А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мне сказали, что она немного говорит по-французски, она поймет, если ты будешь говорить медленно.
Полчаса спустя принесли еду: немного жареных бананов, красную фасоль, кабачок, много риса. За обедом Рубен наблюдал за Анжелиной. После встречи с Мамой Вижиной она снова изменилась. Избалованное дитя Петонвиля исчезло, его место заняла женщина, совершенно свободно чувствовавшая себя в этой гораздо более скромной обстановке. Она ела оловянной ложкой, деля тарелку с двумя другими женщинами без тени смущения, беззаботная, счастливая. Рубен спросил себя, кто же она на самом деле.
После того как убрали посуду, Анжелина объяснила, что ей нужно побыть наедине с Мамой Вижиной.
– А ты, Рубен? Чем бы тебе хотелось заняться?
– Наверное, мне следует зайти к Хуперам, посмотреть, как там Дуг. Это далеко отсюда? Может, мне вызвать такси?
Анжелина улыбнулась:
– Здесь не Нью-Йорк. У Вижины нет телефона. Локади проводит тебя. Это недалеко. Не волнуйся, ты в полной безопасности. Там, за дверью, не Гарлем. То, что ты белый, не грозит тебе никакой опасностью.
При упоминании об опасности Рубен нахмурился:
– Я не волнуюсь насчет улицы. А как насчет этого места? Беллегард знает о нем?
– Макс знает обо всех местах. Бесполезно пытаться спрятаться от него. Забудь о нем. Есть другие люди, о которых следует беспокоиться. А это место так же безопасно, как любое другое в Порт-о-Пренсе. Доверься мне.
Уже произнося эти слова, она вспомнила, когда слышала их в последний раз. Вспомнил ли и Рубен тоже? Лучше не думать об этом.
Он повернулся, чтобы идти. Локади ждала его у двери.
– Рубен?
Он обернулся. Анжелина шагнула к нему и нежно поцеловала в щеку, рядом с уголком рта.
– Будь осторожен, – сказала она. – Что бы ты ни делал, не расставайся с Локади.
Она отвернулась. Мама Вижина ждала ее в другой комнате.
48
Салли взглянула на Эмерика, потом прошла через комнату к рабочему столу и достала оттуда початую бутылку бурбона и бокал. Она вылила в бокал все, что оставалось в бутылке, и швырнула ее в ведро для мусора. Они снова были в стеклянной башне, на другом этаже; низкие облака обнимали их, прижимаясь к тонированному стеклу окон и оставляя на них тонкие потеки конденсированной влаги. Это было равносильно вознесению в рай – подняться так высоко без крыльев. С той лишь разницей, что рай находился в другом месте. Салли не знала, где именно. Она знала одно: рай не здесь, здесь было преддверие ада.
– Ты должен был сказать ему, – произнесла она. Она стояла отвернувшись от Эмерика, не в силах заставить себя смотреть ему в лицо. Она глядела в окно на облака, на огни их небоскреба, отражавшиеся в каплях воды, из которых они состояли.
– Я рассказал ему очень многое, – ответил Эмерик. – Мы оба многое им рассказали. – Он стоял у книжной полки, разбираясь с бумагами. – Больше, чем он имел право знать, больше, чем он или она могли требовать узнать.
– "Имел право"? «Могли требовать»? Господи, ты ведь не понимаешь, о чем я, правда? Кто дает людям права? Кто говорит им, что они «могут требовать»? Рубен Абрамс заслуживает того, чтобы ему рассказали абсолютно все об этой операции. Это право за ним ты можешь признать.
– Ну и что, по-твоему, он должен знать? Я имею в виду, кроме того, что мы ему уже сообщили.
Она сделала глоток из бокала с бурбоном, потом передумала и выпила все залпом. Потом некоторое время молчала, прежде чем ответить.
– То, что двенадцать из четырнадцати агентов, которые работали на нас на Гаити в качестве группы по наблюдению и сбору информации, были убиты на прошлой неделе. Что там теперь в любой день может произойти государственный переворот. И что они, вероятнее всего, окажутся вовлеченными в него. А это означает, что их схватят, подвергнут пыткам и предадут казни, очень кровавой.
– Это совсем не обязательно. Если все пройдет нормально...
– Иди ты к черту, Эмерик! И какова, по-твоему, вероятность нормального развития событий? – Она замолчала. – Ты рассказал Рубену о Беллегарде?
– Только то, что он брат Анжелины Хаммел. Что он является шефом тайной полиции.
Она резко повернулась и посмотрела на него:
– И это все? И тебе не пришло в голову рассказать ему, кто такой Беллегард на самом деле? Кем он себя считает?
– Я не думал, что Абрамсу будет полезно это знать. Я не думал, что это имеет такое уж большое значение. И до сих пор не думаю.
– А она, эта женщина?
– Что – эта женщина?
– Черт побери, ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать. Она знает?
Эмерик пожал плечами:
– Я так полагаю. Да. Я говорил с ней. По-моему, она поняла.
– По-твоему?
Эмерик положил стопку бумаг на стол.
– Салли, все это произошло слишком быстро. Если бы мы нашли время расспросить их, провести их обоих через полную процедуру снятия информации, все кончилось бы еще до того, как они успели добраться до Гаити.
– Значит, ты послал Рубена в эту... мясорубку... без малейшего представления о том, зачем он там, без всякой поддержки...
– У него есть поддержка.
– Что? Парочка перепуганных агентов, которые сейчас делают все, что в их силах, лишь бы убраться оттуда ко всем чертям прежде, чем им перережут глотки?
– Я собираюсь послать туда еще людей. Я перебрасываю людей с Кубы и из Доминиканской Республики.
– Которые почти ничего не знают о ситуации на Гаити.
Эмерик бесцельно зашуршал бумагами. Он заметно нервничал.
– Некоторым из них доводилось бывать там прежде. Послушай, Салли, мне это нравится не больше твоего. Я бы предпочел вообще не использовать Абрамса таким образом. Но у меня не было выбора. И если судить по тому, как сложились обстоятельства, у него особого выбора тоже не было.
Салли посмотрела вниз на облака. Она подумала о городе, скрытом под ними, об улицах и подземных ходах по улицам. Она вспомнила, как Рубен поцеловал ее, это было воскресным днем в августе, так давно, или ей просто казалось, что давно. Она подумала, что могла бы сейчас прыгнуть сверху на эти облака, и они удержали бы ее и никогда не дали бы ей упасть.
И еще она знала, что это – иллюзия. Эмерик был прав. Ни у кого из них не было выбора. У них было то, что есть у каждого: свои собственные иллюзии.
49
Рубен нашел Хупера на кровати в тесной комнатке позади магазина в окружении коробок с книгами, на которых стоял штамп «Издательский трест Баха'и, Уилметт, Иллинойс». Воздух в плохо освещенной комнате был спертым, зловонным. Хупер полусидел, опираясь на подушки. Повязка на скуле пропиталась кровью. Ему сделали какой-то укол, вероятно морфия, и предписали постельный режим. На стуле рядом с кроватью лежал молитвенник. Подле него на оловянной тарелке осталась недоеденная порция риса с фасолью.
Рубен принес с собой бутылку клэрена, настоящего Барбанкура, самого лучшего. Хупер пить отказался. Рубен пожал плечами: он должен был сообразить, что они окажутся трезвенниками. Локади тоже пожала плечами и убрала бутылку в свою сумку: из нее выйдет очень подходящее приношение лоа. Ее боги не были настолько щепетильны, да и не издевались так над людьми.
– Похоже, я вчера вспылил, зашагал не в ногу, – произнес Хупер, не разжимая зубов. Он едва мог двигать челюстью, ему еще повезло, что она не была сломана.
– Ваш поступок – глупость, – сказал Рубен. – Но я восхищаюсь вами из-за него. Вы еще обратите меня в свою веру.
Хупер покачал головой. Его глаза смотрели немного меланхолично, сосредоточившись где-то на середине Америки.
– Я нарушил заповеди Баха'и. Закон и порядок выше личных убеждений. Я вмешивался в действия закона. Может быть, полицейский и был излишне жесток, но это его страна. Я, разумеется, буду молиться за него. Я буду молиться за него и за того человека, которого он избивал, за них обоих. Но я вспылил.
– Вы поступили по-христиански, – сказал Рубен. – У большинства людей не хватает мужества вот так вмешаться. Возможно, наш мир был бы лучше, если бы больше людей следовали вашему примеру.
– Вы христианин?
Рубен попытался сообразить, что ему следует сказать. Правда была самым простым ответом.
– Нет, еврей. Как вы относитесь к евреям?
– О, мы любим все религии. Бог открывал себя многими способами, многим людям. Но вы, евреи, все время выпадаете. Вы отринули Христа, потом Магомета, а теперь и Баха'у'ллу.
Рубен промолчал. Он окинул взглядом убогую комнатку без окон, грязные стены. Здесь было трудно вздохнуть полной грудью. Кто-то повесил образчик арабской каллиграфии высоко над кроватью. Это был единственный новый предмет.
– Похвастаться нечем, не так ли?
Рубен молча кивнул.
– Через пару дней Джин выдраит здесь все до блеска. Она просто чудо. Вот погодите, сами увидите.
Он перегнулся через кровать и пошарил по полу. Когда он выпрямился, в руке у него оказалась коробка. Он положил ее на кровать и вытащил из нее шоколадку «Херши».
– Держи, – сказал он, протягивая ее Локади. Американец с шоколадкой – ребенок из бедной семьи:
старое, простое уравнение.
Локади некоторое время колебалась, потом улыбнулась, взяла шоколадку и затолкала ее в сумку рядом с бутылкой клэрена.
Рубен смущенно прокашлялся:
– Я не могу принести вам что-нибудь? Еды? Лекарств?
Хупер покачал головой, сморщившись, когда натянул шов:
– Нет, спасибо. Друзья присматривают за нами. У нас есть все, что нам нужно.
– Если вдруг вам что-нибудь понадобится или если... если у вас возникнут проблемы из-за этого дела в аэропорту, дайте мне знать. Локади оставит вашей жене адрес.
– Благодарю вас. Врач говорит, завтра мне уже можно вставать. Может быть, мы придем навестить вас.
– Да, – кивнул Рубен, гадая, как Мама Вижина отнесется к визиту миссионеров. – Да, это было бы славно.
На пути к выходу он поговорил с Джин Хупер. Она расставляла книги в магазине вместе с двумя гаитянами и еще одним мужчиной, которого она представила как Сайруса Амирзаде, иранца. Амирзаде был аптекарем, он и снабдил Хупера лекарствами.
Беженец от исламской революции, он потерял в Иране двух братьев, родного и двоюродного, их обоих казнили. Новая вера проникла в Иран, к ней принадлежали преследуемые меньшинства. Рубен спросил его, почему он приехал на Гаити. Он дал тот же ответ, что и Хуперы: "Чтобы быть пионером. Мухаджиром, как мы говорим по-персидски. Человеком, который оставляет дом во имя Бога". Ему было около тридцати лет. Худой, выходец из средних классов, образованный. Он хорошо говорил по-английски. Рубен не принял бы его за миссионера.
– Сегодня утром меня провезли по трущобам, – сказал Рубен. – Может быть, вы их видели, это южная часть города, по дороге в Каррефур.
– Да, я их видел. В Порт-о-Пренсе таких несколько. На Гаити самые ужасные трущобы на всем Западном полушарии.
– А что говорит ваша вера по этому поводу? Ваше присутствие здесь что-нибудь изменит для них?
Амирзаде покачал головой. У него были большие выразительные глаза, совсем бесхитростные. Рубен не мог смотреть в них.
– Мы можем сделать очень мало. Наша религия бедна, в отличие от ваших американских евангелистов. Всякий раз, когда у нас есть такая возможность, мы вкладываем небольшие суммы в развитие, образование. Этот магазин является частью просветительской программы.
Джин Хупер добавила:
– Знаете, давать людям хлеб – это не решение настоящих проблем. Им нужно новое общество, новая структура. Если вы живете в доме, который рушится, вы не стараетесь залатать его, вы бросаете его и строите новый. Вот почему мы здесь, Сайрус, Дуг и я. Мы закладываем фундамент для нового порядка вещей. Однажды здесь возникнет государство Баха'и, а со временем образуется всемирное государство Баха'и. Тогда вы увидите. Весь мир под единой верой. Все человечество едино. Справедливость повсюду, никакой нищеты, никакого голода. Необходимо научиться заглядывать далеко вперед, профессор Фелпс.
Ее глаза сияли. Как и глаза иранца, они были лишены притворства, они были проводниками уверенности. Ее видение идеального мира было единственным доступным ей восторгом, оно поддерживало в ней жизнь, оно позволило бы ей пройти по трущобам и ни разу не вздрогнуть, не поморщиться. Рубен промолчал. Он хотел спросить, как эти люди могут планировать строительство государства и при этом утверждать, что не занимаются политикой. Но он не смог. Он не сказал ничего и вышел.
В дверях дома напротив стоял, наблюдая за ними, человек в черных очках. Он не старался скрыть свое присутствие. Локади ниже опустила голову и прошептала Рубену на ухо: «Безопасность». Он кивнул, и они пошли дальше. Человек в очках не последовал за ними. Значит, Макс не выпускал Хуперов из вида.
Была ли виной тому усталость, или незнакомая обстановка, в которой он очутился, или раздражение, которое он все еще чувствовал от картины, описанной Джин Хупер, но Рубен позволил себе забыть об осторожности. Человек в дверях был не единственным наблюдателем на улице. Другая пара глаз следила за Рубеном, когда он возвращался домой с Локади, задирая голову, как любой турист, и разглядывая розовые и белые башни огромного собора.
50
Макандал вышел на связь в субботу утром, не лично, а через посредника. Он использовал ребенка, мальчика, которого послали из магазина на улице Боржелла отнести Маме Вижине бутылки с orgeat. В тот вечер должна была состояться церемония водун на унгфоре Вижины на окраине города. Orgeat, сладкий и липкий, вместе с чашами муки и яиц, станет частью подношения Дамбалле. К бутылкам была приложена записка для Рубена на имя профессора Фелпса, в которой его просили встретиться с Макандалом в этот вечер на унгфоре. В записке не говорилось о пистолете, но в ней содержался намек, что у Макандала есть нечто весьма полезное для Рубена.
– Я приглашен? – спросил Рубен у Анжелины. Они сидели вдвоем у воды, наблюдая, как мелкие каботажные суденышки разгружают свой товар: кофе из Жакмеля, ароматные травы из Дюси, сизаль и каучук из Сен-Марка. Покрытые потом лица грузчиков ухмылялись или хмурились из-под тяжелых мешков. Работы было много. Только вот никто из них не становился богаче.
– На унгфор? Конечно. Ты – антрополог, изучаешь водун, твое присутствие там будет вполне естественно.
– Я не знаю, что нужно делать, я буду там белой вороной.
Анжелина усмехнулась и покачала головой. Ветер с моря подхватил ее волосы и мягко приподнял их. За их спинами город подрагивал в густом мареве, сизоватом от дыма и выхлопных газов. Докеры кричали, перебрасывая тяжелые ящики и мешки на берег.
– Не волнуйся, – успокоила она его. – Я буду с тобой. Там нет никаких формальностей, особых ритуалов. Тебе ничего не нужно будет делать, только смотреть. С этим ты справишься, не так ли?
– А ты? Ты тоже будешь только смотреть? Или примешь участие?
Она пожала плечами:
– Это зависит...
– Зависит от чего?
Мимо пронеслась морская чайка, белая, дразнящаяся.
– От лоа. Их нельзя заставить прийти. Ты можешь приглашать их, приманивать их лестью, даже подкупать их, но в итоге они все равно придут, когда и как захотят.
– А человек Макса не поленится тащиться за мной туда?
Он имел в виду человека в черных очках, который следовал за ними от дома Мамы Вижины до доков и до сих пор наблюдал за ними с некоторого расстояния, не слишком старательно прячась за дерриком.
– Не поленится, – ответила Анжелина. – Они не настолько глупы. Не стоит недооценивать Макса или людей, которые на него работают. Это не бестолковость с их стороны: они хотят, чтобы ты их видел. Будь осторожен сегодня ночью, когда встретишься с этим Макандалом. Уингфор - хорошее место для встречи, но не думай, что за вами не будут постоянно следить чьи-то глаза.
Рубен посмотрел в море, через загаженную, в нефтяных разводах гавань, на чистую простоту синего горизонта. Более двух столетий назад что-то приплыло к этим берегам, преодолев океан, что-то, из-за чего люди до сих пор были готовы убивать. Теперь корабли прибывали с иным грузом: белым и мягким, но столь же смертоносным.
– Давай вернемся, – предложил он. – А то я чувствую себя здесь как на каникулах. Мы приехали заниматься делом: я хочу хорошенько разобраться в записях Рика.
Анжелина встала. Она огляделась и увидела то, что увидел Рубен: город в грязном угаре на краю синего моря, нищета и грязь у подножия возносящихся к небу гор, червоточина в райском саду. Но это было лишь на поверхности. Если у нее будет время, она слой за слоем снимет этот покров и покажет ему то, что лежит глубже. Она начнет сегодня ночью.
* * *
Они провели день в крохотной гостиной Мамы Вижины, читая тетрадь Рика. Тетрадь была солидным томом из более чем трехсот страниц. Рик вел скрупулезные записи по всем своим исследованиям с перекрестными ссылками, подробной библиографией и целыми кусками текстов, если они имели особое значение. По всей тетради были приклеены или прикреплены стаплером вырезки из газет, фотокопии и письма. Труд был всеобъемлющим и производил впечатление разорвавшейся бомбы. Чем дальше Рубен читал, тем лучше он понимал, почему Ордену так не терпелось заполучить эту тетрадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46