— Ты бледна, как мел. Ты что, испугалась привидения?
Она протянула руку и взяла маску.
— Наша детская забава, — тихо сказала она.
— Кларита сказала, что в тот день, когда погибла моя мать, меня нашли с этой маской в руках, — сказала я ей.
Она кивнула, выражение ее лица было настороженным.
— Да. Я помню. О, не то, что ты ее держала, — этого я не помню. Я слишком расстроилась из-за Керка и Доро, чтобы замечать что-нибудь. Но я знаю, что Керк взял ее с собой, когда пошел туда.
— Зачем? Зачем он ее взял?
— Он мне ничего не объяснил. Я только знаю, что он был сильно расстроен, и он побежал по короткой нижней тропинке. Доро, наверное, пошла за ним, взяв тебя с собой. Я не хотела идти по этой тропинке. Я испугалась, что случится что-нибудь плохое, и поспешила по верхней дороге, чтобы найти Кэти, ушедшую вперед с корзиной с продуктами. Я не знала, где Пол, и пошла одна.
В моем сознании что-то закопошилось, какая-то смутная мысль, хотя я еще не понимала, какая — я только чувствовала, что то, что сказала Сильвия, не совпадало с тем, что я уже знала.
— О какой забаве ты говорила? — спросила я.
Она положила маску, как будто ей не нравилось держать ее в руках, и направилась к стулу у окна.
— Можно я сяду? Это длинная история. Ты в самом деле хочешь, чтобы я рассказала ее?
— Да. Я хочу знать все, что можно.
Свет из окна падал на ее подтененные каштановые волосы и проявлял маленькие морщинки у глаз. Она опустила подкрашенные ресницы, отрешаясь от всего, что ее окружало, отправляясь в путешествие в прошлое.
— Когда мы были маленькими, мы играли в жмурки на ранчо, и когда могли, брали потихоньку эту маску со стены, чтобы никто не видел. Тот, кто водил, надевал ее. От этого игра становилась страшной, в маске было очень плохо видно, все равно что с завязанными глазами. Конечно, нам запрещалось с ней играть, потому что это большая ценность. Но это нам очень нравилось, и наш страх усиливался от того, что за нами гонялась эта маска. Когда нам исполнилось двенадцать и позже, мы уже не играли в такие игры, кроме как на ранчо, где это стало ритуалом. Керк обычно надевал маску и гонялся за Доро. Я считала, что я уже слишком взрослая для такой чепухи, и Кларита тоже. Пола тогда с нами не было, конечно. Он купил соседний дом, когда мы уже выросли.
— Кто еще был там?
— Иногда Гэвин, хотя тогда мы считали, что он еще маленький. Рафаэл, конечно.
— Отец Элеаноры?
Сильвия отняла руки от лица и посмотрела на меня.
— Да. Отец Элеаноры. Он всегда был там. Из-за него уже тогда вечно случались разные неприятности.
— Из-за Рафаэла? Никто до сих пор мне не рассказывал о нем. Кроме того, что он хотел быть англо и поэтому уехал от Кордова, как только смог. Я не знала, что он причинял неприятности. Может, Эле-анора унаследовала это от него.
Мне казалось, Сильвия как-то смутилась и ей захотелось прекратить эти воспоминания о былом.
— Я не хочу говорить обо всем этом. Это прошло. Похоронено. Это нужно забыть.
Но я не думала, что кто-то это забыл. В том-то и было дело.
Много времени спустя ее колебания и нежелание говорить об отце Элеаноры стали мне понятными, и я получила ответ.
В любом случае, я не настаивала. Кусочки правды, которые я добывала то тут, то там, в конце концов составят цельную картину — и я все узнаю.
Я махнула рукой в сторону дневника, который лежал у меня на кровати.
— Сегодня я ездила на ранчо с Гэвином. Там я нашла маску… и старый дневник Кэти. В нем описаны события всего года вплоть до дня пикника. Остальные страницы вырваны.
В спокойствии Сильвии чувствовалась тревога, как будто она чего-то ждала.
— Они подрались, да? — продолжала я. — Твой сводный брат и Пол Стюарт? Кэти написала об этом.
— Я… я думаю, что-то такое было. Я в это время уезжала из города.
Она не хотела признавать этот факт по какой-то причине. У меня было ощущение, что она не хотела признаваться в этом самой себе, хотела это забыть.
— Неважно, — сказала я. — Мне все это не помогает. Я могу рассказать Полу только самую малость.
Она сделала над собой усилие.
— Для этого я и пришла. Чтобы узнать. Пол послал меня, чтобы я узнала, не вспомнила ли ты чего-нибудь.
Я не хотела говорить Сильвии то, что сказал мне Хуан. Так как Керк был ее сводным братом, она могла утаить от Пола эти «смягчающие обстоятельства».
Если я вообще буду ему об этом говорить, я скажу сама.
— А что случилось после… после того, как они погибли? — спросила я. — Ты осталась в семье Кордова?
— Конечно. Здесь был мой дом. Я не могла винить остальных за то, что сделала Доро. И рядом жил Пол. К этому времени мы уже нравились друг другу. Ну, я лучше пойду — если тебе больше нечего добавить для книги.
Меня удивила ее забота о книге, идею которой она сама не одобряла, но я ничего не сказала ей об этом.
Когда она ушла, я немного постояла на белом коврике, на котором когда-то лежал индейский фетиш, глядя ей вслед. В моей памяти всплыл вопрос, смутно встревоживший меня, когда Сильвия рассказывала о пикнике. Теперь я поняла, что меня заинтересовало.
Сильвия сказала, что она спешила к площадке для пикника по верхней дороге, торопясь найти Кэти. Одна. Она расстроилась, потому что Керк выбежал из дому, захватив с собой бирюзовую маску. Но перед этим Пол сказал мне, что он и Сильвия пришли на пикник вместе и позже всех.
Два рассказа не совпадали, и мне было интересно знать, кто из них меня обманул. Если Пол на самом деле тогда не был с Сильвией, где же он был и когда он пришел на площадку?
Я вернулась к туалетному столику и взяла маску. Ее молчаливый крик боли и страха сам по себе был загадкой. Слишком много вопросов. Почему Керк Ландерс взял маску? И что она значила для Доротеи Остин?
XI
Вскоре после того, как мы пообедали в тот вечер, я пошла в кабинет дедушки. Он меня ждал. В нем была видна перемена — оживление, от которого он казался более здоровым и жестким, чем обычно. Я сразу насторожилась. Я не была уверена в том, что мне захочется помогать ему в его планах.
— Buenos tardes, — оживленно сказал он. — Расскажи мне, где они все.
— Не знаю. Все разошлись в разных направлениях. Но внизу никого нет, если вы это имеете в виду.
— Неважно, — сказал он. — Пойдем со мной, Аманда.
Он встал из-за стола и пошел в темную комнату — спальню, которую я еще не видела. Он включил лампу у большой кровати на высоких ножках, и я впервые вошла туда.
Она вся была выдержана в темно-коричневых тонах на фоне белых стен — от высоких, резных спинок кровати до покрывала на ней и темного испанского коврика на полу. У резного столика стоял монашеский стул с высокой прямой кожаной спинкой и темно-красной бархатной подушкой на кожаном сидении, с широкими квадратными подлокотниками, и я легко представила, что Хуан сидит на этом стуле, как на троне, и правит своими владениями.
В этой комнате не было ничего индейского. Единственным ярким цветовым пятном была огромная картина, занимавшая почти всю стену напротив кровати, откуда Хуан мог с удобством ее разглядывать, хотя я не могла понять, как можно повесить такую картину в спальне — комнате, предназначенной для отдыха.
В центре картины полыхал костер, языки пламени поднимались в свинцово-мрачное небо и уже лизали со всех сторон человека, привязанного к столбу. Фигуры в балахонах с крестами в руках шли друг за другом вокруг костра, а немного в стороне стояла старуха, сжав худые руки, может быть, страдая за сына, которого жгли на костре инквизиторы.
Мой дедушка увидел, что я неотрывно смотрю на картину.
— Хорошая картина и очень старая. Художник неизвестен, я нашел ее очень давно в маленьком магазинчике в Севилье.
— Странный выбор для спальни, мне кажется.
Он остановил меня взглядом, полным гордого высокомерия.
— Эта сцена — часть Испании, часть испанского характера. Мы не можем в нынешнее не столь суровое время забывать о нашем наследии.
— Боюсь, мне не очень нравится такое наследие, — сказала я. — У меня нет сочувствия к людям, мучающим других во имя религии.
— Я принимаю то, что есть у меня в крови, Аманда. И ты тоже должна это принять. Бывают времена, когда нужны цепи и кнут, чтобы управлять. Пойдем со мной.
В нем опять была неукрощенная свирепость сокола, и я внутренне содрогнулась. Мне бы очень не хотелось, чтобы когда-нибудь гнев дедушки обратился на меня.
Вначале я не могла понять, зачем он привел меня в эту комнату, но теперь догадалась. Он подошел к дверце, которая, как я думала, была дверцей шкафа, и открыл ее. Я увидела каменные ступени, ведущие вниз, в темноту, а где-то на том конце был виден слабый свет.
— Тайный ход? — весело спросила я.
Он сказал тоном, не допускающим вольности:
— Я не люблю комнаты с одним выходом. Люди, которые строили этот дом, тоже их не любили. Иди осторожно. Здесь темно.
Он уверенно пошел вперед, потому что здесь хорошее зрение было ни к чему. Он прекрасно знал дорогу и шел, касаясь руками стен по обе стороны. Я следовала за ним менее уверенно, нащупывая ногами ступеньки. Ступенек было не очень много, спуск кончился, и мы оказались перед дверью, над которой висела тусклая лампочка. Хуан остановился. Прежде чем открыть дверь, он приложился к ней ухом.
— Кажется, там никого нет, — сказал он.
Дверь под его рукой тихо открылась, и я вышла вслед за ним в освещенный мягким светом патио. Тайный ход вывел нас не за пределы владений Кордова, а всего лишь во двор.
Я предложила Хуану опереться на мою руку, но оказалось, что он взял с собой палку. Он легко пошел по дорожке, я шла рядом, направляясь в нижний конец патио, к маленькому саманному зданию с острой красной крышей, в котором находилась художественная коллекция Хуана. Теперь я знала, куда мы шли, но не понимала, почему это делалось втайне от всех остальных домочадцев.
Небольшая лампа горела в верхней части двора, освещая наш путь. Маленькое здание выделялось темным пятном среди других теней, его окна были плотно зашторены. Я почувствовала внутреннее напряжение, как будто того, что было внутри здания, мне нужно опасаться. Может, это чувство было навеяно поведением дедушки, напоминавшим соблюдение какого-то кровавого ритуала, полумистического по своей природе.
У двери он вынул связку ключей, которую принес с собой. Когда он ощупал квадратную металлическую коробку рядом с дверью, он, казалось, застыл.
— Сигнализация уже отключена, — сказал он.
Едва он это произнес, от куста шамизо отделилась небольшая тень и направилась к нам.
— Что ты здесь делаешь, Кларита? — спросил Хуан раздраженно.
Она вышла в пятно света, опять вся в черном, как за обедом, с бледным лицом.
— Я следила. Я следила за ним. — Она махнула рукой в сторону саманного домика. — Не ищи ключ. Он уже там.
Хуан что-то раздраженно пробормотал и распахнул дверь. Как ни старался он провести нашу экскурсию втайне, у него ничего не получилось.
— Кто здесь? — резко спросил он.
Из закоулка вышел Гэвин Бранд.
— Что ты здесь делаешь? — подозрительно спросил его Хуан.
— Вы же знаете, что у меня есть ключ, — ответил Гэвин. — Кто-то бродил возле дома несколько минут тому назад. Я не успел его схватить. Он убежал от меня.
— Убежал? — скептическим тоном переспросил Хуан. — Но все ворота заперты!
— Убежал, — резко отвечал Гэвин. — Может, через задние ворота, хотя я никого не заметил на холме, когда выглянул.
«А может, через боковую калитку во двор Стюартов?» — подумала я, но ничего не сказала. Не было повода для подобных предположений, и я сама не понимала, как мне это пришло в голову.
Кларита вышла вперед.
— Может, это была я? Я здесь уже несколько минут слежу за тобой.
— Я вошел, чтобы проверить, все ли в порядке, — сказал Гэвин, не обратив на нее внимания. — Насколько я могу судить, ничего не тронуто. Никто не вламывался сюда и ничего не украл.
Во время этого разговора я стояла позади, оглядывая помещение. Оно странным образом напоминало церковь высоким, как в соборе, потолком, соединенным стропилами с остроконечной крышей, и тишиной, как в часовне, воцарившейся, как только смолкли голоса. В этом здании у человека возникало чувство благоговейного трепета, который вызывает все мистическое, — как будто это место поклонения. Наверное, так и было — Хуан Кордова поклонялся здесь искусству, созданному людьми. Я вспомнила, как Сильвия сказала, что он собрал все это для собственного удовольствия и для удовлетворения собственной страсти и не хотел делиться всем этим с другими.
На полках вдоль стены были расположены небольшие скульптуры, прекрасные работы резчиков из Мексики и Центральной и Южной Америки, а также древняя керамика индейцев. Но больше всего было испанской живописи: и далеко не вся она датировалась прошлыми веками.
Я узнала Пикассо голубого периода — мужчина и женщина стоят на пляже у самой воды, вокруг — сине-серый океан и такое же небо, под ногами у них отражается эта синева, она же пронизывает и все их одежды. Там был и этюд с цыганами Исидора Нонеля, который оказал влияние на раннего Пикассо: смуглолицая девушка на зеленом фоне. Импрессионист Соролья озарил золотым светом женщину в платке, прогуливающуюся среди цветов залитого солнцем парка.
Несмотря на несколько затуманенное зрение, которое не позволяло ему разглядеть мелкие детали, Хуан Кордова знал все работы в этой комнате, знал их истинное место и их историю, поэтому он остановился, чтобы поведать мне об искусстве, с которым сам он был знаком многие годы. Было ясно, что ему не нравится присутствие Клариты и Гэвина, так как в силу некоторых причин сейчас он хотел остаться один на один со мной, и его совершенно не интересовали его домочадцы. Разумеется, ему все это надоело, и он обратил все свое внимание на меня и живопись.
Я обменялась взглядом с Гэвином и поняла, что он странно напряжен, что ему не нравится тот приятный человек, с которым я встретилась на месте пикника и который подвез меня на ранчо. Он не желал меня здесь видеть, и я не могла понять, почему.
— Я думаю, — произнес Хуан, разглядывая испанскую живопись так, как будто бы это требовало от него значительных усилий, — что подошло время, когда я должен поделиться с миром частью своих сокровищ.
Гэвин продолжал молчать, и я почувствовала в нем какое-то внутреннее сопротивление. Кларита же, казалось, ловила каждое слово своего отца.
Хуан продолжал:
— Я решил отобрать пять или шесть испанских сцен и выставить их на продажу. Гэвин, выделите для них место, так чтобы они располагались достаточно свободно.
— Будут большие проблемы со страховкой, — уныло заметил Гэвин, — к тому же у нас совсем нет места.
— Ну, вы можете убрать ковры, плетения, словом, все, что украшает у вас стены, тогда место освободится.
— У нас не музей, — Гэвин рассердился, но все еще контролировал себя. — Жизнь художников, которых вы собираетесь потеснить, полностью зависит от нашей продажи. Если вы хотите выставить ваши картины, отдайте их в музей.
— Они должны появиться под именем Кордова, — резко сказал Хуан.
— Картины уже забраны из хранилища, — вступила в разговор Кларита. — Возможно, благоразумнее будет не рисковать тем, что представляет особую ценность.
Хуан полностью игнорировал ее замечание и продолжал осматривать интерьер:
— Об этом мы поговорим позже, Гэвин. Подойди, Аманда, здесь есть, что еще осмотреть.
Ничего больше не оставалось, как отправиться с ним, хотя я и была полностью согласна с Гэвином относительно выставки.
Около портрета, висевшего недалеко от выхода из комнаты, дедушка остановился и слегка дотронулся до моей руки:
— Вот это хорошенько разгляди. Это донья Эмануэлла. К несчастью, ее писал не великий художник, но портрет хорош и реалистичен. Он раскрывает ее индивидуальность, а также полностью передает сходство.
Я посмотрела на картину, которая была выполнена скорее в манере Веласкеса, чем казалась работой незначительного художника. На портрете была изображена темноволосая девушка в черной кружевной мантилье, с приколотым к воротнику желтого платья букетиком розовых цветов. Платье прекрасно подчеркивало тонкую талию девушки, что особенно выделялось на фоне широких нарядов в стиле семнадцатого века времен правления Филиппа IV в Испании на картинах, располагавшихся рядом. Она стояла вполоборота, в руке у нее была распустившаяся желтая роза. Форма рта придавала ее лицу несколько мрачное выражение, хотя в глазах танцевало веселье. Мне показалось, что я снова смотрю на портрет Доротеи Кордова, хотя, возможно, по моему лицу было видно, что я обладаю меньшим воображением.
— Ты видишь сходство? — спросил Хуан.
— Полагаю, что хочу увидеть.
— И сходство с тобой?
Я молчала, и неожиданно заговорил Гэвин.
— Да, и с ней. Конечно, здесь есть случайное сходство. Я заметил его в первую же нашу встречу.
Не в этом ли причина того ощущения, с которым мы столкнулись при нашей первой встрече — ощущения, что мы встречались раньше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33