И даже в этот страшный миг он полагал, что иначе они поступить не могли.
Тем не менее Хара мучил горький стыд за людей — ибо его народ не нашел другого выхода из сложного положения, кроме столь ужасного смертоубийства.
Братья достигли Первого мыса и нырнули под камуфляжный полог, скрывавший стрелков, которые посылали свои стрелы во все, что еще шевелилось внутри ядовитого облака.
— Скоро придется отступить, — сказал один из солдат.
— Мы побеждаем, — ответил Намид. — Зачем же нам отступать?
— Потому что у нас кончился яд, почти не осталось стрел и нет больше камней. А они уже добрались до самой первой засады. Разве ты не видел их?
Оба брата могли видеть со своего места, которое они только что покинули, лишь уступ под собой, где как раз и находилось первое камнепадное устройство.
— Нет, — сказал Намид. — Мы не видели их.
— Мы не сможем долго удерживать эту позицию. Ренен уже приказал, чтобы мы отступали к Третьему мысу, когда еще раз прозвучит рог. Нам нужно будет прихватить с собой оставленные в пещерах боеприпасы. Тогда, может быть, мы сумеем нанести еще один удар Увечным, прежде чем переселимся в Вуаль, но второй раз Шрамоносцы так просто в ущелье не войдут. Нам предстоит жесточайшее сражение.
— Так что же нам делать? — спросил Хар. Губы ветерана сложились в усталую улыбку:
— Бежать как зайцы и надеяться, что они не догонят нас.
Ренен, находившийся в своем укрытии над Высоким мостом и наблюдавший за обеими сторонами ущелья, испытал короткое мгновение торжества. Войско противника остановилось, когда его люди предприняли повторное нападение. Немногие уцелевшие в ущелье отхлынули назад.
Он сосчитал потери своих погибших людей: при воздушной атаке, от вражеских катапульт и от одного мешка с ядом, который разорвался слишком рано, порошок просыпался и на своих — из почти тысячи человек, бывших в его распоряжении с утра, уцелело семь сотен. Тела врагов заполнили ущелье, в некоторых местах они лежали в три, четыре и даже пять слоев, и Ренен мог только догадываться об истинном числе павших, однако даже по грубой оценке, потери врага достигали десяти тысяч. Если судить по соотношению сил, эта битва при ущелье поставит его в ряд величайших полководцев прошлого.
Впрочем, у Ренена не было особых оснований для гордости. Половину погибших при первой атаке врагов составляли неспособные к бою. Раздавленные и затоптанные тела женщин, младенцев, подростков, стариков и старух лежали вперемежку с телами своих защитников. Но битва еще не окончилась, хотя сам он надеялся, что, дважды попав под смертоносную атаку, дважды уступив неодолимой силе, враг отступит, не догадываясь о том, что его люди израсходовали почти все боеприпасы и удерживать третью волну противника им нечем.
Он надеялся если и не на полную победу, которая заставит врага отступить, то по крайней мере на то, что армия Увечных остановится, чтобы выработать новый план действий, и таким образом даст ему и его людям возможность перегруппироваться и пополнить боеприпасы.
Однако противник собирал уже третью волну — силу, которая двинется в наступление с приходом темноты. Судя по тому, что открывалось его взору с Высокого моста, это третье войско числом не уступало двум предыдущим. И состояло оно лишь из готовых к бою солдат.
Десять тысяч бойцов против семи сотен, вооруженных лишь личным оружием: мечами, кинжалами, дубинками, пращами и щитами. А Шрамоносцев, остававшихся на равнине перед ущельем, хватит и на четвертую волну и, быть может, даже и на пятую. Его войско — невзирая на все усилия — сумело лишь задержать врага. Армии Увечных придется сначала разобрать завалы и унести тела, чтобы провести по ущелью свои боевые машины. Расчистив себе путь, полчище отправится дальше. И остановить его будет некому.
Ренен посмотрел на стоявшего возле него юношу — сына лучшей подруги его жены — и сказал:
— Труби отступление.
Глава 42
Даня, сидевшая на своем огромном лорраге, следила за тем, как из прохода убирали тела убитых. Погибло много детей, среди них были и дети карганов, которых она когда-то перевозила через реку Сокема собирать ягоды, а они, в свою очередь, учили ее тонкостям языка и жизни приютившего ее народа. Она почти любила этих детей.
А сейчас тела их были раздавлены и изуродованы, лица искажены в безмолвном крике, в выкатившихся глазах застыло испуганное выражение, мертвые взгляды их были тусклыми… их погасил белый ядовитый порошок.
Дети. Много детей.
Она посмотрела на Луэркаса, у входа в ущелье отдающего распоряжения отряду солдат-траккатов, выносивших тела. Смерть маленьких Шрамоносцев его не волновала, но разве этот чародей, заставивший ее погубить своими руками собственного ребенка, а потом укравший его тело, может опечалиться из-за гибели других детей? Что значит для него жизнь и смерть невинных существ?
Заметив на себе ее взгляд, он вскочил на лоррага и приблизился к ней:
— Драгоценнейшая матушка! Если подобное зрелище так расстраивает тебя, быть может, ты отъедешь подальше и присоединишься к женщинам и детям в обозе?
— Я не расстроена, — ответила она.
— Твои чувства я уловил еще там. — Он кивнул в сторону растущей груды тел. — Войны без горстки убитых не выиграешь.
Подняв голову, она холодно взглянула на него:
— Зачем эти смерти? Зачем погибли матери и младенцы? Для чего убиты старики, дети?
— Зачем вообще умирают люди? Не стоит ограничивать себя, раз уж ты начала спрашивать. — Луэркас пожал плечами. — Почему ты считаешь, что жизнь маленькой девочки стоит больше, чем жизнь обученного солдата? Почему ты оплакиваешь погибших детей, но не хочешь пролить и слезинки над убитыми мужчинами?
Даня, дочь Галвеев, от рождения приученная видеть в чувстве долга перед Семьей основу своей жизни, не колебалась с ответом:
— Люди, выбравшие путь солдата, должны быть готовы в любой момент расстаться с жизнью.
— Но неужели они любили жизнь меньше? Неужели смерть их не должна оплакиваться, раз жертва их вынуждена обстоятельствами? Неужели солдат, пребывающий в расцвете сил, теряет меньше, чем какое-нибудь несмышленое дитя или ничего вообще не ведающий младенец?
Даня бросила на него яростный взгляд.
— Похоже, ты решил убедить меня прекратить эту войну и вновь отступить в снега Веральных территорий… теперь, когда мы зашли так далеко?
— Вовсе нет. — Луэркас повернулся и пристально посмотрел на солдат, выносивших из ущелья последние тела и бросавших их в костер. — Я всего лишь хотел обратить твое внимание на твое же собственное ханжество. Ты полагаешь, что невежество и невинность делают жизнь более ценной, как будто те, кто должен еще много приобрести, имеют также право меньше терять. Тот факт, что погибшие солдаты вошли в это ущелье, зная, что могут умереть там, не делает заплаченную ими цену меньшей, чем та, которую заплатили дети, не подозревавшие об опасности. Напротив, они утратили больше, и я высоко ценю их мужество.
Луэркас повернулся, чтобы заглянуть в лицо Дане, и, увидев, что та воспринимает его слова всерьез, расхохотался:
— То есть высоко ценил бы его, будь они настоящими людьми. Но наши с тобой Шрамоносцы просто смышленые твари. Впрочем, уже скоро они начнут убивать — таких же людей, как и ты сама. — Чуть отъехав в сторону, он снова повернулся и ухмыльнулся еще раз. — Таких же людей, как и ты, — какой ты была прежде.
Ей захотелось закричать, высыпать на его голову проклятия. Но Даня не сделала этого, поскольку подобная примитивная выходка просто потешила бы Луэркаса. Она удовлетворилась тем, что представила себе, как он корчится у ее ног и просит пощады вместе со всеми, кто был ей должен: родными, не пожелавшими выкупить ее, Сабирами, насиловавшими ее, мучившими, калечившими своими чарами, и карганами, которые повернулись к ней спиной, когда она вновь обрела человеческое обличье… и всеми прочими, кто с той поры задевал ее, глядел на нее искоса, как бы сомневаясь в ее праве именовать себя Ка Икой, Богиней Лета. А теперь к ним добавились еще солдаты, отравившие детей-карганов, которые заботились о ней, даже когда она перестала быть Гаталоррой, владычицей лоррагов.
Она еще услышит их крики и мольбы о прощении. Их просящие, полные раскаяния голоса. Их отчаянные и запоздалые слова сожаления о содеянном. И тогда она увидит кровь тех, кто причинил ей зло. Лишь надежда на будущее отмщение тем, кто погубил ее, поддерживала теперь в Дане желание жить и заставляла ее бороться. Ей было достаточно мысли о будущей мести.
Глава 43
Огромный аэрибль «Утренняя звезда», все более и более отдаваясь во власть ветра, влачился в ночи на двух двигателях, почти лишившихся топлива.
— Нам придется приземлиться, — сказал Эйоуюэль.
Кейт глянула вниз — на освещенную лунным светом неровную прибрежную местность:
— Где мы находимся?
— Это еще не Костан-Сельвира. Было бы гораздо лучше, если бы мы приземлились там. Взяли бы горючее в посольстве Галвеев, может быть, починили бы и двигатели. А потом полетели бы туда, куда тебе нужно. Если мы приземлимся сейчас, нам придется пустить аэрибль на воздух.
— Зачем? — спросила Кейт.
— Чтобы сохранить тайну двигателей. Кейт опустила руку на его плечо:
— Время Пяти Семейств ушло в прошлое. Галвеи больше не в состоянии хранить тайну воздушного полета. Ни одна Семья не сможет теперь найти мастеров и предоставить им все необходимое, чтобы те еще раз возродили созданную Древними машину. Те, кто мог бы это сделать, погибли, а необходимые механизмы уничтожены. Если мы отдадим аэрибль в руки ветров и они унесут его на морские просторы, то обречем на забвение весь труд, потраченный на их создание. Новых двигателей, вышедших из мастерских Дома Галвеев, чтобы заменить утопленные нами, уже не будет.
Эйоуюэль нахмурился:
— Не надо так думать. Галвеи до сих пор удерживают за собой владения в Территориях. Им принадлежат Путевой мыс, Паппас и Нагорье. Еще Галвейгия в Южной Новтерре. Так что не надо говорить, что Семья погибла.
— Но это так. Деньги текут из Калимекки в Территории — в дочерние города и новые колонии — в обмен на товары. Если зависимые земли перестанут получать от нас золото, они утекут от нас как вода сквозь пальцы. Истинная Семья находилась в Калимекке. Ее больше нет.
— И что же нам делать с аэриблем?
— Мы просто привяжем его. Оставим как есть. Скорее всего он просто погибнет, прежде чем кто-нибудь сумеет воспользоваться им. Но я бы предпочла, чтобы хоть кто-то все-таки смог разобраться в двигателе и даже скопировать его. Мне не хотелось бы, чтобы секрет управляемого полета вновь оказался утраченным на сотни и даже тысячи лет, а может, и навечно.
— Но кто же поймет, что надо делать с воздушным кораблем? Живущие на берегу рыбаки? Или селяне-земледельцы?
— Если мы оставим аэрибль целым, шанс останется, — настаивала Кейт. — Хотя, конечно, небольшой. Лучше чтобы он все-таки был.
Кейт провела пальцами по приборной доске и вздохнула:
— Семье потребовалось пятьдесят лет, чтобы разобраться в оставленных Древними манускриптах и чертежах и создать машины, с помощью которых можно изготовить двигатели. Галвеи потратили невероятное количество денег, чтобы построить и испытать аэрибли, сохраняя в секрете их устройство. Лишь в последние десять лет мы получили возможность путешествовать по воздуху. Я не хочу, чтобы это умение оказалось утраченным.
— Понимаю. — Эйоуюэль посмотрел вниз на землю, и Кейт заметила печаль в его глазах. — Я понимаю, что, оставив этот аэрибль, никогда больше не поднимусь в небо. Но я, как и ты, надеюсь на то, что кто-нибудь еще сделает это.
Люди Эйоуюэля, присягнувшие на верность Галвеям, вышли из гондолы на внешний трап, чтобы спуститься вниз по веревкам и причалить аэрибль где-нибудь на медленно скользившей под ними пересеченной местности. Кейт не завидовала им: людям этим предстояло сажать воздушный корабль не на гладкое, поросшее травой поле, а на усыпанный камнями участок земли, с одной стороны ограниченный утесом, а с другой — лесом. К тому же посадку придется совершать во тьме.
Где-то поблизости от кабины пилота Элси утешала своих детей, обещая им, что все будет хорошо, что они окажутся в безопасности и что она сумеет защитить их. И Кейт пожалела на мгновение, что ей самой не о ком заботиться, что рядом с ней нет близкого человека, ради которого надо быть отважной, спокойной и уверенной в себе.
Эйоуюэль потянул за цепь парового свистка, и те, кто находился на трапе, приготовились ожидать второго сигнала. Затем он развернул аэрибль кормой вперед, чтобы одновременно заглушить оба уцелевших двигателя и не позволить ветру унести корабль в сторону. Когда разворот завершился, Эйоуюэль снова потянул за цепочку, и солдаты спрыгнули за поручень вниз, заскользив по канатам к земле. Эйоуюэль опустил машину почти к самым деревьям, полагая, что стволы могут заменить причальные тумбы, однако он не мог приблизить корабль вплотную к ним, чтобы случайно не покалечить людей.
Кейт замерла в тревожном ожидании, а Эйоуюэль спокойно произнес:
— Они быстро причалят аэрибль. За последние несколько месяцев мы совершали этот маневр несчетное количество раз, отрабатывая все возможные варианты. Они — как и мы сами — летели не для того, чтобы погибнуть.
Опустив руку на его плечо, она кивнула:
— Прости меня. День был трудным и прошлая ночь тоже.
— Теперь все изменится к лучшему. — Эйоуюэль улыбнулся, не сводя глаз с панелей управления. — Обещаю тебе.
— Верю, — ответила Кейт, пожелав в душе, чтобы ответ ее не оказался лишь утешительной ложью.
Дугхалл и не предполагал, что аэрибль может так жестко шмякнуться о землю. Наполненная газом оболочка зацепилась за деревья, все поганое сооружение взвизгнуло, как свинья на бойне, а потом без всякого предупреждения один конец гондолы взметнулся вверх, а другой столь же резко опустился вниз, так что она оказалась в вертикальном положении.
Ноги внезапно потеряли опору, и Дугхалл соскользнул на перегородку кабины пилота, которая вдруг сделалась полом. Он схватил Лонара, когда мальчишка пролетал мимо него, метя прямо в дверь кабины, а Алви с кошачьим изяществом приземлилась рядом с ним без всяких проблем. Элси, не выпускавшая из рук внезапно пробудившуюся крошку Ретхен, застряла вверху на скамье, прикрепленной к гондоле, а теперь превратившейся в шаткий карниз. Она закричала, заглушив голос младенца, но сразу же умолкла. Внизу, под ногами Дугхалла, Эйоуюэль громко отдавал команды в открытый люк, а Кейт ругалась.
Полумрак, царивший внутри аэрибля, не позволял Дугхаллу видеть, что происходит снаружи, но он слышал отчаянные крики и топот по трапу, окружавшему гондолу.
— Мы потеряли заднюю газовую камеру, — крикнул Эйоуюэль. — Убирайтесь все оттуда, чтобы я мог выпустить и переднюю.
Ничего хорошего это не предвещало.
— А как я спущусь отсюда? — Элси сумела задать этот вопрос Дугхаллу почти непринужденным тоном, свидетельствовавшим о ее тесном знакомстве с трудностями жизни и хорошем воспитании. Мысль о детях придавала ей силы и мужество даже сейчас, когда она оказалась на этом насесте высоко над головами всех остальных, на сиденье, которое отчаянно раскачивалось при каждом порыве ветра, грозя сбросить ее вниз вместе с ребенком.
— Мама! — завопил Лонар, прижимаясь к Алви, которая обнимала его и поглаживала по голове.
Из прежде служившего дверью проема в полу появилась голова Кейт. Увидев наверху Элси с младенцем на руках, она сказала:
— Держись крепче. Камера с газом разорвалась, когда мы задели за деревья, но Эйоуюэль скоро выровняет корабль. Только не пытайся спуститься.
Покрепче прижав к себе Ретхен, Элси кивнула, и Кейт вновь исчезла в кабине.
Вскоре где-то снаружи полилась вода.
— Выпускает балласт, — пояснил Дугхалл.
Задняя часть кабины начала медленно опускаться, так что все, кто был в гондоле, могли удержаться на месте.
Впрочем, ощущение того, что смерть недалеко, не оставляло Дугхалла вплоть до того мгновения, когда ноги его прикоснулись к твердой земле. И он был благодарен судьбе за каждый новый вздох и даже за каждый полученный синяк. Бегство из Дома Галвеев, трудный полет, опасная посадка — все это, складываясь вместе, означало, что он находится далеко от привычных ему мест и первые его действия здесь будут легко предсказуемы и вполне тривиальны. Богов пока можно не беспокоить просьбами дать совет.
Во тьме он направился к берегу моря и скоро обнаружил, что идет не один.
— Когда я повисла на этой кормовой веревке и аэрибль вдруг задрал хвост, мне подумалось, что на этот раз мне уж точно не выжить, — произнес в темноте женский голос.
Одна из посадочной команды, подумал Дугхалл и усмехнулся:
— Мне это тоже пришло в голову. Когда гондолу дернуло вбок, я едва не обмочился. Уже представилось, как всех нас выбрасывает в океан — прямо в воду в какой-нибудь тысяче лиг от берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Тем не менее Хара мучил горький стыд за людей — ибо его народ не нашел другого выхода из сложного положения, кроме столь ужасного смертоубийства.
Братья достигли Первого мыса и нырнули под камуфляжный полог, скрывавший стрелков, которые посылали свои стрелы во все, что еще шевелилось внутри ядовитого облака.
— Скоро придется отступить, — сказал один из солдат.
— Мы побеждаем, — ответил Намид. — Зачем же нам отступать?
— Потому что у нас кончился яд, почти не осталось стрел и нет больше камней. А они уже добрались до самой первой засады. Разве ты не видел их?
Оба брата могли видеть со своего места, которое они только что покинули, лишь уступ под собой, где как раз и находилось первое камнепадное устройство.
— Нет, — сказал Намид. — Мы не видели их.
— Мы не сможем долго удерживать эту позицию. Ренен уже приказал, чтобы мы отступали к Третьему мысу, когда еще раз прозвучит рог. Нам нужно будет прихватить с собой оставленные в пещерах боеприпасы. Тогда, может быть, мы сумеем нанести еще один удар Увечным, прежде чем переселимся в Вуаль, но второй раз Шрамоносцы так просто в ущелье не войдут. Нам предстоит жесточайшее сражение.
— Так что же нам делать? — спросил Хар. Губы ветерана сложились в усталую улыбку:
— Бежать как зайцы и надеяться, что они не догонят нас.
Ренен, находившийся в своем укрытии над Высоким мостом и наблюдавший за обеими сторонами ущелья, испытал короткое мгновение торжества. Войско противника остановилось, когда его люди предприняли повторное нападение. Немногие уцелевшие в ущелье отхлынули назад.
Он сосчитал потери своих погибших людей: при воздушной атаке, от вражеских катапульт и от одного мешка с ядом, который разорвался слишком рано, порошок просыпался и на своих — из почти тысячи человек, бывших в его распоряжении с утра, уцелело семь сотен. Тела врагов заполнили ущелье, в некоторых местах они лежали в три, четыре и даже пять слоев, и Ренен мог только догадываться об истинном числе павших, однако даже по грубой оценке, потери врага достигали десяти тысяч. Если судить по соотношению сил, эта битва при ущелье поставит его в ряд величайших полководцев прошлого.
Впрочем, у Ренена не было особых оснований для гордости. Половину погибших при первой атаке врагов составляли неспособные к бою. Раздавленные и затоптанные тела женщин, младенцев, подростков, стариков и старух лежали вперемежку с телами своих защитников. Но битва еще не окончилась, хотя сам он надеялся, что, дважды попав под смертоносную атаку, дважды уступив неодолимой силе, враг отступит, не догадываясь о том, что его люди израсходовали почти все боеприпасы и удерживать третью волну противника им нечем.
Он надеялся если и не на полную победу, которая заставит врага отступить, то по крайней мере на то, что армия Увечных остановится, чтобы выработать новый план действий, и таким образом даст ему и его людям возможность перегруппироваться и пополнить боеприпасы.
Однако противник собирал уже третью волну — силу, которая двинется в наступление с приходом темноты. Судя по тому, что открывалось его взору с Высокого моста, это третье войско числом не уступало двум предыдущим. И состояло оно лишь из готовых к бою солдат.
Десять тысяч бойцов против семи сотен, вооруженных лишь личным оружием: мечами, кинжалами, дубинками, пращами и щитами. А Шрамоносцев, остававшихся на равнине перед ущельем, хватит и на четвертую волну и, быть может, даже и на пятую. Его войско — невзирая на все усилия — сумело лишь задержать врага. Армии Увечных придется сначала разобрать завалы и унести тела, чтобы провести по ущелью свои боевые машины. Расчистив себе путь, полчище отправится дальше. И остановить его будет некому.
Ренен посмотрел на стоявшего возле него юношу — сына лучшей подруги его жены — и сказал:
— Труби отступление.
Глава 42
Даня, сидевшая на своем огромном лорраге, следила за тем, как из прохода убирали тела убитых. Погибло много детей, среди них были и дети карганов, которых она когда-то перевозила через реку Сокема собирать ягоды, а они, в свою очередь, учили ее тонкостям языка и жизни приютившего ее народа. Она почти любила этих детей.
А сейчас тела их были раздавлены и изуродованы, лица искажены в безмолвном крике, в выкатившихся глазах застыло испуганное выражение, мертвые взгляды их были тусклыми… их погасил белый ядовитый порошок.
Дети. Много детей.
Она посмотрела на Луэркаса, у входа в ущелье отдающего распоряжения отряду солдат-траккатов, выносивших тела. Смерть маленьких Шрамоносцев его не волновала, но разве этот чародей, заставивший ее погубить своими руками собственного ребенка, а потом укравший его тело, может опечалиться из-за гибели других детей? Что значит для него жизнь и смерть невинных существ?
Заметив на себе ее взгляд, он вскочил на лоррага и приблизился к ней:
— Драгоценнейшая матушка! Если подобное зрелище так расстраивает тебя, быть может, ты отъедешь подальше и присоединишься к женщинам и детям в обозе?
— Я не расстроена, — ответила она.
— Твои чувства я уловил еще там. — Он кивнул в сторону растущей груды тел. — Войны без горстки убитых не выиграешь.
Подняв голову, она холодно взглянула на него:
— Зачем эти смерти? Зачем погибли матери и младенцы? Для чего убиты старики, дети?
— Зачем вообще умирают люди? Не стоит ограничивать себя, раз уж ты начала спрашивать. — Луэркас пожал плечами. — Почему ты считаешь, что жизнь маленькой девочки стоит больше, чем жизнь обученного солдата? Почему ты оплакиваешь погибших детей, но не хочешь пролить и слезинки над убитыми мужчинами?
Даня, дочь Галвеев, от рождения приученная видеть в чувстве долга перед Семьей основу своей жизни, не колебалась с ответом:
— Люди, выбравшие путь солдата, должны быть готовы в любой момент расстаться с жизнью.
— Но неужели они любили жизнь меньше? Неужели смерть их не должна оплакиваться, раз жертва их вынуждена обстоятельствами? Неужели солдат, пребывающий в расцвете сил, теряет меньше, чем какое-нибудь несмышленое дитя или ничего вообще не ведающий младенец?
Даня бросила на него яростный взгляд.
— Похоже, ты решил убедить меня прекратить эту войну и вновь отступить в снега Веральных территорий… теперь, когда мы зашли так далеко?
— Вовсе нет. — Луэркас повернулся и пристально посмотрел на солдат, выносивших из ущелья последние тела и бросавших их в костер. — Я всего лишь хотел обратить твое внимание на твое же собственное ханжество. Ты полагаешь, что невежество и невинность делают жизнь более ценной, как будто те, кто должен еще много приобрести, имеют также право меньше терять. Тот факт, что погибшие солдаты вошли в это ущелье, зная, что могут умереть там, не делает заплаченную ими цену меньшей, чем та, которую заплатили дети, не подозревавшие об опасности. Напротив, они утратили больше, и я высоко ценю их мужество.
Луэркас повернулся, чтобы заглянуть в лицо Дане, и, увидев, что та воспринимает его слова всерьез, расхохотался:
— То есть высоко ценил бы его, будь они настоящими людьми. Но наши с тобой Шрамоносцы просто смышленые твари. Впрочем, уже скоро они начнут убивать — таких же людей, как и ты сама. — Чуть отъехав в сторону, он снова повернулся и ухмыльнулся еще раз. — Таких же людей, как и ты, — какой ты была прежде.
Ей захотелось закричать, высыпать на его голову проклятия. Но Даня не сделала этого, поскольку подобная примитивная выходка просто потешила бы Луэркаса. Она удовлетворилась тем, что представила себе, как он корчится у ее ног и просит пощады вместе со всеми, кто был ей должен: родными, не пожелавшими выкупить ее, Сабирами, насиловавшими ее, мучившими, калечившими своими чарами, и карганами, которые повернулись к ней спиной, когда она вновь обрела человеческое обличье… и всеми прочими, кто с той поры задевал ее, глядел на нее искоса, как бы сомневаясь в ее праве именовать себя Ка Икой, Богиней Лета. А теперь к ним добавились еще солдаты, отравившие детей-карганов, которые заботились о ней, даже когда она перестала быть Гаталоррой, владычицей лоррагов.
Она еще услышит их крики и мольбы о прощении. Их просящие, полные раскаяния голоса. Их отчаянные и запоздалые слова сожаления о содеянном. И тогда она увидит кровь тех, кто причинил ей зло. Лишь надежда на будущее отмщение тем, кто погубил ее, поддерживала теперь в Дане желание жить и заставляла ее бороться. Ей было достаточно мысли о будущей мести.
Глава 43
Огромный аэрибль «Утренняя звезда», все более и более отдаваясь во власть ветра, влачился в ночи на двух двигателях, почти лишившихся топлива.
— Нам придется приземлиться, — сказал Эйоуюэль.
Кейт глянула вниз — на освещенную лунным светом неровную прибрежную местность:
— Где мы находимся?
— Это еще не Костан-Сельвира. Было бы гораздо лучше, если бы мы приземлились там. Взяли бы горючее в посольстве Галвеев, может быть, починили бы и двигатели. А потом полетели бы туда, куда тебе нужно. Если мы приземлимся сейчас, нам придется пустить аэрибль на воздух.
— Зачем? — спросила Кейт.
— Чтобы сохранить тайну двигателей. Кейт опустила руку на его плечо:
— Время Пяти Семейств ушло в прошлое. Галвеи больше не в состоянии хранить тайну воздушного полета. Ни одна Семья не сможет теперь найти мастеров и предоставить им все необходимое, чтобы те еще раз возродили созданную Древними машину. Те, кто мог бы это сделать, погибли, а необходимые механизмы уничтожены. Если мы отдадим аэрибль в руки ветров и они унесут его на морские просторы, то обречем на забвение весь труд, потраченный на их создание. Новых двигателей, вышедших из мастерских Дома Галвеев, чтобы заменить утопленные нами, уже не будет.
Эйоуюэль нахмурился:
— Не надо так думать. Галвеи до сих пор удерживают за собой владения в Территориях. Им принадлежат Путевой мыс, Паппас и Нагорье. Еще Галвейгия в Южной Новтерре. Так что не надо говорить, что Семья погибла.
— Но это так. Деньги текут из Калимекки в Территории — в дочерние города и новые колонии — в обмен на товары. Если зависимые земли перестанут получать от нас золото, они утекут от нас как вода сквозь пальцы. Истинная Семья находилась в Калимекке. Ее больше нет.
— И что же нам делать с аэриблем?
— Мы просто привяжем его. Оставим как есть. Скорее всего он просто погибнет, прежде чем кто-нибудь сумеет воспользоваться им. Но я бы предпочла, чтобы хоть кто-то все-таки смог разобраться в двигателе и даже скопировать его. Мне не хотелось бы, чтобы секрет управляемого полета вновь оказался утраченным на сотни и даже тысячи лет, а может, и навечно.
— Но кто же поймет, что надо делать с воздушным кораблем? Живущие на берегу рыбаки? Или селяне-земледельцы?
— Если мы оставим аэрибль целым, шанс останется, — настаивала Кейт. — Хотя, конечно, небольшой. Лучше чтобы он все-таки был.
Кейт провела пальцами по приборной доске и вздохнула:
— Семье потребовалось пятьдесят лет, чтобы разобраться в оставленных Древними манускриптах и чертежах и создать машины, с помощью которых можно изготовить двигатели. Галвеи потратили невероятное количество денег, чтобы построить и испытать аэрибли, сохраняя в секрете их устройство. Лишь в последние десять лет мы получили возможность путешествовать по воздуху. Я не хочу, чтобы это умение оказалось утраченным.
— Понимаю. — Эйоуюэль посмотрел вниз на землю, и Кейт заметила печаль в его глазах. — Я понимаю, что, оставив этот аэрибль, никогда больше не поднимусь в небо. Но я, как и ты, надеюсь на то, что кто-нибудь еще сделает это.
Люди Эйоуюэля, присягнувшие на верность Галвеям, вышли из гондолы на внешний трап, чтобы спуститься вниз по веревкам и причалить аэрибль где-нибудь на медленно скользившей под ними пересеченной местности. Кейт не завидовала им: людям этим предстояло сажать воздушный корабль не на гладкое, поросшее травой поле, а на усыпанный камнями участок земли, с одной стороны ограниченный утесом, а с другой — лесом. К тому же посадку придется совершать во тьме.
Где-то поблизости от кабины пилота Элси утешала своих детей, обещая им, что все будет хорошо, что они окажутся в безопасности и что она сумеет защитить их. И Кейт пожалела на мгновение, что ей самой не о ком заботиться, что рядом с ней нет близкого человека, ради которого надо быть отважной, спокойной и уверенной в себе.
Эйоуюэль потянул за цепь парового свистка, и те, кто находился на трапе, приготовились ожидать второго сигнала. Затем он развернул аэрибль кормой вперед, чтобы одновременно заглушить оба уцелевших двигателя и не позволить ветру унести корабль в сторону. Когда разворот завершился, Эйоуюэль снова потянул за цепочку, и солдаты спрыгнули за поручень вниз, заскользив по канатам к земле. Эйоуюэль опустил машину почти к самым деревьям, полагая, что стволы могут заменить причальные тумбы, однако он не мог приблизить корабль вплотную к ним, чтобы случайно не покалечить людей.
Кейт замерла в тревожном ожидании, а Эйоуюэль спокойно произнес:
— Они быстро причалят аэрибль. За последние несколько месяцев мы совершали этот маневр несчетное количество раз, отрабатывая все возможные варианты. Они — как и мы сами — летели не для того, чтобы погибнуть.
Опустив руку на его плечо, она кивнула:
— Прости меня. День был трудным и прошлая ночь тоже.
— Теперь все изменится к лучшему. — Эйоуюэль улыбнулся, не сводя глаз с панелей управления. — Обещаю тебе.
— Верю, — ответила Кейт, пожелав в душе, чтобы ответ ее не оказался лишь утешительной ложью.
Дугхалл и не предполагал, что аэрибль может так жестко шмякнуться о землю. Наполненная газом оболочка зацепилась за деревья, все поганое сооружение взвизгнуло, как свинья на бойне, а потом без всякого предупреждения один конец гондолы взметнулся вверх, а другой столь же резко опустился вниз, так что она оказалась в вертикальном положении.
Ноги внезапно потеряли опору, и Дугхалл соскользнул на перегородку кабины пилота, которая вдруг сделалась полом. Он схватил Лонара, когда мальчишка пролетал мимо него, метя прямо в дверь кабины, а Алви с кошачьим изяществом приземлилась рядом с ним без всяких проблем. Элси, не выпускавшая из рук внезапно пробудившуюся крошку Ретхен, застряла вверху на скамье, прикрепленной к гондоле, а теперь превратившейся в шаткий карниз. Она закричала, заглушив голос младенца, но сразу же умолкла. Внизу, под ногами Дугхалла, Эйоуюэль громко отдавал команды в открытый люк, а Кейт ругалась.
Полумрак, царивший внутри аэрибля, не позволял Дугхаллу видеть, что происходит снаружи, но он слышал отчаянные крики и топот по трапу, окружавшему гондолу.
— Мы потеряли заднюю газовую камеру, — крикнул Эйоуюэль. — Убирайтесь все оттуда, чтобы я мог выпустить и переднюю.
Ничего хорошего это не предвещало.
— А как я спущусь отсюда? — Элси сумела задать этот вопрос Дугхаллу почти непринужденным тоном, свидетельствовавшим о ее тесном знакомстве с трудностями жизни и хорошем воспитании. Мысль о детях придавала ей силы и мужество даже сейчас, когда она оказалась на этом насесте высоко над головами всех остальных, на сиденье, которое отчаянно раскачивалось при каждом порыве ветра, грозя сбросить ее вниз вместе с ребенком.
— Мама! — завопил Лонар, прижимаясь к Алви, которая обнимала его и поглаживала по голове.
Из прежде служившего дверью проема в полу появилась голова Кейт. Увидев наверху Элси с младенцем на руках, она сказала:
— Держись крепче. Камера с газом разорвалась, когда мы задели за деревья, но Эйоуюэль скоро выровняет корабль. Только не пытайся спуститься.
Покрепче прижав к себе Ретхен, Элси кивнула, и Кейт вновь исчезла в кабине.
Вскоре где-то снаружи полилась вода.
— Выпускает балласт, — пояснил Дугхалл.
Задняя часть кабины начала медленно опускаться, так что все, кто был в гондоле, могли удержаться на месте.
Впрочем, ощущение того, что смерть недалеко, не оставляло Дугхалла вплоть до того мгновения, когда ноги его прикоснулись к твердой земле. И он был благодарен судьбе за каждый новый вздох и даже за каждый полученный синяк. Бегство из Дома Галвеев, трудный полет, опасная посадка — все это, складываясь вместе, означало, что он находится далеко от привычных ему мест и первые его действия здесь будут легко предсказуемы и вполне тривиальны. Богов пока можно не беспокоить просьбами дать совет.
Во тьме он направился к берегу моря и скоро обнаружил, что идет не один.
— Когда я повисла на этой кормовой веревке и аэрибль вдруг задрал хвост, мне подумалось, что на этот раз мне уж точно не выжить, — произнес в темноте женский голос.
Одна из посадочной команды, подумал Дугхалл и усмехнулся:
— Мне это тоже пришло в голову. Когда гондолу дернуло вбок, я едва не обмочился. Уже представилось, как всех нас выбрасывает в океан — прямо в воду в какой-нибудь тысяче лиг от берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44