широкий выбор суицидальных методик от классической цикуты и публичного вскрытия вен до более экзотических программ – «Прыжок с Останкинской башни», «Смерть от оргазма», «Участь Элвиса» и другие.
Чуть в стороне от алого гриба – бледно-розовая пирамида недавно отстроенного Сексодрома в Нагатинской пойме: здесь найдешь все, чего требует изнеженная плоть: пышные бульвары с высокооплачиваемыми жрицами свободной любви, уютные стрип-бары и салоны для самоуслаждения и, конечно же, тематические парки для заказных оргий с декорациями Древнего Рима и Вавилона, Содома и Гоморры, Парижа времен Людовика XV и ельцинского Петербурга… На площади Свободы – величественный храм Афродиты Пандемос, а чуть к западу светлеют чистенькие белоснежные корпуса Центрального Абортария: день и ночь здесь трудятся сотни медиков, ежедневно уничтожая от трех до шести тысяч вредных болезнетворных человеческих зародышей, нарушающих права женщин на свободную счастливую жизнь, а также оказывая гражданам бесплатную помощь по стерилизации и физическому наращиванию органов.
А вот и знаменитый Дворец Ужаса, утопающий в искусственной зелени Нескучного сада – вот уж где действительно нескучно: десятки талантливых актеров, загримированных под маньяков и мумий, таятся в черных зарослях, среди разрытых могил и развалин. Мумифицированные кошки и жестокие клоуны, безумные хирурги и гадкие полуметровые личинки – любитель острых ощущений найдет здесь развлечение по вкусу. Можно остановиться в отеле «Калифорния», чтобы обнаружить в постели змеиное гнездо, а в тарелке – чей-то оторванный палец; можно наняться на работу к графу Дракуле и попробовать вкус настоящей крови, а сколько милых забав таят тенистые беседки и хрустальные павильоны, пыточные камеры и заброшенные котельные, полуразрушенные склепы и мавзолеи!
По левую руку сияет и светится чудесный, похожий на остекленевшую вспышку салюта, шоппинг-центр на Дорогомиловской, построенный еще при консуле Лютере Пробе и так полюбившийся москвичкам. Двадцать этажей под землей и четырнадцать прозрачных башен, взлетевших в небо как иглы гигантского кристалла – настоящий рай для тех, кто охвачен покупательской лихорадкой, страстью выбирать, примеривать и приобретать. Многие проводят в шоппинг-центре им. Лютера Проба половину жизни, благо в любое время для покупателей доступны гостиничные номера на любой вкус; согласно статистике, более 8,5 процента москвичей постоянно живут в торговых комплексах: спят, обедают, знакомятся, проводят досуг и – даже умирают среди витрин, манекенов и демонстрационных стендов.
Сразу за шоппинг-центром – Галерея модных искусств имени Марата Хельмана с ее уникальной коллекцией человеческих экскрементов, далее, на другом берегу Центрального арыка – миниатюрная (всего 20 метров в высоту), но такая изящная и исполненная глубокого смысла статуя Фаллоса Арбатского в обрамлении анимированных бюстов (и торсов) великих поэтов человечества, в разное время воспевавших идею Плодородия и Свободно Ориентированной Любви.
Еще дальше сквозь таинственную синеву непременного московского смога уже можно разглядеть симпатичный «Пузырь», как его называют горожане, – древнее здание МИДа, одну из трех сталинских высоток, сохранившихся до наших дней. Это небольшое здание сильно пострадало от землетрясений и в 30-х годах было перестроено, а еще двадцать лет спустя – увенчано огромным шаром из монолитного металлопластика, в котором на пятидесяти этажах в современных офисах с прозрачными стенами, полами и потолками разместились сотни частных фирм, контор и общественных организаций.
Красноватый холм вон там – это мемориал на Поклонной горе: этот оригинальный по творческому замыслу и исполнению мраморный памятник в виде огромного перезревшего фурункула посвящен светлой памяти всех борцов за права человека, в разное время населявших Землю. Совсем вдали – как призрак, утопающий по пояс в синем мареве отработанных газов, сгущающихся над Садовым Кольцом, подобно северному сиянию мерцает небоскреб Евразийской штаб-квартиры Голоса Глобальной Справедливости, подмявший под свое массивное основание добрую треть старого города от проспекта Анны Карениной и улицы Л. Т. Стого до Буль-кольца с его незабываемыми кислотными фонтанами и веселым студенческим кварталом «Каннабис» в районе бывшего факультета журналистики.
Рикша пролетел по мосту слишком быстро. Мост закончился, скучные жилые небоскребы на Спортивной вытянулись в шеренгу, заслоняя великолепный вид: со стен домов и с панелей шумореза в лицо квестору замелькала однообразная серо-голубая реклама: мускулистый древнегреческий воин в камуфлированном Мужском корсете «Гераклипс». Квестор уныло моргнул, отклеил щеку от пластикового окошка, нехотя покосился на пирамиду с видеокнигами в углу кабинки. Книги были грязноватые, захватанные пальцами тысяч пассажиров – однако Литот чувствовал, что ему надо хоть ненадолго отвлечься от навязчивых мыслей о проклятой башне в Тупике Гуманизма, об убитой старухе с девичьим лицом, о таинственных сбоях в системе идентификации…
Литот наугад достал крупную и тяжелую книгу в строгом розовом переплете с золотым тиснением. «Только не детектив, ну пожалуйста», – успел просительно загадать сыщик. Это оказался один из последних томов «Релятивной истории человечества» Айзека Моратория Кегля, известного последователя классической хоменковской школы. Литот разогнул пыльный том, весивший добрых полкило, и уставился в оживший экран, где уже высветилось название книгофильма:
«Ассоциация имени Хоменко и Фонд классических исследований бытия
представляют: Том четвертый: «Кто похитил историю?»
Квестор не любил экранизированные книги, поэтому он привычно переключился в текстовый формат. Лениво скользя глазами по буквам, впустил в сознание половину абзаца:
«…следует привести несколько неопровержимых доказательств того, что Москва издревле была сугубо мусульманским городом. Учитывая, что Косово – это всего лишь сокращенный вариант названия старинной московской улицы Рокоссовского, можно предположить, что мощнейшая албанская диаспора не только существовала в российской столице в 2000—2001 годах, но и с оружием в руках сражалась за национальную автономию. В сущности, мифический город Приштина, о котором встречаем множество упоминаний в американских летописных источниках конца двадцатого столетия, есть не что иное, как улица Пришвина в Москве, где происходили погромы албанского населения».
Занятно, подумал квестор и, нажимая кнопочку, пролистал еще несколько страниц.
«Шредер и Ширак есть, безусловно, одно и то же имя известного европейского деятеля, произносимое по-разному у германцев и галлов. В России этого легендарного политика называли Шойгу, в Корее – До-Ширак, в Италии в его честь был даже назван целый город – Ширакузы. Устаревший русский глагол „ширнуться“ и производное от него существительное „ширево“ также намекают на особую роль Шредера-Ширака в прокладывании основных магистралей наркотрафика из Афганистана в Западную Европу. В то же время, совершенно очевидно, что мифический президент Ельцин – не кто иной, как Оскар Фельцман, выдающийся деятель русской культуры, который был избран главой государства на выборах 1996 года и проработал весь первый срок в маске Бориса Эль Цина».
Квестору надоело вглядываться в пыльный экран учебника, он захлопнул его и поставил на место. Старуха с румяным лицом, рослая ведьма с синими глазами, прикидывающаяся немощной пенсионеркой – вот что волновало Порфирия все более. Ведь он собственноручно засадил ей капсулу между лопаток! Куда она подевалась из оцепленного здания? Почему штурмовики не нашли в ее странной квартирке ни тела самой хозяйки, ни беспризорного ребенка, который должен был валяться там, обкуренный ароматами «Майской ночи»?
Бабка очень похожа на главное действующее лицо в преступной схеме. Она удерживала девочку в качестве заложницы, она хранила в резном сундучке что-то таинственное и неприкосновенное, у нее в квартире был слезоточивый газ… Стоп! Квестор вздрогнул. Как он мог забыть главное: удар, нанесенный ему в голову уже на пороге старухиной квартиры! Сначала – на входе. И потом такой же удар – на выходе, в те первые мгновения штурма, когда он судорожно убегал, спасаясь от разрыва шариковой бомбы! Старуха оставалась лежать в большой комнате, в «служебном помещении». Тогда… кто ударил его в темноте?
Значит, был еще кто-то в квартире номер 100. Кто-то, кого не видел ни квестор, ни штурмовики, ни камеры слежения…
– Бяка эльф кусь-кусь-кусь… – отдаленным эхом прозвенело у сыщика в голове. Он забылся, склонив голову на подушки. Розовая книга выскользнула из замшевых пальцев.
Квестор Порфирий Литот проспал всего минут сорок – и пробудился от милого, такого знакомого попискивания цифрового запястья. Он раскрыл глаза – сразу понял, что устройство ожило: в темной кабинке стало светлее от потеплевшего оранжевого экранчика.
«Радуйтесь, великолепный квестор, – подмигивало с экранчика дежурное приветствие. – Сегодня вторник, 23:58, температура воздуха – 27°С, влажность 93%. Ваш пульс несколько повышен, давление в норме. Удачного рабочего вечера».
В кармане добродушно гудел проснувшийся «сундук» – видимо, злая магия, сбивавшая с толку идентифицирующие устройства, ослабевала по мере удаления квестора от проклятого здания. Порфирий почувствовал счастье: чары отступали, за окном замелькали знакомые музыкальные фонтанчики и аккуратно подстриженные пальмочки старинного московского района Алтуфьево-Цекалово. Рикша затормозил на люцифоре, дожидаясь фиолетового сигнала: с ближайшего рекламного панно на Литота уставилась поджарая девица с мускулами под обтягивающей майкой: «Будь мужчиной! Будь сильным! Запишись в секцию „Вашингтонский стрелок“ уже сегодня!» Рекламная барышня хотела сказать еще что-то – но панно вдруг померкло. На черном экране высветились цифры точного времени: 23:59:59.
«Ах, ну конечно, – опомнился квестор, – новый день начинается».
Секунда – и панно засветилось каким-то новым светом: мягкое серебро волнами залило поверхность, полетели узкие золотистые облака – и взмыл в высоту крылатый сандаль Меркурия, горделивый международный символ свободного бизнеса, ловкости и предприимчивости. Вторник сменился средой, марсодей уступил место меркуцию – и весь город автоматически преображался.
Воинственные, напористые рекламные имиджи сменились более прагматическими, игровыми и по-доброму провокационными. «Мужественная» красновато-пурпурная иллюминация зданий отключилась. Вместо нее мгновенно заискрились, пульсируя в деловом ритме, миллионы мельчайших искорок, крошечных лампочек, проблесковых маячков: Гермес-Меркурий, неподражаемый кумир авантюристов, мошенников и сребролюбцев вступал в свои права над городом.
Секунда – и налоги, взимаемые с игорных домов, стали равны нулю. Секунда – и регистрация нового предприятия занимает в десять раз меньше времени. Меркуций наступил – и, согласно Конституции, никто не вправе досматривать грузовые фуры, устраивать проверки систем пожаротушения и санитарно-гигиенических условий производства. Закрывается таможня, отменяется судопроизводство по гражданским и налоговым искам, зато с утроенной энергией начинают бегать биржевые дилеры и продавцы в шоппинг-центрах: среда – лучший день покупок.
Так он начинается, еженедельный праздник свободной конкуренции – уже гудят, разогреваясь перед началом деловой страды, тысячи кофейных машин в офисах и конторах, уже защелкали золотистые замочки кейсов, миллионы галстучных узелков энергично затягиваются под жестко выбритые подбородки, красятся ногти в цвет мерцающей ртути, грузятся биржевые сводки на плоских экранах, и первыми ласточками разлетаются по коридорам курьеры, секретарши, перепуганные бухгалтеры, радостные япи, потирающие потные ладошки перед клёвой сделочкой…
С обновленного рекламного панно в глаза квестору вместо мускулистой девицы уже смотрела симпатичная девочка-подросток, затянутая по горло в тончайшую серебристую чешую: «Учись развлекаться. Сходи в казино!» – соблазнительно мерцало на экране; до слуха донесся синтезированный звон монет. Моторикша рванул на фиолетовый, Порфирий Литот откинулся на спинку и подумал: молодец, какой все-таки молодец этот Черный Эрго. Ведь он успел провести штурм до полуночи – а теперь все, никаких силовых акций до вторника! В среду – день бизнеса и законной конкуренции, в четверг – сплошные юпитерианские пиршества и попойки, в пятницу – милые венерические оргии, в субботу – все отмокают, медитируют… В воскресенье – то бишь в солодей – сплошные религиозные шоу, в понедельник – время, специально отведенное для митингов протеста, критических выступлений в адрес власти. Только один день – вторник – выделен по Конституции для того, чтобы Претория и все ее многочисленные спецслужбы проводили свои активные мероприятия. А что делать? Такова современная гуманистическая демократия с ее балансом прав и интересов самых различных категорий граждан. И то хорошо, что хоть из уважения к Марсу и Минерве оставили день для силовых акций. Вот и получается: шесть дней думаешь, разгадываешь, планируешь и терпеливо ждешь вторника – а во вторник: «сундук» в когти – и вперед реализовывать задуманное…
Вот и милый, милый дом. Тихий дворик в колодце четырех сорокаэтажных десятиподъездных зданий, такой знакомый с детства. Здесь совсем карапузиками, под присмотром робонянечек копошились в базальтовой песочнице, строили вавилонские башенки и зиккуратики для пупсиков. Потом играли в Дядюшку Скруджа и его племянников, чуть постарше – в трансформеров-убийц, еще постарше – разбивались на северян и южан, причем все хотели быть Линкольном, а генералом Ли никто быть не хотел, и квестору приходилось брать на себя эту гадкую роль.
Вот здесь, среди старых пальм – ах нет, пальмы появились позже, тогда еще росли тополя – бегали с игрушечными лазерными мечами, устраивали засады, играя в маньяков-убийц… Славная, счастливая пора. Квестор вылез из кабинки, привычным взмахом руки рассчитался с моторикшей и не спеша пошел по двору, волоча ногу, глядя на любимые старенькие фонтаны, на такую привычную, уже лет двадцать мигающую над подъездом рекламу Химкинского абортария, на симпатичное кладбище домашних животных с его золочеными склепами, кошачьими пирамидками и жертвенником Диане.
Нежный голосок окликнул квестора из беседки, увитой искусственным плющом – это маленькая соседка квестора, шестилетняя рыжекурая Эммочка, заметила дяденьку Порфа и улыбается, машет ручкой с зажатым в пальчиках детским шприцем. Все как всегда: Эммочка колется и кайфует в беседке, чуть вдали компания подростков играет в камеру пыток, потроша резинового полицейского: оживленно гомонят и весело улыбаются, наматывая игрушечные кишки на лезвия пластмассовых ножей. Квестор тоже любил эту игру, забавное занятие – только в пору их юности полицейских не было, продавались разные инопланетяне и сказочные уродцы.
Старый механический швейцар с шутовским именем Иван, ржавый и скрюченный, распахнул стальную дверь.
– Иван, у тебя есть бутылочка? – спросил квестор, чуть краснея. Он всякий раз смущался того, что покупает спиртное у швейцара. Но что поделать, если Домовой компьютер Порфирия наотрез отказывается закупать алкогольные напитки. Да еще ссылается при этом на дурные результаты тех анализов, которые якобы регулярно получает у Порфирия его собственный унитаз!
– Конешна ешть, барин! Как не быть, – проскрежетал избитый коррозией робот. Полез в тумбочку мини-бара, вынул крошечную фляжку с кофейным ликером «Сомнамбула».
– Одна бутылошка штоит дешять единиц добра. Школько будете брать, Порфирий Петрович?
– Две давай, – быстро сказал квестор. Сунул под рваное пончо, прощально взмахнул рукой.
– Не ушпел я, – вздохнул Иван.. – Шканер плохо шчитывает. Еще ражочек пожалуйте.
Порфирий поднял руку и пару раз провел влево-вправо перед самым носом у робота.
– Ага, вот теперь хорош, – кивнул Иван. – Двадшать пунктов доброты шнято с вашего шчета, барин. На шчету ошталось двадцать две тышячи тришта вошемь единиц добра. Вшего доброго, барин!
– И тебе, старый, – улыбнулся Порфирий. «Верный друг Ивашка! – подумалось ему. – Что бы я делал без твоего мини-бара?»
В чистеньком лифте привычно, приятно пахнет сигаретами, анашой, чьим-то недорогим ментопарфюмом и лаком для собачьей шерсти. Пятый этаж, левая дверь из матового бронированного стекла радостно отползает в ответ на взмах хозяйской руки, обувная электрощетка выбегает с восторженным писком, как крошечная собачка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Чуть в стороне от алого гриба – бледно-розовая пирамида недавно отстроенного Сексодрома в Нагатинской пойме: здесь найдешь все, чего требует изнеженная плоть: пышные бульвары с высокооплачиваемыми жрицами свободной любви, уютные стрип-бары и салоны для самоуслаждения и, конечно же, тематические парки для заказных оргий с декорациями Древнего Рима и Вавилона, Содома и Гоморры, Парижа времен Людовика XV и ельцинского Петербурга… На площади Свободы – величественный храм Афродиты Пандемос, а чуть к западу светлеют чистенькие белоснежные корпуса Центрального Абортария: день и ночь здесь трудятся сотни медиков, ежедневно уничтожая от трех до шести тысяч вредных болезнетворных человеческих зародышей, нарушающих права женщин на свободную счастливую жизнь, а также оказывая гражданам бесплатную помощь по стерилизации и физическому наращиванию органов.
А вот и знаменитый Дворец Ужаса, утопающий в искусственной зелени Нескучного сада – вот уж где действительно нескучно: десятки талантливых актеров, загримированных под маньяков и мумий, таятся в черных зарослях, среди разрытых могил и развалин. Мумифицированные кошки и жестокие клоуны, безумные хирурги и гадкие полуметровые личинки – любитель острых ощущений найдет здесь развлечение по вкусу. Можно остановиться в отеле «Калифорния», чтобы обнаружить в постели змеиное гнездо, а в тарелке – чей-то оторванный палец; можно наняться на работу к графу Дракуле и попробовать вкус настоящей крови, а сколько милых забав таят тенистые беседки и хрустальные павильоны, пыточные камеры и заброшенные котельные, полуразрушенные склепы и мавзолеи!
По левую руку сияет и светится чудесный, похожий на остекленевшую вспышку салюта, шоппинг-центр на Дорогомиловской, построенный еще при консуле Лютере Пробе и так полюбившийся москвичкам. Двадцать этажей под землей и четырнадцать прозрачных башен, взлетевших в небо как иглы гигантского кристалла – настоящий рай для тех, кто охвачен покупательской лихорадкой, страстью выбирать, примеривать и приобретать. Многие проводят в шоппинг-центре им. Лютера Проба половину жизни, благо в любое время для покупателей доступны гостиничные номера на любой вкус; согласно статистике, более 8,5 процента москвичей постоянно живут в торговых комплексах: спят, обедают, знакомятся, проводят досуг и – даже умирают среди витрин, манекенов и демонстрационных стендов.
Сразу за шоппинг-центром – Галерея модных искусств имени Марата Хельмана с ее уникальной коллекцией человеческих экскрементов, далее, на другом берегу Центрального арыка – миниатюрная (всего 20 метров в высоту), но такая изящная и исполненная глубокого смысла статуя Фаллоса Арбатского в обрамлении анимированных бюстов (и торсов) великих поэтов человечества, в разное время воспевавших идею Плодородия и Свободно Ориентированной Любви.
Еще дальше сквозь таинственную синеву непременного московского смога уже можно разглядеть симпатичный «Пузырь», как его называют горожане, – древнее здание МИДа, одну из трех сталинских высоток, сохранившихся до наших дней. Это небольшое здание сильно пострадало от землетрясений и в 30-х годах было перестроено, а еще двадцать лет спустя – увенчано огромным шаром из монолитного металлопластика, в котором на пятидесяти этажах в современных офисах с прозрачными стенами, полами и потолками разместились сотни частных фирм, контор и общественных организаций.
Красноватый холм вон там – это мемориал на Поклонной горе: этот оригинальный по творческому замыслу и исполнению мраморный памятник в виде огромного перезревшего фурункула посвящен светлой памяти всех борцов за права человека, в разное время населявших Землю. Совсем вдали – как призрак, утопающий по пояс в синем мареве отработанных газов, сгущающихся над Садовым Кольцом, подобно северному сиянию мерцает небоскреб Евразийской штаб-квартиры Голоса Глобальной Справедливости, подмявший под свое массивное основание добрую треть старого города от проспекта Анны Карениной и улицы Л. Т. Стого до Буль-кольца с его незабываемыми кислотными фонтанами и веселым студенческим кварталом «Каннабис» в районе бывшего факультета журналистики.
Рикша пролетел по мосту слишком быстро. Мост закончился, скучные жилые небоскребы на Спортивной вытянулись в шеренгу, заслоняя великолепный вид: со стен домов и с панелей шумореза в лицо квестору замелькала однообразная серо-голубая реклама: мускулистый древнегреческий воин в камуфлированном Мужском корсете «Гераклипс». Квестор уныло моргнул, отклеил щеку от пластикового окошка, нехотя покосился на пирамиду с видеокнигами в углу кабинки. Книги были грязноватые, захватанные пальцами тысяч пассажиров – однако Литот чувствовал, что ему надо хоть ненадолго отвлечься от навязчивых мыслей о проклятой башне в Тупике Гуманизма, об убитой старухе с девичьим лицом, о таинственных сбоях в системе идентификации…
Литот наугад достал крупную и тяжелую книгу в строгом розовом переплете с золотым тиснением. «Только не детектив, ну пожалуйста», – успел просительно загадать сыщик. Это оказался один из последних томов «Релятивной истории человечества» Айзека Моратория Кегля, известного последователя классической хоменковской школы. Литот разогнул пыльный том, весивший добрых полкило, и уставился в оживший экран, где уже высветилось название книгофильма:
«Ассоциация имени Хоменко и Фонд классических исследований бытия
представляют: Том четвертый: «Кто похитил историю?»
Квестор не любил экранизированные книги, поэтому он привычно переключился в текстовый формат. Лениво скользя глазами по буквам, впустил в сознание половину абзаца:
«…следует привести несколько неопровержимых доказательств того, что Москва издревле была сугубо мусульманским городом. Учитывая, что Косово – это всего лишь сокращенный вариант названия старинной московской улицы Рокоссовского, можно предположить, что мощнейшая албанская диаспора не только существовала в российской столице в 2000—2001 годах, но и с оружием в руках сражалась за национальную автономию. В сущности, мифический город Приштина, о котором встречаем множество упоминаний в американских летописных источниках конца двадцатого столетия, есть не что иное, как улица Пришвина в Москве, где происходили погромы албанского населения».
Занятно, подумал квестор и, нажимая кнопочку, пролистал еще несколько страниц.
«Шредер и Ширак есть, безусловно, одно и то же имя известного европейского деятеля, произносимое по-разному у германцев и галлов. В России этого легендарного политика называли Шойгу, в Корее – До-Ширак, в Италии в его честь был даже назван целый город – Ширакузы. Устаревший русский глагол „ширнуться“ и производное от него существительное „ширево“ также намекают на особую роль Шредера-Ширака в прокладывании основных магистралей наркотрафика из Афганистана в Западную Европу. В то же время, совершенно очевидно, что мифический президент Ельцин – не кто иной, как Оскар Фельцман, выдающийся деятель русской культуры, который был избран главой государства на выборах 1996 года и проработал весь первый срок в маске Бориса Эль Цина».
Квестору надоело вглядываться в пыльный экран учебника, он захлопнул его и поставил на место. Старуха с румяным лицом, рослая ведьма с синими глазами, прикидывающаяся немощной пенсионеркой – вот что волновало Порфирия все более. Ведь он собственноручно засадил ей капсулу между лопаток! Куда она подевалась из оцепленного здания? Почему штурмовики не нашли в ее странной квартирке ни тела самой хозяйки, ни беспризорного ребенка, который должен был валяться там, обкуренный ароматами «Майской ночи»?
Бабка очень похожа на главное действующее лицо в преступной схеме. Она удерживала девочку в качестве заложницы, она хранила в резном сундучке что-то таинственное и неприкосновенное, у нее в квартире был слезоточивый газ… Стоп! Квестор вздрогнул. Как он мог забыть главное: удар, нанесенный ему в голову уже на пороге старухиной квартиры! Сначала – на входе. И потом такой же удар – на выходе, в те первые мгновения штурма, когда он судорожно убегал, спасаясь от разрыва шариковой бомбы! Старуха оставалась лежать в большой комнате, в «служебном помещении». Тогда… кто ударил его в темноте?
Значит, был еще кто-то в квартире номер 100. Кто-то, кого не видел ни квестор, ни штурмовики, ни камеры слежения…
– Бяка эльф кусь-кусь-кусь… – отдаленным эхом прозвенело у сыщика в голове. Он забылся, склонив голову на подушки. Розовая книга выскользнула из замшевых пальцев.
Квестор Порфирий Литот проспал всего минут сорок – и пробудился от милого, такого знакомого попискивания цифрового запястья. Он раскрыл глаза – сразу понял, что устройство ожило: в темной кабинке стало светлее от потеплевшего оранжевого экранчика.
«Радуйтесь, великолепный квестор, – подмигивало с экранчика дежурное приветствие. – Сегодня вторник, 23:58, температура воздуха – 27°С, влажность 93%. Ваш пульс несколько повышен, давление в норме. Удачного рабочего вечера».
В кармане добродушно гудел проснувшийся «сундук» – видимо, злая магия, сбивавшая с толку идентифицирующие устройства, ослабевала по мере удаления квестора от проклятого здания. Порфирий почувствовал счастье: чары отступали, за окном замелькали знакомые музыкальные фонтанчики и аккуратно подстриженные пальмочки старинного московского района Алтуфьево-Цекалово. Рикша затормозил на люцифоре, дожидаясь фиолетового сигнала: с ближайшего рекламного панно на Литота уставилась поджарая девица с мускулами под обтягивающей майкой: «Будь мужчиной! Будь сильным! Запишись в секцию „Вашингтонский стрелок“ уже сегодня!» Рекламная барышня хотела сказать еще что-то – но панно вдруг померкло. На черном экране высветились цифры точного времени: 23:59:59.
«Ах, ну конечно, – опомнился квестор, – новый день начинается».
Секунда – и панно засветилось каким-то новым светом: мягкое серебро волнами залило поверхность, полетели узкие золотистые облака – и взмыл в высоту крылатый сандаль Меркурия, горделивый международный символ свободного бизнеса, ловкости и предприимчивости. Вторник сменился средой, марсодей уступил место меркуцию – и весь город автоматически преображался.
Воинственные, напористые рекламные имиджи сменились более прагматическими, игровыми и по-доброму провокационными. «Мужественная» красновато-пурпурная иллюминация зданий отключилась. Вместо нее мгновенно заискрились, пульсируя в деловом ритме, миллионы мельчайших искорок, крошечных лампочек, проблесковых маячков: Гермес-Меркурий, неподражаемый кумир авантюристов, мошенников и сребролюбцев вступал в свои права над городом.
Секунда – и налоги, взимаемые с игорных домов, стали равны нулю. Секунда – и регистрация нового предприятия занимает в десять раз меньше времени. Меркуций наступил – и, согласно Конституции, никто не вправе досматривать грузовые фуры, устраивать проверки систем пожаротушения и санитарно-гигиенических условий производства. Закрывается таможня, отменяется судопроизводство по гражданским и налоговым искам, зато с утроенной энергией начинают бегать биржевые дилеры и продавцы в шоппинг-центрах: среда – лучший день покупок.
Так он начинается, еженедельный праздник свободной конкуренции – уже гудят, разогреваясь перед началом деловой страды, тысячи кофейных машин в офисах и конторах, уже защелкали золотистые замочки кейсов, миллионы галстучных узелков энергично затягиваются под жестко выбритые подбородки, красятся ногти в цвет мерцающей ртути, грузятся биржевые сводки на плоских экранах, и первыми ласточками разлетаются по коридорам курьеры, секретарши, перепуганные бухгалтеры, радостные япи, потирающие потные ладошки перед клёвой сделочкой…
С обновленного рекламного панно в глаза квестору вместо мускулистой девицы уже смотрела симпатичная девочка-подросток, затянутая по горло в тончайшую серебристую чешую: «Учись развлекаться. Сходи в казино!» – соблазнительно мерцало на экране; до слуха донесся синтезированный звон монет. Моторикша рванул на фиолетовый, Порфирий Литот откинулся на спинку и подумал: молодец, какой все-таки молодец этот Черный Эрго. Ведь он успел провести штурм до полуночи – а теперь все, никаких силовых акций до вторника! В среду – день бизнеса и законной конкуренции, в четверг – сплошные юпитерианские пиршества и попойки, в пятницу – милые венерические оргии, в субботу – все отмокают, медитируют… В воскресенье – то бишь в солодей – сплошные религиозные шоу, в понедельник – время, специально отведенное для митингов протеста, критических выступлений в адрес власти. Только один день – вторник – выделен по Конституции для того, чтобы Претория и все ее многочисленные спецслужбы проводили свои активные мероприятия. А что делать? Такова современная гуманистическая демократия с ее балансом прав и интересов самых различных категорий граждан. И то хорошо, что хоть из уважения к Марсу и Минерве оставили день для силовых акций. Вот и получается: шесть дней думаешь, разгадываешь, планируешь и терпеливо ждешь вторника – а во вторник: «сундук» в когти – и вперед реализовывать задуманное…
Вот и милый, милый дом. Тихий дворик в колодце четырех сорокаэтажных десятиподъездных зданий, такой знакомый с детства. Здесь совсем карапузиками, под присмотром робонянечек копошились в базальтовой песочнице, строили вавилонские башенки и зиккуратики для пупсиков. Потом играли в Дядюшку Скруджа и его племянников, чуть постарше – в трансформеров-убийц, еще постарше – разбивались на северян и южан, причем все хотели быть Линкольном, а генералом Ли никто быть не хотел, и квестору приходилось брать на себя эту гадкую роль.
Вот здесь, среди старых пальм – ах нет, пальмы появились позже, тогда еще росли тополя – бегали с игрушечными лазерными мечами, устраивали засады, играя в маньяков-убийц… Славная, счастливая пора. Квестор вылез из кабинки, привычным взмахом руки рассчитался с моторикшей и не спеша пошел по двору, волоча ногу, глядя на любимые старенькие фонтаны, на такую привычную, уже лет двадцать мигающую над подъездом рекламу Химкинского абортария, на симпатичное кладбище домашних животных с его золочеными склепами, кошачьими пирамидками и жертвенником Диане.
Нежный голосок окликнул квестора из беседки, увитой искусственным плющом – это маленькая соседка квестора, шестилетняя рыжекурая Эммочка, заметила дяденьку Порфа и улыбается, машет ручкой с зажатым в пальчиках детским шприцем. Все как всегда: Эммочка колется и кайфует в беседке, чуть вдали компания подростков играет в камеру пыток, потроша резинового полицейского: оживленно гомонят и весело улыбаются, наматывая игрушечные кишки на лезвия пластмассовых ножей. Квестор тоже любил эту игру, забавное занятие – только в пору их юности полицейских не было, продавались разные инопланетяне и сказочные уродцы.
Старый механический швейцар с шутовским именем Иван, ржавый и скрюченный, распахнул стальную дверь.
– Иван, у тебя есть бутылочка? – спросил квестор, чуть краснея. Он всякий раз смущался того, что покупает спиртное у швейцара. Но что поделать, если Домовой компьютер Порфирия наотрез отказывается закупать алкогольные напитки. Да еще ссылается при этом на дурные результаты тех анализов, которые якобы регулярно получает у Порфирия его собственный унитаз!
– Конешна ешть, барин! Как не быть, – проскрежетал избитый коррозией робот. Полез в тумбочку мини-бара, вынул крошечную фляжку с кофейным ликером «Сомнамбула».
– Одна бутылошка штоит дешять единиц добра. Школько будете брать, Порфирий Петрович?
– Две давай, – быстро сказал квестор. Сунул под рваное пончо, прощально взмахнул рукой.
– Не ушпел я, – вздохнул Иван.. – Шканер плохо шчитывает. Еще ражочек пожалуйте.
Порфирий поднял руку и пару раз провел влево-вправо перед самым носом у робота.
– Ага, вот теперь хорош, – кивнул Иван. – Двадшать пунктов доброты шнято с вашего шчета, барин. На шчету ошталось двадцать две тышячи тришта вошемь единиц добра. Вшего доброго, барин!
– И тебе, старый, – улыбнулся Порфирий. «Верный друг Ивашка! – подумалось ему. – Что бы я делал без твоего мини-бара?»
В чистеньком лифте привычно, приятно пахнет сигаретами, анашой, чьим-то недорогим ментопарфюмом и лаком для собачьей шерсти. Пятый этаж, левая дверь из матового бронированного стекла радостно отползает в ответ на взмах хозяйской руки, обувная электрощетка выбегает с восторженным писком, как крошечная собачка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40