Многим не помогу, но накормить напоить сумею, а там уж пусть совет старейшин решает, что с тобой делать.
— Совет старейшин? Что это такое? — Спросила Люта, когда старик прикрыл за собой дверь.
— У нас, в Славянском квартале, все проблемы соотечественников решаются сообща советом старейшин. Там же мы решим, что делать с Ликуном. У него уже было одно предупреждение, а он взялся за старое…
— Но он же торгует в Славянском квартале! Как такое возможно?
Брови старика удивленно поползли вверх.
— В нашем квартале торгует, тварь? Да как он посмел! Его сюда на пушечный выстрел не пускают.
Люта смутилась.
— Ликун говорил, что договорился с кем-то из купцов о покупке сразу нескольких наложниц. Этот купец проживает в Славянском квартале.
— Не может быть! Ты не заговариваешься, девочка? Это же серьезное обвинение. Кто-то из совета старейшин, уважаемых людей сам позволяет такие непотребства чинить?
Девушка бессильно заплакала.
— Да не вру я, дедушка, не вру. Зачем мне это?
— И правда, зачем, — согласился старик, — незачем. Ты проходи, деточка, садись. Меня зовут Тарас, можешь называть меня дед Тарас.
Глава 43.
От соленой воды уже щипало глаза. Данила, который буквально боготворил море, теперь отплевываясь, клял его такими словами, что даже бывалые корабельщики краснели, как красные девицы. Путешествие затянулось, попутный ветер, ведущий корабль вдруг исчез, будто и не было его. Пришлось садиться на весла, а Данила сам попросился в гребцы. Тяжелая работа отвлекала от жуткой скуки, помогала привести уставшее от безделья тело в нормальную форму. Но вскоре, ветер снова вернулся, и кораблик понесло по волнам куда быстрее. Сине-зеленая гладь моря мерно колыхалась, рассекаемая бортом корабля. Данила вздохнул. Всего должно быть в меру. Даже такая красота может надоесть, да что там надоест, уже ведь отвращение неописуемое вызывает!
Северьяну же было все равно. Что он умел, так это ждать. Убийца целыми днями сидел на палубе, бесцветными стеклянными глазами вперившись в лазурный горизонт. Данила поначалу пробовал вывести друга из транса, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Но как же утомительно было ожидание того, неизвестного, что вот-вот должно было появиться на горизонте. На двенадцатый день пути Данила все глаза себе просмотрел до дыр, силясь увидеть диковинные башни сказочного города. И когда оные, наконец появились на горизонте, Данила уже не восхищался, лишь облегченно вздохнул. Появились и ладно, значит доплыли. Воин напрягся, глядя на озаренный яркими красками горизонт. Где-то там, в этом чудо городе страдает его невеста. И он найдет ее, чего бы это ни стоило.
Мачта весело поскрипывала. Дикий, хохочущий ветер рвал и трепал белый парус, так что корабль несся по волнам, будто вдруг обзавелся крыльями. Да он уже и не плыл, летел! Чудо-город приближался все быстрее, уже стали различимы огромные белокаменные ворота, проступили высоченные оранжевые башни. Они были столь диковинны и необычны, что у Данилы на миг перехватило дух. Вид открывался шикарнейший, и верхушки башен, казалось, окунались в колышущуюся морскую гладь.
— Красота, — изумленно выдохнул Данила, — куда красивей, чем море.
— И красивей чем Искоростень, — раздался знакомый, с издевкой голос.
Северьян, оказывается, уже пришел в себя, и теперь наблюдал за приближающейся полосой берега с не меньшим вниманием, чем Данила. Увидел яркие высокие башни, будто пахнуло смертным холодом. А вдруг в одной из них сидит Базилевс и держит в руках злосчастный амулет? Кто знает…
— Невероятно, я и не думал, что он такой большой! — Восхищенно бормотал Данила. — Уж думал, Искоростень громадный, Киев так вообще громада громад. А это что тогда? Да здесь же ни одного деревянного дома нет!
— Это и к худшему, — нахмурился Северьян. — Камень всю черноту и злобу копит, он — самое вольготное место для магов. Почему думаешь, колдуны-отшельники селятся в пещерах скал. Не затем ведь, чтобы думать о высоком. Им магию копить надо, чтобы потом значит сразу вдарить, ну и получить мировое господство.
— А зачем оно, это господство? — Недоуменно покосился Данила.
— Ящер его знает, зачем. Это ты спроси у безумцев-отшельников. Благо, пока никто столько силы не накопил…
Вспомнился старик Опис.
— …а если кто и накопил, так стал выше этого. Сильным мира сего плевать на мирские проблемы. Они уже и не вмешиваются в людскую суету, все больше мыслят о высоком.
Кораблей в порту было видимо-невидимо, глаза разбегались от обилия парусов. Ишан долго искал свободное место, где бы пришвартоваться. Нашел с трудом, на отшибе, и тотчас принялся орать на рабочих, которые все еще лениво пялились на столпившихся у пристани людей. Те засуетились, стали таскать бочки. А Ишан между делом покосился на путников.
— Все, приехали. Берите свои шмотки и проваливайте на берег. Я вам не корчма, чтобы ночлежки устраивать!
Путники неспеша сошли на причал, огляделись. Кого здесь только не было. И корабли-то все разные, одни похожи на лодки, другие, как крепости, разве что осадных орудий нет, а может и есть, но хорошо припрятаны, не подкопаешься. И лица все разные, и славяне, и хазары, и еще видимо невидимо, даже такие народы, о которых никто слыхом не слыхивал. Данила начал с ума сходить от такого обилия лиц, в глазах пестрило, в ушах стоял звон. Такой гам мог выдержать не каждый. И все вокруг кричали, ссорились, смеялись и просто суетились, норовя пихнуть ближнего локтем, поддеть словом или просто наступить на ногу.
— Ну и толпа, — вздохнул он. — Тут затеряться — раз плюнуть.
— Если бы все было так просто, — Северьян настороженно косился по сторонам. — Боюсь, Царьградские маги уже нас выследили. По крайней мере, меня точно. Уже однажды пытались убить, но как увидели, что их интересы не сильно короблю, так и оставили в покое. Мне так казалось. А теперь-то уж точно достанут. Даже раньше, чем в город войду.
А к путникам уже спешили три здоровенных мужа обряженные в ромейскую блестящую, будто золото, кольчугу.
— Пошлину за вход в город платить будете? — Спросил один, главный в тройке. Усмехнулся, добавил. — А куда же денетесь. Ну, где ваши товары?
— Ан, нету, — вздохнул Северьян.
Сборщики мыта сразу утратили к путникам всякий интерес. Да какой им прок возиться с любопытными бедняками, когда вокруг столько богатых купцов. И все хотят что-то нелегально протащить, откупиться подешевле. Так что работы у сборщиков было невпроворот.
Северьян облегченно вздохнул, думал уже по его душу пришли. Ошибся. И обрадовался, как младенец, поспешив к воротам. Данила только охал, когда огромная, бескрайняя людская толпа подхватила обоих, как пушинки, и потащила к белокаменной стене туда, где распахнулись перед гостями огромные ворота. Стена высоченная, в Киеве раза в три ниже, да и то все больше частоколом из свежесрубленных сосен. Куда уж там им супротив этих каменных укреплений. Вокруг толкались, сыпались тумаки, и ругань катилась аж до самых стен. У врат стояли стражи. Проводили путников настороженными взглядами, но не подошли. Да куда им еще к каждому подозрительному с расспросами лезть. Тут вон кого только нету, и рожи все воровские, либо разбойники, либо купцы, эти все на одно лицо, из одного теста лепленные.
— Ну и врата! — Восхищался Данила. — Да весь Искоростень в эти врата влезет.
— Влезет, — согласился Северьян. — И вылезет. Царьград это тебе не блошиный рынок, здесь глаз да глаз нужен. Смотри по сторонам, а то лишишься последнего.
Врата остались за спиной. Впереди открылась площадь, вся сплошь заполненная торговцами. Один огромный бесконечный базар, от горизонта до горизонта тянулись маленькие и большие лавки, целые телеги с добром, да что там телеги, обозы стояли и торговля шла прямо с них. Негоже товар марать перетаскиванием с места на место. Сновали и случайные торгаши, совали в руки всякую дрянь, предлагали померить и опробовать. Солнце жарило нещадно, мухи летали злобные, ненасытные, так и норовили укусить за самое незащищенное место. Опять какой-то прыткий торгаш выскочил, стал предлагать Даниле седло, уговаривал померить. Данила совсем уже одурел от тараканьей суеты вокруг, как зомби взял из рук торгаша седло, напялил на голову. Торгаш не растерялся, сразу начал кривляться, восхищаться, как мол, идет витязю. Варвар, думает, и есть варвар. Ему можно и седло на голове носить, и сапоги на руки натягивать. Северьян смахнул седло с головы друга, влепил торговцу знатную оплеуху. Тот отлетел, как банный лист, но, нисколько не обидевшись, снова подскочил, лебезил, приторно улыбался. Откуда-то вышмыгнул маленький мужичок. Северьян еле успел уследить, тот уже пристраивался сбоку к Даниле, норовя срезать кошель. Еще один подзатыльник, и неудачник-вор, выругавшись, исчез в толпе.
— Я устал, — пролепетал Данила. — Ящер меня побери, как же я устал!
Северьян сочувственно усмехнулся. Ну, еще бы. Человеку, который не видел базара крупнее мясной лавки, все это кажется не просто диким — невозможным. Все мелькает, пестрит перед глазами. Северьян и сам-то уже терялся, повинуясь толпе. А для Данилы прогулка в Царьград — испытание похлеще упыриного болота. А он еще собрался здесь искать свою невесту. Нет, сам не справится. Придется помочь найти, иначе ведь заварит такую кашу, вовек не разгребешь.
Когда пересекли площадь, впереди выросла еще одна стена. Данила растерялся, думал в суматохе пошли в обратную сторону. Лишь Северьян остановил его, одернул.
— Дурак. Это стена Царьграда.
— А что было до этого? — Удивленно спросил Данила.
— До этого была просто… стена.
Стена вырастала на глазах, гигантская, разросшаяся во все стороны так, что не видно ни конца, ни края. Она все приближалась, открывая взору еще одни ворота. Еще больше предыдущих, и блестят неимоверно. Толи позолотой покрыты, толи и вправду золотые. На воротах висит огромный, богатырский щит. Северьян хмыкнул, вспоминая, что щит на воротах принадлежит Вещему Олегу, предку Владимира, который самолично прибил щит на ворота. Толи в знак уважения, толи наоборот, осмеяния Царьграда, кто теперь разберет. Столько воды утекло с тех пор. На щите красуется орел, или сокол. Кто его разберет. Северьян бросил последний взгляд, еще раз, отдавая дань роскошному великолепию, и шагнул дальше, только сейчас заметив, что Данила все еще пялится, как сорока на золотую монету. Вот уж, падкие русы на блестящее. Как варвары, впервые увидевшие зеркальце. Однажды эта слабость может стать роковой для всего народа. Кто знает, как сумеют применить ее враги. А что сумеют, это точно, без этого никак.
За воротами пролегла широченная улица, именно улица, а размером, как Киянская базарная площадь. Дальше поднимались не дома, дворцы. Белокаменные, отделанные с ювелирной точностью и расписаны всевозможными гравюрами. Данила снова разинул рот, а Северьян наоборот, стиснул зубы. Каменные громады замков вызывали у него не слишком приятные сравнения. Казалось, вошел на огромное кладбище царей, и вокруг одни каменные склепы. Что бы ни говорили, а человек земное существо, к тому же живое. И ближе ему не бездушный камень, а трепещущее дерево. В деревянных домах жить и уютнее, и спокойнее, да и недуги никакие не мучат. Дерево помогает человеку, а камень силу жизненную сосет. Не так, как проклятый амулет в сумке, но все же медленно и неотвратимо вытравляет из человека душу, делает его таким же пустым и безразличным, как камень.
Отовсюду веяло колдовством. Северьян, не слишком умелый в волховских делах, и то чувствовал пронзающие воздух невидимые сторожевые нити. Они были повсюду и колыхались, как паутина на ветру.
На плечо опустилась тяжелая рука, Северьян вздрогнул, хватаясь за меч, но убрал руку. Позади стоял ромей, высокий, статный, кольчуга блестит, на поясе клинок с огромными камнями на рукояти.
— Эй, вы никак новенькие? — Сказал ромей на чистом славянском языке, так, что Северьян вздрогнул. Он-то знал, что в Царьграде давно существует с десяток всевозможных кварталов, и Славянский не исключение.
— Новенькие, — молвил Данила. — А что?
— Да нет, ничего, — молвил тот. — Ты я вижу славянин.
— Славянин, — согласился Данила. — Русич я.
— Да вижу, — молвил стражник. — А этот твой друг, больной что ли? Уж больно рожа серая, недовольная. В Царьграде с такими рожами ходить не положено. Все должны радоваться жизни.
— Нет, здоровый я, — поспешил оправдать себя Северьян, растянувшись в широкой улыбке.
— Ну, здоровый, и хорошо, — кивнул ромей-славянин. — В общем, будьте гостями. Народ у нас не слишком общительный, могут и по башке дать, если обидите. Но если кто вас обидит, мы тоже заступимся.
Северьян криво ухмыльнулся. Типичная русская жилка. Когда есть, кого обидеть, топчут, обижают, готовы раздавить и в лицо плюнуть. Но если кто посмел раньше них обидеть, за обиженного заступятся, обидчика покарают. Что и говорить, умом Русь не понять. Все живут чувствами, а чувства так непостоянны… Вот и Северьян до поры до времени руководствующийся лишь разумом, все больше доверяет сердцу. Русская кровь берет свое…
— Ладно, в общем, смотрите, тут есть на что посмотреть. Нашенские купцы здесь все дома выкупили, так что теперь здесь наша земля.
— Кусок родины вдали от дома, — пробормотал задумчиво Северьян. — Интересный подход.
— Вот-вот, интересно у нас здесь, — не расслышал, но что расслышал, подхватил славянин-ромей. — А замки какие! Небось, у князя Владимира-то похуже?
— Похуже, — согласился Северьян. — А не подскажешь ли, любезный, где здесь можно остановиться, да так, чтобы не очень дорого и удобно.
— Ишь чего захотел, — усмехнулся стражник, — и мясо съесть и руки не запачкать. Не бывает так. Но я посоветую. Есть тут постоялый двор в двух кварталах. Там неплохо, и не слишком дорого. Если беда случится, меня не ищите, а если неприятность какая, не поладите вдруг с местными, тогда меня зовите.
— А как звать-то? — Удивился Данила.
— Зовите Васькой, — ухмыльнулся он.
Северьян хохотнул.
— Это, как ихнего архимандрита, что ли?
Василий нахмурился.
— Не знаю, какого вы архимордита раскопали, но лучше не обзывайтесь. Я добрый, бить не стану, а другие могут и сорваться. Жизнь-то нынче нервная.
— А почему имя то не славянское, если сам славянин? — Допытывался Данила.
— Так надо было, — пробурчал Василий. — Чтобы в доверие к ромеям втереться. Они же требуют повиновения, вот и выкручиваемся, веру их принимаем…
— А сами в сараях истуканов держите? — Подначил Северьян.
— Только никому не говори! — Важно прошептал Василий. — Прячем, и хорошо прячем. Ромеи даже не знают.
— Как тебя раньше звали? — Не унялся Данила.
— Раньше Родомиром кликали, а теперь Васькой стал. Но вы меня Василием называйте, коли звать будете. Настоящее мое имя только свои знают.
Северьян довольно улыбнулся. Славянин-ромей уже записал обоих путников в “своих”. Уже неплохо, если так и дальше пойдет, авось и до Базилевса добраться труда не составит, да и невесту Данилы найти несложно. Если только повезет. Северьян уже привык доверять этому шаткому, но незыблемому русскому “авось”. И сейчас надеялся только на него.
Глава 44.
Здесь, за крепкими каменными стенами, доме своего соотечественника, Люта чувствовала себя в полной безопасности. Вернулась здоровая сонливость, от ощущения защищенности внутри все налилось сладким жаром. Девушка потягивала холодное вино, морщилась.
— Ты переночуй сегодня у меня, — сказал дед Тарас, — а завтра уж я постараюсь доставить тебя в целости и сохранности прямиком к старейшинам. Там уж разберемся, кто прав, а кто виноват.
— Так ты мне все еще не веришь?
— Верю. Но не мне решать. Совет мудрее одного старого свихнувшегося отшельника. А теперь не бузи и успокойся. Ложись-ка ты лучше и выспись. Утро вечера мудренее будет.
Люта немного обеспокоенная, все же улеглась на широкую мягкую кровать, прикрылась пуховым одеялом, и сама не заметила, как уснула. И снился ей дом, мать, сгорбившаяся возле яблоньки. Яблонька вдруг пожухла, и перестала плодоносить. Всегда исправно одаривала яблоками, и перестала. И Люта так ясно поняла, что это навсегда, что тотчас же проснулась. По лбу струился холодный пот. Дыхание было тяжелым и срывистым. Но это было еще не все. В дверь ломились. И дед Тарас стоял у входа со старым видавшим виды мечом.
— Открывай старик, хуже будет!
Люту охватил ужас, сердце сжалась в комок и ушло в пятки. В гадостном громком голосе, там за дверью, она узнала Багыра.
— Убирайтесь, твари! — Кричал дед Тарас. — Несчастные прихвостни Ликуна, вам сказано было не появляться здесь.
— Отдай нам девчонку, и мы уйдем. Я знаю, что она у тебя, даже не отпирайся.
— Она свободная. Не смейте превращать свободных славян в рабов!
За дверью заскрежетало, зашебуршало.
— Ну что же, старик. Ты сам напросился.
Дверь содрогнулась, чудом удержавшись в петлях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Совет старейшин? Что это такое? — Спросила Люта, когда старик прикрыл за собой дверь.
— У нас, в Славянском квартале, все проблемы соотечественников решаются сообща советом старейшин. Там же мы решим, что делать с Ликуном. У него уже было одно предупреждение, а он взялся за старое…
— Но он же торгует в Славянском квартале! Как такое возможно?
Брови старика удивленно поползли вверх.
— В нашем квартале торгует, тварь? Да как он посмел! Его сюда на пушечный выстрел не пускают.
Люта смутилась.
— Ликун говорил, что договорился с кем-то из купцов о покупке сразу нескольких наложниц. Этот купец проживает в Славянском квартале.
— Не может быть! Ты не заговариваешься, девочка? Это же серьезное обвинение. Кто-то из совета старейшин, уважаемых людей сам позволяет такие непотребства чинить?
Девушка бессильно заплакала.
— Да не вру я, дедушка, не вру. Зачем мне это?
— И правда, зачем, — согласился старик, — незачем. Ты проходи, деточка, садись. Меня зовут Тарас, можешь называть меня дед Тарас.
Глава 43.
От соленой воды уже щипало глаза. Данила, который буквально боготворил море, теперь отплевываясь, клял его такими словами, что даже бывалые корабельщики краснели, как красные девицы. Путешествие затянулось, попутный ветер, ведущий корабль вдруг исчез, будто и не было его. Пришлось садиться на весла, а Данила сам попросился в гребцы. Тяжелая работа отвлекала от жуткой скуки, помогала привести уставшее от безделья тело в нормальную форму. Но вскоре, ветер снова вернулся, и кораблик понесло по волнам куда быстрее. Сине-зеленая гладь моря мерно колыхалась, рассекаемая бортом корабля. Данила вздохнул. Всего должно быть в меру. Даже такая красота может надоесть, да что там надоест, уже ведь отвращение неописуемое вызывает!
Северьяну же было все равно. Что он умел, так это ждать. Убийца целыми днями сидел на палубе, бесцветными стеклянными глазами вперившись в лазурный горизонт. Данила поначалу пробовал вывести друга из транса, но вскоре бросил это бесполезное занятие. Но как же утомительно было ожидание того, неизвестного, что вот-вот должно было появиться на горизонте. На двенадцатый день пути Данила все глаза себе просмотрел до дыр, силясь увидеть диковинные башни сказочного города. И когда оные, наконец появились на горизонте, Данила уже не восхищался, лишь облегченно вздохнул. Появились и ладно, значит доплыли. Воин напрягся, глядя на озаренный яркими красками горизонт. Где-то там, в этом чудо городе страдает его невеста. И он найдет ее, чего бы это ни стоило.
Мачта весело поскрипывала. Дикий, хохочущий ветер рвал и трепал белый парус, так что корабль несся по волнам, будто вдруг обзавелся крыльями. Да он уже и не плыл, летел! Чудо-город приближался все быстрее, уже стали различимы огромные белокаменные ворота, проступили высоченные оранжевые башни. Они были столь диковинны и необычны, что у Данилы на миг перехватило дух. Вид открывался шикарнейший, и верхушки башен, казалось, окунались в колышущуюся морскую гладь.
— Красота, — изумленно выдохнул Данила, — куда красивей, чем море.
— И красивей чем Искоростень, — раздался знакомый, с издевкой голос.
Северьян, оказывается, уже пришел в себя, и теперь наблюдал за приближающейся полосой берега с не меньшим вниманием, чем Данила. Увидел яркие высокие башни, будто пахнуло смертным холодом. А вдруг в одной из них сидит Базилевс и держит в руках злосчастный амулет? Кто знает…
— Невероятно, я и не думал, что он такой большой! — Восхищенно бормотал Данила. — Уж думал, Искоростень громадный, Киев так вообще громада громад. А это что тогда? Да здесь же ни одного деревянного дома нет!
— Это и к худшему, — нахмурился Северьян. — Камень всю черноту и злобу копит, он — самое вольготное место для магов. Почему думаешь, колдуны-отшельники селятся в пещерах скал. Не затем ведь, чтобы думать о высоком. Им магию копить надо, чтобы потом значит сразу вдарить, ну и получить мировое господство.
— А зачем оно, это господство? — Недоуменно покосился Данила.
— Ящер его знает, зачем. Это ты спроси у безумцев-отшельников. Благо, пока никто столько силы не накопил…
Вспомнился старик Опис.
— …а если кто и накопил, так стал выше этого. Сильным мира сего плевать на мирские проблемы. Они уже и не вмешиваются в людскую суету, все больше мыслят о высоком.
Кораблей в порту было видимо-невидимо, глаза разбегались от обилия парусов. Ишан долго искал свободное место, где бы пришвартоваться. Нашел с трудом, на отшибе, и тотчас принялся орать на рабочих, которые все еще лениво пялились на столпившихся у пристани людей. Те засуетились, стали таскать бочки. А Ишан между делом покосился на путников.
— Все, приехали. Берите свои шмотки и проваливайте на берег. Я вам не корчма, чтобы ночлежки устраивать!
Путники неспеша сошли на причал, огляделись. Кого здесь только не было. И корабли-то все разные, одни похожи на лодки, другие, как крепости, разве что осадных орудий нет, а может и есть, но хорошо припрятаны, не подкопаешься. И лица все разные, и славяне, и хазары, и еще видимо невидимо, даже такие народы, о которых никто слыхом не слыхивал. Данила начал с ума сходить от такого обилия лиц, в глазах пестрило, в ушах стоял звон. Такой гам мог выдержать не каждый. И все вокруг кричали, ссорились, смеялись и просто суетились, норовя пихнуть ближнего локтем, поддеть словом или просто наступить на ногу.
— Ну и толпа, — вздохнул он. — Тут затеряться — раз плюнуть.
— Если бы все было так просто, — Северьян настороженно косился по сторонам. — Боюсь, Царьградские маги уже нас выследили. По крайней мере, меня точно. Уже однажды пытались убить, но как увидели, что их интересы не сильно короблю, так и оставили в покое. Мне так казалось. А теперь-то уж точно достанут. Даже раньше, чем в город войду.
А к путникам уже спешили три здоровенных мужа обряженные в ромейскую блестящую, будто золото, кольчугу.
— Пошлину за вход в город платить будете? — Спросил один, главный в тройке. Усмехнулся, добавил. — А куда же денетесь. Ну, где ваши товары?
— Ан, нету, — вздохнул Северьян.
Сборщики мыта сразу утратили к путникам всякий интерес. Да какой им прок возиться с любопытными бедняками, когда вокруг столько богатых купцов. И все хотят что-то нелегально протащить, откупиться подешевле. Так что работы у сборщиков было невпроворот.
Северьян облегченно вздохнул, думал уже по его душу пришли. Ошибся. И обрадовался, как младенец, поспешив к воротам. Данила только охал, когда огромная, бескрайняя людская толпа подхватила обоих, как пушинки, и потащила к белокаменной стене туда, где распахнулись перед гостями огромные ворота. Стена высоченная, в Киеве раза в три ниже, да и то все больше частоколом из свежесрубленных сосен. Куда уж там им супротив этих каменных укреплений. Вокруг толкались, сыпались тумаки, и ругань катилась аж до самых стен. У врат стояли стражи. Проводили путников настороженными взглядами, но не подошли. Да куда им еще к каждому подозрительному с расспросами лезть. Тут вон кого только нету, и рожи все воровские, либо разбойники, либо купцы, эти все на одно лицо, из одного теста лепленные.
— Ну и врата! — Восхищался Данила. — Да весь Искоростень в эти врата влезет.
— Влезет, — согласился Северьян. — И вылезет. Царьград это тебе не блошиный рынок, здесь глаз да глаз нужен. Смотри по сторонам, а то лишишься последнего.
Врата остались за спиной. Впереди открылась площадь, вся сплошь заполненная торговцами. Один огромный бесконечный базар, от горизонта до горизонта тянулись маленькие и большие лавки, целые телеги с добром, да что там телеги, обозы стояли и торговля шла прямо с них. Негоже товар марать перетаскиванием с места на место. Сновали и случайные торгаши, совали в руки всякую дрянь, предлагали померить и опробовать. Солнце жарило нещадно, мухи летали злобные, ненасытные, так и норовили укусить за самое незащищенное место. Опять какой-то прыткий торгаш выскочил, стал предлагать Даниле седло, уговаривал померить. Данила совсем уже одурел от тараканьей суеты вокруг, как зомби взял из рук торгаша седло, напялил на голову. Торгаш не растерялся, сразу начал кривляться, восхищаться, как мол, идет витязю. Варвар, думает, и есть варвар. Ему можно и седло на голове носить, и сапоги на руки натягивать. Северьян смахнул седло с головы друга, влепил торговцу знатную оплеуху. Тот отлетел, как банный лист, но, нисколько не обидевшись, снова подскочил, лебезил, приторно улыбался. Откуда-то вышмыгнул маленький мужичок. Северьян еле успел уследить, тот уже пристраивался сбоку к Даниле, норовя срезать кошель. Еще один подзатыльник, и неудачник-вор, выругавшись, исчез в толпе.
— Я устал, — пролепетал Данила. — Ящер меня побери, как же я устал!
Северьян сочувственно усмехнулся. Ну, еще бы. Человеку, который не видел базара крупнее мясной лавки, все это кажется не просто диким — невозможным. Все мелькает, пестрит перед глазами. Северьян и сам-то уже терялся, повинуясь толпе. А для Данилы прогулка в Царьград — испытание похлеще упыриного болота. А он еще собрался здесь искать свою невесту. Нет, сам не справится. Придется помочь найти, иначе ведь заварит такую кашу, вовек не разгребешь.
Когда пересекли площадь, впереди выросла еще одна стена. Данила растерялся, думал в суматохе пошли в обратную сторону. Лишь Северьян остановил его, одернул.
— Дурак. Это стена Царьграда.
— А что было до этого? — Удивленно спросил Данила.
— До этого была просто… стена.
Стена вырастала на глазах, гигантская, разросшаяся во все стороны так, что не видно ни конца, ни края. Она все приближалась, открывая взору еще одни ворота. Еще больше предыдущих, и блестят неимоверно. Толи позолотой покрыты, толи и вправду золотые. На воротах висит огромный, богатырский щит. Северьян хмыкнул, вспоминая, что щит на воротах принадлежит Вещему Олегу, предку Владимира, который самолично прибил щит на ворота. Толи в знак уважения, толи наоборот, осмеяния Царьграда, кто теперь разберет. Столько воды утекло с тех пор. На щите красуется орел, или сокол. Кто его разберет. Северьян бросил последний взгляд, еще раз, отдавая дань роскошному великолепию, и шагнул дальше, только сейчас заметив, что Данила все еще пялится, как сорока на золотую монету. Вот уж, падкие русы на блестящее. Как варвары, впервые увидевшие зеркальце. Однажды эта слабость может стать роковой для всего народа. Кто знает, как сумеют применить ее враги. А что сумеют, это точно, без этого никак.
За воротами пролегла широченная улица, именно улица, а размером, как Киянская базарная площадь. Дальше поднимались не дома, дворцы. Белокаменные, отделанные с ювелирной точностью и расписаны всевозможными гравюрами. Данила снова разинул рот, а Северьян наоборот, стиснул зубы. Каменные громады замков вызывали у него не слишком приятные сравнения. Казалось, вошел на огромное кладбище царей, и вокруг одни каменные склепы. Что бы ни говорили, а человек земное существо, к тому же живое. И ближе ему не бездушный камень, а трепещущее дерево. В деревянных домах жить и уютнее, и спокойнее, да и недуги никакие не мучат. Дерево помогает человеку, а камень силу жизненную сосет. Не так, как проклятый амулет в сумке, но все же медленно и неотвратимо вытравляет из человека душу, делает его таким же пустым и безразличным, как камень.
Отовсюду веяло колдовством. Северьян, не слишком умелый в волховских делах, и то чувствовал пронзающие воздух невидимые сторожевые нити. Они были повсюду и колыхались, как паутина на ветру.
На плечо опустилась тяжелая рука, Северьян вздрогнул, хватаясь за меч, но убрал руку. Позади стоял ромей, высокий, статный, кольчуга блестит, на поясе клинок с огромными камнями на рукояти.
— Эй, вы никак новенькие? — Сказал ромей на чистом славянском языке, так, что Северьян вздрогнул. Он-то знал, что в Царьграде давно существует с десяток всевозможных кварталов, и Славянский не исключение.
— Новенькие, — молвил Данила. — А что?
— Да нет, ничего, — молвил тот. — Ты я вижу славянин.
— Славянин, — согласился Данила. — Русич я.
— Да вижу, — молвил стражник. — А этот твой друг, больной что ли? Уж больно рожа серая, недовольная. В Царьграде с такими рожами ходить не положено. Все должны радоваться жизни.
— Нет, здоровый я, — поспешил оправдать себя Северьян, растянувшись в широкой улыбке.
— Ну, здоровый, и хорошо, — кивнул ромей-славянин. — В общем, будьте гостями. Народ у нас не слишком общительный, могут и по башке дать, если обидите. Но если кто вас обидит, мы тоже заступимся.
Северьян криво ухмыльнулся. Типичная русская жилка. Когда есть, кого обидеть, топчут, обижают, готовы раздавить и в лицо плюнуть. Но если кто посмел раньше них обидеть, за обиженного заступятся, обидчика покарают. Что и говорить, умом Русь не понять. Все живут чувствами, а чувства так непостоянны… Вот и Северьян до поры до времени руководствующийся лишь разумом, все больше доверяет сердцу. Русская кровь берет свое…
— Ладно, в общем, смотрите, тут есть на что посмотреть. Нашенские купцы здесь все дома выкупили, так что теперь здесь наша земля.
— Кусок родины вдали от дома, — пробормотал задумчиво Северьян. — Интересный подход.
— Вот-вот, интересно у нас здесь, — не расслышал, но что расслышал, подхватил славянин-ромей. — А замки какие! Небось, у князя Владимира-то похуже?
— Похуже, — согласился Северьян. — А не подскажешь ли, любезный, где здесь можно остановиться, да так, чтобы не очень дорого и удобно.
— Ишь чего захотел, — усмехнулся стражник, — и мясо съесть и руки не запачкать. Не бывает так. Но я посоветую. Есть тут постоялый двор в двух кварталах. Там неплохо, и не слишком дорого. Если беда случится, меня не ищите, а если неприятность какая, не поладите вдруг с местными, тогда меня зовите.
— А как звать-то? — Удивился Данила.
— Зовите Васькой, — ухмыльнулся он.
Северьян хохотнул.
— Это, как ихнего архимандрита, что ли?
Василий нахмурился.
— Не знаю, какого вы архимордита раскопали, но лучше не обзывайтесь. Я добрый, бить не стану, а другие могут и сорваться. Жизнь-то нынче нервная.
— А почему имя то не славянское, если сам славянин? — Допытывался Данила.
— Так надо было, — пробурчал Василий. — Чтобы в доверие к ромеям втереться. Они же требуют повиновения, вот и выкручиваемся, веру их принимаем…
— А сами в сараях истуканов держите? — Подначил Северьян.
— Только никому не говори! — Важно прошептал Василий. — Прячем, и хорошо прячем. Ромеи даже не знают.
— Как тебя раньше звали? — Не унялся Данила.
— Раньше Родомиром кликали, а теперь Васькой стал. Но вы меня Василием называйте, коли звать будете. Настоящее мое имя только свои знают.
Северьян довольно улыбнулся. Славянин-ромей уже записал обоих путников в “своих”. Уже неплохо, если так и дальше пойдет, авось и до Базилевса добраться труда не составит, да и невесту Данилы найти несложно. Если только повезет. Северьян уже привык доверять этому шаткому, но незыблемому русскому “авось”. И сейчас надеялся только на него.
Глава 44.
Здесь, за крепкими каменными стенами, доме своего соотечественника, Люта чувствовала себя в полной безопасности. Вернулась здоровая сонливость, от ощущения защищенности внутри все налилось сладким жаром. Девушка потягивала холодное вино, морщилась.
— Ты переночуй сегодня у меня, — сказал дед Тарас, — а завтра уж я постараюсь доставить тебя в целости и сохранности прямиком к старейшинам. Там уж разберемся, кто прав, а кто виноват.
— Так ты мне все еще не веришь?
— Верю. Но не мне решать. Совет мудрее одного старого свихнувшегося отшельника. А теперь не бузи и успокойся. Ложись-ка ты лучше и выспись. Утро вечера мудренее будет.
Люта немного обеспокоенная, все же улеглась на широкую мягкую кровать, прикрылась пуховым одеялом, и сама не заметила, как уснула. И снился ей дом, мать, сгорбившаяся возле яблоньки. Яблонька вдруг пожухла, и перестала плодоносить. Всегда исправно одаривала яблоками, и перестала. И Люта так ясно поняла, что это навсегда, что тотчас же проснулась. По лбу струился холодный пот. Дыхание было тяжелым и срывистым. Но это было еще не все. В дверь ломились. И дед Тарас стоял у входа со старым видавшим виды мечом.
— Открывай старик, хуже будет!
Люту охватил ужас, сердце сжалась в комок и ушло в пятки. В гадостном громком голосе, там за дверью, она узнала Багыра.
— Убирайтесь, твари! — Кричал дед Тарас. — Несчастные прихвостни Ликуна, вам сказано было не появляться здесь.
— Отдай нам девчонку, и мы уйдем. Я знаю, что она у тебя, даже не отпирайся.
— Она свободная. Не смейте превращать свободных славян в рабов!
За дверью заскрежетало, зашебуршало.
— Ну что же, старик. Ты сам напросился.
Дверь содрогнулась, чудом удержавшись в петлях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46