Поначалу он
еще дышал на руки, но потом отказался от этого: они обветривались, но не со
гревались. Теперь же Лешеку казалось, что дыхание его
остыло и выдыхает он точно такой же морозный воздух, к
акой и вдыхает.
Надо было уходить с реки в лес, при
свете дня его увидят издалека, а конные нагонят его так быстро, что он не у
спеет как следует спрятаться. Странно, но погони
Лешек не боялся, и легкая улыбка все е
ще играла на обветренных губах. Будто его страх, вечны
й страх, остался в монастыре, будто он скинул его с себя вместе с ненавистн
ым подрясником, сорвал с шеи вместе с крестом.
Лешек огляделся: лес стоял по обоим берегам реки, но о
дин берег был крутым, а другой Ц пологим. Он задумался: на пологом берегу
его скорей начнут искать, зато, поднимаясь на крутой, он не сможет замести
следов. В конце концов, он выбрал пологий берег Ц есл
и погоня обнаружит его следы, то его найдут за час, не больше.
Жаль, что стихла метель. Лешек оглянулся Ц на санном п
ути следы его мягких, меховых сапог
не были заметны, метель сдула с реки снег, уложив его валиком на
берега. Конечно, их можно разглядеть, и те, кто буд е
т его искать, несомненно их увидят. Он
вздохнул и прошел по собственному следу назад, прошел довольно далеко, с
полверсты. Теперь они точно не найдут того места, где
он углубится в лес.
Засыпать глубокие дырки от сапог
на берегу оказалось тяжелей, чем он думал Ц снег наби
лся в рукава, и заломило запястья. Самое обидное, что за ним все равно оста
валась широкая полоса потревоженного снега, котору ю
при желании можно разглядеть, как бы тщательно он ее не заравнивал.
Лешек только-только добрался до первых елей с толсты
ми стволами, когда услышал глухой стук копыт. Сердце упало, он присел и пос
тарался слиться с серой корой дерева. Но, на его счастье, кто-то проехал ми
мо в сторону монастыря Ц проехал на санях, запряженных
парой коней, с молодецким гиканьем, нахлес
тывая лошадей. Из-под полозьев во все стороны летела л
егкая на морозе снежная пыль , и Ле
шек выдохнул: теперь его следов точно не увидят, напрасно он шел назад. Уда
ча снова тронула губы улыбкой.
Он зашел в лес довольно далеко Ц
при свете солнца он не боялся заблудиться. Сначала он
собирался идти вдоль реки вперед, но ему пришлось отказаться от этой мыс
ли Ц сугробы местами доходили ему до пояса. Но и оста
новка на несколько часов не входила в его планы Ц мороз убьет его, как тол
ько он перестанет двигаться. Оставалось лишь
разжечь костер и отогреть, наконец, лицо и руки.
Высушенные морозом дрова будут гореть бездымно,
что-что, а костры Лешек разжигать умел.
Он без труда нашел подходящую валежину, и только потом со
образил, что топора у него с собой нет. Пришлось ломать сухие сучья
непослушными руками.
Прозрачный, почти невидимый огонь жарко разгорелся з
а несколько минут, и сжирал ветки с фантастической скоростью. Лешек прот
янул к нему тонкие посиневшие пал
ьцы, и вскоре к ним вернулась чувствительность Ц это
было очень б ольно, а боли он всегда боялся.
П ришлось перетерпеть: ему казалось, что лю
бой звук разнесется по лесу на несколько верст. Однако
руки отогрелись, приобрели нормальный цвет, загорелось лицо и
мучительно потянуло в сон.
Есть Лешек не
хотел Ц слишком сильное волнение всегда отбивало
ему аппетит, поэтому пшено он реши
л поберечь. Чтобы не уснуть, он наломал еще сучьев, на э
тот раз потолще, пожевал еловую ветку и пососал снег Ц можно ничего не ес
ть несколько суток, но пить и жевать елов ую
хвою при этом надо обя
зательно, так научил его колдун.
Если он уснет, то костер погаснет через полчаса. И даже
если он зароется в снег, как это делают на морозе собаки,
то все равно рискует замерзнуть.
* * *
Лешек попал в Усть-
Выжскую Пустынь, едва
ему исполнилось пять л
ет. Между тем, он отлично помнил свое детство. Помнил м
ать Ц сначала молодую, веселую, румяную, а потом в одночасье состарившую
ся от болезни. Помнил ее прозрачное лицо с синевой на щеках,
тонкие руки, обнимающие его за шею, губы, целующие его лоб. А вот
отца и деда он помнить не мог Ц их
уби ли , когда ему не было и года.
Ч ерез много лет, передавая колдун
у рассказы матери, Лешек узнал, что дед его был знамени
тым волхвом Веле миром ;
им и его сыном князь Златояр когда-то откупился от церко
вников . Дом сожгли, и о
ни с матерью прятались у чужих людей, переходя и
з деревни в деревню. Голод, горе, не сложившийся быт подкосили е
е, и первая же лихорадка высосала из нее жизнь. Лешека
отдали в приют, к монахам, не желая
связываться с хлипким, болезненным мальчонкой, который никогда бы не ста
л в семье хорошим работником.
Монахи тоже не обрадовались этому приобретению
. Из приюта для подросших воспитанников вели два пути - ста
ть послушником, или поселиться в какой-нибудь деревн
е , которые во множестве были разбросаны по монастырс
ким землям, и платить монастырю подати, размер которых с каждым годом ста
новился все больше, практически не оставляя крестьянину возможности вы
браться из нищеты. И какой из этих путей стоило выбирать, каждый решал для
себя самостоятельно.
Любой послушник мечтал стать монахом, однако большинство из них доживал
и до старости, так и не добившись пострига. Зато те, кому это удалось, превр
ащались в высшую касту, «белую кость» монастыря Ц им
гарантировалась сытая, безбедная жизнь и необременительный труд.
Послушники же, еще более бесправные, чем слободские кресть
яне, выполняли и черную работу при монастыре, и занимались тем же самым се
льским хозяйством на землях, которые монастырь еще не роздал под крестья
нские наделы.
Очевидно, Лешек не годился ни для т
ого, ни для другого. И только когда обнаружился его чудесный голос, которы
й монахи упорно называли божьим даром, они смирились с его
существованием. Он один из немногих мог быть уверен в том, что и
з послушника превратиться в монаха очень быстро, а возможно, когда-нибуд
ь получит духовный сан.
Его обуч а
ли грамоте, но этим и исчерпывалась ра
зница между певчими и остальными приютскими детьми. Лешек вспоминал сем
ь лет в приюте с содроганием : с первого до последнего д
ня такая жизнь казалась ему кошмаром.
Его не любили воспитатели, за его странную манеру себя вести Ц слегка от
страненную, что со стороны казалось надменностью, а может, ею и был
а . Они хором твердили о «грехе гордыни»
и смирении , но в те времена он их не
понимал. Он так и не привык к побоям, и всегда думал, что
непременно умрет, когда его будут сечь, но ни разу не ум
ер, только всегда долго плакал, ни столько от боли, сколько от унижения. И п
ри этом панический с трах перед розгой
не сказывался на его по
ведени и Ц он просто не понимал, по
чему все вокруг стремятся его уязвить, и хотел стать хорошим, но не знал ка
к. Мир однозначно казался ему несправедливым и непонятным.
Е го не любили сверстники, завидуя
его исключительному положению даже среди певчих, и п
ри каждом удобном случае старались либо расправиться с ним самостоятел
ьно, либо свалить на него вину за свои прегрешения. Он
не пытался им понравиться, держался особняком, вызывая еще большее озлоб
ление. А учитывая его хрупкое телосложение,
перед сверстниками он был совершенно беззащитен.
По ночам, свернувшись клубком под тонким одеялом и др
ожа от холода, Лешек думал о маме. Он, конечно, знал, что она умерла Ц об это
м ему частенько напоминали воспитатели Ц но не впол
не понимал, что это значит. Он воображал, как она приходит в спальню, садит
ься на кровать рядом с ним, обнимает его и целует. Иногда эти мысли согрева
ли его и утешали, а иногда заставляли тихо и безысходно плакать, зажимая р
от подушкой, чтобы никто не услышал, как он исступленно шепчет себе под но
с: «Мамочка, приди ко мне, пожалуйста! Приди только
на минутку!» Мама любила его, мама глад
ила его по голове, она понимала его с полуслова и жалела. Лешек даже не дум
ал о том, что она может защитить его, или просто забрать из этого мрачного,
холодного места Ц так далеко его
мечты не простирались. Возможно, допусти он такую мысль хоть раз, и без
надежность свела бы его с ума.
Нет, о таком он мечтать не смел
Ц ему хотелось лишь, чтобы его пожалели и приласкали.
Поэтому в воображении он и пересказывал ей свои горести
, и представлял, как мама прижимает
его к себе и шепчет ласково: «Мой бедный Лешек».
Он был бесконечно
одинок , и его первые попытки сблизиться с к
ем-то из ребят всегда заканчивались плачевно Ц если его и принимали в иг
ру, то лишь для того, чтобы насмеят
ься, оставить в дураках или заставить плакать. Став по
старше, Лешек понял, что таковыми были правила игры, и смеялись, и оставлял
и в дураках, и доводили до слез не только его одного. Но
лишь он один сдавался и бежал от таких игр, бежал сам, когда его никто не гн
ал. В конце концов, он оставил попытки подружиться со с
верстниками, замкнулся в себе, и всякое приглашение к общению испуганно
принимал в штыки, чем настраивал ребят против себя еще сильней, пока окон
чательно не превратился в изгоя, довести которого до слез считалось не т
олько не зазорным, но и в некотором роде почетным. И если сначала ему было
скучно, то потом Ц страшно и стыдно
.
Он ходил, стараясь слиться со стенами , и в спальне заби
вался под одеяло, чтобы лишний раз не попасться кому-нибудь на глаза Ц то
му, кто не знает чем сейчас заняться и найдет развлечение в том, чтобы
немного его помучить. Лешек был гадок
самому себе, противный страх сковывал его с головы до ног, если кто-то заст
упал ему дорогу или стаскивал с него одеяло. Он не был способен даже на то,
что бы разозлиться, и неизменно мямлил и просил его не
трогать.
Но мама, которой
Лешек откровенно поверял свой ужас, и свою
унизительную беспомощность, в его воображении никогда не осуждала его, н
апротив, утешала и объясняла его слабость
понятными и уважительными причинами. С ней
он говорил о своих мыслях, далеких от окружающей действительности, ей он
пел песни, и ей рассказывал выдуманные трогательные
истории, которые придумывал сам.
Только через три года его жизнь изменилась к лучшему
Ц в приюте появился десятилетний
Лытка, крещеный Лукой. У
него имелся слух, и волею отца Паисия
его определили в певчие, однако он оказалс
я таким крепким, здоровым парнем, что и тринадцатилетние ребята побаивал
ись к нему задираться. В приюте де
ти делились на четыре группы-спальни, примерно по пят
надцать человек, в соответствии с возрастом, и старшие редко обращали вн
имание на младших, но Лытку, как показалось Лешеку, ув
ажали и ребята из старших групп.
Лытка не стремился к лидерству,
но всякая несправедливость вызывала в нем бешенство,
и он восстанавливал ее при помощи увесистых кулаков.
Он не собирал вокруг себя «своей» команды, но его уважали, к нему тянулись
, и очень быстро получилось так, что приют зажил по нов
ым порядкам, и по этим порядкам никто не смел обижать
маленького Лешека.
Лытка привязался к нему, как к родному брат
у, сначала просто оказывая покровительство, а потом, сойдясь поближе, нач
ал смотреть на Лешека снизу вверх, находя его не только талантливым, но и н
еобыкновенно умным.
Сам Лытка обладал практичным крестьянским умом, и мог
бесконечно слушать несмелые рассуждения Лешека об у
стройстве вселенной и мира людей. Лешек с легкостью р
ассказывал, о чем шепчутся между собой звезды, когда их никто не слышит, чт
о думает трава, когда ее косят, о чем мечтают лошади. И очень смешно изобра
жал монахов: это развлечение полюбил не только Лытка, но и другие ребята. О
ни залезали в сарай с сеном и смотрели в щелки на прохо
дящих воспитателей, и других взрослых.
- Во, толстый Леонтий! Ц шептал Лытка, - чего он делает?
- Он ищет, чего бы съесть, - с готовно
стью сообщал Лешек, стараясь Леонтия изобразить, - о н в
сегда думает только о еде, и больше всего любит свое пузо!
Мальчишки прыскали в кулаки, а Лытка искал следующую жертву.
- Старый Филин просто не знает, чем
заняться. Но боится завалиться спать, потому что тогда ему влетит от Полк
ана.
У Лешека очень уморительно получалось показать, как
Филин хлопает глазами и подозрительно смотрит по сторонам, будто хочет ч
то-то украсть.
- Отец Паисий! Давай, Лешек!
- Нет, я не хочу, чтобы вы смеялись над Паисием! Он добрый, он слышит музыку.
Непроизвольно его лицо само по себе приобретало мечт
ательное выражение отца Паисия, и мальчишки все равн
о смеялись, потихоньку,
ибо «душе, изливающейся в смехе, легко отпасть от своего гармо
нического состава, оставить попечение о благе и еще легче впасть в дурну
ю беседу» - смех не считался в монастыре добродетелью.
Лешек расцветал, когда оказывался в центре внимания,
и, наверное, чувствовал себя счастливым. Он быстро забыл обиды и простил т
ех, кто совсем недавно не давал ему прохода, да и ребята перестали считать
его ничтожеством Ц Лытка заставил их уважать Лешека и ценить те его дос
тоинства, которые раньше не находили достойного
места в мальчишеской иерархии.
Лытка был первым, кому Лешек осмелился петь свои песн
и . Они настолько потрясли воображение крестьянского
мальчика, что он требовал Лешека петь их снова и снова, а потом
предложил послушать его и други
м ребят ам
. Собственно, ничего особенного в тех песнях и не было, Лешек пел
о том, что видел вокруг Ц о небе, о земле, о монастыре, но когда замолкал, не
раз замечал, что на лицах мальчиков блестят слезы.
Лешек же смотрел Лытке в рот: он боготворил своего дру
га, он восхищался каждым его словом или жестом, он считал его героем, и пос
вящал ему песни. Множество раз Лытка спасал его от нак
азания, принимая на себя вину и подставляя спину под розги
Ц с семи лет отроков секли как взрослых, д
абы не обнажать друг перед другом срамных частей тела
. Лытка о тносился к
наказаниям с легкостью,
никогда не плакал - терпел молча, чем вызывал у Лешека еще больш
ее восхищение. Лытка без труда объяснил Лешеку, как на
до вести себя с воспитателями, чтобы они перестали к нему цепляться,
и вскоре Лешек заметил, что и сам начин
ает понимать, как вызвать ту или иную реакцию на свой поступок.
И став постарше, на чал этим активно пользо
ваться.
Его песни однажды услышал толстый Леонтий,
и как назло, песня была фривольной - посвящалась ненависти к по
клонам распятию :
вообще, в песнях Лешека монастырь всегда рисовался черной кра
ской. Никакие увещевания Лытки на этот раз не помогли
Ц Лешека наказали очень жестоко,
и, как бы ему не хотелось быть похожим на друга, он все равно не см
ог удержаться от криков и слез, а потом целую неделю лежал на жи
воте и плакал, когда его никто не видел. И, хотя его посадили на хлеб и воду,
Лытка умудрялся утащить из-за стола что-нибудь вкусненькое для него.
- Лытка, я такой слабый… - сокрушался Лешек, жуя яблоко или морковку, - я так х
очу быть таким, как ты.
- Ерунда! Ты не слабый. Просто у тебя кожа тонкая , и косто
чки торчат. А у меня Ц потрогай Ц
спина , как р о го
жа.
Лешек трогал его мускулистую спину и снова восхищалс
я.
- Зато ты поешь т
акие песни… - вздыхал Лытка.
- Лучше бы я не умел петь, - Лешек снова готов был расплакаться, и удерживалс
я только из гордости.
- Не говори так! Мы просто будем осмотрительней, чтобы никто тебя не слышал
!
Но с тех пор Лешек боялся петь, и соглашался на уговоры, только если кто-то
из ребят вставал под дверью. А главное Ц не получал от
этого настоящего
удовольствия, не позволяя голосу развернуться в полную силу.
* * *
Голова упала в низ, и он понял, что заснул
, только проснувшись от этого неожиданного толчка. Костер потух, но холод
а не чувствовалось, и Лешек испугался: да он чуть не за
мерз!
Он набрал еще сучьев, хотя надобности в них не было Ц
просто так, чтобы двигаться. Тепл о от
огн я на этот раз вызва
л о озноб Ц Лешек кутался в полушу
бок и согреться не мог.
1 2 3 4 5 6 7
еще дышал на руки, но потом отказался от этого: они обветривались, но не со
гревались. Теперь же Лешеку казалось, что дыхание его
остыло и выдыхает он точно такой же морозный воздух, к
акой и вдыхает.
Надо было уходить с реки в лес, при
свете дня его увидят издалека, а конные нагонят его так быстро, что он не у
спеет как следует спрятаться. Странно, но погони
Лешек не боялся, и легкая улыбка все е
ще играла на обветренных губах. Будто его страх, вечны
й страх, остался в монастыре, будто он скинул его с себя вместе с ненавистн
ым подрясником, сорвал с шеи вместе с крестом.
Лешек огляделся: лес стоял по обоим берегам реки, но о
дин берег был крутым, а другой Ц пологим. Он задумался: на пологом берегу
его скорей начнут искать, зато, поднимаясь на крутой, он не сможет замести
следов. В конце концов, он выбрал пологий берег Ц есл
и погоня обнаружит его следы, то его найдут за час, не больше.
Жаль, что стихла метель. Лешек оглянулся Ц на санном п
ути следы его мягких, меховых сапог
не были заметны, метель сдула с реки снег, уложив его валиком на
берега. Конечно, их можно разглядеть, и те, кто буд е
т его искать, несомненно их увидят. Он
вздохнул и прошел по собственному следу назад, прошел довольно далеко, с
полверсты. Теперь они точно не найдут того места, где
он углубится в лес.
Засыпать глубокие дырки от сапог
на берегу оказалось тяжелей, чем он думал Ц снег наби
лся в рукава, и заломило запястья. Самое обидное, что за ним все равно оста
валась широкая полоса потревоженного снега, котору ю
при желании можно разглядеть, как бы тщательно он ее не заравнивал.
Лешек только-только добрался до первых елей с толсты
ми стволами, когда услышал глухой стук копыт. Сердце упало, он присел и пос
тарался слиться с серой корой дерева. Но, на его счастье, кто-то проехал ми
мо в сторону монастыря Ц проехал на санях, запряженных
парой коней, с молодецким гиканьем, нахлес
тывая лошадей. Из-под полозьев во все стороны летела л
егкая на морозе снежная пыль , и Ле
шек выдохнул: теперь его следов точно не увидят, напрасно он шел назад. Уда
ча снова тронула губы улыбкой.
Он зашел в лес довольно далеко Ц
при свете солнца он не боялся заблудиться. Сначала он
собирался идти вдоль реки вперед, но ему пришлось отказаться от этой мыс
ли Ц сугробы местами доходили ему до пояса. Но и оста
новка на несколько часов не входила в его планы Ц мороз убьет его, как тол
ько он перестанет двигаться. Оставалось лишь
разжечь костер и отогреть, наконец, лицо и руки.
Высушенные морозом дрова будут гореть бездымно,
что-что, а костры Лешек разжигать умел.
Он без труда нашел подходящую валежину, и только потом со
образил, что топора у него с собой нет. Пришлось ломать сухие сучья
непослушными руками.
Прозрачный, почти невидимый огонь жарко разгорелся з
а несколько минут, и сжирал ветки с фантастической скоростью. Лешек прот
янул к нему тонкие посиневшие пал
ьцы, и вскоре к ним вернулась чувствительность Ц это
было очень б ольно, а боли он всегда боялся.
П ришлось перетерпеть: ему казалось, что лю
бой звук разнесется по лесу на несколько верст. Однако
руки отогрелись, приобрели нормальный цвет, загорелось лицо и
мучительно потянуло в сон.
Есть Лешек не
хотел Ц слишком сильное волнение всегда отбивало
ему аппетит, поэтому пшено он реши
л поберечь. Чтобы не уснуть, он наломал еще сучьев, на э
тот раз потолще, пожевал еловую ветку и пососал снег Ц можно ничего не ес
ть несколько суток, но пить и жевать елов ую
хвою при этом надо обя
зательно, так научил его колдун.
Если он уснет, то костер погаснет через полчаса. И даже
если он зароется в снег, как это делают на морозе собаки,
то все равно рискует замерзнуть.
* * *
Лешек попал в Усть-
Выжскую Пустынь, едва
ему исполнилось пять л
ет. Между тем, он отлично помнил свое детство. Помнил м
ать Ц сначала молодую, веселую, румяную, а потом в одночасье состарившую
ся от болезни. Помнил ее прозрачное лицо с синевой на щеках,
тонкие руки, обнимающие его за шею, губы, целующие его лоб. А вот
отца и деда он помнить не мог Ц их
уби ли , когда ему не было и года.
Ч ерез много лет, передавая колдун
у рассказы матери, Лешек узнал, что дед его был знамени
тым волхвом Веле миром ;
им и его сыном князь Златояр когда-то откупился от церко
вников . Дом сожгли, и о
ни с матерью прятались у чужих людей, переходя и
з деревни в деревню. Голод, горе, не сложившийся быт подкосили е
е, и первая же лихорадка высосала из нее жизнь. Лешека
отдали в приют, к монахам, не желая
связываться с хлипким, болезненным мальчонкой, который никогда бы не ста
л в семье хорошим работником.
Монахи тоже не обрадовались этому приобретению
. Из приюта для подросших воспитанников вели два пути - ста
ть послушником, или поселиться в какой-нибудь деревн
е , которые во множестве были разбросаны по монастырс
ким землям, и платить монастырю подати, размер которых с каждым годом ста
новился все больше, практически не оставляя крестьянину возможности вы
браться из нищеты. И какой из этих путей стоило выбирать, каждый решал для
себя самостоятельно.
Любой послушник мечтал стать монахом, однако большинство из них доживал
и до старости, так и не добившись пострига. Зато те, кому это удалось, превр
ащались в высшую касту, «белую кость» монастыря Ц им
гарантировалась сытая, безбедная жизнь и необременительный труд.
Послушники же, еще более бесправные, чем слободские кресть
яне, выполняли и черную работу при монастыре, и занимались тем же самым се
льским хозяйством на землях, которые монастырь еще не роздал под крестья
нские наделы.
Очевидно, Лешек не годился ни для т
ого, ни для другого. И только когда обнаружился его чудесный голос, которы
й монахи упорно называли божьим даром, они смирились с его
существованием. Он один из немногих мог быть уверен в том, что и
з послушника превратиться в монаха очень быстро, а возможно, когда-нибуд
ь получит духовный сан.
Его обуч а
ли грамоте, но этим и исчерпывалась ра
зница между певчими и остальными приютскими детьми. Лешек вспоминал сем
ь лет в приюте с содроганием : с первого до последнего д
ня такая жизнь казалась ему кошмаром.
Его не любили воспитатели, за его странную манеру себя вести Ц слегка от
страненную, что со стороны казалось надменностью, а может, ею и был
а . Они хором твердили о «грехе гордыни»
и смирении , но в те времена он их не
понимал. Он так и не привык к побоям, и всегда думал, что
непременно умрет, когда его будут сечь, но ни разу не ум
ер, только всегда долго плакал, ни столько от боли, сколько от унижения. И п
ри этом панический с трах перед розгой
не сказывался на его по
ведени и Ц он просто не понимал, по
чему все вокруг стремятся его уязвить, и хотел стать хорошим, но не знал ка
к. Мир однозначно казался ему несправедливым и непонятным.
Е го не любили сверстники, завидуя
его исключительному положению даже среди певчих, и п
ри каждом удобном случае старались либо расправиться с ним самостоятел
ьно, либо свалить на него вину за свои прегрешения. Он
не пытался им понравиться, держался особняком, вызывая еще большее озлоб
ление. А учитывая его хрупкое телосложение,
перед сверстниками он был совершенно беззащитен.
По ночам, свернувшись клубком под тонким одеялом и др
ожа от холода, Лешек думал о маме. Он, конечно, знал, что она умерла Ц об это
м ему частенько напоминали воспитатели Ц но не впол
не понимал, что это значит. Он воображал, как она приходит в спальню, садит
ься на кровать рядом с ним, обнимает его и целует. Иногда эти мысли согрева
ли его и утешали, а иногда заставляли тихо и безысходно плакать, зажимая р
от подушкой, чтобы никто не услышал, как он исступленно шепчет себе под но
с: «Мамочка, приди ко мне, пожалуйста! Приди только
на минутку!» Мама любила его, мама глад
ила его по голове, она понимала его с полуслова и жалела. Лешек даже не дум
ал о том, что она может защитить его, или просто забрать из этого мрачного,
холодного места Ц так далеко его
мечты не простирались. Возможно, допусти он такую мысль хоть раз, и без
надежность свела бы его с ума.
Нет, о таком он мечтать не смел
Ц ему хотелось лишь, чтобы его пожалели и приласкали.
Поэтому в воображении он и пересказывал ей свои горести
, и представлял, как мама прижимает
его к себе и шепчет ласково: «Мой бедный Лешек».
Он был бесконечно
одинок , и его первые попытки сблизиться с к
ем-то из ребят всегда заканчивались плачевно Ц если его и принимали в иг
ру, то лишь для того, чтобы насмеят
ься, оставить в дураках или заставить плакать. Став по
старше, Лешек понял, что таковыми были правила игры, и смеялись, и оставлял
и в дураках, и доводили до слез не только его одного. Но
лишь он один сдавался и бежал от таких игр, бежал сам, когда его никто не гн
ал. В конце концов, он оставил попытки подружиться со с
верстниками, замкнулся в себе, и всякое приглашение к общению испуганно
принимал в штыки, чем настраивал ребят против себя еще сильней, пока окон
чательно не превратился в изгоя, довести которого до слез считалось не т
олько не зазорным, но и в некотором роде почетным. И если сначала ему было
скучно, то потом Ц страшно и стыдно
.
Он ходил, стараясь слиться со стенами , и в спальне заби
вался под одеяло, чтобы лишний раз не попасться кому-нибудь на глаза Ц то
му, кто не знает чем сейчас заняться и найдет развлечение в том, чтобы
немного его помучить. Лешек был гадок
самому себе, противный страх сковывал его с головы до ног, если кто-то заст
упал ему дорогу или стаскивал с него одеяло. Он не был способен даже на то,
что бы разозлиться, и неизменно мямлил и просил его не
трогать.
Но мама, которой
Лешек откровенно поверял свой ужас, и свою
унизительную беспомощность, в его воображении никогда не осуждала его, н
апротив, утешала и объясняла его слабость
понятными и уважительными причинами. С ней
он говорил о своих мыслях, далеких от окружающей действительности, ей он
пел песни, и ей рассказывал выдуманные трогательные
истории, которые придумывал сам.
Только через три года его жизнь изменилась к лучшему
Ц в приюте появился десятилетний
Лытка, крещеный Лукой. У
него имелся слух, и волею отца Паисия
его определили в певчие, однако он оказалс
я таким крепким, здоровым парнем, что и тринадцатилетние ребята побаивал
ись к нему задираться. В приюте де
ти делились на четыре группы-спальни, примерно по пят
надцать человек, в соответствии с возрастом, и старшие редко обращали вн
имание на младших, но Лытку, как показалось Лешеку, ув
ажали и ребята из старших групп.
Лытка не стремился к лидерству,
но всякая несправедливость вызывала в нем бешенство,
и он восстанавливал ее при помощи увесистых кулаков.
Он не собирал вокруг себя «своей» команды, но его уважали, к нему тянулись
, и очень быстро получилось так, что приют зажил по нов
ым порядкам, и по этим порядкам никто не смел обижать
маленького Лешека.
Лытка привязался к нему, как к родному брат
у, сначала просто оказывая покровительство, а потом, сойдясь поближе, нач
ал смотреть на Лешека снизу вверх, находя его не только талантливым, но и н
еобыкновенно умным.
Сам Лытка обладал практичным крестьянским умом, и мог
бесконечно слушать несмелые рассуждения Лешека об у
стройстве вселенной и мира людей. Лешек с легкостью р
ассказывал, о чем шепчутся между собой звезды, когда их никто не слышит, чт
о думает трава, когда ее косят, о чем мечтают лошади. И очень смешно изобра
жал монахов: это развлечение полюбил не только Лытка, но и другие ребята. О
ни залезали в сарай с сеном и смотрели в щелки на прохо
дящих воспитателей, и других взрослых.
- Во, толстый Леонтий! Ц шептал Лытка, - чего он делает?
- Он ищет, чего бы съесть, - с готовно
стью сообщал Лешек, стараясь Леонтия изобразить, - о н в
сегда думает только о еде, и больше всего любит свое пузо!
Мальчишки прыскали в кулаки, а Лытка искал следующую жертву.
- Старый Филин просто не знает, чем
заняться. Но боится завалиться спать, потому что тогда ему влетит от Полк
ана.
У Лешека очень уморительно получалось показать, как
Филин хлопает глазами и подозрительно смотрит по сторонам, будто хочет ч
то-то украсть.
- Отец Паисий! Давай, Лешек!
- Нет, я не хочу, чтобы вы смеялись над Паисием! Он добрый, он слышит музыку.
Непроизвольно его лицо само по себе приобретало мечт
ательное выражение отца Паисия, и мальчишки все равн
о смеялись, потихоньку,
ибо «душе, изливающейся в смехе, легко отпасть от своего гармо
нического состава, оставить попечение о благе и еще легче впасть в дурну
ю беседу» - смех не считался в монастыре добродетелью.
Лешек расцветал, когда оказывался в центре внимания,
и, наверное, чувствовал себя счастливым. Он быстро забыл обиды и простил т
ех, кто совсем недавно не давал ему прохода, да и ребята перестали считать
его ничтожеством Ц Лытка заставил их уважать Лешека и ценить те его дос
тоинства, которые раньше не находили достойного
места в мальчишеской иерархии.
Лытка был первым, кому Лешек осмелился петь свои песн
и . Они настолько потрясли воображение крестьянского
мальчика, что он требовал Лешека петь их снова и снова, а потом
предложил послушать его и други
м ребят ам
. Собственно, ничего особенного в тех песнях и не было, Лешек пел
о том, что видел вокруг Ц о небе, о земле, о монастыре, но когда замолкал, не
раз замечал, что на лицах мальчиков блестят слезы.
Лешек же смотрел Лытке в рот: он боготворил своего дру
га, он восхищался каждым его словом или жестом, он считал его героем, и пос
вящал ему песни. Множество раз Лытка спасал его от нак
азания, принимая на себя вину и подставляя спину под розги
Ц с семи лет отроков секли как взрослых, д
абы не обнажать друг перед другом срамных частей тела
. Лытка о тносился к
наказаниям с легкостью,
никогда не плакал - терпел молча, чем вызывал у Лешека еще больш
ее восхищение. Лытка без труда объяснил Лешеку, как на
до вести себя с воспитателями, чтобы они перестали к нему цепляться,
и вскоре Лешек заметил, что и сам начин
ает понимать, как вызвать ту или иную реакцию на свой поступок.
И став постарше, на чал этим активно пользо
ваться.
Его песни однажды услышал толстый Леонтий,
и как назло, песня была фривольной - посвящалась ненависти к по
клонам распятию :
вообще, в песнях Лешека монастырь всегда рисовался черной кра
ской. Никакие увещевания Лытки на этот раз не помогли
Ц Лешека наказали очень жестоко,
и, как бы ему не хотелось быть похожим на друга, он все равно не см
ог удержаться от криков и слез, а потом целую неделю лежал на жи
воте и плакал, когда его никто не видел. И, хотя его посадили на хлеб и воду,
Лытка умудрялся утащить из-за стола что-нибудь вкусненькое для него.
- Лытка, я такой слабый… - сокрушался Лешек, жуя яблоко или морковку, - я так х
очу быть таким, как ты.
- Ерунда! Ты не слабый. Просто у тебя кожа тонкая , и косто
чки торчат. А у меня Ц потрогай Ц
спина , как р о го
жа.
Лешек трогал его мускулистую спину и снова восхищалс
я.
- Зато ты поешь т
акие песни… - вздыхал Лытка.
- Лучше бы я не умел петь, - Лешек снова готов был расплакаться, и удерживалс
я только из гордости.
- Не говори так! Мы просто будем осмотрительней, чтобы никто тебя не слышал
!
Но с тех пор Лешек боялся петь, и соглашался на уговоры, только если кто-то
из ребят вставал под дверью. А главное Ц не получал от
этого настоящего
удовольствия, не позволяя голосу развернуться в полную силу.
* * *
Голова упала в низ, и он понял, что заснул
, только проснувшись от этого неожиданного толчка. Костер потух, но холод
а не чувствовалось, и Лешек испугался: да он чуть не за
мерз!
Он набрал еще сучьев, хотя надобности в них не было Ц
просто так, чтобы двигаться. Тепл о от
огн я на этот раз вызва
л о озноб Ц Лешек кутался в полушу
бок и согреться не мог.
1 2 3 4 5 6 7