Она подняла голову, выпрямила согнувшиеся плечи и четко произнесла.
– Пожалуйста, продолжайте. Расскажите мне о них.
– Он доктор. Она библиотекарь и планирует не работать несколько лет, пока ребенок не достигнет школьного возраста. Они женаты уже семь лет, но детей нет. У них прекрасные отношения. Они путешествуют, катаются на лыжах и отдыхают в горах. – Миссис Берт сделала паузу.
– Продолжайте, – попросила Дженни. Библиотекарь. Значит, в доме будут книги.
– Мы пытаемся отдать ребенка людям, если удается, конечно, с внешностью, напоминающей родителей ребенка, и более или менее одинакового интеллектуального уровня. У них обоих такие же черные волосы, как и у тебя. У нее волосы вьются, как у тебя. Они среднего роста и здоровы, конечно. Они оба евреи. Ты хочешь услышать о них побольше?
– Пожалуйста.
– Они живут на Западе. У них чудесный дом, они не очень богаты, но ребенок ни в чем не будет нуждаться. Там большой двор, хорошая школа и большая дружная семья, состоящая из бабушек, тетушек, дядюшек и двоюродных братьев и сестер. Мы все очень тщательно проверили.
– Я полагаю, они хотели узнать обо мне и об… отце.
– Конечно. И они очень хотят именно твоего ребенка.
Дженни покачала головой. Странно. Они возьмут его… ее… себе, и наши девять месяцев совместной жизни исчезнут, словно их никогда и не было.
– У тебя будет достаточно времени изменить свое решение после рождения ребенка, если ты захочешь.
– Нет. Все должно быть именно так. Вы знаете это.
– Ничего не должно быть. Но, я полагаю, мы обе согласны, что это лучший выход из данной ситуации.
– Я думаю… – Дженни поперхнулась. Неожиданно у нее перехватило дыхание. – Я думаю, скажите доктору, что я не хочу видеть ребенка совсем.
Глаза у миссис Берт были очень добрыми. Она говорила мягко:
– Это, вероятно, лучше всего. В подобных обстоятельствах мы часто именно это и советуем.
– Да. Только вы обязательно скажите доктору.
– Да, Дженни, я скажу ему.
Несколько раз в торговом центре Дженни ловила себя на том, что пыталась заглянуть в детские коляски и заговаривала с молодыми мамами, чтобы иметь возможность взглянуть на их детей. Она смотрела на розовое или красное личико маленького человечка, кричащего или спокойно спящего под своими покрывалами. И всегда ее чувства колебались между принятым уже решением, достигнутым с такой болью, и глубокой печалью от необходимости расстаться с тем, что было еще так же крепко прикреплено к ней, как ее руки и ноги.
Однажды по дороге к книжной лавке она проходила мимо магазина и зашла купить желтое покрывало с ленточкой.
– Для моей подруги, – сказала она и на мгновение опешила от того, что пыталась скрыть свое собственное положение. – Я хочу подарить ей до рождения ребенка. Желтое не имеет значения для того, кто родится – мальчик или девочка, да? И мне бы хотелось вон ту шапочку, вышитую.
Продавщица бросила взгляд на старенькое пальто Дженни, которое едва застегивалось на ее животе.
– Это дорогая шапочка, там ручная вышивка.
– Ничего страшного.
Горькая мысль возникла у нее. Самое лучшее – а почему бы и нет? – для внука Мендесов. Она подавила эту мысль. Противно, Дженни, и недостойно тебя.
В своей комнате в тот вечер она долго рассматривала в зеркало свое отражение. Достанутся ли ребенку какие-нибудь ее черты? Лицо может быть круглым, как у нее, или продолговатым, как у ее матери; у него могут быть опаловые глаза, как у Питера, или – не дай Бог – узкие, как у его матери.
Потом она начала писать записку.
«Дорогое дитя!
Я надеюсь, что родители, вырастившие тебя, отдадут тебе это письмо, когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы понять все. Мать, которая родила тебя, и… – она начала писать было «мужчина», но потом изменила решение и написала –… мальчик, который был твоим отцом, – люди хорошие, но глупые, каким, надеюсь, не будешь ты. Мы были слишком молоды, чтобы ты вошел в нашу жизнь. Может, мы были эгоистичными тоже, желая, чтобы не нарушились наши планы. Некоторые настаивали, чтобы я избавилась от тебя, сделала аборт, но я не смогла сделать этого. Ты уже развивался, и я должна была позволить тебе вырасти. Я должна была разрешить тебе иметь свою собственную жизнь. Надеюсь всем сердцем, что она у тебя будет прекрасной. Я отдаю тебя замечательным людям, которые хотят иметь тебя и сделают для тебя гораздо больше, чем могу я. Надеюсь, ты поймешь, что я делаю это из любви к тебе, хотя, может быть, это и не похоже на любовь. Но это так, поверь мне, моя дочь или мой сын. Это так»
Затем, не подписав записку, она положила ее на вышитую шапочку, завернула сверток и завязала ленточку.
Ее взяли в середине ночи. Роды были скорыми. Незадолго до рассвета, после четырех часов боли, которая становилась все сильнее и сильнее, а потом стала совершенно нестерпимой и нечеловеческой, так что она искусала в кровь свои губы и в бессилии опустила вспотевшие руки на кровать, она ощутила последний ужасный толчок. Затем вдруг наступило облегчение и покой. Лежа на кровати и наслаждаясь покоем, она услышала крик, похожий на жалобный плач, и потом где-то за ее головой какой-то отдаленный голос сказал:
– Это девочка, чудесная девочка, Дженни. Три килограмма двести граммов.
Приподнявшись на локте и ощущая неимоверную усталость, она увидела неясный расплывшийся образ: медсестра или доктор, кто-то в белом, завернули что-то в одеяло и унесли его.
– У нее есть все, что должно быть? – прошептала Дженни.
– Все, что она должна иметь. Десять пальцев на руках, десять на ногах и хорошие легкие. Ты слышала ее крик.
– Все в порядке?
– Все. Она чудесная. Ты хорошо потрудилась, Дженни.
Она вернулась домой. Она взяла из банка деньги Мендесов, более четырех тысяч долларов, потратив только пять сотен. В какое-то мгновение она подумала о том, чтобы вернуть оставшуюся сумму, написав вежливое, холодное письмо, чтобы выразить свою независимость и презрение. Но потом она подумала об этом еще и еще раз. Будь практичной! Мама всегда учила ее этому, и кое-что все-таки осталось. Деньги помогут ей поступить на юридический факультет. Этим летом, да и каждое следующее лето, ей придется работать, чтобы откладывать немного денег. Ее сбережения, да и то немногое, что может дать ей отец, дадут ей возможность пробиться. Она должна пробиться. Именно этого она хотела сейчас больше всего на свете.
Она вернулась домой на автобусе, потому что это было дешевле всего. Сейчас, в ноябре, она ехала два дня по холоду, проезжала по темным улицам быстро мелькавших городов и снова по шоссе; мимо ветвистых мокрых деревьев, придорожного мусора и ржавых оград.
Вдруг в пространстве между ветхими жилищами она увидела силуэты двух лошадей, мелькнувших за изгородью. Одна вскинула свою прекрасную черную голову и побежала, за ней последовала другая, и они обе скакали по полю вдоль старой полуразвалившейся ограды.
«Я запомню это», – подумала она. Это один из странных незначительных эпизодов, который останется у нее в памяти. Возможно, это предзнаменование.
Дома все шло своим чередом, как и всегда. Ее история была хорошо отрепетирована и принята безоговорочно.
– Хорошо, что ты снова будешь ближе к дому, – сказал папа.
– Может, мы не будем часто видеть тебя, но приятно осознавать, что ты всего в паре часов отсюда, – добавила мама.
Папа заметил, что Дженни похудела, и мама подтвердила это, но что делать с этими девчонками? Все они хотят быть тонкими, как тростинки.
– Наша дочь учится в колледже; Господь, благослови ее. Только одно беспокоит меня. Ты порвала с Питером, не так ли? Ты нашла кого-нибудь еще?
– Да по первому вопросу, и нет по второму. У меня еще много времени впереди, мама. Не надо торопить меня. – Дженни улыбнулась им. Эта улыбка должна была говорить: посмотрите, как я молода и беспечна!
– Кто тебя торопит? Мне просто интересно.
– Ну, а я просто не люблю его больше. Если он даже позвонит, скажи ему, что меня нет. Скажи ему, что я уехала в Мексику или Афганистан.
Питер не звонил, но он снова написал, спрашивая, почему она не ответила на последнее его письмо. Она еще раз перечитала это письмо. В чем дело, – спрашивал он. Неужели она отвергает его? Он интересовался ее здоровьем. Он любил ее. И очень сожалел, что не вернется больше в колледж Пенсильвании, хотя надеялся приехать на север во время рождественской недели. Но он ничего не говорил о будущем.
Достаточно потрачено дорогого времени и выслушано дорогих обещаний! Все было слишком по-детски беспомощным, если так закончилось. А в кровати она утыкалась головой в тугой матрац, пытаясь удержаться от слез; она не хотела, чтобы утром ее видели с заплаканными глазами.
Постепенно ее отчаяние стало ослабевать, и она почувствовала, как ею овладевает тупая злость. Он никогда даже не спросил о ребенке, только о ее здоровье, словно она просто болела или перенесла хирургическую операцию. Нет, Мендесы не хотели слышать о ребенке, это было ясно. И они прочистили мозги своему сыну, заставили его подчиниться. Бедный, слабый Питер. И бедный ребенок…
Но ребенок не был бедным, напомнила она себе. О нем заботились, его любили, его нянчили где-то на неизвестном Западе. Дженни взглянула на глобус, который стоял на столе в ее комнате еще со школьных времен. Запад был обширным. В Сан-Диего росли пальмы и шумел океан. Горы и снега окружали Солт-Лейк-Сити. А Портленд? Они называли его Городом Роз. Как чудесно было думать, что ребенок растет в местечке с таким красивым названием.
Однажды, листок за листком, она разорвала на клочки все письма Питера, убрала подальше все, что он когда-то дарил ей, и села за стол. Написав ему прощальное письмо, она сама была удивлена, что даже ни в чем не упрекнула его. Она ничего не сказала о ребенке: раз он так явно боялся спрашивать, он и не заслуживал, чтобы что-то знать.
Запечатав письмо и отослав, она почувствовала себя гордой, решительной и взрослой. Прошлое осталось в прошлом. Теперь перед ней лежало будущее. Там не было Питера и не было ребенка. Всего этого никогда и не было.
* * *
Это случилось.
Что мне делать? Я собираюсь выйти замуж, и моя жизнь устроена. Почему это должно было случиться именно теперь. Почему это вообще должно было случиться? Пожалуйста, Господи, не позволяй случиться этому…
Она закрыла лицо руками и громко застонала.
Через некоторое время она встала, надела жакет и брюки и вышла на улицу. Ветер нес ледяной холод с Ист-Ривер, а, может быть, с Гудзона. Она плотнее закуталась в жакет и пошла быстрее, потом побежала. Она совершенно не замечала, куда шла, но она должна была куда-то идти. Когда ты изнуришь себя, Дженни, ты сможешь вернуться домой.
Улицы были пустынны. Один случайный автомобиль проехал мимо, сначала были видны его яркие фары, а потом в темноте светились два красных огонька, когда он проехал дальше. Несколько освещенных окон виднелось в жилых домах, напоминавших темные крепости в тридцать этажей высотой. Было уже далеко за полночь.
Только огромный госпиталь, словно темная громадина под движущимся облачным небом, не спал. Вид освещенных окон, разбросанных по всей высоте и длине здания, рассеивал ее страх, когда она бежала по улице. Часто, возвращаясь вечером домой и проходя здесь, она чувствовала острый интерес к тому, что могло происходить за одним из этих окон.
Сейчас, приближаясь к входу в приемный покой, она остановилась на бегу. Полицейские автомобили, машины «скорой помощи» и толпа зевак – откуда они взялись в этот час? – перегородили улицу. В нескольких метрах от того места, где она остановилась, стояли носилки; там была небольшая группа людей в белых халатах; потом еще одна машина «скорой помощи»; а затем другие носилки, и она увидела мельком длинные черные волосы и ужасающую кровавую маску там, где должно было быть лицо.
Дженни бросило в жар, и, отвернувшись, она почувствовала соленый привкус крови во рту, а затем, помимо своей воли, снова посмотрела туда.
– Проходите, – приказал полицейский, обращаясь к столпившимся людям.
Одна из стоявших в толпе женщин закрыла рукой глаза. Мужчина пошел прочь, проклиная законодательную систему.
– Он был освобожден под честное слово. Десять дней назад ворвался в дом и перерезал им горло. Изнасиловал ее вначале. Муж мертв, они сказали…
Не желая больше ничего слышать, Дженни повернулась и побежала. Окровавленное лицо… Она выскочила на середину улицы, подальше от переулков и аллей, и побежала так, словно за ней гнались.
Когда она вбежала по лестнице и открыла свою дверь, она была совершенно без сил. Но ужас, который она испытала от увиденного около госпиталя, все поставил на свои места. Жуткая ночная сцена, крики, окровавленное лицо… Ее волнения, этот телефонный звонок нельзя даже сравнивать с тем, другим.
Благоразумие вновь взяло верх. Виктория Джилл Миллер жила девятнадцать лет без нее и определенно может продолжать жить дальше без нее. Ей будет лучше, если она не будет знать Дженни. Она могла думать, что хотела бы видеть свою настоящую мать, но это только вызовет стресс, и ничего больше. Эти комитеты по розыску родителей вмешиваются в чужие дела. Что может знать этот комитет о ее отчаянии и безысходной тоске? В любом случае, это не их дело. Какое право они имеют вторгаться в чужую жизнь?
«Мне столько всего предстоит сделать, – подумала Дженни, нельзя терять ни минуты. Это дело представляется чрезвычайно важным. И Джей чувствует ответственность за меня, ведь он сказал им всем, что я опытный специалист, и теперь я должна доказать это. Это будет нелегко. У строителей мощная поддержка, как говорит Джей. Они будут драться до конца. Я должна подготовиться очень тщательно. Мне нужно приступить к работе завтра же утром. Пригласить экспертов, инженеров, мелиораторов, провести транспортные и дорожные исследования, все доступы и подходы разведать, ознакомиться с оценками специалистов. Нужно действовать. Ничто не должно отвлекать меня. Не должно».
Но все же продолжала колебаться: «Теперь, когда я отказалась увидеться с девочкой, пусть она лучше подумает обо всем и оставит наконец эту затею. Они, наверное, больше не позвонят. А если и позвонят, то я буду строго придерживаться своей позиции, и они оставят меня в покое. Но, скорее всего, они больше не позвонят».
Позвонят?
ГЛАВА 4
Двумя неделями позже Дженни уже собралась поехать за город на встречу в отделе планирования. Хотя она чувствовала себя достаточно подготовленной – все другие дела были отложены в сторону, – она решила позвонить Джею.
– Я бы хотела, чтобы ты поехал. Ты действительно никак не можешь?
– Да. Я должен обязательно быть в суде всю неделю. Но ты прекрасно справишься и без меня. Отец сначала соберет всех за ужином, и у тебя будет время со всеми познакомиться и обсудить все детали. Они будут в восторге от тебя, милая Дженни.
– Восторг, – это не совсем то, что им нужно. Им нужны результаты.
– Поступай так же, как в деле на Лонг-Айленде, и у них будут результаты. Давай! Ты победишь.
«Нью-Йорк Таймс» сообщала, что температура за городом будет от пяти до десяти градусов выше нуля. Самое теплое свое пальто она купила два года назад, но оно еще было в хорошем состоянии, хотя края манжет уже слегка потерлись. Она стояла у открытого шкафа и рассуждала сама с собой, рассматривая рукав, а затем, отшвырнув пальто, пошла покупать новое. Ее охватило чувство, которое редко возникало у нее: необходимость потворствовать своим желаниям. Поэтому она направилась на Пятую Авеню, где ей потребовалось совсем немного времени, чтобы выбрать экстравагантное красивое красновато-коричневое шерстяное пальто, отделанное мехом, и подобрать юбку в тон. К ним прекрасно подходил кремовый кашемировый свитер и на смену кремовая блуза из плотного шелка. По дороге домой она решила зайти в магазин мороженого, стилизованный под салон прошлого века, которые сейчас снова вошли в моду. И здесь она позволила себе еще одну роскошь, купив огромную башню из шоколада и сливочного крема.
«Если кому-то и нужно баловать себя, – решила она, то это мне». Целых две недели ее мучили сомнения и колебания. Позвонят ли они снова? Нет ли? Она вспомнила также свои страхи перед началом работы. «Смогу ли я? Получится ли у меня?» Но шоколадная крепость уничтожена, и она отправилась домой укладываться.
Ширли, наблюдая, давала советы:
– Потрясающе выглядишь. Теперь надень жемчуг.
– Жемчуг? Я же собираюсь на деловую встречу в провинциальный городок.
– Ну, так снимешь во время встречи. Он так прелестно смотрится с блузкой и со свитером. Разве ты не хочешь показать своей свекрови…
– Она не свекровь мне.
– Не цепляйся к словам. Она будет ею через пару месяцев, и ты, кстати, дашь ей понять, как дорог тебе ее подарок.
– Хорошо, может, я так и сделаю.
Но Дженни уже знала, что не наденет ожерелье. Почему? Что-то мешало ей, ее мучили сомнения, что она получила его обманным путем, что она не достойна этого подарка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34