Родарик призадумался.
— Наверно, мы должны им сказать, что пропало нечто ценное, но, думаю, нам удастся скрыть от них, что именно. Мы скажем… я даже не знаю что. Но надеюсь, что кому-нибудь из нас придет в голову подходящая мысль.
Несколько минут прошло в молчании, все размышляли. Одно полено в камине развалилось, взметнув тучу искр. На улице под окном прогремела повозка. Виллу пришла мысль, от которой глаза его загорелись нечестивым злорадством.
— Давайте скажем, что ученый профессор колледжа Малахим в момент тщеславия решил создать Философское Орудие, и этот механизм, недавно законченный, был украден.
Сэр Фредерик застыл, даже профессор Фокс озабоченно покачал головой.
Вилл продолжал, собственная идея ему очень понравилась.
— Это должно быть нечто очень опасное, нечто, что Ваше Величество хочет вернуть до того, как оно попадет в дурные руки. — Он подумал еще минуту. — В таком случае мы сможем даже подробно описать эффекты, которые могут помочь обнаружить его присутствие.
Родарик не смог сдержать улыбки.
— Гениально, — сказал он, — хотя мне бы не хотелось клеветать на этих почтенных джентльменов.
Но, потратив час на обсуждение возможных вариантов и отвергнув их все, даже сэр Фредерик был вынужден признать, что ни одна другая история так идеально не подойдет к сложившейся ситуации.
— Похоже, дорогой Октавио, нам придется пожертвовать собой во имя общественного блага, — сказал он со вздохом. Он поклонился королю. — Превосходно, Ваше Величество, мы не возражаем против того, чтобы вы использовали фантастическую историю, придуманную капитаном Блэкхартом. Пусть никто не сможет сказать, что представитель рода Марло не выполнил долга перед своей страной.
Было уже больше девяти вечера, и вскоре король распрощался. Взяв шляпу и трость черного дерева, он сделал Виллу знак следовать за собой, вышел из комнаты и спустился по лестнице, но остановился внизу, чтобы Вилрован смог его догнать.
— Вы поедете со мной в карете, — тихо сказал он. — Мне нужно сказать вам нечто, предназначенное только для ваших ушей.
Сознавая, что вел себя не очень хорошо, Вилл последовал за королем в метель, вошел в коляску и уселся на противоположное сиденье.
— Боюсь, я вел себя оскорбительно.
— Меня вы не оскорбили, — спокойно сказал Родарик, — и у меня осталось впечатление, что и профессора Фокса вы тоже не обидели. — Он уселся поудобнее на зеленых бархатных подушках. — Но вы определенно сделали все возможное, чтобы вывести из себя сэра Фредерика. Я не могу понять почему.
Вилл пожал плечами. Он всегда был не на высоте, когда его просили объяснить собственное поведение, потому что сам не всегда точно понимал мотивы своих поступков.
— Сэр Фредерик этого ожидал.
— И вы, конечно, просто не могли обмануть его ожиданий, — покачал головой Родарик. — Это было очень мило с вашей стороны, только я сомневаюсь, чтобы сэр Фредерик это оценил.
Они услышали, как снаружи кучер запрягает лошадей. А внутри кареты повисла долгая гнетущая тишина, которую прервал Родарик:
— Вас сильно огорчило когда вас исключили из университета?
— Нет, — Вилл переменил позу, посмотрел в окно на падающие снежные хлопья. — Кстати, ведь меня выгнали не по тем причинам, по которым вы думаете, не за бесчинства, непотребства или публичное пьянство.
— Ну уж вы скажете, — отозвался Родарик, когда карета наконец тронулась.
— Все это мне бы простили — и я это хорошо знал. Меня исключили за то, что Фокс назвал «неверными предпосылками и ошибочными выводами». — Вилл скрипнул зубами. — Мне не хотелось быть несправедливым к этим добрым джентльменам. Они были готовы поступить великодушно, они сказали, что дадут мне еще один шанс, если я только соглашусь признать свои ошибки. А я не хотел, не мог этого сделать — так и закончилось мое пребывание в колледже Малахим.
— Вы пожертвовали своим будущим во имя принципов? Пусть и непредусмотрительно, но это было замечательно. Должен сказать, что на меня ваш рассказ произвел большое впечатление.
Карета свернула за угол. Вилл все смотрел в окно, на расплывчатую цепь газовых фонарей и кружащихся снежных хлопьев.
— Не стоит комплиментов, я действительно ошибался. Мои методы были неточны, мысли неясны, и в результате я пожертвовал «будущим» ради глупой ошибки.
— Но правда остается правдой, вы пострадали за то, что сочли истиной. Я чувствую, что недооценивал вас, Вилрован.
Вилл неловко пошевелился, он больше привык, чтобы его ругали, чем наоборот. Увидев это, Родарик засмеялся. Но потом, вспомнив, что он, собственно, хотел сказать, опять стал серьезен.
— Что касается Машины Хаоса: мне нельзя покидать город, так что именно вам придется пускаться по каждому следу, который обнаружат наши малахимские друзья. Нет, Вилл, не краснейте, пожалуйста. Похоже, вы были избраны для этой задачи, причем не мной. Скажем, вас избрало Провидение, — он на мгновение задумался. — И кроме того, я не говорю, что вы должны все делать сами, в одиночку, и быть повсюду одновременно. Выберите трех человек, достойных доверия, из дворцовой гвардии — если хотите, можете взять любого из моих людей — и расскажите им историю, которую мы сегодня сочинили. Они помогут вам расширить поиски за городские стены, а если вам понадобится уехать — они будут вас сопровождать.
Вилровану пришлось задуматься. Его лейтенанты были мертвы, так что выбор был ограничен. Он назвал двух своих людей и Ника Брейкберна, и король тут же согласился.
— Мне жаль, если это нарушает ваши планы, но вы должны информировать меня о вашем местонахождении постоянно. Более того, вы должны быть готовы в любой момент покинуть город, если появятся какие-нибудь зацепки.
Вилл хмуро кивнул, думая о предстоящем приезде Лили весной. Он сам ее пригласил, поэтому отменить уже ничего не мог, и будет очень некрасиво, если Лили прибудет в Хоксбридж, а ему придется без объяснений отправляться неизвестно куда. Открытия сегодняшнего дня лишь подтолкнули его к немедленному исполнению плана, который он задумал тогда в Брейкберне.
Но она приедет в Хоксбридж только месяца через два, и возможно даже, что к тому времени Машина Хаоса уже давно будет снова в безопасности, в сокровищнице Родарика. По крайней мере, Вилрован позволил себе на это надеяться.
Он через силу устало улыбнулся и постарался сделать вид, что в восторге от радужной перспективы чуть что срываться в погоню за этим проклятым Сокровищем. В конце концов, надо же поддерживать репутацию повесы и авантюриста.
— Я всегда в распоряжении Вашего Величества. В любой момент.

КНИГА ВТОРАЯ
Весна наконец-то пришла на север, и в небе над Тарнбургом с утра до вечера вились угловатые черные силуэты птиц, возвращающихся из теплых краев. В сумерках они опускались на илистые пустоши вокруг города, которые от талой воды превращались в бескрайние болота. Даже в центре города слышны были печальные крики диких гусей.
На вершинах гор к северу и к востоку от города снег не таял никогда — разве только во время извержений, когда по склонам струились потоки жидкого огня. Но сейчас горы мирно спали, их склоны сияли ослепительной белизной, и в свете холодного весеннего солнца на них больно было смотреть. Дни становились все длиннее, но воздух все еще оставался по-зимнему морозным; в Линденхоффе во всех залах пылали камины.
В этих веселых, раззолоченных, жарко натопленных салонах после долгого траура снова начиналась обычная придворная жизнь. Сначала карточные вечера, где дамы в платьях из узорчатого шелка и стеганого атласа допоздна играли в Виск, Козыри и Пополам, а джентльмены в шитых золотом камзолах делали скромные ставки на то, как выпадут серебряные игральные кости. Началась повальная мода на азартные игры, и вот уже все заключали пари на все подряд, от паучьих бегов до того, какого цвета жеребенок народится в королевских конюшнях. Потом началась мода на розыгрыши — впрочем, вполне изящные и благонравные. Шутники наполняли яичную скорлупу духами и конфетти, а потом бросали в переполненные комнаты, осыпая присутствующих пастельными осколками и ароматом роз. Подкрашенную сахарную воду наливали вместо бренди в дворцовые графины; переодевания вкупе с модой на черные бархатные полумаски стали причиной множества веселых недоразумений, когда мужчин принимали за женщин и наоборот.
И были полуночные пикники в дворцовых садах при свете факелов у мраморных прудов с рыбками. В этом северном климате в естественных условиях золотые рыбки не выжили бы, поэтому пруды искусственно подогревались минеральной водой из горячих источников, которая смешивалась с талой водой, кристально чистыми ручьями стекавшей с гор. И было что-то в получавшейся прохладной смеси, отчего рыбы вырастали до неимоверных размеров, принимали странные формы и светились под водой, как кометы, редкими яркими цветами: кроваво-оранжевым, лазурным, фуксиновым и странным мерцающим оттенком желтого. Стоит ли удивляться, что среди таких сказочных декораций под серебристой арктической луной сами собой возникали причудливые капризы и прихоти, и, что ни день, придворных охватывали новые и все более фантастические увлечения?
Следующим поветрием была страсть к гаданиям и пророчествам. Мадам Зафира, провидица из олухов, которую несколько месяцев назад направили на кухню развлекать посудомоек, была повышена в должности и перешла в гостиную, где она читала судьбу по лилейным ручкам герцогинь и исследовала кофейную гущу в фарфоровых чашечках, хрупких, как лепестки цветов.
Предвещало ли все это в какой-то мере надвигавшиеся бедствия? Витало ли в воздухе тревожное ощущение, что нечто древнее, злобное и враждебное человеку проникло в Линденхофф? Если и было что-то подобное, никто в этом не признавался. Продолжались вечеринки, картежные партии, в салонах день и ночь кипела жизнь под пронзительные звуки клавесинов и журчание приглушенного смеха.

20

Тарнбург, Винтерскар. — За девять месяцев до событий предыдущей главы.
5 пастораля 6537 г.
В самой высокой из башен Линденхоффа, в нескольких маленьких и душных комнатках, Ис провела большую часть той весны, дважды в неделю прилежно встречаясь с церемониймейстером лордом Виттлсбеком, чтобы постичь все тонкости протокола и дворцового этикета.
Не для Ис были картежные вечеринки и легкомысленный флирт. Она должна стать королевой, и ей предстояло освоиться в умопомрачительных лабиринтах переполненной ритуалами и условностями дворцовой жизни.
— Вам придется, — поучал лорд Виттлсбек, — нести на своих плечах груз тысячелетних традиций.
И эти традиции даже такую простую вещь, как вечернее чаепитие, превращали в церемонию не менее замысловатую, чем коронация.
— Всегда в один и тот же час. Не может быть никаких отклонений. Серебряный чайник в форме льва. Миндальное печенье двух типов выложено на тарелке лучами от центра. Вы держите чашечку вот так и вот так подносите ее к губам, ручка между большим и средним пальцем, делаете очень-очень маленький глоточек…
— А если я хочу пить? — нетерпеливо прервала Ис. — А если я вообще не хочу чаю? Что, если мне больше нравится шоколад, или коричная вода, или даже шерри?
— Несомненно, у вас будет возможность удовлетворить и подобные вкусы. Но не за вечерним чаем. Так вот, как я говорил, мадемуазель: у вас ровно двадцать минут, после чего вы выходите из комнаты через южную дверь и следуете медленной и величественной поступью на западный балкон, где…
Как и предсказывал доктор Перселл, Ис была в смятении. Она все отчетливее понимала, что, когда она станет королевой, ее время больше не будет принадлежать ей. Все уже расписано и отмерено заранее, ограничено традицией, подчинено церемониям. Наконец она не выдержала и запротестовала.
— Но разве король Джарред живет вот так? Не верю! Не может быть, чтобы король был пленником в собственном дворце!
— Но так оно и есть, — чопорно ответил лорд Виттлсбек. — За исключением тех нескольких часов, что он проводит по вечерам со своим старым учителем, и нечастых визитов к друзьям, он живет именно такой жизнью. Хотя для него, рожденного для такой жизни, это так же естественно, как дышать.
Ис с отнеслась к этому недоверчиво, но осталась тверда в своих намерениях. Если Джарред может, она тем более справится. Она ведь в сто раз более благородного происхождения, чем он. В конце концов, ее предки правили миром пять тысяч лет назад, а его предки — где они тогда были? Да они были презреннее лакеев, что прислуживают королю сейчас.
Но часы тянулись бесконечно, и Ис просто истомилась в этих душных комнатках, забитых книгами, пергаментными свитками, картами, календарями и такими древними документами, что они казались просто первобытными; сундуки и шкафы здесь были битком набиты королевскими регалиями, по большей части сделанными из томпака и мастики, потому что настоящих драгоценностей в Линденхоффе было так много, что только театральный реквизит мог считаться достаточно величественным, чтобы подходить для государственных церемоний, — а поверх всего лежал толстый-толстый слой пыли.
Ибо это были Архивы Линденхоффа, где вели счет рождениям, смертям, бракосочетаниям, коронациям и крестинам уже более тысячи лет. На стенах, между неизбежными золотыми ангелочками и арабесками, теснилось огромное количество масляных картин в позолоченных рамах — портреты предков Джарреда и многих предков Ис (эти остались здесь с тех времен, когда Линденхофф был летней резиденцией Принцессы-Чародейки).
Лорд Виттлсбек был человечек невысокого роста, шустрый, легкий на подъем и деятельный, он одевался очень нарядно по любому поводу. Его суматошные движения, тонкие рисованные брови, два очень высоких рожка его парика — все это придавало ему вечно испуганный вид, а может быть, всему виной была Ис, может быть, это ее острый язычок и непокорный нрав постоянно держали его на взводе.
Когда лорд Виттлсбек своим высоким дребезжащим голоском рассказывал наизусть детали бесконечных дворцовых церемоний, когда Ис пролистывала бесконечные толстые фолианты, которые он перед ней выкладывал, заучивая наизусть Порядок Наследования и Порядок Шествования, когда с растущим недовольством и раздражением она слушала древние истории о честолюбивых придворных и их женах-выскочках, ей начинало казаться, что она никогда уже не вырвется из этих стен.
Иногда Ис закрывала глаза и пыталась не слушать, но старик надоедливым комаром зудел над самым ухом, и часть его слов неизбежно достигала ее сознания.
Даже утреннее одевание займет не один час, потому что одна женщина должна будет подать ей сорочку, другая — нижнюю юбку, третья — подвязки, четвертая — чулки, и каждая из них горло перегрызет за эту наследственную привилегию.
— Случалось, что кровавые междоусобицы, — вещал церемониймейстер, — длившиеся не одно поколение, начинались из-за малейшего нарушения — перчатка, поданная не той фрейлиной, графиня, опрометчиво взявшая на себя обязанности королевской герцогини, и именно вам предстоит следить, чтобы ничего подобного не произошло.
— Мне? — Ис недоверчиво на него воззрилась. — Мне придется следить за этим драчливым выводком, будто я им нянька или сиделка? Это же они должны обо мне заботиться!
— Их присутствие необходимо для того, чтобы подчеркнуть ваш статус, — ответил церемониймейстер, задрав свой малюсенький носик, — и их собственный статус. Вполне возможно, что ваше благо и ваши удобства для них вообще не будут иметь значения, как, впрочем, не должны они иметь значения и для вас. Вы поймете позже, мадемуазель, что возвышенные умы не опускаются до подобных незначительных соображений. Жара, холод, голод, скука, жажда — все это преходящее. Красота, утонченность, древние традиции — вот это живет в веках.
Ис смотрела на него огромными от недоумения глазами. Эти мелкие человечьи королишки все устроили совсем неправильно. Но когда Ис поднимала взгляд на лица Императриц-Чародеек, которые взирали на нее со стен, — бледные, с холодными темными глазами, заключенные в свои жесткие, расшитые золотом и драгоценными камнями старомодные платья и огромные желтые кружевные воротники, — ей казалось, что им тоже приходилось несладко. Но почему?
Мадам сказала бы, что все это они делали во имя чести, достоинства и более всего — во имя власти. «Но зачем нужна власть, — думала Ис, — как не для того, чтобы другим людям было неудобно ради твоего собственного блага?»
В Архивах обнаружили крысиное гнездо, и Ис и лорду Виттлсбеку пришлось переместиться в другую комнату, этажом ниже, более просторную и проветриваемую, и тогда они занялись танцами и хорошими манерами.
И все же Ис это нравилось не больше, чем сухие лекции в пыльном архиве. У нее внутри все кипело от возмущения, когда она слушала, как этот суетливый человечек наставляет ее в искусстве изящного поклона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60