Увы, пока что тобой движет лишь страх. Ты ведь боишься новой встречи с Врагом, правда?
— Да уж, еще как боюсь! И я постараюсь любыми способами избежать этой встречи. Но если уж деваться будет некуда и меня припрут к стенке, я буду драться до конца. И если уж мне будет суждено погибнуть, я погибну с честью, как настоящий горец!
— Тоже мне горец выискался. Ну какой из тебя горец? Ты — всего лишь жалкий эгоист! За себя-то ты, конечно, рубаху на груди рвать будешь. А за Нее?
— Она — это кто?
— Не притворяйся, сам знаешь!
— Она?! Мне это просто показалось! Оптический обман зрения!
— Кого ты пытаешься обмануть? Себя! Впрочем, не важно, теперь ты Ее обязательно узнаешь. Не сразу, конечно…
— Ну и что с того? Да какое мне дело до световых галлюцинаций!
— Честное слово, мне стыдно, что ты — это я. Но придет время, и ты станешь другим. Ты научишься видеть невидимое, слышать неслышимое, ощущать мир вокруг себя и понимать то, что ты обязан этому миру уже самим фактом своего существования. И Ей ты тоже обязан — за то, что в своем стремлении к Ней ты обретешь себя, освободившись от бренного начала.
— Если я тебя… себя правильно понял, я должен за Нее… умереть?
— Вообще-то умирать раньше времени совсем нежелательно. Но даже когда это случится… если это случится, смерть не должна стать преградой для тебя. Живым ли, мертвым ли — ты должен довести свое следствие до конца и встретиться с Ней, чтобы спасти этот мир. Помни — именно от тебя зависит его судьба.
— Почему именно от меня? В мире есть множество людей, гораздо более достойных участи спасителя человечества.
— Может, и есть, но извилины у них не в ту сторону закручены. Назови хотя бы одного умника, способного продолжить твое следствие. Не знаешь? То-то же!
— И что мне следует делать дальше, куда идти, кого искать? Может, шепнешь на ушко?
— Ишь ты, шустрый какой — все бы так, на халяву. Нет, брат-сыщик, давай-ка сам. Думай своей головой, следуй зову своего сердца, иди по своему пути и познай себя самого. Не забывай простую истину: твоя воля — в твоих врагах, а твоя сила — в твоих друзьях. Твой путь будет долгим и опасным, исполненным трудностями и горестями. Тебя ждут тяжелые испытания — на стойкость, на прочность и на излом. Порой ты будешь сомневаться в себе и в смысле того, что ты делаешь. Но даже в минуты самого беспросветного отчаяния не забывай, что ты — не одинок. Надежды многих людей связаны с тобой, они искренне верят в тебя. Будь достоин их веры, и тогда ты дойдешь до конца. Прощай…
Бум-с! Уй-й!!! — это я треснулся лбом об пол. Надо же, присел опорожнить кишечник, да так и отключился в позе орла. А ноги-то как затекли — еле двигаются. Так, наверное, больше часа спал, даже факел потух. Хорошо, что еще несколько штук есть. Мои «хранители», наверное, уже с ног сбились в поисках. Пора отсюда выбираться побыстрее — в мой адрес и так будет отпущено много добрых и хороших высказываний.
Я поднялся в храм. Ну и дела, солнце уже заходит! Выходит, я целый день просидел в подвале. Валиен, приготовься, сейчас тебя будут рвать на куски. Мимоходом я взглянул на алтарь. «Ты Ее обязательно узнаешь…» А как я ее узнаю, если даже и не понял, что нынче здесь узрел! В кого же тогда уверовать, за кого жизнь отдать? Вопросы, одни вопросы, и нет им конца…
Снаружи меня никто не ждал. Дрыхнут, что ли? Сейчас я им устрою, только вот ползти через провал придется без страховки. Миновав поворот, я остановился, легкий холодок пробежал по спине. Веревки не было! Даже костыли из мостовой вытащили.
Что тут случилось, пока я спал? Они что, бросили меня? Или на моих спутников напали? Как мне теперь выбраться из замка, без ничего?
Сзади донеслось приглушенное шарканье шагов — кто-то шел сюда, особенно не таясь. Прах и пепел! У меня нет оружия, совсем никакого. Разве что камень взять… Я выбрал обломок поувесистее и спрятался за выступом скалы. Только бы не промахнуться!
— Господин Райен, вылезайте оттуда, это всего лишь я — ваш покорный слуга, — донеслось из-за поворота.
Я осторожно высунул голову. Действительно — Штырь. Один почему-то…
— А где Таниус? Что здесь произошло, почему веревку сняли? — Я не торопился отбросить камень — что-то было не так.
— Мастер Фрай на той стороне, в лагере. А что касается веревки… Вы помните, какое нынче число?
— М-м. С утра было шестнадцатое апреля, а что?
— Сегодня — семнадцатое.
— Я что, отсутствовал больше суток?!
— Если бы… Сегодня — семнадцатое мая!
— Что-о-о! Не может быть!!! Может?..
Но его глаза не лгут. Я просидел на карачках в подвале Лусара целый месяц, даже не заметив этого! Это было самое затяжное испражнение в истории человечества!!! Я понимаю, что истина постигается с тяжелыми потугами, но чтобы так!
— Так, значит… И что же здесь все-таки случилось в мое отсутствие?
— Много чего… Капитан Фрай расскажет. Вон он идет сюда, легок на помине.
Действительно, Таниус бежал по мосту, сияя от радости, и тащил на плече канат. Штырь вернул костыли на место, и вскоре я уже задыхался в бурных объятиях Таниуса, а подоспевший Трейсин вовсю скалил зубы и хлопал меня по плечу.
Часом позже, ожесточенно обгрызая баранью ногу (как же, почитай, цельный месяц святым духом питался!), я рассказал все, что со мной было, скромно умолчав лишь о том, по какой такой надобности я отбился от группы. Впрочем, никто из моих слушателей так и не понял, о чем я им пытался разъяснить, хотя все трое делали умный вид и поочередно кивали. Сошлись на том, что я угодил в магическую ловушку, останавливающую ход времени, и сумел выбраться, как только она ослабила свои незримые путы. Мое второе «Я» оказалось право — у них и в самом деле извилины не в ту сторону повернуты.
Что ж, каждому — свое… А пока что слово взял Штырь:
— Мы тебя искали везде, весь замок облазили, каждую башенку осмотрели, каждую стеночку простучали. Только по ребристому коридору несколько раз бродили, пока от его однообразия ум за разум не начинал заходить. Чудное это место. Сперва ходили по солнышку, прошли несколько раз мимо инвалидной коляски, а как только назад пошли — сразу в выход уткнулись. И комнаты там действительно гуляют. Проходишь второй раз по одному и тому же месту, а там — пустая ниша вместо помещения. Потом уже поняли, что бесполезно их ловить, поэтому стали ждать тебя наверху. Я верил, что ты найдешь выход. И мастер Фрай верил, да еще как! Далее ему лучше излагать.
Таниус откашлялся, собрался с мыслями и начал свой рассказ:
— В ночь после твоего загадочного исчезновения на побережье обрушилась страшная буря. Причем слово «страшная» совсем не отражает того, что тут творилось, — морские волны бились о скалы с такой силой, что земля под ногами тряслась. От разрядов молний было светло, как днем, ливень стоял сплошной стеной, словно начался всемирный потоп, а уж грохотало так, что уши закладывало. Если бы мы вовремя местечко под скальным обрывом не нашли, смыло бы нас в долину, как щепки в половодье. Признаться, я тогда подумал, что приснопамятный Конец Света наступает. Связан ли этот ураган с тем, что случилось с тобой? — не знаю. Но вот то, что случилось дальше, к тебе имеет непосредственное отношение. Через две недели к берегу — тому, где еще недавно была пристань, — подошла фаценская военная галера. Догадываешься, кто ею командовал? Кто идет за нами по пятам? Да, это был он — генерал Альдан Гористок. С ним были лучшие бойцы его легиона. Но если бы это было все! Его сопровождали служители Храма и даже рыцари Храма. Ты понимаешь, что это значит?!
Еще как! Это были не просто бойцы, не просто рыцари. Знамя веры защищало их лучше, чем броня, сила Света давала им невероятные способности. Каждый из храмовников в сражении стоил сотни, вместе они могли сокрушить любую армию. В имперских хрониках говорилось, что рыцари Храма идут в бой лишь в том случае, когда Храму угрожает гибель. Они не принимали участия в минувшей войне, но именно их незримое присутствие не позволило данийской Коалиции уничтожить проимперский Единый Храм и в дальнейшем примириться с фактом его существования. Более того, за двести лет имперского владычества храмовые рыцари никогда не покидали свою неприступную горную крепость Гранселинг. И только сейчас, когда мир вздрогнул и зашатался, пробил их час.
— Эта отборная команда обыскивала Лусар несколько дней, — продолжал Таниус. — Мы были вынуждены скрыть следы нашего присутствия и отступить от замка, а наш отважный Сток, рискуя жизнью, залез на прибрежную скалу и ждал, пока противник не уйдет. Поскольку храмовники являются опытными следопытами, то я всерьез опасался, что ты мог попасть к ним в руки. Но они так и ушли ни с чем. Галера, развернув паруса, отплыла на запад, в открытое море, а мы остались ждать. Вот и дождались…
— Хорошо, что дождались. А то, что харчи меня дождались, и вовсе замечательно. Кстати, откуда баран взялся? Сами подстрелили?
— Да куда нам. Трейсин два раза в деревню спускался — вон там, внизу, домики белеют. Он оттуда привез и барашка, и индюшку, и еще много чего. Народ там, конечно, бедный, голодает по случаю весны, но я дал столько золота, что им хватит заново деревню отстроить. Как же ее… э-э… запамятовал. Почтенный Гумо, как деревушка именуется?
— Луса, по имени замка, — пробормотал Трейсин. Наши взоры скрестились. Он не должен был так долго на меня глядеть. Он не должен был этого говорить. Не должен был, потому что я понял сказанное. И он понял, что я понял. Зрачки на мгновение расширились, как у кошки, и тут же приняли прежний вид. Я сделал вид, что ничего не заметил. Поверил ли он в это? — осталось загадкой. На память пришли меткие слова Бубая-младшего: «А ваш товарищ очень странный…» Да, временами заметно, и этот случай добавился в копилку со странностями.
— Завтра утром возвращаемся в Эштру, — во всеуслышание сказал я и искоса взглянул на Трейсина. На этот раз никакой реакции не последовало.
Стоял теплый весенний день. Мы, спустившись с гор, ехали в деревню по тропе, идущей через цветущие яблоневые сады.
Я вдыхал полной грудью восхитительный, чистый сельский воздух, пронизанный тонким цветочным запахом пыльцы которую переносили на своих лапках мириады суетливых пчел и, казалось, не мог надышаться. Это был запах детства, я вновь возвращался назад, сквозь десятки лет, в родную деревушку. Где бы ты ни скитался, в каких удивительных краях ни пришлось бы тебе побывать, тебя всегда тянет назад, на свою маленькую родину.
В те прекрасные годы, наполненные наивными детскими мечтами, маленький босоногий мальчуган сломя голову носился по зеленым лугам, пил ледяную воду из прозрачных горных ручьев и карабкался на могучие дубы — какими же они тогда были большими! Мир распахивался передо мной, словно бесконечная книга, обо всем хотелось узнать, постичь каждую травинку в поле, каждую букашку, взлетавшую к солнцу на тонких крылышках. И вслед за ней хотелось воспарить самому, увидеть землю с высоты птичьего полета.
А потом, уставший и счастливый, я возвращался домой, нарвав охапку полевых цветов, и у дверей дома меня встречала мама. Я дарил ей цветы, получая в ответ лучезарную улыбку и большую кружку парного молока. И я взахлеб рассказывал все то, что увидел в тот день, а мама внимательно слушала, ласково трепала меня по волосам и говорила: «Все-то тебе надо разглядеть, обо всем узнать, мой маленький непоседа». Я и сейчас такой, только мир с тех пор стал меньше, а проблем — больше.
— Давайте заедем в Лусу и поблагодарим ее жителей за то, что они помогли нам, — сказал я, подмигивая нашему проводнику и снабженцу.
— А чего бы и нет? Запросто! — неожиданно легко согласился Трейсин, поставив меня в большой тупик. — Люд там добрый, веселый. Мене, звестимо, там ведают, стало быть, и вас приветят с разверстыми объятиями.
В полдень мы въехали в Лусу. Что-то здесь было не так. На улицах не было не то что ни одного человека, а вообще ни единого существа. И ни единого звука. Не мычат коровы, не гакают гуси, не дерут горла петухи. Что произошло?
В полной тишине мы доехали до деревенской площади с неизменным колодцем посредине, вокруг которого, собственно, деревня и выросла. В такую жару стоит напоить коней — Таниус вытащил из колодца ведро, полное чистой прозрачной воды и вылил в поилку.
— Стойте! — раздался хриплый вопль из ближайшей канавы, а затем из травы на свет выполз старик. — Не пейте, вода потравлена…
Таниус энергичным рывком отдернул Вороного, уже тянувшегося к долгожданной воде. Мы подскочили к старику — тот едва дышал.
— Усе… усе померли, кто воду пил… ни куренка ни спаслось. Я… мене гадюка куснула недавно… выжил. Яд сразу не берет, засим и муки такие принимаю, о-ох, как внутрях жжет!
— Кто! Кто это сделал?! — закричали мы, перебивая друг друга.
— Не… не знаю… Не свои — точно… А пришлые в деревню не являлись… О-о-о! — застенал пуще прежного старик, изогнулся в судороге и исторгнул изо рта черную жидкость. Через минуту все было кончено.
— Какому же душегубу вздумалось потравить мирную деревню?! — процедил сквозь зубы Таниус. — Ух, я бы того злыдня на кусочки разорвал, на полосочки порезал, в мелкую кашу порубил!
— Пойдемте отсюда, не будем тревожить мертвых, — прошептал я.
Когда покидали опустевшее село, вид у всех был подавленный. Вот он каков, Конец Света, — безумие достигает наивысшего значения и наносит свой роковой удар руками какого-нибудь жалкого и убогого подлеца, за свою убогость таящего обиду на весь род людской. Как все это жестоко и… бессмысленно. И все смотрят на меня. А я что могу? Я даже не знаю, куда мне теперь идти, кого спасать, где искать тот путь Света? Следствие зашло в тупик, и выхода из него я пока что не вижу.
— Странные вещи здесь творятся, — обращаясь только ко мне, вполголоса произнес Штырь, когда вымершая деревня скрылась за поворотом. — Я бы сказал, что всех их отравили Упокой-травой, но она растет только в горах Фацении. Откуда же ей взяться на зеленодольской окраине?
— He знаю. Откуда угодно. Скажем, из твоего рюкзачка
— Я сперва тоже так подумал. Но этот флакон — на месте полон и плотно закупорен. Зато другой — серебряный, с кислотой, — превратился в какую-то белую пыль, словно сгорел. Естественно, кислота прожгла мешок насквозь.
Знаешь, Штырь-Сток-невесть-кто-еще, ты пробудил во мне нехорошие сомнения. Хоть ты и честно признался, но зато, может быть, и рассчитывал на то, что потом я тебя подозревать не стану. Факты — вещь непреложная, а говорят они сейчас против тебя. В горской отраве в этих краях вряд ли кто-то еще разбирается, да и сгоревшее серебро я вижу уже второй раз, причем в первом случае — в чародейской башне, где ты тоже успел поприсутствовать, хотя и недолго. Надо бы тебя проверить, да у меня ни одной серебряной вещи нет. Хотя… нет, постойте — есть! Та самая счастливая монета, которую мне подарила тетушка Кларисса, — она до сих пор лежит у меня под пяткой. Жалко будет потерять талисман, но дело — важнее.
У меня на ногах — настоящие горские башмаки, какие тачают только у нас в Фацении, да и то по заказу. Они сделаны так, что каблук у них отвинчивается, без него удобнее ходить по каменистым горным тропам. А в самом каблуке для его легкости делается выемка, куда горцы, народ поголовно суеверный, закладывают всякую всячину: освященные обереги, заговоренные перышки, счастливые листики и все такое прочее — кто на что горазд.
Штырь с любопытством наблюдал, как я на ходу, не вынимая ногу из стремени, пытаюсь отвернуть себе каблук (тот, кто хоть раз садился в седло, поймет всю неимоверную сложность этой задачи). В конце концов он предложил мне свою помощь, но спросил:
— Что у тебя там?
— Да так, мешает что-то. Гвоздик вылез. Посмотри, если нетрудно.
Малек ловко поймал мою ногу, щелкнул каблуком и присвистнул в изумлении:
— Хорош «гвоздик», из чистого серебра! Шепни на ушко, где тот мастер живет, что башмаки сработал, я у него закажу пару сотен. Мастер Фрай, а не проверить ли нам эту цацку на предмет волшебности?
— Дай-ка сюда. — Таниус вытянул из седельной сумки свою магическую стекляшку и сделал сосредоточенное лицо, показывая, что именно кристалл является приложением к его рукам, а совсем не наоборот, как думают некоторые не обремененные интеллектом личности. — Что ж, действительно на роль амулета монетка сгодится, может, и будет от нее какая-то польза.
— Чево там у вас такое? — живо заинтересовался Трейсин, которого, по роду его занятия, притягивало все то, что блестело и звенело.
— У Райена в каблуке серебряная марка обнаружилась, — восторженно воскликнул Штырь. — Старая монета, редкая. Сможешь оценить?
— Я — негоциант, а не меняла, — возмущенно фыркнув, заявил Трейсин.
— Посмотрите-ка, не-го-ци-ант. Может, ты им и был когда-то, зато теперь ты — обыкновенный бродяга. А бродяге и деньги доверять не стоит и вообще… Держи свою удачу, Райен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Да уж, еще как боюсь! И я постараюсь любыми способами избежать этой встречи. Но если уж деваться будет некуда и меня припрут к стенке, я буду драться до конца. И если уж мне будет суждено погибнуть, я погибну с честью, как настоящий горец!
— Тоже мне горец выискался. Ну какой из тебя горец? Ты — всего лишь жалкий эгоист! За себя-то ты, конечно, рубаху на груди рвать будешь. А за Нее?
— Она — это кто?
— Не притворяйся, сам знаешь!
— Она?! Мне это просто показалось! Оптический обман зрения!
— Кого ты пытаешься обмануть? Себя! Впрочем, не важно, теперь ты Ее обязательно узнаешь. Не сразу, конечно…
— Ну и что с того? Да какое мне дело до световых галлюцинаций!
— Честное слово, мне стыдно, что ты — это я. Но придет время, и ты станешь другим. Ты научишься видеть невидимое, слышать неслышимое, ощущать мир вокруг себя и понимать то, что ты обязан этому миру уже самим фактом своего существования. И Ей ты тоже обязан — за то, что в своем стремлении к Ней ты обретешь себя, освободившись от бренного начала.
— Если я тебя… себя правильно понял, я должен за Нее… умереть?
— Вообще-то умирать раньше времени совсем нежелательно. Но даже когда это случится… если это случится, смерть не должна стать преградой для тебя. Живым ли, мертвым ли — ты должен довести свое следствие до конца и встретиться с Ней, чтобы спасти этот мир. Помни — именно от тебя зависит его судьба.
— Почему именно от меня? В мире есть множество людей, гораздо более достойных участи спасителя человечества.
— Может, и есть, но извилины у них не в ту сторону закручены. Назови хотя бы одного умника, способного продолжить твое следствие. Не знаешь? То-то же!
— И что мне следует делать дальше, куда идти, кого искать? Может, шепнешь на ушко?
— Ишь ты, шустрый какой — все бы так, на халяву. Нет, брат-сыщик, давай-ка сам. Думай своей головой, следуй зову своего сердца, иди по своему пути и познай себя самого. Не забывай простую истину: твоя воля — в твоих врагах, а твоя сила — в твоих друзьях. Твой путь будет долгим и опасным, исполненным трудностями и горестями. Тебя ждут тяжелые испытания — на стойкость, на прочность и на излом. Порой ты будешь сомневаться в себе и в смысле того, что ты делаешь. Но даже в минуты самого беспросветного отчаяния не забывай, что ты — не одинок. Надежды многих людей связаны с тобой, они искренне верят в тебя. Будь достоин их веры, и тогда ты дойдешь до конца. Прощай…
Бум-с! Уй-й!!! — это я треснулся лбом об пол. Надо же, присел опорожнить кишечник, да так и отключился в позе орла. А ноги-то как затекли — еле двигаются. Так, наверное, больше часа спал, даже факел потух. Хорошо, что еще несколько штук есть. Мои «хранители», наверное, уже с ног сбились в поисках. Пора отсюда выбираться побыстрее — в мой адрес и так будет отпущено много добрых и хороших высказываний.
Я поднялся в храм. Ну и дела, солнце уже заходит! Выходит, я целый день просидел в подвале. Валиен, приготовься, сейчас тебя будут рвать на куски. Мимоходом я взглянул на алтарь. «Ты Ее обязательно узнаешь…» А как я ее узнаю, если даже и не понял, что нынче здесь узрел! В кого же тогда уверовать, за кого жизнь отдать? Вопросы, одни вопросы, и нет им конца…
Снаружи меня никто не ждал. Дрыхнут, что ли? Сейчас я им устрою, только вот ползти через провал придется без страховки. Миновав поворот, я остановился, легкий холодок пробежал по спине. Веревки не было! Даже костыли из мостовой вытащили.
Что тут случилось, пока я спал? Они что, бросили меня? Или на моих спутников напали? Как мне теперь выбраться из замка, без ничего?
Сзади донеслось приглушенное шарканье шагов — кто-то шел сюда, особенно не таясь. Прах и пепел! У меня нет оружия, совсем никакого. Разве что камень взять… Я выбрал обломок поувесистее и спрятался за выступом скалы. Только бы не промахнуться!
— Господин Райен, вылезайте оттуда, это всего лишь я — ваш покорный слуга, — донеслось из-за поворота.
Я осторожно высунул голову. Действительно — Штырь. Один почему-то…
— А где Таниус? Что здесь произошло, почему веревку сняли? — Я не торопился отбросить камень — что-то было не так.
— Мастер Фрай на той стороне, в лагере. А что касается веревки… Вы помните, какое нынче число?
— М-м. С утра было шестнадцатое апреля, а что?
— Сегодня — семнадцатое.
— Я что, отсутствовал больше суток?!
— Если бы… Сегодня — семнадцатое мая!
— Что-о-о! Не может быть!!! Может?..
Но его глаза не лгут. Я просидел на карачках в подвале Лусара целый месяц, даже не заметив этого! Это было самое затяжное испражнение в истории человечества!!! Я понимаю, что истина постигается с тяжелыми потугами, но чтобы так!
— Так, значит… И что же здесь все-таки случилось в мое отсутствие?
— Много чего… Капитан Фрай расскажет. Вон он идет сюда, легок на помине.
Действительно, Таниус бежал по мосту, сияя от радости, и тащил на плече канат. Штырь вернул костыли на место, и вскоре я уже задыхался в бурных объятиях Таниуса, а подоспевший Трейсин вовсю скалил зубы и хлопал меня по плечу.
Часом позже, ожесточенно обгрызая баранью ногу (как же, почитай, цельный месяц святым духом питался!), я рассказал все, что со мной было, скромно умолчав лишь о том, по какой такой надобности я отбился от группы. Впрочем, никто из моих слушателей так и не понял, о чем я им пытался разъяснить, хотя все трое делали умный вид и поочередно кивали. Сошлись на том, что я угодил в магическую ловушку, останавливающую ход времени, и сумел выбраться, как только она ослабила свои незримые путы. Мое второе «Я» оказалось право — у них и в самом деле извилины не в ту сторону повернуты.
Что ж, каждому — свое… А пока что слово взял Штырь:
— Мы тебя искали везде, весь замок облазили, каждую башенку осмотрели, каждую стеночку простучали. Только по ребристому коридору несколько раз бродили, пока от его однообразия ум за разум не начинал заходить. Чудное это место. Сперва ходили по солнышку, прошли несколько раз мимо инвалидной коляски, а как только назад пошли — сразу в выход уткнулись. И комнаты там действительно гуляют. Проходишь второй раз по одному и тому же месту, а там — пустая ниша вместо помещения. Потом уже поняли, что бесполезно их ловить, поэтому стали ждать тебя наверху. Я верил, что ты найдешь выход. И мастер Фрай верил, да еще как! Далее ему лучше излагать.
Таниус откашлялся, собрался с мыслями и начал свой рассказ:
— В ночь после твоего загадочного исчезновения на побережье обрушилась страшная буря. Причем слово «страшная» совсем не отражает того, что тут творилось, — морские волны бились о скалы с такой силой, что земля под ногами тряслась. От разрядов молний было светло, как днем, ливень стоял сплошной стеной, словно начался всемирный потоп, а уж грохотало так, что уши закладывало. Если бы мы вовремя местечко под скальным обрывом не нашли, смыло бы нас в долину, как щепки в половодье. Признаться, я тогда подумал, что приснопамятный Конец Света наступает. Связан ли этот ураган с тем, что случилось с тобой? — не знаю. Но вот то, что случилось дальше, к тебе имеет непосредственное отношение. Через две недели к берегу — тому, где еще недавно была пристань, — подошла фаценская военная галера. Догадываешься, кто ею командовал? Кто идет за нами по пятам? Да, это был он — генерал Альдан Гористок. С ним были лучшие бойцы его легиона. Но если бы это было все! Его сопровождали служители Храма и даже рыцари Храма. Ты понимаешь, что это значит?!
Еще как! Это были не просто бойцы, не просто рыцари. Знамя веры защищало их лучше, чем броня, сила Света давала им невероятные способности. Каждый из храмовников в сражении стоил сотни, вместе они могли сокрушить любую армию. В имперских хрониках говорилось, что рыцари Храма идут в бой лишь в том случае, когда Храму угрожает гибель. Они не принимали участия в минувшей войне, но именно их незримое присутствие не позволило данийской Коалиции уничтожить проимперский Единый Храм и в дальнейшем примириться с фактом его существования. Более того, за двести лет имперского владычества храмовые рыцари никогда не покидали свою неприступную горную крепость Гранселинг. И только сейчас, когда мир вздрогнул и зашатался, пробил их час.
— Эта отборная команда обыскивала Лусар несколько дней, — продолжал Таниус. — Мы были вынуждены скрыть следы нашего присутствия и отступить от замка, а наш отважный Сток, рискуя жизнью, залез на прибрежную скалу и ждал, пока противник не уйдет. Поскольку храмовники являются опытными следопытами, то я всерьез опасался, что ты мог попасть к ним в руки. Но они так и ушли ни с чем. Галера, развернув паруса, отплыла на запад, в открытое море, а мы остались ждать. Вот и дождались…
— Хорошо, что дождались. А то, что харчи меня дождались, и вовсе замечательно. Кстати, откуда баран взялся? Сами подстрелили?
— Да куда нам. Трейсин два раза в деревню спускался — вон там, внизу, домики белеют. Он оттуда привез и барашка, и индюшку, и еще много чего. Народ там, конечно, бедный, голодает по случаю весны, но я дал столько золота, что им хватит заново деревню отстроить. Как же ее… э-э… запамятовал. Почтенный Гумо, как деревушка именуется?
— Луса, по имени замка, — пробормотал Трейсин. Наши взоры скрестились. Он не должен был так долго на меня глядеть. Он не должен был этого говорить. Не должен был, потому что я понял сказанное. И он понял, что я понял. Зрачки на мгновение расширились, как у кошки, и тут же приняли прежний вид. Я сделал вид, что ничего не заметил. Поверил ли он в это? — осталось загадкой. На память пришли меткие слова Бубая-младшего: «А ваш товарищ очень странный…» Да, временами заметно, и этот случай добавился в копилку со странностями.
— Завтра утром возвращаемся в Эштру, — во всеуслышание сказал я и искоса взглянул на Трейсина. На этот раз никакой реакции не последовало.
Стоял теплый весенний день. Мы, спустившись с гор, ехали в деревню по тропе, идущей через цветущие яблоневые сады.
Я вдыхал полной грудью восхитительный, чистый сельский воздух, пронизанный тонким цветочным запахом пыльцы которую переносили на своих лапках мириады суетливых пчел и, казалось, не мог надышаться. Это был запах детства, я вновь возвращался назад, сквозь десятки лет, в родную деревушку. Где бы ты ни скитался, в каких удивительных краях ни пришлось бы тебе побывать, тебя всегда тянет назад, на свою маленькую родину.
В те прекрасные годы, наполненные наивными детскими мечтами, маленький босоногий мальчуган сломя голову носился по зеленым лугам, пил ледяную воду из прозрачных горных ручьев и карабкался на могучие дубы — какими же они тогда были большими! Мир распахивался передо мной, словно бесконечная книга, обо всем хотелось узнать, постичь каждую травинку в поле, каждую букашку, взлетавшую к солнцу на тонких крылышках. И вслед за ней хотелось воспарить самому, увидеть землю с высоты птичьего полета.
А потом, уставший и счастливый, я возвращался домой, нарвав охапку полевых цветов, и у дверей дома меня встречала мама. Я дарил ей цветы, получая в ответ лучезарную улыбку и большую кружку парного молока. И я взахлеб рассказывал все то, что увидел в тот день, а мама внимательно слушала, ласково трепала меня по волосам и говорила: «Все-то тебе надо разглядеть, обо всем узнать, мой маленький непоседа». Я и сейчас такой, только мир с тех пор стал меньше, а проблем — больше.
— Давайте заедем в Лусу и поблагодарим ее жителей за то, что они помогли нам, — сказал я, подмигивая нашему проводнику и снабженцу.
— А чего бы и нет? Запросто! — неожиданно легко согласился Трейсин, поставив меня в большой тупик. — Люд там добрый, веселый. Мене, звестимо, там ведают, стало быть, и вас приветят с разверстыми объятиями.
В полдень мы въехали в Лусу. Что-то здесь было не так. На улицах не было не то что ни одного человека, а вообще ни единого существа. И ни единого звука. Не мычат коровы, не гакают гуси, не дерут горла петухи. Что произошло?
В полной тишине мы доехали до деревенской площади с неизменным колодцем посредине, вокруг которого, собственно, деревня и выросла. В такую жару стоит напоить коней — Таниус вытащил из колодца ведро, полное чистой прозрачной воды и вылил в поилку.
— Стойте! — раздался хриплый вопль из ближайшей канавы, а затем из травы на свет выполз старик. — Не пейте, вода потравлена…
Таниус энергичным рывком отдернул Вороного, уже тянувшегося к долгожданной воде. Мы подскочили к старику — тот едва дышал.
— Усе… усе померли, кто воду пил… ни куренка ни спаслось. Я… мене гадюка куснула недавно… выжил. Яд сразу не берет, засим и муки такие принимаю, о-ох, как внутрях жжет!
— Кто! Кто это сделал?! — закричали мы, перебивая друг друга.
— Не… не знаю… Не свои — точно… А пришлые в деревню не являлись… О-о-о! — застенал пуще прежного старик, изогнулся в судороге и исторгнул изо рта черную жидкость. Через минуту все было кончено.
— Какому же душегубу вздумалось потравить мирную деревню?! — процедил сквозь зубы Таниус. — Ух, я бы того злыдня на кусочки разорвал, на полосочки порезал, в мелкую кашу порубил!
— Пойдемте отсюда, не будем тревожить мертвых, — прошептал я.
Когда покидали опустевшее село, вид у всех был подавленный. Вот он каков, Конец Света, — безумие достигает наивысшего значения и наносит свой роковой удар руками какого-нибудь жалкого и убогого подлеца, за свою убогость таящего обиду на весь род людской. Как все это жестоко и… бессмысленно. И все смотрят на меня. А я что могу? Я даже не знаю, куда мне теперь идти, кого спасать, где искать тот путь Света? Следствие зашло в тупик, и выхода из него я пока что не вижу.
— Странные вещи здесь творятся, — обращаясь только ко мне, вполголоса произнес Штырь, когда вымершая деревня скрылась за поворотом. — Я бы сказал, что всех их отравили Упокой-травой, но она растет только в горах Фацении. Откуда же ей взяться на зеленодольской окраине?
— He знаю. Откуда угодно. Скажем, из твоего рюкзачка
— Я сперва тоже так подумал. Но этот флакон — на месте полон и плотно закупорен. Зато другой — серебряный, с кислотой, — превратился в какую-то белую пыль, словно сгорел. Естественно, кислота прожгла мешок насквозь.
Знаешь, Штырь-Сток-невесть-кто-еще, ты пробудил во мне нехорошие сомнения. Хоть ты и честно признался, но зато, может быть, и рассчитывал на то, что потом я тебя подозревать не стану. Факты — вещь непреложная, а говорят они сейчас против тебя. В горской отраве в этих краях вряд ли кто-то еще разбирается, да и сгоревшее серебро я вижу уже второй раз, причем в первом случае — в чародейской башне, где ты тоже успел поприсутствовать, хотя и недолго. Надо бы тебя проверить, да у меня ни одной серебряной вещи нет. Хотя… нет, постойте — есть! Та самая счастливая монета, которую мне подарила тетушка Кларисса, — она до сих пор лежит у меня под пяткой. Жалко будет потерять талисман, но дело — важнее.
У меня на ногах — настоящие горские башмаки, какие тачают только у нас в Фацении, да и то по заказу. Они сделаны так, что каблук у них отвинчивается, без него удобнее ходить по каменистым горным тропам. А в самом каблуке для его легкости делается выемка, куда горцы, народ поголовно суеверный, закладывают всякую всячину: освященные обереги, заговоренные перышки, счастливые листики и все такое прочее — кто на что горазд.
Штырь с любопытством наблюдал, как я на ходу, не вынимая ногу из стремени, пытаюсь отвернуть себе каблук (тот, кто хоть раз садился в седло, поймет всю неимоверную сложность этой задачи). В конце концов он предложил мне свою помощь, но спросил:
— Что у тебя там?
— Да так, мешает что-то. Гвоздик вылез. Посмотри, если нетрудно.
Малек ловко поймал мою ногу, щелкнул каблуком и присвистнул в изумлении:
— Хорош «гвоздик», из чистого серебра! Шепни на ушко, где тот мастер живет, что башмаки сработал, я у него закажу пару сотен. Мастер Фрай, а не проверить ли нам эту цацку на предмет волшебности?
— Дай-ка сюда. — Таниус вытянул из седельной сумки свою магическую стекляшку и сделал сосредоточенное лицо, показывая, что именно кристалл является приложением к его рукам, а совсем не наоборот, как думают некоторые не обремененные интеллектом личности. — Что ж, действительно на роль амулета монетка сгодится, может, и будет от нее какая-то польза.
— Чево там у вас такое? — живо заинтересовался Трейсин, которого, по роду его занятия, притягивало все то, что блестело и звенело.
— У Райена в каблуке серебряная марка обнаружилась, — восторженно воскликнул Штырь. — Старая монета, редкая. Сможешь оценить?
— Я — негоциант, а не меняла, — возмущенно фыркнув, заявил Трейсин.
— Посмотрите-ка, не-го-ци-ант. Может, ты им и был когда-то, зато теперь ты — обыкновенный бродяга. А бродяге и деньги доверять не стоит и вообще… Держи свою удачу, Райен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56