Если я буду опаздывать, угости их коктейлем и задержи.
— Хорошо. До свиданья, Рекс.
— До свиданья.
Он кивнул на прощание, вышел на ослепительно яркий свет, и Джой услышала, как он позвал: «Рой!» («Оба их имени, — подумала она, — означают „король“ — Rex… Roy…») А вот и огромная собака, подобная дикому и злому волку, ну, давай же, иди со своим хозяином.
Сопровождаемый лоснящимся, гордым", радостно" скачущим перед ним Роем, доктор широким шагом спустился по ступенькам «Монплезира» к своей машине и отбыл выслушивать жалобы людей, страдающих дурным пищеварением, в то время как Джой, чувствуя себя обиженной, обманутой, лишенной чего-то (чего именно, она не могла бы сказать), вернулась, чтобы переодеться перед высоким зеркалом мадам Жанны, украшенным гирляндами цветов и купидонами, отдать последние распоряжения Мери относительно чая й мучительно дожидаться волнующего часа.
Глава тринадцатая
ЧАЙНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ
Хозяйка наша держится вполне.
Шекспир
1
К моменту чаепития розовая с золотом, убранная цветами гостиная в стиле мадам Жанны была полна гостей.
Граф и его сестра привели своих приятелей из Прованса. С венгерским семейством пришли друзья из теннисного клуба.
Форды — гости дня! — привели с собой юношу — владельца яхты, последнего поклонника миссис Форд. Он умел — и его тут же заставили — играть джаз, задавая всему вечеру его нервный пульсирующий ритм. Для иных званый чай — просто собрание знакомых, для других это — своеобразное испытание. Для Джой Траверс ее первый прием был испытанием вдвойне: ее характера и ее хозяйственности.
Понравится ли он Рексу? (Именно для него она постаралась все сделать безупречно, вплоть до украшенных огурцами и перцем сандвичей, тонко нарезанных из любимого им шведского хлеба!)
Убедит ли этот прием Фордов в том, что Джой — довольная и счастливая молодая женщина, чей брак удачен и благополучен со всех точек зрения?
2
Но когда последними из гостей появились сестры Симпетт с тощим и смуглым полковником индийской армии Хей-Молине, Джой могла больше не утруждать себя заботой о том, что подумает миссис Форд о ее первом приеме.
Весь вечер миссис Форд была как в лихорадке. Она бросилась в атаку на Джима. Этот человек, из-за которого она приехала во Францию, исчез в свое время так же внезапно, как внезапно появился сейчас. Тетушки Симпетт и были теми состоятельными родственницами, на которых негодник возлагал большие надежды! Пэнси готова была расцеловать их.
— Как! Вы знакомы с нашим племянником? Я всегда говорила: «Мир тесен!»
— Мы старые друзья, не правда ли, Пэнси?
Эта его реплика позволила миссис Форд с выражением веселого безразличного удивления приподнять брови («О Боже, Джим! Ты преследуешь нас?») и протянуть ему руку, которую затем следовало тотчас отдернуть и продолжать флиртовать с графом или кокетничать с молодым яхтсменом. Но следовать правилам легко, когда женщина корыстна или недостаточно энергична и лишь наполовину влюблена.
Пэнси же была безумно рада видеть его и не могла этого скрыть; похлопав по диванным подушкам, она усадила его рядом с собой. Он присел, посматривая на нее лукавыми глазами, и она чувствовала себя на седьмом небе, словно девочка, до тех пор, пока полковник не устремил взгляд мимо нее на некое экзотическое существо и не спросил:
— Кто это видение в белом с большим зеленым цветком?
Джим, которого возраст не мог изменить, собирался очаровать юную девушку? Пэнси почувствовала себя безнадежно passee — в своем платье типа джемпера и шляпке. Под ее косметикой пролегли новые морщинки.
3
Обеим мисс Симпетт прием показался самым замечательным из всех, на которых они побывали в последние годы прозябания за границей.
Вначале они были несколько шокированы тем, что милая миссис Траверс окружена такой толпой иностранцев (эти добропорядочные леди величали так любых неангличан, которых им доводилось встречать на Европейском материке). Тем не менее они оказались вполне приятными людьми. Мисс Симпетт всегда говорила, что «те, у кого есть титулы, более похожи на нас». Однако человек, который порадовал ее более всех, был восхитительный молодой мистер Форд. Так хорош собой. Такие очаровательные мальчишеские манеры. Подумать только — он автор той ужасной книги, вышедшей по ошибке в издательстве «Таймс-бук», владелицами которого были Симпетт. «Ловушка»! Этот роман настолько рассердил обеих мисс Симпетт, что они прекратили бы его читать, не одолевай их желание узнать, чем все это кончится. Подобное мог написать только ужасный старый скептик, раздраженный тем, что не в состоянии завоевать сердце ни одной из женщин…
— О, можно подумать, что вы закоренелый циник, мистер Форд, — щебетала тощая мисс Симпетт. — Но подождите: еще появится какая-нибудь молодая леди!
И вы увидите, что станет с этими вашими теориями. Не так ли, дорогая миссис Траверс?
— Такое возможно со мной? — переспросил Джеффри обаятельным голосом победителя. Он бросил взгляд на хозяйку, как бы приглашая ее к беседе. Джой весело ответила:
— Я надеюсь, что да, — и повернулась к другому гостю.
4
Джеффри казалось, что высокая каменная стена отделяет его от желанной цели: узнать все о Джой.
«Пожалуй, она вполне вошла в образ, — подумал он, — но как ужасен этот дом — словно корзинка с мягкой подкладкой для комнатной собачки!! Похоже, тут водятся деньги… Ей нравится ее роль… Мальчик, суетящийся вокруг нее, — намек на хорошенького пажа… Когда появится ее муж?.. И как ей не утомительно принимать такую толпу… А мне так хотелось долгого и искреннего разговора!»
Пряча досаду, он блистал перед увядшим существом, которому был представлен, своим хорошо отрепетированным мальчишеским очарованием.
— Мисс Симпетт, а вы не скажете, как отличить эту молодую леди?
«И тут, — как позже восторженно щебетала мисс Энни Симпетт, — он стащил с дивана огромную подушку, сел у моих ног — я с ужасом спрашивала себя, что подумают другие — и говорил, говорил, говорил».
5
Сестра французского графа думала:
«Боже мой, что за шуты эти англичане».
В отличие от брата она мало общалась с англосаксами, и для нее этот раут явился богатым полем исследования всяческих странностей.
Заинтригованная маленькая леди уселась на мягкий диван мадам Жанны, поджав губки, и дала волю своим голубым глазкам. Она отметила в комнате английские перестановки (неправильности, как она их называла). Каждый стул стоял не на своем месте, каждая фотография в серебряной рамке, каждая ваза с цветами находилась именно там, куда французская хозяйка их никогда бы не поставила. Все окна широко распахнуты, несмотря на проникающие с улицы жару, пыль, шум моторов.
Она впервые наблюдала священную церемонию английского чаепития. Стол с серебряным чайником, и эта длинная серебряная трубочка (как у ангела в Судный день), чтобы загасить пламя, и эта кипящая вода, чтобы согреть чашки и затем наполнить их холодным молоком. А с какой серьезностью они говорят: «Покрепче, пожалуйста… О, спасибо! Как раз то, что нужно… Его прислали от Туайнингов… Восхитительный чай!»
Вот такой ритуал устроили из чаепития англичане (в других случаях вовсе не склонные пунктуально выполнять церемонии). Широко известно, что они не достигли высот в искусстве приготовления пищи, как и в искусстве любви, — и лишь в отношении чая они настоящие фанатики! «Впрочем, может быть, — слегка задумалась она, — ив искусстве любви у них есть свой шарм? Интересно…»
Она обратила особенно пристальный взор на юную мадам Траверс. Ее платье, пожалуй, простовато для такого случая, но достаточно красиво… бледные чулки-паутинка… бриллиантовое кольцо… прохладная свежесть двадцати лет… Застенчива, как тринадцатилетняя француженка… не красит губы…
Она отметила, что мадам Траверс вызывала восхищение у элегантного романиста, с богемным видом расположившегося на ковре и говорившего сразу со всеми. Однако молодая хозяйка относилась к чествуемой знаменитости примерно так же, как к своему племяннику, обносившему гостей гренками.
Баронесса не обошла вниманием и английскую леди, настолько шикарную в свои 47 или 48 лет, что ею пленился юный англичанин, сидевший за фортепьяно. Леди же предпочитала длинного, сухого, кокетливого английского офицера (мужчины этого типа делают женщину несчастной, и француженка мысленно дала полковнику отставку).
Ее голубые глазки вновь обратились к юной мадам Траверс, которая деловито исполняла роль любезной хозяйки дома. Здесь было над чем поразмыслить. Она рассмотрела в счастливой новобрачной что-то такое, что заставило наблюдательную француженку пылко произнести:
— Боже мой, что за шуты эти англичане!
6
Джой, которой вердикт мадам был неизвестен, чувствовала, что пока прием идет хорошо. Среди этого вавилонского столпотворения: смешения языков — французского, английского, франко-английского и очень англо-французского, джазовой музыки, извлекаемой из фортепьяно знакомым миссис Форд (Джой надеялась, что, по крайней мере, Мелани на своей кухне будет помнить о наставлениях и не разразится песней!), и беседы о том, как могло случиться, что она не играет в бридж, — она была всецело занята двумя вопросами.
Во-первых: как она могла затрепетать при звуке открываемой двери и, стоя спиной, почувствовать, что входит Джеффри Форд?
И во-вторых: когда вернется Рекс?
Она нервно прислушивалась в ожидании его шагов.
И не только она…
7
Для Персиваля Артура Фитцроя этот прием был наказанием за «прегрешения» на Корсике. Ему пришлось вспомнить хорошие манеры; на сей раз он был одет в стиле «gigolo»; с головы до ног в белом, с волосами, покрытыми тонким слоем бриллиантина (даже руки были чистые), он обносил присутствующих угощениями, приносил, раздавал, ходил и очаровывал. И с выражением притворной кротости слушал старух, обращавшихся с ним как с маленьким мальчиком и называвших его «дорогой».
— Во что больше тебе нравится играть, дорогой, в крикет или футбол?
— Тебе страшно повезло, что живешь здесь с дядюшкой и тетушкой! Тем не менее я полагаю, что ты скучаешь по своим маленьким школьным приятелям, не так ли, дорогой? Они все еще усердно трудятся, я думаю? (Да, одно из этих розовых пирожных.)
— Какие у тебя любимые предметы? Арифметика? Дорогой, дорогой! Всем нам иногда приходится делать не то, что нравится, не правда ли? А поэзией, ты интересуешься?
— Пожалуй, интересуюсь, — бодро отвечал Персиваль Артур, в котором странно сочетались пристрастие к Херрику-Херрику Роберту (1591 — 1674) — был такой английский поэт, один из представителей «Поэзии кавалеров», и не менее сильная страсть к дешевым бульварным романам в мягкой обложке. — Мне очень нравится одно стихотворение о Ланкашире, правда, я помню только последние строчки:
И все мертвые собаки Ронкорна
отправляются в море покорно…
И тотчас же, повернувшись в другую сторону:
— Горячей воды? Сейчас принесу.
И всякий раз резво устремлялся на кухню к Мелани, словно зяблик, с шумом влетевший в распахнутое окно за крошками с бабушкиного подноса, и мчался обратно, чтобы услужливо вертеться и не спускать глаз с оживленных взрослых.
В этот момент кошмарный Форд поднялся с пола, чтобы закурить сигарету, и, когда он наклонился к руке хозяйки, держащей спичку, со словами: «О, спасибо, Джой», — Персиваль Артур бросил на него свирепый взгляд.
«Что за самоуверенность, — подумал он. — Что за неистребимая жизнерадостность! Разве не мог этот тип просто сказать „миссис Траверс“? На замужнюю даму не подобает смотреть так пристально, черт побери».
Чувство оскорбленного достоинства заставило его нахмурить брови, крепко сжать губы и исказило нежное, чистое, веснушчатое лицо неприятной гримасой.
«Неужели этот Форд не понимает, что он здесь никому не нужен? Какого черта мотает головой и ухмыляется, вместо того чтобы сказать: „Нет, спасибо“, когда я сунул ему сандвич. Смотрит на хозяйку, подвигается ближе, чтобы поговорить с ней… Называет ее Джой».
Персиваль Артур засунул руки, сжатые в кулаки, глубоко в карманы своих отутюженных фланелевых брюк. Увы, он слишком молод для каких-то активных действий в отношении этого противного Форда. Что за дьявольская участь? Ничего нельзя сделать.
8
— Когда же я смогу поговорить с тобой? — улыбаясь, спросил Джеффри Форд сквозь грохот музыки. Джой освободила место рядом с собой для этого праздного субъекта, который меньше чем полгода назад казался ей Зевсом-Олимпийцем, способным осчастливить ее — нимфу — одним лишь своим взглядом.
— Хоть сейчас, — ответила она. — Я тоже хотела поговорить с тобой, Джеффри.
— Ты тоже? — пробормотал он. — А я боялся, что ты не захочешь.
Она внезапно почувствовала, что ей действительно не хочется с ним говорить, и поспешно произнесла:
— Я думала написать тебе, но как-то не получилось.
— Как-то почему-то никогда не получается, Джой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что бы я ни говорил, это больше не имеет значения, — скорбно улыбнулся Джеффри Форд.
«Он в таком горестном настроении», — подумала Джой, которая никогда прежде не находила его задумчивость хоть сколько-нибудь горестной. Она сказала сухо:
— Я хотела написать тебе о моем браке и приезде сюда. Но теперь, увидев тебя, думаю…
— Что ты думаешь?
— Что больше не надо объяснений.
Джеффри взглянул на нее, обвел глазами комнату и вздохнул с выразительной многозначительностью (хотя вряд ли мог объяснить, что имел в виду).
— Да, факты говорят сами за себя, Джой. Джой покраснела.
Персиваль Артур, крутившийся поблизости, подумал: «Нужно ли оставаться с ними в комнате? Вон!»
Джой вскинула руку, чтобы остановить мальчика во время его маневров между чайным столом и дверью.
Ах, эти мелкие домашние события… Ах, эти милые домашние реплики…
— Что случилось?
— Пролил соус на брюки… нужен носовой платок…
Джой вытащила из рукава небольшой квадратик лимонно-желтого муслина, гармонирующего с ее платьем. Она сунула платок в руку мальчика с улыбкой извиняющей, понимающей и разделяющей его бегство.
— Ну, не убегай же, старина, не оставляй меня одну управляться со всеми этими… Подожди, пока придет твой дядя.
— А когда он придет? — сердито спросил подросток, глядя на нее, впрочем, скорее не сердито, а растерянно. Затем он прошел бочком между мебелью и людьми к окну. Почему дядя Рекс не придет, не прекратит эту болтовню, не оборвет весь этот вздор и, главное, этого гнусного Форда. Дядя Рекс мог бы…
9
Джой опять повернулась к Джеффри, чтобы продолжить разговор, но в этот момент дверь распахнулась и словно солнце вышло из облаков. В пеструю, полную народа комнату вошел человек с большой собакой, следовавшей за ним по пятам. Своим обликом и манерами он как бы подчеркивал незначительность всех окружающих. «Или почти всех», — подумала Джой.
Его белая холеная кожа на фоне смуглости других мужчин, прирожденная грация, высокий рост, подтянутость, гордая посадка головы, самообладание — все это хотела бы видеть в своих соотечественниках любая англичанка.
Джой вспомнила школьную цитату:
«Посол Британского трона,
представитель всех родов Британии…»
Джой произнесла, надеясь, что слова ее прозвучали более естественно, чем она чувствовала: — А вот и мой муж…
Глава четырнадцатая
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ СХОДЯТСЯ
О, мой владыка, ревности остерегайся!
Зеленоглазое чудовище, глупец,
кто ей поддастся,
всякого съедает.
Шекспир
1
Рекс Траверс, окинув гостиную быстрым взглядом, подумал: «Похоже, сюда выплеснуло половину пляжной толпы».
Он двинулся вперед — к погонам, шевронам, бриллиантам, радужным пятнам платьев, чтобы в первую очередь поприветствовать самые эксцентрические видения, то есть старух Симпетт, затем вернулся к остальным гостям, знакомым и незнакомым.
Джой, с трудом пытаясь не смотреть на мужа, услышала, как он произнес своим глубоким бодрым голосом:
— Извините за опоздание. Меня задержали. Нет, на этот раз не пациенты. В одном из домов, куда меня вызывали, я встретил летчика по фамилии Смитсон, Алан Смитсон, который прилетел сюда на своем самолете. Твой приятель, старина, — добавил Рекс, повернувшись к племяннику.
Озабоченное лицо мальчика прояснилось при появлении дяди Рекса. Груз ответственности свалился с его хрупких плеч. Он весь засветился, воскликнув:
— Тот самый пилот! Он еще здесь?
— Пока здесь — еще несколько дней. Мы долго беседовали. О полетах и тому подобном.
Рекс подвинулся к сияющему серебру королевы Анны на низком чайном столике, за которым Джой разговаривала с длинным и тощим брюнетом в белом костюме. «Должно быть, это Форд», — решил Рекс.
Взгляды мужчин встретились. Рекс сказал:
— Джой, Смитсон просил передать тебе свои извинения: он собирался к нам с визитом, но что-то ему помешало. Вероятно, придет позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Хорошо. До свиданья, Рекс.
— До свиданья.
Он кивнул на прощание, вышел на ослепительно яркий свет, и Джой услышала, как он позвал: «Рой!» («Оба их имени, — подумала она, — означают „король“ — Rex… Roy…») А вот и огромная собака, подобная дикому и злому волку, ну, давай же, иди со своим хозяином.
Сопровождаемый лоснящимся, гордым", радостно" скачущим перед ним Роем, доктор широким шагом спустился по ступенькам «Монплезира» к своей машине и отбыл выслушивать жалобы людей, страдающих дурным пищеварением, в то время как Джой, чувствуя себя обиженной, обманутой, лишенной чего-то (чего именно, она не могла бы сказать), вернулась, чтобы переодеться перед высоким зеркалом мадам Жанны, украшенным гирляндами цветов и купидонами, отдать последние распоряжения Мери относительно чая й мучительно дожидаться волнующего часа.
Глава тринадцатая
ЧАЙНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ
Хозяйка наша держится вполне.
Шекспир
1
К моменту чаепития розовая с золотом, убранная цветами гостиная в стиле мадам Жанны была полна гостей.
Граф и его сестра привели своих приятелей из Прованса. С венгерским семейством пришли друзья из теннисного клуба.
Форды — гости дня! — привели с собой юношу — владельца яхты, последнего поклонника миссис Форд. Он умел — и его тут же заставили — играть джаз, задавая всему вечеру его нервный пульсирующий ритм. Для иных званый чай — просто собрание знакомых, для других это — своеобразное испытание. Для Джой Траверс ее первый прием был испытанием вдвойне: ее характера и ее хозяйственности.
Понравится ли он Рексу? (Именно для него она постаралась все сделать безупречно, вплоть до украшенных огурцами и перцем сандвичей, тонко нарезанных из любимого им шведского хлеба!)
Убедит ли этот прием Фордов в том, что Джой — довольная и счастливая молодая женщина, чей брак удачен и благополучен со всех точек зрения?
2
Но когда последними из гостей появились сестры Симпетт с тощим и смуглым полковником индийской армии Хей-Молине, Джой могла больше не утруждать себя заботой о том, что подумает миссис Форд о ее первом приеме.
Весь вечер миссис Форд была как в лихорадке. Она бросилась в атаку на Джима. Этот человек, из-за которого она приехала во Францию, исчез в свое время так же внезапно, как внезапно появился сейчас. Тетушки Симпетт и были теми состоятельными родственницами, на которых негодник возлагал большие надежды! Пэнси готова была расцеловать их.
— Как! Вы знакомы с нашим племянником? Я всегда говорила: «Мир тесен!»
— Мы старые друзья, не правда ли, Пэнси?
Эта его реплика позволила миссис Форд с выражением веселого безразличного удивления приподнять брови («О Боже, Джим! Ты преследуешь нас?») и протянуть ему руку, которую затем следовало тотчас отдернуть и продолжать флиртовать с графом или кокетничать с молодым яхтсменом. Но следовать правилам легко, когда женщина корыстна или недостаточно энергична и лишь наполовину влюблена.
Пэнси же была безумно рада видеть его и не могла этого скрыть; похлопав по диванным подушкам, она усадила его рядом с собой. Он присел, посматривая на нее лукавыми глазами, и она чувствовала себя на седьмом небе, словно девочка, до тех пор, пока полковник не устремил взгляд мимо нее на некое экзотическое существо и не спросил:
— Кто это видение в белом с большим зеленым цветком?
Джим, которого возраст не мог изменить, собирался очаровать юную девушку? Пэнси почувствовала себя безнадежно passee — в своем платье типа джемпера и шляпке. Под ее косметикой пролегли новые морщинки.
3
Обеим мисс Симпетт прием показался самым замечательным из всех, на которых они побывали в последние годы прозябания за границей.
Вначале они были несколько шокированы тем, что милая миссис Траверс окружена такой толпой иностранцев (эти добропорядочные леди величали так любых неангличан, которых им доводилось встречать на Европейском материке). Тем не менее они оказались вполне приятными людьми. Мисс Симпетт всегда говорила, что «те, у кого есть титулы, более похожи на нас». Однако человек, который порадовал ее более всех, был восхитительный молодой мистер Форд. Так хорош собой. Такие очаровательные мальчишеские манеры. Подумать только — он автор той ужасной книги, вышедшей по ошибке в издательстве «Таймс-бук», владелицами которого были Симпетт. «Ловушка»! Этот роман настолько рассердил обеих мисс Симпетт, что они прекратили бы его читать, не одолевай их желание узнать, чем все это кончится. Подобное мог написать только ужасный старый скептик, раздраженный тем, что не в состоянии завоевать сердце ни одной из женщин…
— О, можно подумать, что вы закоренелый циник, мистер Форд, — щебетала тощая мисс Симпетт. — Но подождите: еще появится какая-нибудь молодая леди!
И вы увидите, что станет с этими вашими теориями. Не так ли, дорогая миссис Траверс?
— Такое возможно со мной? — переспросил Джеффри обаятельным голосом победителя. Он бросил взгляд на хозяйку, как бы приглашая ее к беседе. Джой весело ответила:
— Я надеюсь, что да, — и повернулась к другому гостю.
4
Джеффри казалось, что высокая каменная стена отделяет его от желанной цели: узнать все о Джой.
«Пожалуй, она вполне вошла в образ, — подумал он, — но как ужасен этот дом — словно корзинка с мягкой подкладкой для комнатной собачки!! Похоже, тут водятся деньги… Ей нравится ее роль… Мальчик, суетящийся вокруг нее, — намек на хорошенького пажа… Когда появится ее муж?.. И как ей не утомительно принимать такую толпу… А мне так хотелось долгого и искреннего разговора!»
Пряча досаду, он блистал перед увядшим существом, которому был представлен, своим хорошо отрепетированным мальчишеским очарованием.
— Мисс Симпетт, а вы не скажете, как отличить эту молодую леди?
«И тут, — как позже восторженно щебетала мисс Энни Симпетт, — он стащил с дивана огромную подушку, сел у моих ног — я с ужасом спрашивала себя, что подумают другие — и говорил, говорил, говорил».
5
Сестра французского графа думала:
«Боже мой, что за шуты эти англичане».
В отличие от брата она мало общалась с англосаксами, и для нее этот раут явился богатым полем исследования всяческих странностей.
Заинтригованная маленькая леди уселась на мягкий диван мадам Жанны, поджав губки, и дала волю своим голубым глазкам. Она отметила в комнате английские перестановки (неправильности, как она их называла). Каждый стул стоял не на своем месте, каждая фотография в серебряной рамке, каждая ваза с цветами находилась именно там, куда французская хозяйка их никогда бы не поставила. Все окна широко распахнуты, несмотря на проникающие с улицы жару, пыль, шум моторов.
Она впервые наблюдала священную церемонию английского чаепития. Стол с серебряным чайником, и эта длинная серебряная трубочка (как у ангела в Судный день), чтобы загасить пламя, и эта кипящая вода, чтобы согреть чашки и затем наполнить их холодным молоком. А с какой серьезностью они говорят: «Покрепче, пожалуйста… О, спасибо! Как раз то, что нужно… Его прислали от Туайнингов… Восхитительный чай!»
Вот такой ритуал устроили из чаепития англичане (в других случаях вовсе не склонные пунктуально выполнять церемонии). Широко известно, что они не достигли высот в искусстве приготовления пищи, как и в искусстве любви, — и лишь в отношении чая они настоящие фанатики! «Впрочем, может быть, — слегка задумалась она, — ив искусстве любви у них есть свой шарм? Интересно…»
Она обратила особенно пристальный взор на юную мадам Траверс. Ее платье, пожалуй, простовато для такого случая, но достаточно красиво… бледные чулки-паутинка… бриллиантовое кольцо… прохладная свежесть двадцати лет… Застенчива, как тринадцатилетняя француженка… не красит губы…
Она отметила, что мадам Траверс вызывала восхищение у элегантного романиста, с богемным видом расположившегося на ковре и говорившего сразу со всеми. Однако молодая хозяйка относилась к чествуемой знаменитости примерно так же, как к своему племяннику, обносившему гостей гренками.
Баронесса не обошла вниманием и английскую леди, настолько шикарную в свои 47 или 48 лет, что ею пленился юный англичанин, сидевший за фортепьяно. Леди же предпочитала длинного, сухого, кокетливого английского офицера (мужчины этого типа делают женщину несчастной, и француженка мысленно дала полковнику отставку).
Ее голубые глазки вновь обратились к юной мадам Траверс, которая деловито исполняла роль любезной хозяйки дома. Здесь было над чем поразмыслить. Она рассмотрела в счастливой новобрачной что-то такое, что заставило наблюдательную француженку пылко произнести:
— Боже мой, что за шуты эти англичане!
6
Джой, которой вердикт мадам был неизвестен, чувствовала, что пока прием идет хорошо. Среди этого вавилонского столпотворения: смешения языков — французского, английского, франко-английского и очень англо-французского, джазовой музыки, извлекаемой из фортепьяно знакомым миссис Форд (Джой надеялась, что, по крайней мере, Мелани на своей кухне будет помнить о наставлениях и не разразится песней!), и беседы о том, как могло случиться, что она не играет в бридж, — она была всецело занята двумя вопросами.
Во-первых: как она могла затрепетать при звуке открываемой двери и, стоя спиной, почувствовать, что входит Джеффри Форд?
И во-вторых: когда вернется Рекс?
Она нервно прислушивалась в ожидании его шагов.
И не только она…
7
Для Персиваля Артура Фитцроя этот прием был наказанием за «прегрешения» на Корсике. Ему пришлось вспомнить хорошие манеры; на сей раз он был одет в стиле «gigolo»; с головы до ног в белом, с волосами, покрытыми тонким слоем бриллиантина (даже руки были чистые), он обносил присутствующих угощениями, приносил, раздавал, ходил и очаровывал. И с выражением притворной кротости слушал старух, обращавшихся с ним как с маленьким мальчиком и называвших его «дорогой».
— Во что больше тебе нравится играть, дорогой, в крикет или футбол?
— Тебе страшно повезло, что живешь здесь с дядюшкой и тетушкой! Тем не менее я полагаю, что ты скучаешь по своим маленьким школьным приятелям, не так ли, дорогой? Они все еще усердно трудятся, я думаю? (Да, одно из этих розовых пирожных.)
— Какие у тебя любимые предметы? Арифметика? Дорогой, дорогой! Всем нам иногда приходится делать не то, что нравится, не правда ли? А поэзией, ты интересуешься?
— Пожалуй, интересуюсь, — бодро отвечал Персиваль Артур, в котором странно сочетались пристрастие к Херрику-Херрику Роберту (1591 — 1674) — был такой английский поэт, один из представителей «Поэзии кавалеров», и не менее сильная страсть к дешевым бульварным романам в мягкой обложке. — Мне очень нравится одно стихотворение о Ланкашире, правда, я помню только последние строчки:
И все мертвые собаки Ронкорна
отправляются в море покорно…
И тотчас же, повернувшись в другую сторону:
— Горячей воды? Сейчас принесу.
И всякий раз резво устремлялся на кухню к Мелани, словно зяблик, с шумом влетевший в распахнутое окно за крошками с бабушкиного подноса, и мчался обратно, чтобы услужливо вертеться и не спускать глаз с оживленных взрослых.
В этот момент кошмарный Форд поднялся с пола, чтобы закурить сигарету, и, когда он наклонился к руке хозяйки, держащей спичку, со словами: «О, спасибо, Джой», — Персиваль Артур бросил на него свирепый взгляд.
«Что за самоуверенность, — подумал он. — Что за неистребимая жизнерадостность! Разве не мог этот тип просто сказать „миссис Траверс“? На замужнюю даму не подобает смотреть так пристально, черт побери».
Чувство оскорбленного достоинства заставило его нахмурить брови, крепко сжать губы и исказило нежное, чистое, веснушчатое лицо неприятной гримасой.
«Неужели этот Форд не понимает, что он здесь никому не нужен? Какого черта мотает головой и ухмыляется, вместо того чтобы сказать: „Нет, спасибо“, когда я сунул ему сандвич. Смотрит на хозяйку, подвигается ближе, чтобы поговорить с ней… Называет ее Джой».
Персиваль Артур засунул руки, сжатые в кулаки, глубоко в карманы своих отутюженных фланелевых брюк. Увы, он слишком молод для каких-то активных действий в отношении этого противного Форда. Что за дьявольская участь? Ничего нельзя сделать.
8
— Когда же я смогу поговорить с тобой? — улыбаясь, спросил Джеффри Форд сквозь грохот музыки. Джой освободила место рядом с собой для этого праздного субъекта, который меньше чем полгода назад казался ей Зевсом-Олимпийцем, способным осчастливить ее — нимфу — одним лишь своим взглядом.
— Хоть сейчас, — ответила она. — Я тоже хотела поговорить с тобой, Джеффри.
— Ты тоже? — пробормотал он. — А я боялся, что ты не захочешь.
Она внезапно почувствовала, что ей действительно не хочется с ним говорить, и поспешно произнесла:
— Я думала написать тебе, но как-то не получилось.
— Как-то почему-то никогда не получается, Джой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что бы я ни говорил, это больше не имеет значения, — скорбно улыбнулся Джеффри Форд.
«Он в таком горестном настроении», — подумала Джой, которая никогда прежде не находила его задумчивость хоть сколько-нибудь горестной. Она сказала сухо:
— Я хотела написать тебе о моем браке и приезде сюда. Но теперь, увидев тебя, думаю…
— Что ты думаешь?
— Что больше не надо объяснений.
Джеффри взглянул на нее, обвел глазами комнату и вздохнул с выразительной многозначительностью (хотя вряд ли мог объяснить, что имел в виду).
— Да, факты говорят сами за себя, Джой. Джой покраснела.
Персиваль Артур, крутившийся поблизости, подумал: «Нужно ли оставаться с ними в комнате? Вон!»
Джой вскинула руку, чтобы остановить мальчика во время его маневров между чайным столом и дверью.
Ах, эти мелкие домашние события… Ах, эти милые домашние реплики…
— Что случилось?
— Пролил соус на брюки… нужен носовой платок…
Джой вытащила из рукава небольшой квадратик лимонно-желтого муслина, гармонирующего с ее платьем. Она сунула платок в руку мальчика с улыбкой извиняющей, понимающей и разделяющей его бегство.
— Ну, не убегай же, старина, не оставляй меня одну управляться со всеми этими… Подожди, пока придет твой дядя.
— А когда он придет? — сердито спросил подросток, глядя на нее, впрочем, скорее не сердито, а растерянно. Затем он прошел бочком между мебелью и людьми к окну. Почему дядя Рекс не придет, не прекратит эту болтовню, не оборвет весь этот вздор и, главное, этого гнусного Форда. Дядя Рекс мог бы…
9
Джой опять повернулась к Джеффри, чтобы продолжить разговор, но в этот момент дверь распахнулась и словно солнце вышло из облаков. В пеструю, полную народа комнату вошел человек с большой собакой, следовавшей за ним по пятам. Своим обликом и манерами он как бы подчеркивал незначительность всех окружающих. «Или почти всех», — подумала Джой.
Его белая холеная кожа на фоне смуглости других мужчин, прирожденная грация, высокий рост, подтянутость, гордая посадка головы, самообладание — все это хотела бы видеть в своих соотечественниках любая англичанка.
Джой вспомнила школьную цитату:
«Посол Британского трона,
представитель всех родов Британии…»
Джой произнесла, надеясь, что слова ее прозвучали более естественно, чем она чувствовала: — А вот и мой муж…
Глава четырнадцатая
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ СХОДЯТСЯ
О, мой владыка, ревности остерегайся!
Зеленоглазое чудовище, глупец,
кто ей поддастся,
всякого съедает.
Шекспир
1
Рекс Траверс, окинув гостиную быстрым взглядом, подумал: «Похоже, сюда выплеснуло половину пляжной толпы».
Он двинулся вперед — к погонам, шевронам, бриллиантам, радужным пятнам платьев, чтобы в первую очередь поприветствовать самые эксцентрические видения, то есть старух Симпетт, затем вернулся к остальным гостям, знакомым и незнакомым.
Джой, с трудом пытаясь не смотреть на мужа, услышала, как он произнес своим глубоким бодрым голосом:
— Извините за опоздание. Меня задержали. Нет, на этот раз не пациенты. В одном из домов, куда меня вызывали, я встретил летчика по фамилии Смитсон, Алан Смитсон, который прилетел сюда на своем самолете. Твой приятель, старина, — добавил Рекс, повернувшись к племяннику.
Озабоченное лицо мальчика прояснилось при появлении дяди Рекса. Груз ответственности свалился с его хрупких плеч. Он весь засветился, воскликнув:
— Тот самый пилот! Он еще здесь?
— Пока здесь — еще несколько дней. Мы долго беседовали. О полетах и тому подобном.
Рекс подвинулся к сияющему серебру королевы Анны на низком чайном столике, за которым Джой разговаривала с длинным и тощим брюнетом в белом костюме. «Должно быть, это Форд», — решил Рекс.
Взгляды мужчин встретились. Рекс сказал:
— Джой, Смитсон просил передать тебе свои извинения: он собирался к нам с визитом, но что-то ему помешало. Вероятно, придет позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34