Джесси молча взглянула на лист бумаги, а затем перевела взгляд на своего собеседника.– Право, я удивляюсь вашей разносторонности, доказательство которой вы только что дали. У вас масса всевозможных талантов, мистер Зандов!.. Вы – политик, журналист, художник…– И купец! – дополнил Густав. – Вы забываете самое главное, чем я более всего выделяюсь. Да, я своего рода универсальный гений, но, к сожалению, разделяю судьбу каждого гения – меня не признают современники.Его полуиронический поклон в сторону девушки показывал, что в настоящий момент он и ее признает подобной «современницей».Джесси ничего не ответила на его замечание и принялась складывать рисовальные принадлежности.– Становится немного свежо, мне лучше будет вернуться домой. Пожалуйста, не беспокойтесь, я пришлю за этими вещами лакея, – сказала она и, легким движением руки отклонив помощь Зандова, взяла со стола рисунок и вышла из беседки.Густав смотрел ей вслед, качая головой.«Я, кажется, серьезно попал к ней в немилость, – подумал он. – Уже несколько недель она совершенно не похожа на себя. Я предпочел бы вынести самые гневные слова относительно моего эгоизма и бессердечия, нежели эту холодную сдержанность и горечь. Кажется, и для меня наступила крайняя пора прояснить истину. Но нет, я не смею рисковать будущим Фриды. Слишком быстрое развитие событий может привести к катастрофе и погубить все». ГЛАВА X Перед железной оградой виллы остановился экипаж. Это возвратился домой Франц Зандов. Он прошел прямо в сад и, коротко поздоровавшись с братом, сказал:– А, ты уже здесь? А где же дамы?– Мисс Клиффорд только что покинула меня.– А мисс Пальм?– По всей вероятности, она на берегу. С момента своего возвращения я еще не видел ее.Франц Зандов нетерпеливо огляделся, ему, видимо, было неприятно, что Фрида, против обыкновения, не вышла встретить его.– Я с самого утра не видел тебя, – недовольно обратился он к Густаву. – Ты заявил, что должен уйти по важным делам, но я все же рассчитывал, что ты через несколько часов покажешься в конторе. Что за дела заняли тебя на целый день?– Во-первых, я был у банкира Гендерсона.– Вот как? Наверное, по поводу нового займа, на который теперь в М. открыта подписка? Мне приятно, что ты сам переговорил с ним об этом.– Ну, конечно, по поводу займа, – подтвердил Густав, не чувствуя никаких угрызений совести от того, что оставлял брата в заблуждении относительно своего делового усердия, хотя при обозрении галереи банкира не обменялся с тем ни одним словом об этом займе. Однако, не испытывая ни малейшего желания подвергаться экзамену о своем дальнейшем «полезном» времяпровождении, быстро добавил:– Кроме того, пришлось заняться одним делом частного свойства. При последнем визите к нам миссис Гендерсон познакомилась с мисс Пальм и почувствовала к ней сильнейшую симпатию. Удивительно, как это тихое, робкое дитя всюду успевает одерживать победы! Мисс Клиффорд тоже с первого же момента стала другом этой девушки.– О, мисс Пальм вовсе не так тиха и робка, как ты думаешь, – возразил Франц Зандов, взоры которого все еще искали кого-то на берегу. – За ее внешней сдержанностью скрывается натура страстная, далеко не заурядная. Я сам этого не предполагал, пока случай не открыл мне.– И с тех пор ты тоже покорен ею. Откровенно говоря, Франц, я совершенно не узнаю тебя. Ты обращаешься с молоденькой, к тому же посторонней тебе девушкой с такой деликатностью, а порой даже нежностью, какую никогда не встречал от тебя твой единственный и притом превосходный брат.Франц Зандов сел и в задумчивости оперся головой на руку.– В этом юном существе так много свежести, невинности! – произнес он. – Оно невольно напоминает другому его собственную юность. Эта девушка еще так твердо держится своих романтических идей, своих грез о счастье и светлом будущем и не в состоянии понять, что мир-то совсем иной. Ах, эти детские идеи безрассудны и разрушатся сами собой, как только столкнутся с реальной жизнью, но, когда слушаешь их, в памяти постепенно оживает все то, чем когда-то сам владел и что потерял.Голос Франца Зандова опять приобрел своеобразное, расслабленно-мягкое звучание, которого близкие никогда прежде не слышали и которое являлось как бы отголоском далекого прошлого. Фрида, очевидно, и в самом деле сумела затронуть потаенные струны его души, которых вообще никто не знал, ведь как раз то, что Франц Зандов отвергал в Джесси, беспощадно определяя как мечтательность и экстравагантность, открыло Фриде путь к сердцу этого обычно сухого и замкнутого в себе человека.Густав тоже почувствовал это противоречие и с легкой усмешкой ответил брату:– Да ведь все это не должно было бы представляться тебе новостью. Ведь ты всегда был членом семьи Клиффордов. И Джесси выросла на твоих глазах.– Джесси всегда была любимицей своих родителей, – холодно возразил Франц Зандов. – Ее буквально боготворили, осыпали ласками, она купалась в любви, и всякого, кто был более сдержан, как, например, я, боялась и избегала. Я всегда оставался чужим для нее – белокурого, мягкосердечного, изнеженного ребенка – и с тех пор, как она выросла, мы совершенно отдалились друг от друга. Но в этой Фриде с ее суровой замкнутостью, которую необходимо сперва преодолеть, чтобы добраться до сущности, нет ничего мягкого и робкого. Когда удастся надломить ее твердую внешнюю оболочку, ты увидишь в ней немалую жизненную силу. Я люблю такие характеры, возможно, потому, что нахожу в них много родственного. Иной раз меня поражает, даже просто устрашает, когда из уст этой девушки я слышу суждения, а главное, вижу выражения чувств точно такие же, какие были у меня в ее возрасте.Густав ничего не возразил ему, но взглядом напряженно следил за лицом брата. Тот заметил это и, словно рассердившись на себя за то, что поддался овладевшему им мягкосердечию, тотчас же переменил тему разговора, заговорив холодным, деловым тоном:– Но ты все же должен был зайти на несколько часов в контору. Нам предстоят важные дела, я снова получил письмо от Дженкинса. Он теперь серьезно настаивает на исполнении твоего обещания, касающегося «Кельнской газеты», да и самое время для этого. Вероятно, статья уже давно готова?– Я вовсе не думал, что дело столь спешно, – возразил Густав, – ведь ты уже в течение нескольких дней ни словом не напоминал о нем.– Необходимо было еще многое обсудить и подготовить. По этому поводу я вел очень оживленную переписку с Нью-Йорком.– Но не давал мне ее на просмотр, как делал с прежней корреспонденцией.– Тогда я хотел ввести тебя в курс дела, теперь же речь идет об одном очень неприятном вопросе, который я должен разрешить лично.– Я знаю: ты попытался развязаться со всем этим делом.Франц Зандов приподнялся и посмотрел на брата с таким же безмолвным удивлением, как тогда, когда узнал о самовольной поездке Густава на его земли.– Я? – воскликнул он. – Кто это сказал тебе?– Никто, я сделал такое заключение по различным признакам и вижу теперь, что не ошибся в своих предположениях.Франц Зандов мрачно и злобно посмотрел на брата, стоявшего перед ним как ни в чем не бывало, и воскликнул:– У тебя прямо-таки опасная наблюдательность, всегда находишься под твоим контролем, не будучи уверенным, что удалось от тебя утаить даже самые сокровенные мысли. Ну, если говорить правду, да, я пожелал отказаться! После внимательного изучения эта операция показалась мне очень сомнительной, по-видимому, она не окажется даже приблизительно столь выгодной, как мы рассчитывали. Я сделал попытку нарушить уже принятые обязательства и предложить вместо себя в дело другого участника, но это оказалось невозможным. Дженкинс настаивает на исполнении договора, я связал себя им полностью. Поэтому все должно остаться на прежних условиях.Он высказал все это отрывисто, раздраженно, с нервной поспешностью перелистывая вынутую из кармана записную книжку. Весь его вид доказывал, что он испытывает сильное, с большим трудом сдерживаемое волнение.Густав, похоже, не замечал этого, он спокойно и четко произнес:– Ну, должно быть, найдется какое-то средство отказаться от подобного договора.– Нет! Суммы, уже вложенные мной в предприятие, связывают мне руки. Я могу потерять все деньги, если отступлюсь от дела. Дженкинс вполне способен удержать меня и использовать против меня каждую букву договора с того момента, как его выгода перестанет соответствовать моей. Таким образом, приходится предоставить события их естественному ходу… Ах, мисс Фрида, наконец-то мы видим вас!Последние слова, сказанные с истинным облегчением, были обращены к девушке, только что вошедшей в беседку.Фрида тоже изменилась в последнее время, но в ней эта перемена выражалась иначе, нежели в Джесси. Ее прежде бледное детское личико приобрело легкий налет румянца, в темных глазах, правда, глядевших еще сурово, уже не было мрачной тени. Они вспыхнули радостью, когда она заметила хозяина дома, и она тотчас же с нескрываемой доверчивостью поспешила к нему.– Мистер Зандов, вы уже возвратились? Я и не знала этого, иначе давно пришла бы, – сказала она и вдруг, взглянув на серьезные лица мужчин, сделала легкое движение, словно желая удалиться, заметив: – Но я, кажется, помешала?– Нисколько! – быстро заговорил Франц Зандов. – Мы обсуждали здесь деловые вопросы, но я рад отложить их.Он отбросил свою записную книжку в сторону и протянул руку Фриде. Этот холодный, строгий человек, суровость которого не смягчалась даже в кругу семьи, казался сейчас совсем другим. Очевидно, последние несколько недель многое изменили и в нем.Густав поздоровался с Фридой вежливо, но холодно, как всегда делал это в присутствии брата, а затем произнес:– Я должен передать вам, мисс Пальм, привет и приглашение. Миссис Гендерсон ожидает вас у себя в ближайшие дни, чтобы окончательно договориться о деле, о котором она уже вела с вами речь.– Какое это дело? – спросил Франц Зандов, внимательно прислушивавшийся к словам брата.Фрида в первый момент взглянула на Густава вопросительно и даже как будто испуганно, а затем ответила слегка неуверенно:– Миссис Гендерсон отпускает свою компаньонку и предложила мне это место. По всей вероятности, я…– Вы не займете его! – прервал ее Франц Зандов голосом, в котором ясно чувствовалось раздражение. – К чему вообще такая поспешность? Ведь наверняка для вас можно найти и другое, к тому же лучшее место?– Дом банкира Гендерсона считается одним из лучших в городе, – заметил Густав.– А миссис Гендерсон – одна из самых несносных женщин в городе, она мучает всех окружающих своими придирками и капризами, и каждая ее компаньонка является жертвой их. Нет, мисс Фрида, отбросьте всякую мысль об этом, я ни за что не допущу, чтобы вы поступили на работу в подобный дом.Почти незаметная, но торжествующая улыбка мелькнула на губах Густава. Фрида стояла безмолвная, с потупленным взором, похоже, этот разговор вернул ей прежнюю застенчивость.Однако Франц Зандов, неверно истолковав ее молчание, испытующе посмотрел на девушку и медленно произнес:– Конечно, я отнюдь не намерен стеснять вашу свободу. Если вы желаете уйти от нас…– Нет, нет! – воскликнула Фрида столь страстно, что Густав счел нужным сделать ей предостерегающий знак, чтобы сдержать ее. И действительно, она быстро овладела собой и продолжала, понизив голос: – Я только очень боюсь быть вам и мисс Клиффорд в тягость.– Ну, это совсем напрасный страх, – тоном легкого порицания возразил Франц Зандов. – Вы можете быть нам в тягость? Моя племянница скоро убедит вас в противном. Она сделает вам лучшее предложение, чем миссис Гендерсон. Джесси слишком много времени проводит в одиночестве, и ей нужна подруга; нехорошо, если девушка ее возраста остается без женского общества. Не желаете ли вы стать такой подругой, Фрида? Не желаете ли вы остаться у нас?Девушка подняла на него взор, ее увлажненные слезами глаза словно молили о прощении.– Если вы согласны на это, мистер Зандов, то я охотно и с благодарностью приму доброе предложение мисс Клиффорд, но, повторяю, если только вы позволите мне остаться здесь.По лицу Франца Зандова скользнула улыбка, беглая и почти незаметная, она, как солнечный луч, осветила его черты.– Да разве я такая уж величина в доме? Значит, Джесси успела поговорить с вами об этом и вы боялись только моего несогласия? Напрасно, дитя! Я предоставляю своей племяннице полную свободу в этом и сейчас же побеседую с ней, чтобы выяснить дело. Миссис Гендерсон завтра же узнает, что ей следует поискать себе другую компаньонку.Франц Зандов быстро встал и, приветливо кивнув, ушел из беседки.Едва он отдалился на достаточное расстояние, Густав, подойдя к девушке, произнес:– Он опасается, что Гендерсоны завладеют тобой, а потому хочет как можно скорее получить гарантию, что ты остаешься в его доме. Отчего ты тогда так испуганно взглянула на меня? Неужели подумала, что я вознамерился отправить тебя отсюда к миссис Гендерсон, которую так верно охарактеризовал мой брат? Хотя она действительно просила меня сегодня сделать тебе такое предложение. Нет, мне лишь непременно требовалось узнать, как он отнесется к моему сообщению. Ты видела, он был вне себя. Браво, дитя! Ты ведешь свое дело превосходно, и я, в отличие от своего прежнего мнения, должен свидетельствовать, что очень доволен тобой.Фрида не слышала этих похвал. Ее глаза следили за Францем Зандовым, который только что скрылся за кустами. Затем она повернулась и с усилием вымолвила:– Но я не могу больше обманывать его! Пока он был суров и холоден, у меня еще хватало сил на это, теперь же… ложь сокрушает меня.– Тогда свали всю ответственность на меня! – воскликнул Густав. – Я навязал тебе эту ложь, я затеял «интригу», как лестно для меня выражается мисс Клиффорд, ну, я и буду вести игру, пока дело дойдет до разъяснений. Теперь же следует неустанно продвигаться вперед и не отступать ни на шаг. Находясь столь близко от цели, мы не смеем колебаться. Подумай сама об этом и обещай мне еще потерпеть.Фрида наклонила голову; она ничего не возразила, но и не дала никакого обещания.Тогда Густав продолжал более серьезным тоном:– Джесси тоже подталкивала меня сегодня к решительному шагу, и я вижу, что она никак не понимает моей медлительности. Но ведь она не знает всего дела, она думает, что для ее опекуна ты совершенно посторонняя, которую он полюбил и которой без сопротивления открывал свои объятия. Но мы, – тут он крепко сжал руку девушки, – знаем это лучше нее, мое бедное дитя!.. Мы знаем, что тебе приходится бороться с мрачной ненавистью, которая уже отравила целую жизнь и так пропитала ее, что несколько приветливых слов не в состоянии ничего изменить. Я хотел отвоевать тебе твое право, когда мой брат покинул Европу, и позже делал попытки к этому, но понял, как глубоко коренится в нем его злосчастная идея. Для того, чтобы она не возродилась в нем и не разлучила вас опять, вы должны еще больше сблизиться. Или ты думаешь, что я без настоятельной необходимости возлагаю на тебя подобную тяжесть?– О, нет, конечно, нет!.. Я безусловно повинуюсь тебе, но только мне становится бесконечно тяжело лгать!– А мне так вовсе нет! – заявил Густав. – Я никогда не думал, что иезуитское правило «цель оправдывает средства» является таким прекрасным лекарством против угрызений совести. Я лгу, так сказать, с полным душевным спокойствием, даже с возвышающим меня в своих глазах ощущением. Но тебе совершенно незачем брать с меня пример. Вовсе нет необходимости, чтобы такое дитя, как ты, уже обладало моей бесстрастностью, наоборот, неправда должна быть тяжела для тебя, и я испытываю большое удовлетворение, что это действительно так на самом деле.– Но Джесси? – воскликнула Фрида. – Могу ли я наконец довериться ей? Она относится ко мне с такой любовью, она мне, чужой, открыла свои объятия как сестра…– Чтобы избавиться от меня! – перебил ее Густав. – Да, только из-за этого она раскрыла тебе свои объятия. Чтобы избавиться от моего сватовства, она позволила бы мне ввести в дом кого угодно, лишь бы только это существо освободило ее от нежелательного жениха. Поэтому ни слова ей! Джесси не исключается из игры! Мне доставляет особое удовольствие позволять ей презирать меня, и я должен еще некоторое время наслаждаться им.– Потому что для тебя все – лишь игра, – с упреком сказала Фрида. – Но ведь она-то страдает от этого.– Кто? Джесси? Нисколько!.. Она просто-напросто страшно злится на мою так называемую мерзость, и я желаю доставить себе по крайней мере хоть маленькое удовольствие наблюдать эту злость.– Ты ошибаешься, ей чрезвычайно горько, что она вынуждена так судить о тебе. Я знаю, она плакала.Густав вскочил как ужаленный.– Что? Правда ли это? Ты в самом деле видела? Она плакала?Фрида с безграничным удивлением взглянула на его просиявшее лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12