– Я и чувствую себя ужасно, – признался Рио, – будто меня лошадь лягнула в грудь.
Велвет сидела возле кухонного стола рядом с мужем. Она поднялась, заставив встать и его.
– Пойдем-ка лучше домой, я уложу тебя в постель.
– Я никуда не уйду, пока не вернется Патрик, – сказал Рио. Лицо его покраснело, так как он пытался сдержать кашель.
Улисс внимательно посмотрел на Рио. Он выглядел постаревшим.
– Велвет права, ты выглядишь ужасно. Отправляйся домой, я сам тут управлюсь. Если через полчаса отец не вернется, я снаряжу людей на поиски.
Улисс ожидал, что Рио будет сопротивляться, но вместо этого тот кивнул в знак согласия, потом открыл рот, собираясь что-то сказать, но снова закашлялся.
– Хватит у тебя сил добраться до дома верхом? – спросил Улисс.
– Верхом ехать не пешком идти. – Теперь Рио казался больше похожим на себя, когда приступ кашля прошел.
– Если ты не возражаешь, – сказала Райна, – я останусь, пока Патрик не вернется.
Несмотря на их постоянные стычки, Улисс был рад, что она пожелала остаться, пусть даже не ради него. Райна изобретательна, находчива, знает ранчо Прайда лучше Улисса. Для него мог быть полезен ее совет, если бы Патрик не появился.
– Я уверен, что Алиция и Шарлотта будут счастливы, если ты составишь им компанию, – сказал он.
Он послал одного из своих работников оседлать лошадей де Варгасов, проводил их до двери и вернулся на кухню. Когда он вошел, работники уже заканчивали ужин.
– Ты сказал, что подождешь не более получаса, – сказала Шарлотта, когда Улисс сел и налил себе чашку кофе. – С тех пор как ты вернулся домой, прошло уже тридцать минут.
Улиссу претила сама мысль о том, чтобы снова отправлять на холод усталых людей и лошадей, но еще более ужасной была мысль, что его отец где-то один борется со стихией.
– Да, пора посылать людей на поиски, – согласился он, отставляя кофе в сторону.
Мужчины заерзали на стульях.
– Очень не хочется отправляться вечером на поиски этих чертовых коров, мистер Прайд, – сказал один из них.
– Вы отправитесь искать моего отца.
Человек вскочил на ноги так стремительно, что его стул опрокинулся:
– Почему же вы сразу не сказали?
– Я рассчитывал, что он к этому времени вернется. – Улисс оглядел своих людей, переводя взгляд с одного лица на другое. – Я и рад бы сказать вам: пойдите и хорошенько отоспитесь. Знаю, как вы нуждаетесь в отдыхе, но мой отец где-то на территории ранчо и, возможно, попал в беду.
Первым к двери направился Люк Тиг.
– Ни один из нас не будет отсиживаться в теплом сарае, когда мистер Прайд отмораживает себе зад, прошу прощения у леди за такое выражение. Скажите, что нам делать, и мы все сделаем.
– Пошли, ребята, – сказал другой, поднимаясь из-за стола. – Пора седлать лошадей.
Комната наполнилась звяканьем шпор. Мужчины встали со своих мест, направились к двери и сгрудились там, ожидая указаний Улисса.
– Через минуту я буду готов, а вы пока попросите тех, кто вернулся раньше, присоединиться к нам.
В своем голосе Улисс узнавал интонации отца. Возможно, они не так уж и непохожи.
– Я тоже хочу ехать, – сказала Райна, снимая передник.
– Забудь об этом. Достаточно того, что я беспокоюсь об отце.
– Я сама за себя побеспокоюсь.
– Как на пруду?
– Я тебе понадоблюсь. Я знаю ранчо лучше, чем ты.
Она выпятила нижнюю губу, и на лице другой женщины это выглядело бы так, будто она дуется, но лицо Райны выражало железную решимость. Ее рот, казалось, приглашал к поцелую, но сейчас Улисс не мог об этом думать.
– Ты на самом деле знаешь ранчо лучше меня. Но за все отвечаю я, пока отца нет, и не хочу рисковать твоей жизнью. Но твой совет мне пригодится. Есть у тебя какие-нибудь соображения, куда мог бы отправиться отец?
С минуту Райна обдумывала его вопрос.
– Патрик, должно быть, разыскивал потерявшихся животных, но не смог бы объехать всю территорию. Если ты знаешь, где он уже побывал, значит, сейчас он там, где еще поиски не производились.
Улисс не задумываясь наклонился и поцеловал Райну в лоб. К его удивлению, она не отпрянула.
– Спасибо, – только и сказал он, хотя хотел сказать много больше.
– Если ты не берешь меня с собой, возьми по крайней мере Старфайера. Тебе понадобится хорошая лошадь.
Слова Райны прозвучали буднично, но глаза, Боже праведный! Что говорили ее глаза! Неужели Райна беспокоилась о нем?
– Ты очень добра.
– Возвращайся домой с отцом.
Так, значит, она это сделала ради Патрика. Следовало бы ему это знать.
Он повернулся к Шарлотте:
– Нам потребуются все керосиновые лампы, какие есть в доме. Позаботьтесь, чтобы они были как следует заправлены, и оставьте их в холле у дверей.
Он направился в библиотеку, взял пару бутылок бренди, чтобы перелить во фляжки, потом вернулся к своему зимнему снаряжению.
Шарлотта тем временем принесла керосиновые лампы и поставила на пол.
– У нас есть еще шестнадцать штук. Сейчас их приведут в надлежащий вид.
Шарлотта выглядела такой же бледной и подавленной, как в тот день, когда он сообщил ей о смерти Илке.
– Будь осторожен и помни: мне нужен твой отец. Найди его и привези домой.
Улисс открыл дверь и вышел. Холод ударил ему в лицо. Он не представлял, кому придется тяжелее: мужчинам, которые должны были сопровождать его в поисках, или женщинам, которых он оставил ждать.
Глава 17
Как Патрик ни старался, его зубы непроизвольно выбивали дробь. Холод сотрясал все тело, он раскачивался из стороны в сторону, стараясь аккумулировать в своем теле хоть немного тепла.
Он слышал, что замерзание – один из самых легких видов смерти. Тот дурак, который это сказал или который первым поверил, понятия не имел, о каком ужасе идет речь. Никогда в жизни Патрик не чувствовал себя хуже.
Он прислонился к дереву, по крайней мере он считал, что это было дерево, стараясь расположиться поудобнее. Была ли сейчас ночь или день? Он подозревал, что ночь. Если бы только он мог видеть! Ему хотелось бы взглянуть в последний раз на звезды, прежде чем он присоединится к Илке.
Он так страшно тосковал по ней и в результате предал ее память. Он должен был воспринять ее смерть как мужчина. Вместо этого он вел себя как трус, погружаясь в свое несчастье с такой же страстью, с какой некогда обнимал живую жену. Если бы Шарлотта не появилась на его пороге, чтобы подать ему пример мужества перед лицом несчастья и утраты, он мог бы провести остаток своих дней в бесконечном удалении от жизни.
Больше всего он сожалел о том, что так скверно обходился с Улиссом. Теперь, кажется, у него не будет возможности протянуть сыну руку и сказать, что он его любит. Как он объяснит все это Илке, когда встретится с нею?
Гордыня всегда была его тягчайшим грехом. Он и родился словно бы только для того, чтобы своим именем подтвердить это. Он всегда верил в свою правоту и много лет назад чуть было не потерял из-за этого Илке. Но по той же причине он теперь потерял сына.
Он аж скорчился, вспомнив, как назвал Улисса «ублюдком», хотя прекрасно знал, что для мальчика ничего не может быть оскорбительнее. Единственным ублюдком и изрядной сволочью в тот день был он сам.
Если бы только Улисс избрал себе иное поприще, он мог бы простить ему отсутствие интереса к ранчо. Но как мог отец гордиться сыном, избравшим карьеру законника и политика?
Черт возьми! Умирающий не должен лгать даже самому себе.
Его неприязнь к Улиссу коренилась гораздо глубже – с момента его рождения. Ему бы потребовалась целая жизнь, чтобы искупить свою вину перед мальчиком за то, что он так гадко обращался с ним. А жизнь его была на исходе. Он почти ощущал, как она уходит из него по каплям и впитывается в покрытую снегом землю.
Патрик невесело хмыкнул. Должно быть, холод отнял у него разум. Мальчик? Улисс был взрослым мужчиной, красивым сильным мужчиной со здоровыми инстинктами, блестящим умом и благородным сердцем. Он должен был бы гордиться сыном. Он и гордился им. Только у Патрика не было случая сказать ему об этом.
Гордость, ложная, глупая гордость! Пришел час расплаты за этот смертный грех.
Он ведь сам предупреждал своих работников не выезжать поодиночке, пока снег не сойдет. Он знал, где таится опасность, и сам нарушил свои предписания. Он был так уверен в себе и своих возможностях, так чертовски горд…
Нет, так чертовски глуп… И ему было холодно.
«Прими меня, Господи, прими в свое царство старого дурака, возьми меня к моей Илке!» Никогда в жизни он ни о чем не просил Предвечного, но сейчас готов был на коленях молить о ниспослании ему скорейшей смерти. Он нетерпеливо ждал, надеясь услышать звук фанфар или хор ангелов, но слышал только вой ветра среди деревьев. Именно этот ветер и доконал его.
Новый порыв, возникший непонятно откуда, сорвал с Патрика шляпу, а его старый конь не мог за ней угнаться. Потеря невелика, подумал он тогда, забыв о том, что старый, потрепанный стетсон с большими полями защищает его глаза от солнца. Это был первый из многочисленных просчетов, приведших к столь печальному концу.
Два часа спустя он потерял лошадь, когда она ступила в нору суслика, невидимую под снегом. Большинство лошадей пытаются подняться, когда у них сломана нога. Его же лошадь лежала и жалобно ржала, будто хотела сказать: «Помоги мне». Он выстрелил ей в голову, избавив от мучений, и тогда еще у него не возникло ощущения беспокойства.
День был прекрасный, как обычно и бывает, когда проходит циклон. Солнце сверкало, и его свет, отраженный снегом, слепил сетчатку глаз, будто выжигал на них огненное клеймо. Даже с закрытыми глазами Патрик видел этот блеск.
И даже тогда у него не хватило ума побеспокоиться. Неумолимое неослабевающее сверкание только раздражало его, но не более. В конце концов он ведь знал дорогу на ранчо так же хорошо, как путь из своей спальни в ванную. Он говорил себе, что может добраться домой с закрытыми глазами.
Немного позже глаза начали слезиться. Думая, что в них что-то попало, он начал их изо всех сил тереть. Еще одна ошибка! Слезы потекли сильнее из раздраженных глаз. Он все моргал и моргал, радуясь тому, что никто не видит его в этот момент.
Он все продолжал идти, стараясь ладонью защитить глаза от неумолимого света. Несмотря на все усилия, Патрик видел все хуже, все сливалось перед глазами в мутные пятна, он даже не мог разглядеть циферблата своих часов. Зная, что ранчо не может находиться дальше чем в двух милях, он считал, что у него есть надежда благополучно добраться домой.
Это было величайшей ошибкой и непростительной самонадеянностью. К тому же времени, когда он признал, что оказался в беде, он был уже почти слеп и совершенно потерял направление.
Но даже теперь, с закрытыми глазами, он чувствовал страшное жжение. Он давно уже выплакал все слезы и не мог облегчить ими боль. Он набрал в обе ладони снегу и прижал их к лицу. Жжение ослабло. Может быть, ему удастся умереть без особых мучений? Но прежде всего он должен заставить себя унять дрожь. Вдруг он вспомнил, что читал о том, как эскимосы строят хижины из снега, и начал, вытянув руки, подгребать снег к собственному телу. Если он ляжет, ему удастся полностью зарыться в снег. Только ему бы не хотелось, чтобы кто-нибудь нашел его в этой позе. И если считать это за очередной пример обуявшей его гордости, то, видно, так было суждено.
Во всяком случае, все равно скоро он примет горизонтальное положение и окажется лежащим на спине. Он уснет своим последним долгим сном рядом с Илке. Эта мысль успокоила его… и вдруг он почувствовал, что Илке рядом. Это утешило его еще больше. Она была в струящемся длинном белом одеянии, а плечи ее украшала пара прелестных крылышек.
Патрик всегда считал, что люди преувеличивают, когда рассказывают захватывающую историю. Теперь он знал, что люди говорили правду. При виде Илке у него перехватило дыхание.
– Я знал, что из тебя получится самый прекрасный ангел, какого когда-либо видел Господь! – воскликнул он, встречая ее улыбкой.
Но она ему не улыбнулась. Ее крылышки взволнованно затрепетали.
– О, Патрик, ты не должен здесь находиться.
– Но это же смешно! Я хочу быть здесь. Я здесь счастлив. Я хочу быть с тобой.
Крылышки затрепетали еще сильнее.
– Не бранись, – пожурила она его, как и прежде. Ему было не важно, что говорит Илке. Видеть ее уже было счастьем, и Патрику казалось, что сердце его сейчас разорвется от радости.
– Это рай? – спросил он, удивляясь, почему не видит пушистых белых облаков.
– Не совсем.
– Но ведь это не может быть адом – иначе тебя бы здесь не было. – Патрика охватил ужас, когда он увидел, что его окружает безликое пустое пространство. – Значит, чистилище?
– Конечно же, нет! – с чувством воскликнула Илке. В ее глазах появилось нечто воинственное, и Патрик ясно понял, что должен выражаться поделикатнее.
– Тогда почему я не могу остаться с тобой? Я мечтаю о паре таких же крылышек для себя. А ты можешь летать?
Илке смотрела на него так, будто он был капризным и непослушным ребенком, а не взрослым мужчиной.
– Не уходи от разговора. Я сказала, что твое время еще не пришло. Если бы ты сегодня не ушел один, ты не оказался бы в таком ужасном положении. Но со дня моей смерти ты сделал много вещей, каких не должен был делать. Тебе нужен был ангел-хранитель, и я вызвалась им стать.
– Ты сердишься, потому что я попросил Шарлотту остаться на ранчо?
– Не принимай меня за дуру. Вы прекрасно подходите друг другу.
Когда Илке улыбалась, вокруг ее глаз образовывались лучики морщинок. Но ее улыбка быстро угасла.
– Я слышала, что ты сказал Улиссу в тот день, когда я умерла. Как ты мог быть так жесток к нему?
– Я очень раскаиваюсь, любовь моя. Но теперь, когда я мертв, я ничего не могу сделать.
– Ты не мертв, любимый.
Как бы он хотел, чтобы она дотронулась до него, вместо того чтобы парить на расстоянии! Он жаждал прижать к себе эту женщину, которую любил так сильно.
– Что ты имела в виду, когда сказала, что я не мертв? От холода я задубел как дерево. К тому же заблудился и ослеп.
Хотя это не совсем точно. Он ведь мог видеть Илке – и от этого сладостного видения его глазам становилось легче, он даже забыл про боль. Отчаянно желая прикоснуться к ней, Патрик вытянул вперед дрожащую руку.
Илке так сильно забила крыльями, когда попыталась отлететь подальше от него, что Патрик почувствовал дуновение ветра. Когда Илке вновь заговорила, то Патрику показалось, что голос ее идет откуда-то издалека.
– Патрик, любимый, у тебя появилась возможность начать жизнь заново. На этот раз, я знаю, ты не повторишь ошибок. Я буду следить за тобой, мой дорогой. – Она бросила на него последний любящий взгляд и исчезла в пустоте.
– Илке! – звал он, насколько хватало сил. – Илке, вернись!
У Улисса и его людей ушло полчаса на то, чтобы составить план поисков, собрать лампы, седла и построиться попарно. Он оказался в одной паре с Люком Тигом, прыщавым молодым ковбоем, который громко сморкался за ужином.
– Я уверен, что именно мы найдем мистера Прайда, – сказал Люк, отчаянно чихая. – Будет о чем порассказать моим ребятишкам.
– Я не знал, что у тебя есть дети. – Улисс до сего дня ничего не знал о работниках ранчо.
– У меня их пока нет, сэр. Мне всего девятнадцать. Я еще не женат, но у меня есть девушка в Керрвилле.
– Она тебя любит?
– Да.
– А как ты можешь знать наверное? – Улисс чувствовал себя идиотом, задавая девятнадцатилетнему парню такие вопросы, но не знал, о чем с ним говорить.
– Ну, она разрешила мне поцеловать себя разок-другой.
Улиссу трудно было представить существо женского пола, которому бы доставляли удовольствие поцелуи Люка. И это только укрепило его веру в то, что понять женщину невозможно.
– Она порядочная девушка, сэр, – продолжал Люк, – из семьи, в которой чтут Божьи заповеди. Она не позволит целовать себя кому попало.
«Порядочная девушка из семьи, в которой чтут Божьи заповеди». Эти слова эхом отозвались в сознании Улисса. Как бы он хотел сказать то же самое о Райне и ее матери! Но с таким же успехом он мог бы пожелать, чтобы земля изменила ось вращения и зима превратилась в лето.
Он повернулся к своему спутнику:
– Сделай мне одолжение, Люк.
– Если смогу, сэр.
– Зови меня Улиссом.
– Очень хорошо, сэр, – сказал юноша и замолчал. Думал ли он о своей девушке и желал ли ее так, как Улисс желал Райну? Лицо Улисса исказила гримаса. Ни одному мужчине не пожелал бы он такой участи!
Тем временем взошла луна и засияла так ярко, что лампы не понадобились. В такую ночь Патрик мог бы отлично разглядеть дорогу и найти путь домой. Где же он, черт возьми, и что с ним случилось?
Улисс позвал отца по имени в тщетной надежде, что Патрик где-нибудь поблизости, но в ответ услышал лишь перекличку других поисковых отрядов – эти звуки сливались в жуткую гармонию со свистом ветра. Теперь он и Люк звали Патрика по очереди.
Чем дольше они ехали, тем чаще Люк чихал. К полуночи его чиханье сменилось сухим жестким кашлем, и молодой ковбой теперь уже сидел в седле сгорбившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37