— Там стоял какой-то флакончик с прозрачной жидкостью. Я понюхал ее. У меня все поплыло перед глазами. И вот теперь… я вижу слова…
— О Боже! — воскликнула Вероника. Кристоф почувствовал и увидел, как его обволокла, заботливо и нежно, мягкая прозрачная пелена. — О Боже! Какой ты странный! Пойдем, я провожу тебя в спальню…
— Пойдем! — сказал Кристоф, перешагивая через груды омертвевших слов около его ног. Вероника взяла его под руку. «Черт побери! Приятно все-таки иногда почувствовать себя смертельно больным!»
Когда они спустились этажом ниже, слышны стали звуки музыки, доносящиеся снизу.
— Карнавал уже начался! — вздохнула Вероника.
Чем ниже они спускались, тем громче становилась музыка. Наконец она стала громкой настолько, что Кристоф смог увидеть звуки. Они имели формы обычных музыкальных нот и, как рой насекомых, клубились в воздухе. Каким-то образом почувствовав человеческое присутствие, звуки устремились прямиком к Кристофу с Вероникой. Закругленные их окончания вздрагивали, как тельца насекомых. Жужжа, кружились они около голов и после секундного промедления, еще раз тряхнув своими «тельцами», вонзились заостренными хвостиками в уши.
— Аи! — закричал Кристоф, почувствовав резкую боль. Он закрыл уши ладонями. Звуки бились в его руки, нещадно кололи их своими жалами. Однако жжение в перепонках не проходило, ибо несколько звуков таки сумели протиснуться под закрывающие ушные раковины ладони. — Аи! Вероника! Быстрей! Зажми уши! Зажми!
Звуки, он это видел, хищным потоком влетали в уши молодой графини, вгрызались в барабанные перепонки и вылетали раздувшиеся, как комары, после того как напьются крови.
— Да закрой же ты уши!!!
— Господи! Кристоф! Ты совсем сумасшедший! Где тут твоя спальня?
— Там! — указал Кристоф в глубь широкого коридора, весьма скудно освещенного.
Кристоф шел по нему все так же, зажав уши ладонями. Подойдя к двери в опочивальню, он пнул ее ногой. Дверь распахнулась скрипя. Кристоф увидел, как из несмазанных ее петель выползают звуки — ленивые, жирные, напоминающие хорошо откормленных сверчков.
— Все! Ложись на кровать, накройся одеялом и спи! — сказала Вероника. — А я пойду смотреть карнавал.
— Постой! — сказал Кристоф, отнимая руки от ушей, ибо звуки музыки сюда почти не доносились, лишь несколько незначительных ноток кружились в сумеречном воздухе. — Постой! А как же я?
Огромный вопросительный знак повис у Вероники на шее.
— А ты спи! — отвечала Вероника. — Не хочу с тобой общаться. Ты сегодня сумасшедший и противный.
— Ты знаешь меня всего один день! Откуда ты взяла, что я именно сегодня — сумасшедший и противный. Может, я всегда такой?
— Тогда я жестоко в тебе ошиблась и нам не нужно больше встречаться!
Слова эти тяжелыми кирпичами рушились Кристофу на грудь.
— Спасибо за угощение, господин барон! — Она сделала реверанс. — И за компанию тоже спасибо, и за такого же чокнутого, как вы, маэстро — также низкий
поклон. И еще, господин барон, не вздумайте приходить на карнавал и пугать публику своим видом. Прощайте!
— Постой! — воскликнул Кристоф. — Неужели ты всерьез веришь, что я действительно сумасшедший?
Вопросительный знак, как крюк, вонзился в платье графини. Она остановилась, обернулась.
— Нет, — сказала она. Что-то похожее на слезу блестело в ее глазах. — Но ты так странно ведешь себя…
— Извини меня… Поверишь ли, это действительно виновата жидкость из флакончика маэстро. Со мной творится что-то странное. Не бросай меня, пожалуйста! А я постараюсь больше не чудить…
— Ты вел себя так странно. — Слова Вероники снова приобрели вид легких белых облачков, до этого они были темные и напоминали скорее предгрозовые тучи. Кристоф определил, что она больше не гневается. — Я не могла понять: разыгрываешь ли ты меня, издеваешься ли надо мной или ты в самом деле сумасшедший.
— Я не разыгрывал тебя и не издевался. Это надо мной кто-то поиздевался, подсунув под самый нос эту гадкую жидкость. И я, кажется, знаю кто…
— Кристоф, милый! Зачем ты держишь около себя этого гадкого старика? Знаешь, что он мне наговорил?
— Не-а… Поцелуй меня.
Горячий, жадный поцелуй обжег Кристофа.
— Он сказал, что я не должна с тобою встречаться!
— Это почему же? — возмутился Кристоф.
— Не знаю… Он говорил, что я могу попасть в какую-то неприятную историю, если буду часто приезжать сюда.
— Вот так так! — Кристоф вскочил. — Немедленно! Сей же час ноги этого старикашки!… Черт знает что!…
Разгневанные его уста фигурально и буквально извергали молнии. Это еще больше распалило Кристофа.
— Как это понимать! Я не потерплю грязного интриганства в моем доме! Вероника! Если хочешь знать, он и меня пугал какими-то опасностями! Он либо хитрый интриган…
— Он просто сумасшедший! — сказала Вероника. — Кристоф! Мне надоело разговаривать о нем. Давай оставим эту тему.
— Хорошо, — сказал Кристоф. — Но завтра я всенепременнейше его выгоню! Отправлю к чертовой матери к ковырятелям, хлебателям и прочей сволочи!
Кристоф даже залюбовался повисшим в темноте огромным ярким восклицательным знаком. «Наверное, я действительно сумасшедший! — подумал он. — Этого же не существует в действительности!»
— Кто такие ковырятели, хлебатели и прочая сволочь? — спросила Вероника.
— Была у меня, — отвечал Кристоф, — такая прислуга… Всех к чертовой матери разогнал!…
— Поцелуй теперь ты меня! — сказала Вероника. — А то ты все сердишься и сердишься…
— Хорошо, больше не буду! — сказал Кристоф и с готовностью исполнил желание Вероники.
Раскаленная волна желания обожгла внутренности. Не понимая своих действий, Кристоф стал расстегивать многочисленные застежки Вероникиного платья.
— О Боже! Кристоф! Что ты делаешь?! — воскликнула Вероника. — Прекрати сейчас же!
— Молчи! Молчи, пожалуйста! Не надо слов! — И левой рукой Кристоф зажал графине рот, в то время как правая его рука отправилась в восхитительное путешествие по телу графини, по всем его мягкостям и округлостям.
— Боже! Боже! Боже! — стонала Вероника, когда Кристоф целовал ее нежную обнаженную грудь. — Боже! Остановись, пожалуйста, Кристоф, милый! Со мной никогда еще такого не было!
— Со мной тоже, — соврал Кристоф и продолжил поцелуй.
Кристоф закрыл глаза. Руки его высвобождали тело юной графини из тесного плена одежд, разрывали тончайшее белье, обрывки которого, как осенние листья, неспешно планировали на пол.
— Ох! — воскликнула Вероника и острыми ногтями прочертила на спине Кристофа кровавые борозды.
— Милый! — сказала Вероника, обнимая лежащего на спине Кристофа, глаза которого были закрыты. — Милый! Пойдем, посмотрим хотя бы окончание карнавала, мы и так уже все пропустили!… Нам пора идти. А то наши родители невесть что подумают…
— Уже подумали! — сказал Кристоф. — Ладно, одеваемся.
На лестнице по-прежнему раздавались звуки музыки, однако, к своему облегчению, Кристоф заметил, что он их уже больше не видит.
— Теперь-то с тобой все в порядке? — смеясь, спросила Вероника.
— Кажется, да…
— Чудненький ты мой! — Она не удержалась и поцеловала его в щеку. — Ты был бесподобен!
— Откуда ты научилась таким словам? — поморщился Кристоф.
Вероника снова рассмеялась чудесным звонким смехом.
— Просто я много читала французских книжек про любовь…
— Все равно, не говори больше такими словами. Мне они не нравятся.
— Хорошо, не буду. Ты только не поучай меня больше.
Зала кривых зеркал была переполнена. Обе госпожи баронессы и граф восседали в креслах. Два кресла пустовали. Звучала резкая, отрывистая музыка, которую производили пятеро слуг: конюх терзал бесформенную волынку, подметальщик залихватски чиркал смычком о струны старинной скрипки, кухарка колотила в огромный барабан, задуватель свечей, по ошибке оставшийся в замке и не отправившийся вслед за любителем пива, раздувал свои несусветно большие щеки, дуя в свирель. Пятым в этом оркестре оказался неведомо кем впущенный в стены замка сторож 0,5 шт. Он дудел в безобразно визгливую свистульку, совсем не в ноту и не в такт. При всем при этом он приплясывал, неуклюже перепрыгивая с одной задней лапы на другую, то и дело отрывал свою свистульку от необъятной зубастой пасти, кланялся и восклицал свое обычное: «Гы-ы-ы-ы!»
— А этот прохвост каким образом здесь оказался? — воскликнул Кристоф.
Тут же перед ним возник неожиданно угодливый дворецкий.
— Прошу извинения, господин барон! Это я распорядился на один вечер впустить беднягу в замок. Он промок, продрог, к тому же ему безумно хотелось выступить перед почтенными господами…
— Не слишком ли вы своевольничаете! — вспыхнул Кристоф. — Этой скотине место в зверинце!
— Туда он и будет завтра же отправлен, — сказал дворецкий. — Но сейчас, будьте любезны, не прогоняйте его. Посмотрите хотя бы, как аплодирует ему господин граф.
Действительно, отставной полковник, отставив чашу с хересом, жизнерадостно бил одной ладонью о другую.
— Браво! Браво, тысяча чертей! — проревел он зычным голосом. — Ай да орлы! Аи да молодцы! Таких бы ко мне в кавалерию, в полковой оркестр!… Браво! Верхен, доченька, ты уже здесь? Полюбуйся-ка на этих красавцев!
«Оркестр» почтительно раскланивался.
— Хорошо, — сказал Кристоф. — Пусть остается. Но завтра — немедленнейшим образом — сторожа — в зверинец! Со всеми свистульками!
— Будет исполнено, ваша милость! — сказал дворецкий, удаляясь.
Ровно через мгновение его фигура возникла уже в Центре залы.
— А сейчас, — объявил он, — в заключение нашего танцевального вечера — белый танец! Дамы приглашают кавалеров! Музыку!
«Оркестр» грянул что-то среднее между менуэтом, Мазуркой и галопом — резкое, отрывистое, но вместе с тем вполне мелодичное.
Вероника подошла к Кристофу, скромно поклонилась. Кристоф вскочил с кресла, церемонно раскланялся. Взявшись за руки, они стали плести куртуазную фигуру медленного танца. Госпожа баронесса-старшая пригласила полковника, с радостью откликнувшегося на предложение потанцевать. Клара пригласила дворецкого. («Уж не любовь ли у них?» — промелькнула в голове Кристофа шальная мысль.) Прислуга, разбившись на пары, также танцевала, отбрасывая причудливые отражения на пол, стены и потолок. Объявляльщик «Кушать подано» грациозно выплясывал с тихоней-горничной, то и дело весьма фривольно нашептывая ей на ухо обе известные ему фразы; грузный водовоз галопировал с тощей прачкой; престарелый кастелян, приглашенный своей женой-кастеляншей, сучил тонкими ножками по зеркальному полу, выбиваясь из ритма.
Наконец, музыка кончилась. Лишь один увлекшийся сторож 0,5 шт еще с полминуты что-то насвистывал в свою дуделку. Но замолк и он. В середине залы снова возник дворецкий.
— Почтеннейшие дамы и господа! — объявил он. — На этом музыкальная программа нашего вечера закончена. Но это еще не значит, что подошел к концу наш вечер. Сейчас вас ждет обещанное карнавальное представление. Наши актеры, обрядившись в соответствующие случаю маски, разыграют перед вами аллегорическую комедию «Тезей в лабиринте, или Обманутый хитрец». Прошу любить и жаловать!
Дворецкий удалился. За ним вышел, отложив флейту, задуватель свечей, аккуратно загасил все свечи, кроме нескольких, которые должны были освещать сценическую площадку, и на цыпочках удалился.
Мерцали свечи. Все сидели тихо.
Появился хор, по существу, тот же оркестр: конюх с волынкой, подметальщик со скрипкой, задувалыцик со свирелью, кухарка с барабаном, сторож со свистулькой.
— Комедия! — зычным басом провозгласила кухарка, ударив в барабан. — Из античных времен.
Опять бубухнул барабан.
— О том, как хитрец побирушка взял да попался в ловушку, — тенором пропел конюх.
— Он хотел обмануть провидение, но сам потерпел поражение! — добавил подметальщик.
— Сия пиеса — о наказанье гордеца. Досмотрите, пожалуйста, до конца! — хриплым баритоном исполнил задувалыцик.
— Гы-ы-ы-ы!!! — завершил сторож 0,5 шт.
— Началась сия пиеса во времена царя Герпеса! — возгласил задувальщик. — Жил он сладко, не тужил, царские дела вершил.
На освещенном свечами пространстве совершенно непонятным и неожиданным образом появилось высокое тронное кресло, должно быть, его незаметно внесли во время выступления хора. На троне восседал маленький пухлый человечек, его похожие на сардельки пальцы были украшены кольцами, похожими на золотые, не исключено, что они и были золотыми. Лицо человечка скрывалось под маскою, изображавшею карикатурную, безобразно искаженную физиономию толстяка. Что-то недоброе, даже жутковатое, было в этой маске. Хотя скорей всего причинами такого ощущения могли служить слабое освещение и обилие искривленных зеркал.
— Стукнуло ему сто лет — пора стало на тот свет, — объявил хор.
При этих словах царь, сняв с головы ярко блещущую (может быть, золотую) корону, привстал с трона, галантно поклонился зрителям, надел корону, сел на трон. Неожиданно он повернул голову в направлении выхода из залы так, что стало видно, что маска его искажена специально: выражения лица, написанного на ней, просто не могло существовать в природе. Если рот маски идиотски улыбался, то брови были хмуро сведены вместе, образовывая двойную грозную складку над переносицей.
Там, куда был направлен взгляд маски, из мрака выступала какая-то фигура. Через несколько мгновений очертания ее обрисовались вполне четко. Это была Смерть с косой. Вероника вздрогнула. Кристоф поморщился. Все прочие зрители остались невозмутимы.
Подойдя к царю, Смерть обратилась к нему:
— Здравствуй, царь, или не ждал? Ты, скажи, меня узнал? А пришла к тебе я, чтоб уложить тебя во гроб.
Вступил хор:
— Царь побледнел, с лица опал и мелко-мелко задрожал.
Действительно, толстяк на троне поджал под себя ноги и вполне натурально изобразил мелкую дрожь. Он проговорил, вернее, проблеял:
— Неужели уж пора на земле сдавать дела? Я еще пожить хочу, Смерть, тебе я заплачу!
Смерть отвечала:
— Не торгуйся, как еврей, полезай-ка в гроб скорей.
— Нет! — Царь упал на колени. — Прошу тебя, молю! Все, что хочешь, я даю!
После продлившегося несколько минут препирательства Смерть согласилась дать царю отсрочку на месяц. Но не задаром. В уплату за отдаление своей кончины царь отдал Смерти и ее страшной сестрице Чуме десять провинций своего царства.
Когда Смерть ушла, царь облегченно вздохнул и громко хлопнул в ладоши:
— Эй! Сыночек мой Тезей! Приходи-ка поскорей!
Под маской Смерти Кристоф безошибочно распознал замковую кастеляншу, мысленно отметив про себя ее незаурядное актерское мастерство.
Со словами «Кушать подано!» вбежал долговязый Тезей. «Тьфу! — возмутился Кристоф. — Тоже мне нашли актера на главную роль!…»
— Спеши, сынок, на остров Крит, — обратился к Тезею царь. — Лабиринт на нем стоит.
Со слов царя выходило, что в стенах этого лабиринта спрятан эликсир вечной юности. Незамедлительнейшим образом Тезей должен был выкрасть его оттуда и доставить отцу. И послушный сын Тезей отправился выполнять поручение отца.
Оркестр грянул что-то жизнерадостное.
— Прибыл наш Тезей на Крит, видит — лабиринт стоит, — объявил хор, отыграв музыку.
Четверо слуг внесли и установили большую ширму на высоких металлических опорах, между которыми была протянута ткань с рисунком, изображающим каменную стену.
У самых ворот лабиринта Тезей встретил миловидную девушку в гладкой улыбающейся маске. Это была Ариадна, дочь местного царя. Ей понравился учтивый и немногословный Тезей, и она подарила ему клубок ниток, взяла конец нити в руку и любезно согласилась подождать Тезея у выхода. На всякий случай она предупредила кипящего решимостью Тезея:
— Минотавр там живет, он ужаснейший урод.
— Кушать подано! — флегматично ответил Тезей и бесстрашно пустился в путь по лабиринту.
Кристоф заскучал. Он знал этот сюжет. Сейчас «Кушать подано» убьет Минотавра, возьмет эликсир, и отец его обретет вечную молодость. Хотя, задумался Кристоф, в мифе все было, кажется, немножко иначе. По крайней мере ни о какой вечной молодости речи там не заходило. Сейчас Кристоф гадал только о том, кто же исполняет роль Ариадны. Наверняка какая-нибудь горничная. Царем же несомненно был псарь (он же душитель псов и котов).
Объявлялыцик очень убедительно тем временем изображал лабиринтные скитания. Он бегал перед и за ширмой, подныривал под ткань, картинно метался на ее фоне. Во время очередных его метаний ткань с другой стороны зашевелилась, заколыхалась, а затем из-под нее вынырнул рыжешерстный сторож 0,5 шт., незаметно исчезнувший из оркестра-хора, в большой бычьей маске на голове. Некоторое время они тяжело дышали и молча друг на друга смотрели.
— Барин проснулись! — цедил объявлялыцик.
— Гы-ы-ы-ы!!! — ревел под маской 0,5 шт.
Затем началась схватка. К чести обоих следовало отметить, что дрались они не то чтобы неплохо, но даже красиво, почти всерьез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— О Боже! — воскликнула Вероника. Кристоф почувствовал и увидел, как его обволокла, заботливо и нежно, мягкая прозрачная пелена. — О Боже! Какой ты странный! Пойдем, я провожу тебя в спальню…
— Пойдем! — сказал Кристоф, перешагивая через груды омертвевших слов около его ног. Вероника взяла его под руку. «Черт побери! Приятно все-таки иногда почувствовать себя смертельно больным!»
Когда они спустились этажом ниже, слышны стали звуки музыки, доносящиеся снизу.
— Карнавал уже начался! — вздохнула Вероника.
Чем ниже они спускались, тем громче становилась музыка. Наконец она стала громкой настолько, что Кристоф смог увидеть звуки. Они имели формы обычных музыкальных нот и, как рой насекомых, клубились в воздухе. Каким-то образом почувствовав человеческое присутствие, звуки устремились прямиком к Кристофу с Вероникой. Закругленные их окончания вздрагивали, как тельца насекомых. Жужжа, кружились они около голов и после секундного промедления, еще раз тряхнув своими «тельцами», вонзились заостренными хвостиками в уши.
— Аи! — закричал Кристоф, почувствовав резкую боль. Он закрыл уши ладонями. Звуки бились в его руки, нещадно кололи их своими жалами. Однако жжение в перепонках не проходило, ибо несколько звуков таки сумели протиснуться под закрывающие ушные раковины ладони. — Аи! Вероника! Быстрей! Зажми уши! Зажми!
Звуки, он это видел, хищным потоком влетали в уши молодой графини, вгрызались в барабанные перепонки и вылетали раздувшиеся, как комары, после того как напьются крови.
— Да закрой же ты уши!!!
— Господи! Кристоф! Ты совсем сумасшедший! Где тут твоя спальня?
— Там! — указал Кристоф в глубь широкого коридора, весьма скудно освещенного.
Кристоф шел по нему все так же, зажав уши ладонями. Подойдя к двери в опочивальню, он пнул ее ногой. Дверь распахнулась скрипя. Кристоф увидел, как из несмазанных ее петель выползают звуки — ленивые, жирные, напоминающие хорошо откормленных сверчков.
— Все! Ложись на кровать, накройся одеялом и спи! — сказала Вероника. — А я пойду смотреть карнавал.
— Постой! — сказал Кристоф, отнимая руки от ушей, ибо звуки музыки сюда почти не доносились, лишь несколько незначительных ноток кружились в сумеречном воздухе. — Постой! А как же я?
Огромный вопросительный знак повис у Вероники на шее.
— А ты спи! — отвечала Вероника. — Не хочу с тобой общаться. Ты сегодня сумасшедший и противный.
— Ты знаешь меня всего один день! Откуда ты взяла, что я именно сегодня — сумасшедший и противный. Может, я всегда такой?
— Тогда я жестоко в тебе ошиблась и нам не нужно больше встречаться!
Слова эти тяжелыми кирпичами рушились Кристофу на грудь.
— Спасибо за угощение, господин барон! — Она сделала реверанс. — И за компанию тоже спасибо, и за такого же чокнутого, как вы, маэстро — также низкий
поклон. И еще, господин барон, не вздумайте приходить на карнавал и пугать публику своим видом. Прощайте!
— Постой! — воскликнул Кристоф. — Неужели ты всерьез веришь, что я действительно сумасшедший?
Вопросительный знак, как крюк, вонзился в платье графини. Она остановилась, обернулась.
— Нет, — сказала она. Что-то похожее на слезу блестело в ее глазах. — Но ты так странно ведешь себя…
— Извини меня… Поверишь ли, это действительно виновата жидкость из флакончика маэстро. Со мной творится что-то странное. Не бросай меня, пожалуйста! А я постараюсь больше не чудить…
— Ты вел себя так странно. — Слова Вероники снова приобрели вид легких белых облачков, до этого они были темные и напоминали скорее предгрозовые тучи. Кристоф определил, что она больше не гневается. — Я не могла понять: разыгрываешь ли ты меня, издеваешься ли надо мной или ты в самом деле сумасшедший.
— Я не разыгрывал тебя и не издевался. Это надо мной кто-то поиздевался, подсунув под самый нос эту гадкую жидкость. И я, кажется, знаю кто…
— Кристоф, милый! Зачем ты держишь около себя этого гадкого старика? Знаешь, что он мне наговорил?
— Не-а… Поцелуй меня.
Горячий, жадный поцелуй обжег Кристофа.
— Он сказал, что я не должна с тобою встречаться!
— Это почему же? — возмутился Кристоф.
— Не знаю… Он говорил, что я могу попасть в какую-то неприятную историю, если буду часто приезжать сюда.
— Вот так так! — Кристоф вскочил. — Немедленно! Сей же час ноги этого старикашки!… Черт знает что!…
Разгневанные его уста фигурально и буквально извергали молнии. Это еще больше распалило Кристофа.
— Как это понимать! Я не потерплю грязного интриганства в моем доме! Вероника! Если хочешь знать, он и меня пугал какими-то опасностями! Он либо хитрый интриган…
— Он просто сумасшедший! — сказала Вероника. — Кристоф! Мне надоело разговаривать о нем. Давай оставим эту тему.
— Хорошо, — сказал Кристоф. — Но завтра я всенепременнейше его выгоню! Отправлю к чертовой матери к ковырятелям, хлебателям и прочей сволочи!
Кристоф даже залюбовался повисшим в темноте огромным ярким восклицательным знаком. «Наверное, я действительно сумасшедший! — подумал он. — Этого же не существует в действительности!»
— Кто такие ковырятели, хлебатели и прочая сволочь? — спросила Вероника.
— Была у меня, — отвечал Кристоф, — такая прислуга… Всех к чертовой матери разогнал!…
— Поцелуй теперь ты меня! — сказала Вероника. — А то ты все сердишься и сердишься…
— Хорошо, больше не буду! — сказал Кристоф и с готовностью исполнил желание Вероники.
Раскаленная волна желания обожгла внутренности. Не понимая своих действий, Кристоф стал расстегивать многочисленные застежки Вероникиного платья.
— О Боже! Кристоф! Что ты делаешь?! — воскликнула Вероника. — Прекрати сейчас же!
— Молчи! Молчи, пожалуйста! Не надо слов! — И левой рукой Кристоф зажал графине рот, в то время как правая его рука отправилась в восхитительное путешествие по телу графини, по всем его мягкостям и округлостям.
— Боже! Боже! Боже! — стонала Вероника, когда Кристоф целовал ее нежную обнаженную грудь. — Боже! Остановись, пожалуйста, Кристоф, милый! Со мной никогда еще такого не было!
— Со мной тоже, — соврал Кристоф и продолжил поцелуй.
Кристоф закрыл глаза. Руки его высвобождали тело юной графини из тесного плена одежд, разрывали тончайшее белье, обрывки которого, как осенние листья, неспешно планировали на пол.
— Ох! — воскликнула Вероника и острыми ногтями прочертила на спине Кристофа кровавые борозды.
— Милый! — сказала Вероника, обнимая лежащего на спине Кристофа, глаза которого были закрыты. — Милый! Пойдем, посмотрим хотя бы окончание карнавала, мы и так уже все пропустили!… Нам пора идти. А то наши родители невесть что подумают…
— Уже подумали! — сказал Кристоф. — Ладно, одеваемся.
На лестнице по-прежнему раздавались звуки музыки, однако, к своему облегчению, Кристоф заметил, что он их уже больше не видит.
— Теперь-то с тобой все в порядке? — смеясь, спросила Вероника.
— Кажется, да…
— Чудненький ты мой! — Она не удержалась и поцеловала его в щеку. — Ты был бесподобен!
— Откуда ты научилась таким словам? — поморщился Кристоф.
Вероника снова рассмеялась чудесным звонким смехом.
— Просто я много читала французских книжек про любовь…
— Все равно, не говори больше такими словами. Мне они не нравятся.
— Хорошо, не буду. Ты только не поучай меня больше.
Зала кривых зеркал была переполнена. Обе госпожи баронессы и граф восседали в креслах. Два кресла пустовали. Звучала резкая, отрывистая музыка, которую производили пятеро слуг: конюх терзал бесформенную волынку, подметальщик залихватски чиркал смычком о струны старинной скрипки, кухарка колотила в огромный барабан, задуватель свечей, по ошибке оставшийся в замке и не отправившийся вслед за любителем пива, раздувал свои несусветно большие щеки, дуя в свирель. Пятым в этом оркестре оказался неведомо кем впущенный в стены замка сторож 0,5 шт. Он дудел в безобразно визгливую свистульку, совсем не в ноту и не в такт. При всем при этом он приплясывал, неуклюже перепрыгивая с одной задней лапы на другую, то и дело отрывал свою свистульку от необъятной зубастой пасти, кланялся и восклицал свое обычное: «Гы-ы-ы-ы!»
— А этот прохвост каким образом здесь оказался? — воскликнул Кристоф.
Тут же перед ним возник неожиданно угодливый дворецкий.
— Прошу извинения, господин барон! Это я распорядился на один вечер впустить беднягу в замок. Он промок, продрог, к тому же ему безумно хотелось выступить перед почтенными господами…
— Не слишком ли вы своевольничаете! — вспыхнул Кристоф. — Этой скотине место в зверинце!
— Туда он и будет завтра же отправлен, — сказал дворецкий. — Но сейчас, будьте любезны, не прогоняйте его. Посмотрите хотя бы, как аплодирует ему господин граф.
Действительно, отставной полковник, отставив чашу с хересом, жизнерадостно бил одной ладонью о другую.
— Браво! Браво, тысяча чертей! — проревел он зычным голосом. — Ай да орлы! Аи да молодцы! Таких бы ко мне в кавалерию, в полковой оркестр!… Браво! Верхен, доченька, ты уже здесь? Полюбуйся-ка на этих красавцев!
«Оркестр» почтительно раскланивался.
— Хорошо, — сказал Кристоф. — Пусть остается. Но завтра — немедленнейшим образом — сторожа — в зверинец! Со всеми свистульками!
— Будет исполнено, ваша милость! — сказал дворецкий, удаляясь.
Ровно через мгновение его фигура возникла уже в Центре залы.
— А сейчас, — объявил он, — в заключение нашего танцевального вечера — белый танец! Дамы приглашают кавалеров! Музыку!
«Оркестр» грянул что-то среднее между менуэтом, Мазуркой и галопом — резкое, отрывистое, но вместе с тем вполне мелодичное.
Вероника подошла к Кристофу, скромно поклонилась. Кристоф вскочил с кресла, церемонно раскланялся. Взявшись за руки, они стали плести куртуазную фигуру медленного танца. Госпожа баронесса-старшая пригласила полковника, с радостью откликнувшегося на предложение потанцевать. Клара пригласила дворецкого. («Уж не любовь ли у них?» — промелькнула в голове Кристофа шальная мысль.) Прислуга, разбившись на пары, также танцевала, отбрасывая причудливые отражения на пол, стены и потолок. Объявляльщик «Кушать подано» грациозно выплясывал с тихоней-горничной, то и дело весьма фривольно нашептывая ей на ухо обе известные ему фразы; грузный водовоз галопировал с тощей прачкой; престарелый кастелян, приглашенный своей женой-кастеляншей, сучил тонкими ножками по зеркальному полу, выбиваясь из ритма.
Наконец, музыка кончилась. Лишь один увлекшийся сторож 0,5 шт еще с полминуты что-то насвистывал в свою дуделку. Но замолк и он. В середине залы снова возник дворецкий.
— Почтеннейшие дамы и господа! — объявил он. — На этом музыкальная программа нашего вечера закончена. Но это еще не значит, что подошел к концу наш вечер. Сейчас вас ждет обещанное карнавальное представление. Наши актеры, обрядившись в соответствующие случаю маски, разыграют перед вами аллегорическую комедию «Тезей в лабиринте, или Обманутый хитрец». Прошу любить и жаловать!
Дворецкий удалился. За ним вышел, отложив флейту, задуватель свечей, аккуратно загасил все свечи, кроме нескольких, которые должны были освещать сценическую площадку, и на цыпочках удалился.
Мерцали свечи. Все сидели тихо.
Появился хор, по существу, тот же оркестр: конюх с волынкой, подметальщик со скрипкой, задувалыцик со свирелью, кухарка с барабаном, сторож со свистулькой.
— Комедия! — зычным басом провозгласила кухарка, ударив в барабан. — Из античных времен.
Опять бубухнул барабан.
— О том, как хитрец побирушка взял да попался в ловушку, — тенором пропел конюх.
— Он хотел обмануть провидение, но сам потерпел поражение! — добавил подметальщик.
— Сия пиеса — о наказанье гордеца. Досмотрите, пожалуйста, до конца! — хриплым баритоном исполнил задувалыцик.
— Гы-ы-ы-ы!!! — завершил сторож 0,5 шт.
— Началась сия пиеса во времена царя Герпеса! — возгласил задувальщик. — Жил он сладко, не тужил, царские дела вершил.
На освещенном свечами пространстве совершенно непонятным и неожиданным образом появилось высокое тронное кресло, должно быть, его незаметно внесли во время выступления хора. На троне восседал маленький пухлый человечек, его похожие на сардельки пальцы были украшены кольцами, похожими на золотые, не исключено, что они и были золотыми. Лицо человечка скрывалось под маскою, изображавшею карикатурную, безобразно искаженную физиономию толстяка. Что-то недоброе, даже жутковатое, было в этой маске. Хотя скорей всего причинами такого ощущения могли служить слабое освещение и обилие искривленных зеркал.
— Стукнуло ему сто лет — пора стало на тот свет, — объявил хор.
При этих словах царь, сняв с головы ярко блещущую (может быть, золотую) корону, привстал с трона, галантно поклонился зрителям, надел корону, сел на трон. Неожиданно он повернул голову в направлении выхода из залы так, что стало видно, что маска его искажена специально: выражения лица, написанного на ней, просто не могло существовать в природе. Если рот маски идиотски улыбался, то брови были хмуро сведены вместе, образовывая двойную грозную складку над переносицей.
Там, куда был направлен взгляд маски, из мрака выступала какая-то фигура. Через несколько мгновений очертания ее обрисовались вполне четко. Это была Смерть с косой. Вероника вздрогнула. Кристоф поморщился. Все прочие зрители остались невозмутимы.
Подойдя к царю, Смерть обратилась к нему:
— Здравствуй, царь, или не ждал? Ты, скажи, меня узнал? А пришла к тебе я, чтоб уложить тебя во гроб.
Вступил хор:
— Царь побледнел, с лица опал и мелко-мелко задрожал.
Действительно, толстяк на троне поджал под себя ноги и вполне натурально изобразил мелкую дрожь. Он проговорил, вернее, проблеял:
— Неужели уж пора на земле сдавать дела? Я еще пожить хочу, Смерть, тебе я заплачу!
Смерть отвечала:
— Не торгуйся, как еврей, полезай-ка в гроб скорей.
— Нет! — Царь упал на колени. — Прошу тебя, молю! Все, что хочешь, я даю!
После продлившегося несколько минут препирательства Смерть согласилась дать царю отсрочку на месяц. Но не задаром. В уплату за отдаление своей кончины царь отдал Смерти и ее страшной сестрице Чуме десять провинций своего царства.
Когда Смерть ушла, царь облегченно вздохнул и громко хлопнул в ладоши:
— Эй! Сыночек мой Тезей! Приходи-ка поскорей!
Под маской Смерти Кристоф безошибочно распознал замковую кастеляншу, мысленно отметив про себя ее незаурядное актерское мастерство.
Со словами «Кушать подано!» вбежал долговязый Тезей. «Тьфу! — возмутился Кристоф. — Тоже мне нашли актера на главную роль!…»
— Спеши, сынок, на остров Крит, — обратился к Тезею царь. — Лабиринт на нем стоит.
Со слов царя выходило, что в стенах этого лабиринта спрятан эликсир вечной юности. Незамедлительнейшим образом Тезей должен был выкрасть его оттуда и доставить отцу. И послушный сын Тезей отправился выполнять поручение отца.
Оркестр грянул что-то жизнерадостное.
— Прибыл наш Тезей на Крит, видит — лабиринт стоит, — объявил хор, отыграв музыку.
Четверо слуг внесли и установили большую ширму на высоких металлических опорах, между которыми была протянута ткань с рисунком, изображающим каменную стену.
У самых ворот лабиринта Тезей встретил миловидную девушку в гладкой улыбающейся маске. Это была Ариадна, дочь местного царя. Ей понравился учтивый и немногословный Тезей, и она подарила ему клубок ниток, взяла конец нити в руку и любезно согласилась подождать Тезея у выхода. На всякий случай она предупредила кипящего решимостью Тезея:
— Минотавр там живет, он ужаснейший урод.
— Кушать подано! — флегматично ответил Тезей и бесстрашно пустился в путь по лабиринту.
Кристоф заскучал. Он знал этот сюжет. Сейчас «Кушать подано» убьет Минотавра, возьмет эликсир, и отец его обретет вечную молодость. Хотя, задумался Кристоф, в мифе все было, кажется, немножко иначе. По крайней мере ни о какой вечной молодости речи там не заходило. Сейчас Кристоф гадал только о том, кто же исполняет роль Ариадны. Наверняка какая-нибудь горничная. Царем же несомненно был псарь (он же душитель псов и котов).
Объявлялыцик очень убедительно тем временем изображал лабиринтные скитания. Он бегал перед и за ширмой, подныривал под ткань, картинно метался на ее фоне. Во время очередных его метаний ткань с другой стороны зашевелилась, заколыхалась, а затем из-под нее вынырнул рыжешерстный сторож 0,5 шт., незаметно исчезнувший из оркестра-хора, в большой бычьей маске на голове. Некоторое время они тяжело дышали и молча друг на друга смотрели.
— Барин проснулись! — цедил объявлялыцик.
— Гы-ы-ы-ы!!! — ревел под маской 0,5 шт.
Затем началась схватка. К чести обоих следовало отметить, что дрались они не то чтобы неплохо, но даже красиво, почти всерьез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27