– Ступай вниз, – сказала она. – Я скоро.
* * *
Джин Хупер сидела в крошечной передней, нервно наблюдая, как тени сгущаются вокруг коллекции олеографий и статуэток – Мама Вижина иногда использовала эту комнату в качестве bagui и как место, где она встречалась с соседями, когда те приходили к ней за советом. Она сидела на стуле, который обычно отводился для самой Мамы Вижины, большом, украшенном резьбой стуле, обтянутом дешевым красным бархатом. Рядом с ней стоял Амирзаде. Он был бледен. В дверях тихо стояла Локади, приглядывая за посетителями сонными глазами.
Миссионерка выглядела ужасно, еще хуже, чем в утро после пожара. Она плакала, и та скромная косметика, которой она пользовалась, потекла, испачкав ей лицо. Все в ней было напряжено: руки, линия скулы, шея, глаза. Когда Рубен вошел в комнату, она тут же встала, потом села, словно ее толкнули.
– Вам не следует быть здесь, – заговорил Рубен. – Вы пошли на чудовищный риск, выйдя сегодня ночью из дома. В людей на улице стреляют, как только увидят. Разве вы не слышали о комендантском часе?
Он не знал, почему он так резок с ней. Что-то в ее манере вызывало в нем желание быть грубым. Он хотел взять ее за плечи и потрясти изо всех сил, втряхнуть в нее немного здравого смысла. Или это была просто реакция на его собственный страх несколько минут назад?
Она ответила не сразу, если не считать двух глотательных движений, которые прозвучали как ответ, задушенный при самом рождении. На мгновение она закрыла глаза. Ее губы задвигались, обращаясь к старому верному спасительному средству. Рубен почувствовал, что готов ударить ее: она всех подставила под удар, придя сюда, словно ее молитвы делали ее невидимой. И иранец, уж кто-кто, а он должен бы знать, он прожил здесь достаточно долго.
Она подняла глаза на Рубена. В них не была ничего, в этих глазах. Ни мольбы, ни извинений, ни злости, ни упрека.
– Дуга арестовали, – сказала она. – Его держат в тюрьме; один Бог знает, что они там с ним делают.
Рубен перевел взгляд с женщины на Амирзаде. Иранец держал в одной руке короткие янтарные четки, нарочито медленно перебирая шарик за шариком своими длинными, напряженными пальцами. Шарики тихо постукивали. Рубен снова посмотрел на Джин Хупер.
– Откуда вы знаете? – спросил он. – В городе комендантский час. Ваш муж даже не должен выходить из дома.
– Мне позвонили по телефону, – объяснил Амирзаде. – Один человек сообщил мне, что Дуга арестовала служба безопасности. Его содержат в Петонвиле.
– Вам сказали, в чем его обвиняют?
Амирзаде посмотрел на Джин Хупер:
– Можно мне ему сказать?
– Ладно, не надо, – произнесла она. – Я сама ему скажу. – Тем не менее она колебалась еще некоторое время. Ее слова не коснулись ее глаз. Ее глаза были пусты. Куда бы она ни ушла, то было глубоко внутри нее. – Профессор Фелпс, Дуг убил... он убил... того человека...
Сердце Рубена стукнуло и остановилось. В этот момент в комнату вошла Анжелина. Локади вышла чтобы приготовить кофе.
– Какого человека?
– Того генерала, того самого, который должен был помогать нам. Предателя в наших рядах, этого Иуду – Валриса. Они говорят, что Дуг убил Валриса.
Ею овладевало отчаяние, глаза наполнились слезами. Что она имела в виду, когда называла Валриса «предателем в наших рядах»? Было ли у этой фразы другое значение, кроме очевидного? Сегодня речь ее была сбивчива, язык заплетался, расплескивая слова. Анжелина подошла к ней, чтобы утешить, но она дернула плечами, стряхнув ее руки.
– Вы должны найти его, должны вытащить его оттуда, должны... должны... – Ее голос поднимался на пронзительную ноту. Слова срывались с губ, словно их сдергивали оттуда коротким движением, – осколки, выплюнутые без значения или цели. Ее поведение внушало тревогу. Она оставалась глубоко внутри себя, где ей было тепло и уютно, изолированная от всего на свете, в некоем единении со своим Богом, в то время как ее голос становился все громче, а тело сотрясалось, будто они были полностью независимы от нее. – Должны... должны... дол...
Рубен повернулся к Амирзаде. Иранец казался относительно невозмутимым, словно вещи такого сорта происходили с этим каждый день, словно горе и мука были таким же бизнесом, как и все остальное. Янтарные шарики с безукоризненной четкостью двигались между его пальцами.
– Это правда? – спросил Рубен. – Дуг убил Валриса?
Амирзаде пожал плечами, восточный жест, уклончивый, полный нюансов жест купца-bazari , изображающего отсутствие интереса перед потенциальным покупателем.
– Hic namddanam. Я не знаю, – ответил он. Он говорил на осторожном английском, с мелодичным акцентом северной части Тегерана. – Так мне сказали. Я думаю, они говорят правду. Зачем им лгать? У них нет никаких причин лгать.
– Вы были там? Вы видели Дуга, когда он уходил?
Амирзаде покачал головой. Его лицо имело правильные формы, оно обладало утонченной красотой, отточенной торжественностью, как лицо победоносного Дария.
– Я приехал туда всего полчаса назад. После звонка.
– А этот дом? Зачем вы привели ее сюда?
Иранец заколебался. Рядом с ним Джин Хупер улыбалась и хмурилась попеременно, без всякой причины, словно ее совесть одновременно упрекала и утешала ее.
– Я сказал ей, что ваш друг миссис Хаммел приходится сестрой Беллегарду. Я подумал, что она, возможно, сумеет помочь. Или вы, вы американец. Может быть, он послушает вас.
– Вы могли бы прийти и один. Не было никакой необходимости рисковать ее жизнью, выводя ее из дома в комендантский час.
Амирзаде снова пожал плечами, отстранение, безразлично.
– Сейчас она в безопасности. Но я думаю, нам нужно что-то предпринять.
Рубен повернулся, чтобы опять заговорить с Джин. Она неподвижно смотрела на него, словно пыталась сообразить, кто он такой и что она здесь делает. Но она, похоже, уже лучше владела собой, как будто первый кризис миновал, а следующий еще не наступил.
– Миссис Хупер, как вы считаете, в этой истории есть хоть доля правды? – спросил Рубен. – Я знаю, что ваш муж вспыльчив, но, конечно же...
Задавая вопрос, Рубен вдруг понял, почему ему было так трудно поверить в эту историю. Он не относился к Дугу Хуперу как к взрослому человеку. Хупер не пил, не курил, не употреблял бранных слов, может быть, не занимался сексом. Некоторые религиозные люди являются детьми во взрослой одежде. Но все выглядело так, словно Дуг Хупер только что повзрослел.
– Он все грозился с прошлой ночи. Вы слышали его сегодня утром. Угрозы, ужасные угрозы. В нем нет прощения. В нем больше нет любви: ни ко мне, ни к Богу. Этот пожар стал последней каплей. Я думаю, это могло бы быть правдой.
– Они утверждают, что у него был пистолет, – сказал Амирзаде.
– Что за пистолет?
Иранец пожал плечами:
– Они не сказали. Какой-нибудь автоматический пистолет, наверное.
Рубен посмотрел на Джин Хупер:
– Вы знаете что-нибудь о пистолете?
Она покачала головой:
– Нет. Дома Дуг никогда не имел пистолета. И он не знал бы, где ему раздобыть пистолет здесь. – Она повернулась к Анжелине. – Пожалуйста, миссис Хаммел, вы должны что-то сделать. Вы должны поговорить со своим братом. Вере придет здесь конец, конец навсегда. Мы должны вытащить его из тюрьмы, заставить их забыть о том, что это вообще когда-либо происходило.
Это было все, что ее заботило, – репутация ее веры. Ей было наплевать на Дуга, как и на его предполагаемую жертву. Рубен нимало не расстроился бы, если бы всю миссию Баха'и пинком вышвырнули с Гаити; но выходка Хупера могла иметь очень неприятный конец.
– Миссис Хупер, – заговорил Рубен, – сейчас никто из нас ничего не сможет сделать. Действует комендантский час. На улицах полным-полно солдат с пальцами на спусковых крючках, которым не терпится отыскать себе мишень. Ситуация не облегчится, если меня или Анжелину подстрелят.
– Я могу помочь вам, – сказал Амирзаде. – Я могу провести вас через патрульные заставы.
Рубен покачал головой:
– Слишком рискованно. Они стреляют без предупреждения.
Амирзаде сделал жест, не знакомый Рубену, иранский эквивалент короткого покачивания головой – быстрый подъем головы вверх, сопровождаемый цоканьем языка.
– Они сделают исключение, вот увидите. Я фармацевт. Даже в комендантский час людям нужны лекарства. Кто-то может заболеть, кто-то еще может оказаться при смерти. У меня есть специальный пропуск. На моей машине нарисован красный крест. На крыше установлена голубая мигалка. Поверьте мне, вы будете в безопасности. Я уже много раз это проделывал. Комендантский час – вещь на Гаити не новая.
– Пожалуйста, – взмолилась Джин Хупер. – Пожалуйста, поезжайте с ним, профессор. Вы и миссис Хаммел – наша единственная надежда. Если вы отложите все до утра. Дуг может погибнуть. Они говорят, что он пытался убить министра правительства во время комендантского часа.
Рубен повернулся к Анжелине. Джин Хупер в кои-то веки продемонстрировала немного реализма в оценке ситуации.
– Что скажешь? Макс послушает тебя?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Но я могу поговорить с ним. Если мистер Амирзаде может доставить нас в Петонвиль целыми и невредимыми, я готова поговорить с Максом. Если Макс захочет говорить со мной.
– Что ж, прекрасно, – сказал Рубен. – Давай рискнем.
67
В комендантский час тишина мутирует. Неощутимо она приобретает новые формы, новые тональности. Она плывет, собирается в подъездах, проникает в окна с незапертыми ставнями, замочные скважины, в которых не торчит ключ, веерообразные окошки над дверями. Иногда она напряжена, как в моменты перед взрывом бомбы, выстрелами, смертью ребенка. Иногда обольстительна, как в миг безмолвия между мужчиной и женщиной перед минутами любви. Или печальна, словно прошло совсем немного времени и они собираются поссориться.
Такое многообразие молчаний, их оттенков, такое множество щитов, которыми можно отгородиться от громозвучного мира.
Рубен чувствовал, как они сжимаются вокруг него в этот момент, все эти оттенки тишины, облегающие тело, как безупречно подогнанная одежда, – мантии его страха. Они проделали половину пути в Петонвиль. Амирзаде остановил машину и заглушил мотор; внутрь хлынул поток молчаний. Они уже миновали два сторожевых поста, на каждом из которых иранец тряс своими бумагами. Он объяснил, что доктор Фелпс был вызван из Адвентистской больницы в Дикини к югу от столицы для лечения генерала Валриса в его резиденции в Петонвиле. Солдаты слышали о покушении, но не имели точных сведений о состоянии здоровья генерала. Не желая быть причиной возможно роковой задержки, они тут же взмахом руки пропускали «вольво-универсал» иранца дальше.
Дороги и улицы были перекрыты основательно. На одной из уличных застав стоял легкий танк, тихо урча двигателем, готовый к немедленным действиям в случае сигнала тревоги. Рядом с ним находился бронированный автобус «Фиат-55-13». Амирзаде шепнул Рубену, что этот автобус набит солдатами или полицейскими из сил особого назначения, специально экипированными и способными справиться с любыми гражданскими беспорядками. У Рубена возникло впечатление, что иранец одобряет такие действия. Беспорядок любого рода был для него проклятием, как и для Хуперов.
Они въехали в сердце Петонвиля. Справа от них потянулась череда вилл, построенных над обрывом, выходившим на дорогу; по другую сторону – сам город. Фары «вольво» освещали длинные, посыпанные щебнем подъездные дорожки, усаженные по бокам красными розами гибискус. Цветы мерцали, как пятна крови, создавая впечатление кровоточащей тьмы. Огромные белые ночные бабочки танцевали в свете фар, трепеща, как кусочки серебряной фольги; их матовые от пыльцы крылья мелькали головокружительно и бестолково. Анжелина крепко сжимала руку Рубена на заднем сиденье.
Площадь была запружена полицейскими и военными машинами. Ровный тяжелый рокот доносился от двигателей двух бронемашин AML H60-7 фирмы Панхард, поставленных перед отелем «Шукун». Сегодня в отеле никто не веселился. Нервничающие солдаты, большинство из которых были немногим старше детского возраста, стояли рядом с бронетранспортером, дымя сигаретами или вглядываясь в темноту. Все здания вокруг были погружены во мрак, за исключением главного полицейского управления. Прожектора заливали вход голым белым светом. У дверей стояла охрана.
Амирзаде показал свой пропуск, но здесь его рассказ не производил никакого впечатления. Анжелина вышла вперед и долго говорила на креольском с одним из охранников. Рубен наблюдал за ней из машины. Его руки стали липкими от пота. Он спрашивал себя, как так вообще могло получиться, что они позволили Амирзаде убедить их в осуществимости этого безумного плана.
Однако Анжелина была сестрой Макса не только по имени. В Нью-Йорке она была никто – простая жена профессора, несостоявшаяся художница, наполовину белая, наполовину черная, существо, сотканное из середин и промежутков. Здесь она обладала уверенностью, которую давали ей семья и класс, уверенностью человека, который точно знает, что и почему происходит и как именно делаются дела. Охранник живо исчез за дверью и появился вновь меньше чем через пять минут. Анжелина и Рубен должны были войти, Амирзаде приказали оставаться в машине.
Макс ждал их не в своем кабинете, а в большой комнате на первом этаже. Стены комнаты были увешаны картами и информационными стендами. На большом столе была развернута карта Порт-о-Пренса, на которой маленькими модельками были отмечены дорожные заграждения и сторожевые посты. Когда они вошли, Макс кричал в телефонную трубку, отдавая какие-то распоряжения. Он не поднял глаз, пока не кончил говорить. Кто-то вручил ему депешу. Он взглянул на нее, кивнул и бросил на стол.
– Добрый вечер, Анжелина, профессор. Я ждал вас. Вы приехали повидать своего друга, мистера Дугласа Хупера. Бедный мистер Хупер, вы найдете его в самом плачевном состоянии. Он повел себя глупо, ваш мистер Хупер. Нет, не глупо – по-идиотски. Совершенно по-идиотски.
– Это правда, что он кого-то убил? – спросила Анжелина. – Министра правительства?
Беллегард кивнул. Вошел солдат и протянул ему толстый запечатанный конверт. Беллегард расписался за него и отложил в сторону.
– Я должен извиниться, – сказал он. – Как вы сами можете видеть, мы здесь сегодня крайне заняты. – Он замолчал ненадолго, словно вспоминал, о чем они только что говорили. – Да, – кивнул он, – это правда. Он застрелил генерала Валриса. Хуперу каким-то образом удалось проникнуть в дом генерала. Телохранитель Валриса взял его после стрельбы. Боюсь, они очень сильно избили его, но у их офицера хватило ума остановить их раньше, чем они его прикончили. Он знал, что меня заинтересует белый человек, американец, который совершил политическое убийство здесь, на Гаити. И мне действительно интересно. Очень интересно.
Рубен подался вперед над рабочим столом.
– Но вы, конечно, понимаете, что это не была политическая акция, что Хупер не мог вкладывать в это какое-то зловещее значение. Валрис намеренно осложнял Хуперу жизнь. Вы, должно быть, слышали об этом. Он разгромил его магазин, а потом сжег его дотла. Хупер – глупец, как вы сами сказали, он потерял голову. Но вы должны понимать, что он политически наивен.
– Да, – ответил Макс. – Я все это прекрасно понимаю. Но я не могу позволить себе заниматься мотивами или разбираться, кто наивен, а кто нет. У нас здесь политический кризис в самом разгаре, или вы, быть может, не заметили, профессор? Я должен действовать на основе того, что вижу своими глазами. Гражданин страны, с которой Гаити не имеет дипломатических отношений, американец с заряженным пистолетом проникает на территорию дома, принадлежащего министру обороны, и убивают его. Вы, без сомнения, не можете не видеть, насколько это серьезно. Или вы тоже наивны, профессор?
Анжелина прервала их разговор:
– Макс, ты же сам сказал: то, что сделал Хупер, было идиотизмом. Неужели ты действительно думаешь, что, если бы за этим стояло что-то большее, ЦРУ стало бы посылать сюда такого человека?
– А кто здесь говорил о ЦРУ?
– Но ведь именно это ты имел в виду, разве нет?
Беллегард пожал плечами:
– Совсем не обязательно. – Он погрузился в молчание. Его взгляд упал на толстый конверт. Он вскрыл его, бегло просмотрел содержимое и снова оттолкнул в сторону.
– Я бы хотел увидеть его, – сказал Рубен. – Поговорить с ним. Где вы его держите?
– Хупера?
– Ну конечно, Хупера.
– Он здесь, чего другого вы ожидали? Я не уверен, что мне хочется, чтобы вы встречались и разговаривали с ним.
– Я бы хотел услышать, что он сам скажет.
– Разумеется, это было бы естественно. – Макс повернулся к Аджелине. – А ты что думаешь? Нам следует дать им поговорить?
Анжелина кивнула.
– Да, – сказала она. – Если позже возникнут вопросы, если Хупер умрет, тогда профессор Фелпс сможет подтвердить, что видел его живым, пока он находился у вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46