что теперь ты знаешь, что это был пустой звон и трескотня; все эти умные разговоры, пьесы, галереи и галантные молодые люди». Автобус накренился. С каждой остановкой он увозил ее все дальше, к центру города; дальше, назад во времени. Она смотрела прямо перед собой. Ее пронизывал холод одиночества, и она поплотнее запахнула пальто.
Женщина вошла и села рядом с ней. Устраиваясь удобнее на сиденье, она потеснила Дженни. У женщины было неприятное лицо; тяжелое, с крупными чертами; казалось, что оно было вырезано консервным ножом. Дженни придвинулась поближе к окну и поплотнее закуталась в пальто.
Вдруг женщина заговорила:
– Извините меня, но я восхищаюсь вашими туфлями. Как бы я хотела носить такие туфли, но у меня больные ноги. – Она улыбнулась, и глаза, казавшиеся вначале такими враждебными, тепло засветились.
– Спасибо, – ответила Дженни, добавив, как показалось ей необходимым, что-то приветливое: – Они очень удобные. – И так же быстро, как антипатия, у Дженни возникло чувство признательности к незнакомке. Подумать только, что кого-то может успокоить простое замечание о паре туфель! И она пришла в свой офис удивительно спокойной.
– Грипп действительно выбил тебя из колеи, – заметила Дайна. – Ты даже похудела.
– Немного, я думаю. Я не ожидала, что ты будешь здесь в субботу.
– Я останусь на полдня. Я отложила все дела, за исключением самых важных, так что придется сразу собираться с силами и приступать. – Она проследовала за Дженни во внутренний офис. – Посмотри на это. Их принесли несколько минут назад.
На столе Дженни в высокой узкой вазе стоял букет ярко-красных роз, их густой сладкий аромат наполнял всю комнату. В какую-то секунду она подумала, что они могут быть от Джея. Дурочка! Она трогала бархатные резные лепестки. Не было нужды читать открытку, но она все-таки прочитала ее, удивленная тем, что все еще помнила необычный почерк, то ли письменный, то ли частично печатный.
«Желаю удачи в первый день твоего возвращения. С любовью, Питер», – было написано там. И затем, чуть ниже, была сделана приписка. «И Джилл».
Питер и его цветы! Она задумчиво трогала их.
– Дюжина, я сосчитала. Разве они не великолепны? – Дайна была потрясена, ее переполняло любопытство. Но, раз Дженни не ответила сразу, она добавила: – пришло много разной почты. Я все рассортировала, и самое важное положила на твой стол. Там вон заказное, заверенное письмо, которое я распечатала. Я думала, ты захочешь, чтобы я сделала это.
– Конечно. Откуда оно?
– От тех людей из того городка. По земельному вопросу.
Это была коротенькая, машинописная записка на бланке Артура Вулфа, написанная по его поручению как нового главы комитета по охране окружающей среды. Ей сообщали, что для оказания юридических услуг были приглашены специалисты другого профиля, а ей предлагалось прислать счет для оплаты. И все.
Она замерла, держа в руке то, что в действительности было прямым отказом, перечеркивало всю ее деятельность. Чувство стыда охватило ее, обожгло так, словно все ее тело горело. С нее как будто кожу сорвали. Как могли они так поступить с ней? Вся ее работа, выполненная с такой любовью, была сведена к нулю. И все же, в сложившихся обстоятельствах, неужели они могли поступить иначе? В любом случае, вряд ли она захотела бы продолжать работать с Артуром Вулфом. Нет, это было бы невозможно, и Артур Вулф понимал это. И все же у нее упало сердце.
– Напиши ответ, Дайна, – дала она указание. – Ответь, что подтверждаю получение письма и что мне не нужен счет за оплату услуг. Все, что я делала, я делала потому, что верила в это, и я никогда не ставила оплату на первое место. Ответь так. И сделай это сейчас же, пожалуйста, Дайна. Я хочу, чтобы письмо ушло на почту сегодня днем.
Она продолжала стоять, все еще держа в руке письмо Артура. Затем вдруг ее осенило то, что должно было прийти в голову раньше. Она имеет право знать о развитии событий, в которых сама принимала участие! Она имеет право, по крайней мере, знать, что произошло с Мартой Кромвелл. Что, если тот мужчина или те люди приходили в дом в поисках пленки Джорджа? Было бы логично попытаться поискать там, где больная пожилая женщина была теперь одна, не так ли? Холодок пробежал по жилам Дженни, когда она представила картину: старый дом, скрытый позади мрачных деревьев на краю улицы, его парадная дверь, укрытая разросшейся над крыльцом виноградной лозой. Человек может проскользнуть внутрь и войти незаметно и неслышно… Она должна знать.
Ни о чем больше не думая, она сняла трубку телефона и набрала номер.
– Говорит Дженни Раковски. Я друг Марты и звоню, чтобы спросить о ней, – сказала она.
Молодой женский голос раздавался на фоне шумного разговора.
– О, я знаю, кто вы! Вы адвокат, который так прекрасно выступал на митинге в тот раз.
От этих слов повеяло теплом, теплом, которое ей было так необходимо, и она поблагодарила женщину.
– Как Марта? Я слышу так много голосов, и я рада, что она не одна в доме. Я боялась, что так могло быть.
– Одна? Да что вы! Соседи постоянно находятся возле нее. Рядом с нею всегда не меньше двух человек, днем или ночью. Как раз сейчас полно народу, и мы все останемся.
– О, это прекрасно! Я так беспокоилась.
– Вы можете поговорить с ней самой. Она в постели, конечно, бедняжка, но наверху есть телефон.
– Со мной все хорошо, – ответила Марта слабым голосом. – Я держусь даже лучше, чем могла предположить.
– Вы как Джордж. Вы полны мужества. Скажите, Марта, кто-нибудь спрашивал о пленке? Она надежно спрятана в доме?
Марта вздохнула и начала говорить, потом снова вздохнула.
– Дженни, я даже не знаю, как начать, чтобы сказать тебе это. Это дело было обречено на провал с самого начала.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ну, в день похорон моя внучка приходила прибраться в спальне. Джордж положил пленку для маскировки в бумажный пакет для покупок, под кровать. Я не придавала этому значения, я не очень хорошо соображала в тот день – и она выбросила пакет в мусор. Он сгорел, Дженни. Пропал.
Дженни почувствовала что буквально затряслась от смеха. Бумажный пакет под кроватью! Как это типично для Джорджа!
– Мне так жаль, Дженни. Такая важная улика пропала, да?
– Боюсь, что так. Что же, Комитет по охране окружающей среды просто вернулся к тому, с чего начинал, только и всего.
– Я слышала, что вы больше не адвокат в этом деле. Что случилось?
– Это долгая история. Очень долгая.
– Без вас они проиграют.
– О, вы мне слишком доверяете. Я не оказываю влияния на совет. Они проголосуют так, как захотят проголосовать.
– Нет, там есть такие, которые могут проголосовать с одинаковым успехом «за» и «против». А вы прирожденный оратор, Дженни.
– Спасибо вам за добрые слова, но я вышла из игры. Берегите себя, Марта. Я буду звонить вам.
«Все это без меня, – подумала она. – Так что компания „Баркер Дивелопмент“ победит, земля будет разрушена, а Марта, я и все остальные будем себе спокойно жить-поживать. Сомнительная удача, особенно после всех тех усилий, суеты и волнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34