Потом сказал:
— Я совсем ничего о тебе не знаю. Кроме единственного — того, что жить без тебя не могу. — Поднял руку, отгораживаясь от уже готового слететь с ее губ возражения. — Не спорь, ты даже не представляешь, что я чувствую. Давай поговорим вечером, хорошо?
Она молча кивнула, потрясенная прозвучавшей в его словах искренней убежденностью.
Хэнк снова поцеловал ее, на сей раз легко, словно пером коснулся, и, помахав, ушел.
А Габриелла осталась одна, ничего не понимающая, но неожиданно счастливая… Настолько, что даже привычно-ворчливый голос отца, столь отличный от вчерашнего, не вывел ее из восхитительного состояния легкой эйфории.
— Ну что это ты, папа, снова недоволен с самого утра? — спросила она, поднявшись наверх. — Вспомни, как вчера веселился… Вспомнил? Ну вот, значит, все не так плохо. Сегодня прекрасное утро — солнечное и немного ветреное. Давай-ка я жалюзи открою, а то ты тут, как крот в норе, ничего не видишь. Так лучше? Ну а теперь расскажи, как ты спал, что во сне видел…
Габби присела на край его кровати и поцеловала заросшую щетиной щеку.
Глаза старика затуманились.
— Как же я, наверное, измучил тебя, девочка моя, — со вздохом прошептал Рауль.
— Ну что ты, папа! — тут же воскликнула Габриелла. Сердце ее болезненно сжалось от любви и жалости к этому недавно еще сильному мужчине, так быстро состарившемуся, потерявшему не только горячо любимую жену, но и сына, оказавшегося безжалостным и бесчувственным эгоистом. — Не говори так! Ты же единственный на свете родной мне человек. Скажи лучше, тебе правда Бекки нравится?
Рауль Маскадо улыбнулся.
— Конечно. Как же она может не нравиться? Но только… надеюсь, ты не приняла за чистую монету мои слова? Ну, что я бы на ней женился и вообще…
— Ах вот как! Уже отпираешься! — вскричала дочь. — Хорош же у меня отец. Так и норовит вскружить женщине голову, а потом отречься от своих обещаний! Ох, бедняжка Бекки!
— Ты что, рассказала ей? — испугался Рауль. — Нет, не смейся, отвечай, говори серьезно, рассказала?
Габби снова чмокнула его.
— Да что это ты так разволновался, а? Боишься, что тебя поймают на слове? Да ладно уж, успокойся, конечно, ничего я не сказала. К тому же и не разговаривала с ней после того твоего заявления. Я понятия не имела, что она приедет к тебе, честное слово.
Отец тут же успокоился и, чуть поколебавшись, задал мучивший его со вчерашнего дня вопрос:
— Скажи, малышка, это, конечно, не мое дело, но у тебя с ним серьезно?
Габриелла залилась багровой краской.
— Серьезно? О чем это ты, отец? О ком? — Господи, в панике подумала она, неужто он что-то слышал ночью?
— Ладно, не прикидывайся непонимающей. О Джеке, конечно, о ком же еще?
— О Джеке? — Габби не сразу вспомнила, кто такой этот Джек. — Да перестань ты ерунду болтать! — засмеялась она, наконец поняв, кого отец имеет в виду. — Он пригласил меня поужинать, только и всего! Господи, Бек права: мы живем практически в деревне. Стоит женщине разок встретиться с кем-то, так ее уже чуть ли не помолвленной считают. Нет, папа, ничего у меня с ним нет. Джек — интересный человек, но…
— Но — что?
— Ничего. Совсем ничего.
— Ты… — Рауль поколебался, но все же решился спросить: — Ты все еще вспоминаешь о нем?
Габриелла поднялась с кровати, подошла к окну и долго-долго глядела вдаль, на бескрайние степные просторы.
— Да.
— Меня винишь?
И снова наступило молчание — долгое и тягостное.
— Нет.
Старик Маскадо понурился, опустил голову. Ее тон — безжизненный и безучастный — ясно говорил: не суйся не в свое дело. Но совесть давно мучила его, требуя хотя бы объясниться с дочерью. И он попытался.
— Ты понимаешь, малышка… Габриелла повернулась к нему и твердо сказала:
— Я не виню никого, отец, кроме себя. Так что не волнуйся и не думай на эту тему. Ладно? В конце концов, не забывай: что Бог ни делает, все к лучшему.
Он вздохнул.
— Если бы все было так просто, родная моя. Иди, Габби, сюда, ко мне. Хочу тебе признаться кое в чем. — Она подчинилась, поправила ему подушку, села и обняла. И отец сказал: — Знаешь, малышка, я, похоже, утратил веру. Да-да, не смотри так на меня. Я, сколько ни ищу, не нахожу никакого благого смысла в том, что погибла Сэмми. Вот так-то.
— Но, папа, — вскричала потрясенная Габриелла, — смерть Саманты — дело рук не божеских, а человеческих! Ты сам знаешь, кто это сделал! При чем тут Бог?
— Да при том, что он не остановил негодяев. И даже не покарал их. А ведь они сгубили невинную душу, самую лучшую, самую нежную, самую любящую… — Он задохнулся и замолчал, борясь с подступившими рыданиями.
Дочь похлопывала его по спине и успокаивающе покачивала, словно ребенка баюкала, помогая справиться с приступом горя.
Столько лет прошло, столько лет, а боль еще так сильна. И его боль, и ее…
Хотя, может быть, думала Габриелла, продолжая безмолвно утешать отца, может быть, моя скоро пройдет… Возможно ли, что этот молодой человек, почти юноша, внезапно появившийся ниоткуда и готовый уйти в никуда, исцелит ее, подарит утраченную веру в себя и в других? Рассеет мрачное облако, накрывшее ее тогда, давно, и до сих пор державшее в плену?.. Невероятно, но сегодня утром она ощутила себя на редкость свободной. Смущенной, безусловно, ибо кто бы ни смутился от такого поведения? Но и свободной тоже. И более того — полной ожидания… Да-да, волнующего и очень приятного ожидания…
Как это он сказал?.. «Я совсем ничего о тебе не знаю. Кроме единственного — того, что жить без тебя не могу».
Ерунда, возразила она себе. Так не бывает. Мы были вместе всего две ночи, нет, по-настоящему только одну. Но все равно, ах, все равно, какие удивительные слова!..
И она тоже ничего не знает о нем, кроме того, что он замечательный, талантливый любовник и так похож на Арти. Но… но и так отличается от него.
— Прости, малышка, что так раскис, — вытирая глаза и освобождаясь из ее объятий, выговорил отец.
Габриелла очнулась от грез, поднялась и, не желая смущать отца еще больше, начала что-то раскладывать по местам.
— Все в порядке, папа, я понимаю… понимаю. Мы, знаешь ли, не обязаны быть сильными друг с другом. Для чего нужны родные, если с ними нельзя расслабиться, поговорить откровенно о самом-самом…
Рауль грустно ухмыльнулся.
— Верно. Только вот ты со мной почему-то никогда такие говоришь и не плачешь, когда я рядом… Только когда остаешься одна… Я ведь все слышу, родная моя девочка, и…
— Давай, папа, оставим эту душещипательную беседу до другого раза. У меня еще полно дел, — предложила Габриелла. Она находилась в таком состоянии, что вполне могла пуститься в откровенности и сболтнуть лишнего, о чем позже скорее всего пожалеет. — Скажи лучше, чего бы тебе хотелось на завтрак.
Сюрпризы сегодняшнего утра не окончились. Отец хмыкнул и нежданно-негаданно заявил:
— Пожалуй, яйца всмятку будет достаточно. И кофе, если тебе нетрудно.
Черные глаза дочери, и без того немаленькие, распахнулись до размеров кофейных блюдец. Вот это да! Ай да Бекки! Это ее чудесное влияние, не иначе! И как это она только до сих пор замуж не вышла? Ведь она, похоже, и почти мертвого в состоянии оживить!
А Рауль, не замечая ее потрясения, добавил:
— И еще, пожалуй, я бы побрился.
— Сегодня? — уже не сдержавшись, изумленно ахнула Габриелла. — Ты же брился всего восемь дней назад!
Отец потер рукой щеку, поморщился.
— Думаю, стоит начать делать это почаще.
А то уж больно я зарастаю с таким режимом. Прямо как дикобраз. Как считаешь?
— Д-да, конечно… — заикаясь, ответила Габби, мысленно проклиная себя за невнимание к отцу.
Ведь, что греха таить, последние года полтора она, погруженная в собственные горести и неприятности и отчаявшаяся, на него практически рукой махнула. Только следила, чтобы у отца было белье чистое, да кое-как пыталась бороться с его нарастающим аппетитом. А он, оказывается, уже готов выйти из состояния глубочайшей депрессии, в которое погрузился после суда.
— Может, ты тогда уж и встанешь? Позавтракаем вместе на кухне, а? — предложила она. — А то ты все лежишь да лежишь, будто больной…
— А что, пожалуй, неплохо бы.
— Отлично, — оживленно произнесла Габби. Она с самого пробуждения чувствовала себя удивительно легкой, готовой вспорхнуть и полететь. А такая перемена в отце только прибавила ей легкости. — Даю тебе четверть часа. Приводи себя в порядок, я пока быстро тут проветрю и постель перетряхну, а потом кофе поставлю.
Все было так замечательно, что ей хотелось петь и танцевать. Нетерпеливое ожидание вечера и встречи с Хэнком, явно не только для обещанного разговора, наполняло ее ощущением пьянящей радости. Настолько, что это было заметно даже окружающим.
Джо Парсонс, у которого она полдня исполняла обязанности секретарши, стуча по клавишам пишущей машинки, несколько раз поглядывал на нее и наконец решился сказать:
— Ты сегодня сама на себя не похожа, Габби. Что это с тобой творится, а?
— Со мной? Ничего.
— Ха! Ничего… Да ты в зеркало на себя взгляни! Так и сияешь вся. Влюбилась небось. Слушай, Габби, а это правда?
— Что — правда?
— Ну, то, что говорят про тебя и Джека из «Трех подков»…
Габби, которая как раз достала зеркальце и изучала свое отражение, пытаясь понять, что же в ней такого особенного, от неожиданности уронила его на пол.
— Что? О господи, вот уж действительно деревня. Ну просто невозможно чихнуть, чтобы тебе тут же пять человек не пожелали доброго здоровья. Не знаю, что именно тебе наговорили про меня и Джека, но, что бы ни было, это неправда. Ясно? — отрезала она.
— Да ладно, чего ты завелась? Я так просто спросил… не потому, что хочу в твою личную жизнь влезть или еще что… — тут же начал смущенно оправдываться ее друг и работодатель.
Но Габриелла не дала ему договорить.
— У меня нет никакой личной жизни, Джо. И ты прекрасно это знаешь. И уж от кого-кого, а от тебя я никак не ожидала, что ты будешь собирать всякие сплетни.
Брось, Габби, успокойся. Никаких сплетен я не собираю. А могла бы, казалось, и поделиться со мной. Я ж тебе только добра желаю, а ты вон как на меня накинулась… — Он принялся хлопать ящиками своего стола, якобы в поисках какой-то бумаги, но на самом деле, чтобы не смотреть на Габриеллу. Но та уже пришла в себя.
— Ну, не дуйся, Джо. Извини. Я не хотела тебя обидеть. Сама знаю, как ты ко мне относишься. Просто меня раздражает и возмущает, что у нас ничего нельзя сделать, чтобы тебе не начали тут же кости перемывать. Джек пригласил меня пообедать с ним, только и всего.
— Ого! «Пообедать, только и всего»! Это не только. Это первый раз за все пять лет, когда Джек на кого-то обратил внимание. Теперь я понимаю, что ребята не зря болтали…
— Фу ты, черт возьми! — окончательно рассвирепела Габби. — Все, Джо, прекрати! Хоть ты не веди себя как последняя кумушка. Господи, подумать только, мужики, а болтают, как бабы. Я-то думала, вы там в своем баре о бейсболе да урожае разговариваете, о кредитах и засухе, а вы…
— Все-все! — Он вскинул руки, прося пощады. — Молчу! Больше ни слова. Не злись… И вообще, мне пора.
— Ну конечно, — полным едкой насмешки тоном отозвалась Габби. — Еще бы не пора. Небось отправишься сейчас в заведение к Гарри и расскажешь, как я возмутилась. И все твои «ребята» дружно решат, что мы с Джеком послезавтра сбежим в Рино и поженимся…
Джо уже понял, что совершил непростительную ошибку, задав первый вопрос, и поспешно удалился, не дослушав ее тирады. Впрочем, Габби была частично права: он сделал именно такой вывод из ее слишком уж бурной реакции, хотя и не собирался пока им ни с кем делиться.
А его возмущенная помощница, оставшись одна, выместила раздражение на невинной машинке и так забарабанила по клавишам, что каретка задвигалась со скоростью железнодорожного экспресса. Не то чтобы ее очень уж беспокоили досужие разговоры по поводу ее вымышленного романа с Джеком. Нет, но ведь не исключена была возможность, что кто-то обратит внимание на то, что некий молодой проезжий слишком уж задержался в ее мотеле… А вот этого ей как раз и хотелось избежать.
Пальцы, летающие по клавишам, замерли.
Слишком уж задержался? Но ведь… но ведь он уедет в любую минуту!
Господи! Габриелла прикусила нижнюю губу. Как же это она могла забыть, что Хэнк только и ждет, когда его машина вернется из ремонта. А может… может, Реджи уже все закончил и его уже сегодня вечером не будет в мотеле?
Она зажмурилась, проклиная себя за глупые надежды. Смутные, туманные, расплывчатые и не совсем понятные даже ей самой, но все же надежды… Однако, несмотря на это, рванула телефонную трубку, быстро набрала несколько цифр и долго слушала длинные гудки.
Наконец звучный мужской голос отрывисто рявкнул:
— Да! Кто там?
— Реджи, привет, это я, Габби.
— О, Габби! Какая неожиданность. — Он заметно сбавил громкость и, как ей показалось, поскучнел.
— Как дела, Реджи? Как поживаешь? — Она сделала вид, что не заметила его прохладного приема.
— Страшно занят. Дел по горло. Покурить некогда.
— О, извини. Я на минутку. Только хотела узнать, как там обстоит дело с машиной моего клиента. Она уже готова?
В трубке послышалось сопение. Потом ее собеседник нехотя ответил:
— Знаешь, мне необходимо сегодня закончить с комбайном Треммера, и потом я сразу же примусь за машину того парня. Вечером позвоню, идет? Честное слово, Габби, его машина — следующая. Поверишь, я сегодня спать лег в четыре утра! Сделаю быстро. Завтра же будет готова. Договорились?
— Нет, Реджи, не договорились, — возразила Габриелла. — Что значит «сделаешь быстро»? Он сказал, ему до самого Западного побережья добираться. Еще не хватало, чтобы он отъехал на двести миль и снова сломался. Я вроде как рекламировала тебя, сказала, ты лучший механик в округе, а ты хочешь кое-как…
— Ладно-ладно, понял, не читай мораль. В общем, сейчас закончу с треммеровой развалюхой и сразу же примусь за тачку твоего парня. Все, пока. Вечером позвоню. — И он швырнул трубку.
А Габриелла облегченно перевела дух. И действительно, что это она заволновалась? Всем ведь прекрасно известно, какой Реджи волокитчик. Вот и отец так вчера говорил.
Хэнк, между прочим, почему-то даже не упомянул о машине, когда уходил утром, словно и не очень-то озабочен скорейшим отъездом. А ведь вроде бы торопился… Куда он, интересно, едет и зачем?
И Габриелла, сама того не замечая, снова погрузилась в свои неясные мечтания-размышления, которые, однако, вскоре были прерваны самым грубым образом — телефонным звонком. Она вздрогнула и схватила трубку.
— «Парсонс и Парсонс, поставки и контракты».
— Габриелла, привет, это Джек. Решил вот узнать, как ты себя чувствуешь.
Черт, мысленно выругалась она, как же он некстати! Но милейшим голосом ответила:
— Здравствуй, Джек. Спасибо за беспокойство, мне немного лучше. Голова уже прошла, но… — Она заколебалась, не зная, что бы такое сказать, чтобы сразу же исключить возможность еще одного приглашения с его стороны.
Но Джек Мортон и не нуждался в более откровенных намеках, чем это легкое, едва ощутимое колебание в ее голосе.
— О, конечно, не так сразу. Женщины — существа нежные. Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет-нет, простое недомогание. Скоро все будет в порядке, — заверила она, радуясь проявленному им такту.
— Что ж, отдыхай и выздоравливай поскорее. Надеюсь скоро увидеть тебя.
— Непременно, Джек. Еще раз спасибо за внимание. И за вчерашний обед тоже. Мне так неловко, что я…
Он, как истинный джентльмен, отмел ее извинения.
— Я был чертовски рад нашей встрече. И я все понимаю, не волнуйся. Ну, до скорого, Габби.
— До скорого, — эхом отозвалась она. И облегченно вздохнула, когда связь окончательно прервалась.
Ну и дела! А ведь Джек-то, пожалуй, и впрямь проявляет к ней интерес. Три года ничего, кроме удушающих тоски и одиночества, а теперь вдруг сразу двое, одновременно…
Она засмеялась, махнула рукой и сказала вслух:
— Не придумывай себе красивой сказки, Габби, малышка. И ни на что не надейся. Помни, чем все это кончается.
Но несмотря на столь строгое внушение, продолжала свою скучную работу с радостной улыбкой на губах, мысленно снова и снова возвращаясь к предстоящему вечеру…
8
Габриелла мчалась домой, не чувствуя привычного груза свинцовой усталости не от количества сделанного за день, а от гнетущего ощущения пустоты. Сегодня все было иначе. Сегодня ее ждал спокойный и приятный вечер с отцом, внезапно, похоже, решившим завершить затянувшийся траур и вернуться к жизни. А потом… о, потом, когда он уснет, она наденет что-нибудь сексуально-обольстительное и спустится вниз, в номер четыре, где ее встретит и примет в свои нежные и сильные объятия он, Хэнк… Хэнк Сандерс, а не мерзавец Арти.
И будь она проклята, если потратит эти драгоценные часы на разговоры!
После — да, возможно. Но не до того, как еще раз, и хотелось бы не один, вкусит сладость его любви.
Любви? Эй, детка, очнись и подумай, что за ерунду ты несешь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15