Сначала ее даже немного успокоила эта мысль, примирила с его отсутствием — но затем она испугалась, потому что, в самом деле, мало ли что могло произойти? Она даже собиралась позвонить куда-нибудь — в милицию, в больницу, в морг, наконец, но от вида телефона к горлу подкатил страх, смешался с болью, превратился в комок тошноты, и Лора отпрянула от этой «вероятности». Нет. Она почему-то вспомнила, как в какой-то книге, которую ей давала Верочка, прочитала — страх притягивает несчастья. То есть — кто чего боится, то с тем и случится…
Ночь тянулась медленно, Лоре даже казалось, что она никогда не кончится. Она пыталась посмотреть телевизор — но там по всем программам шли триллеры или любовные драмы, где все героини стали похожими па Лору, а все герои — на Андрея. И Лоре это не нравилось: «В любом случае твоя жизнь сегодня ночью может измениться. Совсем не в лучшую сторону. Да, Лора, совсем не в лучшую…»
Словно в насмешку, героиня на экране сказала, глядя Лоре в глаза:
«Я раньше никогда и не думала, что в один момент весь мир может дать трещину… Как корабль, который затонет в считаные минуты…»
Лора щелкнула пультом.
— Пошла ты с такими откровениями, — прошептала она.
В квартире теперь стало тихо. Где-то капала вода. И даже в этом невинном звуке Лоре померещился намек на происходящее с ней. Так, по каплям, сейчас исчезает все, что Лора строила. Что создавала.
Она попыталась заснуть, чтобы не думать. Честно просчитала слонов, медленно бредущих в никуда и уносящих в это никуда саму Лору. Но мысли пробивались через этих слонов или вовсе прикидывались погонщиками и нагло усмехались Лоре — а вот и мы, твои черные предчувствия, и никуда ты от нас не денешься…
Входная дверь хлопнула в шесть утра.
Было еще темно.
В этот момент Лора окончательно пришла к выводу, что его уже нет в живых.
Но он вошел в комнату, включил торшер и увидел ее. Лора, к собственному удивлению, обнаружила, что ее настроения меняются с быстротой ветра. От «слава богу, жив» молниеносно она перескочила на «лучше бы умер»… Он был растерян. Слегка виноват. И отвратительно, нахально счастлив.
В нем почти ничего не изменилось, кроме взгляда. И улыбка, которая раньше появлялась только на его губах, когда он думал, что его никто не видит, теперь была везде. Она заполняла его. Она не помещалась в нем. Она просто пыталась заполнить вокруг собой все, включая и Лору.
— Привет, — сказал он. — Прости, что не позвонил…
Она не ответила. Только усмехнулась.
— Будешь врать? — поинтересовалась она, нарочито равнодушно потягиваясь.
Он сел, не снимая плаща, на краешек кресла, достал пачку сигарет — смятую и, как выяснилось, пустую.
— Нет, не буду, — сказал он. — Так вышло. Наверное, я полюбил другую женщину. Наверное, я должен тебе это сказать сейчас. Потому что — нам надо с тобой решить, как мы будем жить дальше…
На одно мгновение стало легко — то, самое плохое, уже случилось. Она даже нашла в себе силы улыбнуться. Но потом обманчивая легкость прошла. Она попыталась встретиться с ним взглядом — но тщетно. Он старался смотреть в сторону. Ну и правильно, подумала она. Правильно. Ощущение вины — самый большой сейчас ее союзник, Она знает это по себе. Ей хотелось крикнуть: ну и что, я тоже тебя не люблю, однако это не повод рушить всю жизнь! Жизнь важнее какой-то там любви!
Но Лора промолчала. Она продолжала молча стоять, как истукан на острове Пасхи, с таким же бессмысленным и глупым лицом. Как будто ожидая продолжения. Или пытаясь сделать вид, что оглохла и ничего не слышала. Да и вообще — были ли эти слова?
Андрей тоже молчал, отвернувшись к окну, нервно теребя пустую пачку. Лора стряхнула с себя оцепенение.
— Сварить тебе кофе? — спросила она как ни в чем не бывало.
Сначала он кивнул.
Потом, когда кофе уже булькал в джезве, он снова повторил:
— Лора, ты меня слышишь? Я полюбил другую женщину.
— Тсс, — улыбнулась она, продолжая смотреть на кофе. — Что ты как маленький? Сотни мужчин однажды решают, что полюбили другую. И не бегут, как подростки, сообщать об этом утром своим женам. Милый, твои интрижки на стороне…
— Это не интрижка, Лора!
— Твои интрижки на стороне, — продолжала Лора, снимая кофе с огня и думая: «Главное — выдержка, спокойствие и терпение, что бы он сейчас ни начал плести…», — не делают чести ни тебе, ни мне, и я охотно бы оставалась в неведении относительно твоих сексуальных побед… Но — если ты хочешь об этом поговорить, давай поговорим.
Ему хотелось взорваться, даже ударить ее. Она видела, как трудно ему сдерживать себя. И даже немного испугалась. Но надо было продолжать бороться за себя. За свою жизнь.
— Ты путаешь, Лора, — тихо проговорил он. — Интрижки у тебя. А у нас другое…
Как он мог ей это объяснить словами? Когда кажется, что небо опускается на ладони и где-то далеко, в Ламерике, поет женский голос — а они вдвоем слышат одну и ту же песню, грустную и в то же время — уводящую их обоих прочь, туда, к звездам, и ничего не надо, ничего не хочется — потому что молчит голос плоти, и только души соприкасаются, как ангелы, крылами, вдруг став девственно чистыми…
Как это объяснить Лоре, ходячей плоти, разлагающейся, в отличие от души, которая бессмертна. Лоре, для которой любовь уже давно стала страстью, потеряв при этом свой свет негаснущий.
Он не виноват, что только недавно стал понимать разницу между ними, любовью и страстью. Только тогда, когда встретил взгляд огромных глаз и детскую, насмешливую улыбку и прикоснулся к ее руке губами… Если бы Бог даровал ему это понимание раньше! Не было бы Лоры. Но — и Аньки бы не было. И он снова понял, что, может быть, все их страдания, вся их ложь взаимная — были во имя Аньки, а значит, были вполне оправданы. И Бог простил их. И дал ему это щемящее, крылатое чувство.
Но Лоре этого не объяснить. Она не поймет этого. Не укладывается в систему представлений о жизни, и наплевать, что эти самые представления упрощены до примитивизма…
— Давай пить кофе, Лора, — устало сказал он. — А поговорить мы всегда успеем. О любви. И о том, как нам все-таки теперь быть…
Шерри торопилась. Она летела по улице, точно на крыльях. Улица уже заполнялась людьми. Раньше Шерри чувствовала себя одной из них. Такой же. Она ничем не отличалась от этих озабоченных, или веселых, или легкомысленных женщин. Она была одной из них. По сейчас Шерри была просто одной. Любимой. Любящей… Она остановилась, чтобы вслушаться в тихую радость, бьющуюся подобно птичке в ее сердце, и тихо рассмеялась. Ей вдруг захотелось остановить этих женщин и сказать им: «Послушайте! Я ведь тоже не знала, что именно со мной это произойдет. Что я окажусь перед открытой дверью. Знаете, милые мои, вы не бойтесь. Открывайте эту дверь. Там — такой свет и такие чудеса, что не пожалеете! Главное — не ошибиться. Но, я думаю, вы не сможете ошибиться». Она бы им многое сказала, да, но к чему это, если можно хотя бы попробовать согреть их замерзшие сердца своей улыбкой, вложив туда по капельке нежности, которой теперь так много в ее сердце?
Она дарила им эти капельки, и некоторые улыбались ей в ответ, а некоторые почему-то хмурились озабоченно или смотрели на нее недоуменно…
Перед дверью в бравинский подъезд Шерри остановилась — ей стало немного страшно и почему-то ужасно противно. Она вспомнила, какой была с Бравиным. А вдруг он сможет ее убедить и она согласится с ним, снова станет той, прежней, глупой и пустой Шерри, ничего не знающей о Волке? Но разве это теперь возможно?
Дверь стояла перед ней, закрытая и массивная, и надо было войти. Иначе, если Шерри не переступит через эту змею, она не будет свободной.
— В конце концов, это надо будет когда-нибудь сделать, — сказала она себе.
И тут же подумала, что можно было прийти сюда с Тоней. И с Тониным Димой. Только не с Андреем. Вот с ним она никогда не согласилась бы посетить место ее обитания. Вдруг он, увидев Бравина и поняв, что Шерри тут была другой, разлюбит ее?
Да и какая глупость ей пришла в голову! Тащить сюда Тоню и Диму… Как будто она боится. А она совсем не боится. Нисколечки. Ни капельки.
Она набрала комбинацию цифр на кодовом замке. Дверь открылась, простонав.
— Ну вот, и все дела, — рассмеялась Шерри. — Дверь я открыла, вот вам всем…
И она уверенно и легко зашагала вверх по ступенькам.
«Все будет нормально».
Она же не говорит — хорошо. Просто будет как было. Ничего не изменится… Но — там, внутри, кто-то сказал Лоре, усмехаясь: ничего не будет нормально, детка, и ты это знаешь. Ничего не будет как прежде.
Лора остановилась, пытаясь заставить голос замолчать. Все будет как прежде. Она повторила это уверенным голосом. Анька, уныло ковырявшая вилкой омлет, подняла на нее удивленные и испуганные глаза.
— Ешь, мы опаздываем…
Получилось грубее, чем ей хотелось бы. Она попыталась смягчить интонации улыбкой.
— Ешь, а то мы не успеем, — повторила она.
Анька послушалась, но сейчас Лоре показалось, что в этой покорности все равно содержится вызов. Анька ведь — папина дочь. Он ее не бросит, подумала она. Никакая на свете женщина не сможет заставить его бросить Аньку. Никакая — даже самая великая любовь…
Ей стало легче от этих мыслей, но лишь чуть-чуть — все равно ее одолевало беспокойство. Где он сейчас? Уехал на студию, как сказал, или… Лора, которая сама столько раз лгала, теперь чувствовала себя униженной, когда лгали ей. Теперь она будет всегда видеть рядом с ним ту, другую… Зачем он ей это сказал?
Внутренняя истерика снова усилилась.
— Да быстрее же, — сорвалась она на Аньку. — Что ты ковыряешься? Мы опоздаем!
Анька втянула голову в плечи, испуганно, и тут же встала, засеменила в свою комнату. Лора почувствовала острую жалость к ней — она-то была тут ни при чем…
Всю дорогу Лора молчала, до самой школы, и только там позволила себе нежность по отношению к дочери — обняла ее, поцеловала и сказала:
— Я заеду за тобой…
Анька кивнула, равнодушно и покорно, и, пока она шла по дорожке, пока не скрылась за тяжелой школьной дверью, Лора стояла у машины, провожая взглядом ее фигурку. «Даже ребенок от нас устал», — подумала она.
Как же им теперь быть?
Она чуть не выкрикнула это, выплеснув вместе с криком и обиду за происшедшее с ней. Мимо шли спокойные люди, их существование в этом мире было тихим, незыблемым, неизменным. И только ее, Лорина, жизнь в данный момент катилась ко всем чертям, и никого это не волновало.
Лоре даже поговорить не с кем было.
Только Дима. Только Верочка Анатольевна. С Димой говорить на эту тему глупо, и вообще надо с этим завязывать. Хотя бы на время.
Она подумала и достала мобильник. Диме она все объяснит, он поймет. Потом, позже.
Она набрала номер Веры Анатольевны.
В конце концов, она мудрая женщина, она посоветует ей, что делать…
«Да брось, Лора… Что она тебе посоветует? Она же не ЛЮБИТ тебя. Тебя вообще никто не любит. Даже Анька…»
Эти слова обожгли, Лоре стало жарко — кровь прилила к ее щекам — и нестерпимо стыдно.
Она даже остановилась. В глазах потемнело, она мотнула головой, стараясь прогнать ощущения стыда и боли, и пробормотала:
— Тоже мне новости в цветоводстве… Я это знаю давно. Я живу с этим.
И почему ей вдруг именно сейчас стало вот так невыносимо это осознавать?
Рука потянулась к сигарете. Пустая пачка… Лора забыла, что сигареты надо купить. Лора вообще сегодня про многое забыла. И про то, что она есть в пространстве, — почти забыла…
Она вышла и направилась к киоску, на котором сверкала гордая надпись «Эксклюзив Мальборо лайт».
Мысли продолжали вертеться вокруг Андрея — «черт бы побрал его, и его шлюху, и все, с ними связанное», — и Лору даже поташнивало от этого кружения. Она даже не сразу среагировала, когда перед ней выросла чья-то тень.
— Здравствуй, — сказали ей, и Лора вздрогнула.
— Ты… следишь за мной? — выдавила она улыбку, хотя ей почему-то стало страшно. Потому что — и на самом деле эта его способность появляться рядом с Лорой в самых неожиданных местах начинала ее настораживать.
Он усмехнулся — одними губами, как умел только он, оставив глаза холодными и равнодушными. Его лицо ничего не выражает — как маска, снова подумала Лора. И если подумать, он похож на идиота. И может быть, он и есть идиот. Он ведь не говорит — действует. От воспоминаний о «действиях» ее снова бросило в жар, и он заметил это — усмехнулся, продолжая молча смотреть на нее.
В этой своей дурацкой кепке.
— У меня кончились сигареты, — проговорила Лора, словно извиняясь.
«Что со мной происходит, когда я вижу этого человека перед собой? И почему мне кажется, что и не человек это вовсе… Словно это тот самый мистер Death, он притягивает меня и отталкивает, и я все равно знаю, что я в его власти, рано или поздно я засну в его цепких объятиях…»
Ей даже показалось, что он прочитал сейчас ее мысли, его губы неслышно прошептали — «навечно», но — только показалось. На самом деле он достал из кармана пачку этих ужасных, дешевых сигарет без фильтра, которые Лора ненавидела, от которых ее бил сухой кашель, и протянул ей. И она взяла. Сразу же закашлялась.
— Нет, я не могу их курить, — пробормотала она. — Это извращение…
— Я думал, тебе нравятся извращения, — сказал он первые слова за их встречу.
Она выбросила окурок, вздохнула и сказала:
— Думай и дальше, если тебе так нравится.
Обошла его и двинулась к киоску. Купила у молоденькой продавщицы пачку «Мальборо», вернулась.
Он продолжал стоять, в той же позе, с тем же выражением лица, с той же улыбкой на губах.
Точно знал, что Лора сейчас вернется.
И когда она действительно вернулась, посмотрел на нее и спросил:
— Ну что? Пошли?
«А страшно ведь, — сказала себе Шерри. — Это я просто храбрюсь. На самом деле — очень даже страшно».
Но думать о страхе было нельзя. Она на всю жизнь запомнила слова своей бабушки — страх есть только один, перед Господом. Остальные-то наши страхи — все от лукавого…
И сейчас, как в детстве, Шерри почудилась ехидная, скользкая улыбка этого «лукавого», и этот «лукавый» был похож на Бравина. Такой же самодовольный, и в сердце его не было любви.
А у нее теперь она жила, эта чудесная любовь, теплая, трепещущая… Как бабочка. Как ангел. И — бояться было подло по отношению к ней, этой бабочке-ангелу.
По отношению к собственным, таким чудесным, крыльям.
Шерри открыла дверь — «кстати, надо оставить теперь эти ключи. Они ведь мне больше не нужны. Мне теперь вообще ничего не нужно в бравинском мирке. Пусть сам живет тут, в своем болотце…». В квартире никого не было, и Шерри вздохнула с облегчением. Ей совсем не хотелось с ним встречаться.
Она прошла в комнату. Ничего не изменилось. В углу торчала боксерская груша, новомодный тренажер, на котором Бравин упражнялся, когда рядом не оказывалось другой «боксерской груши», по имени Шерри. Воспоминания об этом были невеселыми, и еще — Шерри было теперь стыдно, что она так долго позволяла себя унижать… А может быть, потому и появился сейчас Андрей, со своим чудесным Волком, что Шерри слишком долго страдала вот в этом доме, где пахло только Бравиным? Его дезодорантом, его телом, его духом? «Души-то у него не было никогда, только дух…»
Ее не давила эта атмосфера — словно теперь была другая Шерри, а та, маленькая, запуганная, глупая — осталась в прошлом. Со своими нехитрыми, дурацкими мыслями и желаниями, она оставалась в воздухе этой квартиры, и Шерри-теперешней было ее нестерпимо жалко. Она взяла бы ее с собой, как младшую сестренку, но там, с Андреем, Шерри не могла быть прежней. Она не имела на это права.
Шерри посмотрела на часы. Да, скорей всего, Бравин уже уехал «на фирму». Шерри усмехнулась, вспомнив, как значительно это звучало в бравинском исполнении. «Я на фирму…» А фирма-то была — небольшая, сигаретно-водочная…
А раз он туда отправился, у Шерри достаточно времени, чтобы найти свой паспорт. Он не скоро вернется. Не раньше обеда.
Она попыталась вспомнить, куда могла засунуть свои документы. Открыла ящик один — там валялись какие-то бумаги, Шерри просмотрела их, бегло, — паспорта не было.
Во втором почему-то лежали тонкие брошюры — из серии «Как стать богатым, заработать миллион, увеличить мускулатуру» и прочая фигня. Шерри усмехнулась.
Она уже устала от путешествия в мир Бравина. Там было скучно. Она сейчас не понимала, как же это получилось, что она так долго пребывала в этом мире? Или сама была тогда скучной?
Паспорт она нашла в самом неожиданном месте — он лежал в баре, и Шерри бы его ни за что не нашла, если честно. Ей показалось, что кто-то подсказал. «Там, за бутылкой „Хеннесси“. Она даже пробормотала одними губами — спасибо, неизвестно кому, но — ей показалось, это был Волк. А еще ей послышалось встревоженное „уходи!“, и в сердце кольнула тревога, но она погасила ее. „Перестань, чего бояться“, — попыталась успокоить она себя. Она накинула куртку и уже собралась уходить, но — дверь открылась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Ночь тянулась медленно, Лоре даже казалось, что она никогда не кончится. Она пыталась посмотреть телевизор — но там по всем программам шли триллеры или любовные драмы, где все героини стали похожими па Лору, а все герои — на Андрея. И Лоре это не нравилось: «В любом случае твоя жизнь сегодня ночью может измениться. Совсем не в лучшую сторону. Да, Лора, совсем не в лучшую…»
Словно в насмешку, героиня на экране сказала, глядя Лоре в глаза:
«Я раньше никогда и не думала, что в один момент весь мир может дать трещину… Как корабль, который затонет в считаные минуты…»
Лора щелкнула пультом.
— Пошла ты с такими откровениями, — прошептала она.
В квартире теперь стало тихо. Где-то капала вода. И даже в этом невинном звуке Лоре померещился намек на происходящее с ней. Так, по каплям, сейчас исчезает все, что Лора строила. Что создавала.
Она попыталась заснуть, чтобы не думать. Честно просчитала слонов, медленно бредущих в никуда и уносящих в это никуда саму Лору. Но мысли пробивались через этих слонов или вовсе прикидывались погонщиками и нагло усмехались Лоре — а вот и мы, твои черные предчувствия, и никуда ты от нас не денешься…
Входная дверь хлопнула в шесть утра.
Было еще темно.
В этот момент Лора окончательно пришла к выводу, что его уже нет в живых.
Но он вошел в комнату, включил торшер и увидел ее. Лора, к собственному удивлению, обнаружила, что ее настроения меняются с быстротой ветра. От «слава богу, жив» молниеносно она перескочила на «лучше бы умер»… Он был растерян. Слегка виноват. И отвратительно, нахально счастлив.
В нем почти ничего не изменилось, кроме взгляда. И улыбка, которая раньше появлялась только на его губах, когда он думал, что его никто не видит, теперь была везде. Она заполняла его. Она не помещалась в нем. Она просто пыталась заполнить вокруг собой все, включая и Лору.
— Привет, — сказал он. — Прости, что не позвонил…
Она не ответила. Только усмехнулась.
— Будешь врать? — поинтересовалась она, нарочито равнодушно потягиваясь.
Он сел, не снимая плаща, на краешек кресла, достал пачку сигарет — смятую и, как выяснилось, пустую.
— Нет, не буду, — сказал он. — Так вышло. Наверное, я полюбил другую женщину. Наверное, я должен тебе это сказать сейчас. Потому что — нам надо с тобой решить, как мы будем жить дальше…
На одно мгновение стало легко — то, самое плохое, уже случилось. Она даже нашла в себе силы улыбнуться. Но потом обманчивая легкость прошла. Она попыталась встретиться с ним взглядом — но тщетно. Он старался смотреть в сторону. Ну и правильно, подумала она. Правильно. Ощущение вины — самый большой сейчас ее союзник, Она знает это по себе. Ей хотелось крикнуть: ну и что, я тоже тебя не люблю, однако это не повод рушить всю жизнь! Жизнь важнее какой-то там любви!
Но Лора промолчала. Она продолжала молча стоять, как истукан на острове Пасхи, с таким же бессмысленным и глупым лицом. Как будто ожидая продолжения. Или пытаясь сделать вид, что оглохла и ничего не слышала. Да и вообще — были ли эти слова?
Андрей тоже молчал, отвернувшись к окну, нервно теребя пустую пачку. Лора стряхнула с себя оцепенение.
— Сварить тебе кофе? — спросила она как ни в чем не бывало.
Сначала он кивнул.
Потом, когда кофе уже булькал в джезве, он снова повторил:
— Лора, ты меня слышишь? Я полюбил другую женщину.
— Тсс, — улыбнулась она, продолжая смотреть на кофе. — Что ты как маленький? Сотни мужчин однажды решают, что полюбили другую. И не бегут, как подростки, сообщать об этом утром своим женам. Милый, твои интрижки на стороне…
— Это не интрижка, Лора!
— Твои интрижки на стороне, — продолжала Лора, снимая кофе с огня и думая: «Главное — выдержка, спокойствие и терпение, что бы он сейчас ни начал плести…», — не делают чести ни тебе, ни мне, и я охотно бы оставалась в неведении относительно твоих сексуальных побед… Но — если ты хочешь об этом поговорить, давай поговорим.
Ему хотелось взорваться, даже ударить ее. Она видела, как трудно ему сдерживать себя. И даже немного испугалась. Но надо было продолжать бороться за себя. За свою жизнь.
— Ты путаешь, Лора, — тихо проговорил он. — Интрижки у тебя. А у нас другое…
Как он мог ей это объяснить словами? Когда кажется, что небо опускается на ладони и где-то далеко, в Ламерике, поет женский голос — а они вдвоем слышат одну и ту же песню, грустную и в то же время — уводящую их обоих прочь, туда, к звездам, и ничего не надо, ничего не хочется — потому что молчит голос плоти, и только души соприкасаются, как ангелы, крылами, вдруг став девственно чистыми…
Как это объяснить Лоре, ходячей плоти, разлагающейся, в отличие от души, которая бессмертна. Лоре, для которой любовь уже давно стала страстью, потеряв при этом свой свет негаснущий.
Он не виноват, что только недавно стал понимать разницу между ними, любовью и страстью. Только тогда, когда встретил взгляд огромных глаз и детскую, насмешливую улыбку и прикоснулся к ее руке губами… Если бы Бог даровал ему это понимание раньше! Не было бы Лоры. Но — и Аньки бы не было. И он снова понял, что, может быть, все их страдания, вся их ложь взаимная — были во имя Аньки, а значит, были вполне оправданы. И Бог простил их. И дал ему это щемящее, крылатое чувство.
Но Лоре этого не объяснить. Она не поймет этого. Не укладывается в систему представлений о жизни, и наплевать, что эти самые представления упрощены до примитивизма…
— Давай пить кофе, Лора, — устало сказал он. — А поговорить мы всегда успеем. О любви. И о том, как нам все-таки теперь быть…
Шерри торопилась. Она летела по улице, точно на крыльях. Улица уже заполнялась людьми. Раньше Шерри чувствовала себя одной из них. Такой же. Она ничем не отличалась от этих озабоченных, или веселых, или легкомысленных женщин. Она была одной из них. По сейчас Шерри была просто одной. Любимой. Любящей… Она остановилась, чтобы вслушаться в тихую радость, бьющуюся подобно птичке в ее сердце, и тихо рассмеялась. Ей вдруг захотелось остановить этих женщин и сказать им: «Послушайте! Я ведь тоже не знала, что именно со мной это произойдет. Что я окажусь перед открытой дверью. Знаете, милые мои, вы не бойтесь. Открывайте эту дверь. Там — такой свет и такие чудеса, что не пожалеете! Главное — не ошибиться. Но, я думаю, вы не сможете ошибиться». Она бы им многое сказала, да, но к чему это, если можно хотя бы попробовать согреть их замерзшие сердца своей улыбкой, вложив туда по капельке нежности, которой теперь так много в ее сердце?
Она дарила им эти капельки, и некоторые улыбались ей в ответ, а некоторые почему-то хмурились озабоченно или смотрели на нее недоуменно…
Перед дверью в бравинский подъезд Шерри остановилась — ей стало немного страшно и почему-то ужасно противно. Она вспомнила, какой была с Бравиным. А вдруг он сможет ее убедить и она согласится с ним, снова станет той, прежней, глупой и пустой Шерри, ничего не знающей о Волке? Но разве это теперь возможно?
Дверь стояла перед ней, закрытая и массивная, и надо было войти. Иначе, если Шерри не переступит через эту змею, она не будет свободной.
— В конце концов, это надо будет когда-нибудь сделать, — сказала она себе.
И тут же подумала, что можно было прийти сюда с Тоней. И с Тониным Димой. Только не с Андреем. Вот с ним она никогда не согласилась бы посетить место ее обитания. Вдруг он, увидев Бравина и поняв, что Шерри тут была другой, разлюбит ее?
Да и какая глупость ей пришла в голову! Тащить сюда Тоню и Диму… Как будто она боится. А она совсем не боится. Нисколечки. Ни капельки.
Она набрала комбинацию цифр на кодовом замке. Дверь открылась, простонав.
— Ну вот, и все дела, — рассмеялась Шерри. — Дверь я открыла, вот вам всем…
И она уверенно и легко зашагала вверх по ступенькам.
«Все будет нормально».
Она же не говорит — хорошо. Просто будет как было. Ничего не изменится… Но — там, внутри, кто-то сказал Лоре, усмехаясь: ничего не будет нормально, детка, и ты это знаешь. Ничего не будет как прежде.
Лора остановилась, пытаясь заставить голос замолчать. Все будет как прежде. Она повторила это уверенным голосом. Анька, уныло ковырявшая вилкой омлет, подняла на нее удивленные и испуганные глаза.
— Ешь, мы опаздываем…
Получилось грубее, чем ей хотелось бы. Она попыталась смягчить интонации улыбкой.
— Ешь, а то мы не успеем, — повторила она.
Анька послушалась, но сейчас Лоре показалось, что в этой покорности все равно содержится вызов. Анька ведь — папина дочь. Он ее не бросит, подумала она. Никакая на свете женщина не сможет заставить его бросить Аньку. Никакая — даже самая великая любовь…
Ей стало легче от этих мыслей, но лишь чуть-чуть — все равно ее одолевало беспокойство. Где он сейчас? Уехал на студию, как сказал, или… Лора, которая сама столько раз лгала, теперь чувствовала себя униженной, когда лгали ей. Теперь она будет всегда видеть рядом с ним ту, другую… Зачем он ей это сказал?
Внутренняя истерика снова усилилась.
— Да быстрее же, — сорвалась она на Аньку. — Что ты ковыряешься? Мы опоздаем!
Анька втянула голову в плечи, испуганно, и тут же встала, засеменила в свою комнату. Лора почувствовала острую жалость к ней — она-то была тут ни при чем…
Всю дорогу Лора молчала, до самой школы, и только там позволила себе нежность по отношению к дочери — обняла ее, поцеловала и сказала:
— Я заеду за тобой…
Анька кивнула, равнодушно и покорно, и, пока она шла по дорожке, пока не скрылась за тяжелой школьной дверью, Лора стояла у машины, провожая взглядом ее фигурку. «Даже ребенок от нас устал», — подумала она.
Как же им теперь быть?
Она чуть не выкрикнула это, выплеснув вместе с криком и обиду за происшедшее с ней. Мимо шли спокойные люди, их существование в этом мире было тихим, незыблемым, неизменным. И только ее, Лорина, жизнь в данный момент катилась ко всем чертям, и никого это не волновало.
Лоре даже поговорить не с кем было.
Только Дима. Только Верочка Анатольевна. С Димой говорить на эту тему глупо, и вообще надо с этим завязывать. Хотя бы на время.
Она подумала и достала мобильник. Диме она все объяснит, он поймет. Потом, позже.
Она набрала номер Веры Анатольевны.
В конце концов, она мудрая женщина, она посоветует ей, что делать…
«Да брось, Лора… Что она тебе посоветует? Она же не ЛЮБИТ тебя. Тебя вообще никто не любит. Даже Анька…»
Эти слова обожгли, Лоре стало жарко — кровь прилила к ее щекам — и нестерпимо стыдно.
Она даже остановилась. В глазах потемнело, она мотнула головой, стараясь прогнать ощущения стыда и боли, и пробормотала:
— Тоже мне новости в цветоводстве… Я это знаю давно. Я живу с этим.
И почему ей вдруг именно сейчас стало вот так невыносимо это осознавать?
Рука потянулась к сигарете. Пустая пачка… Лора забыла, что сигареты надо купить. Лора вообще сегодня про многое забыла. И про то, что она есть в пространстве, — почти забыла…
Она вышла и направилась к киоску, на котором сверкала гордая надпись «Эксклюзив Мальборо лайт».
Мысли продолжали вертеться вокруг Андрея — «черт бы побрал его, и его шлюху, и все, с ними связанное», — и Лору даже поташнивало от этого кружения. Она даже не сразу среагировала, когда перед ней выросла чья-то тень.
— Здравствуй, — сказали ей, и Лора вздрогнула.
— Ты… следишь за мной? — выдавила она улыбку, хотя ей почему-то стало страшно. Потому что — и на самом деле эта его способность появляться рядом с Лорой в самых неожиданных местах начинала ее настораживать.
Он усмехнулся — одними губами, как умел только он, оставив глаза холодными и равнодушными. Его лицо ничего не выражает — как маска, снова подумала Лора. И если подумать, он похож на идиота. И может быть, он и есть идиот. Он ведь не говорит — действует. От воспоминаний о «действиях» ее снова бросило в жар, и он заметил это — усмехнулся, продолжая молча смотреть на нее.
В этой своей дурацкой кепке.
— У меня кончились сигареты, — проговорила Лора, словно извиняясь.
«Что со мной происходит, когда я вижу этого человека перед собой? И почему мне кажется, что и не человек это вовсе… Словно это тот самый мистер Death, он притягивает меня и отталкивает, и я все равно знаю, что я в его власти, рано или поздно я засну в его цепких объятиях…»
Ей даже показалось, что он прочитал сейчас ее мысли, его губы неслышно прошептали — «навечно», но — только показалось. На самом деле он достал из кармана пачку этих ужасных, дешевых сигарет без фильтра, которые Лора ненавидела, от которых ее бил сухой кашель, и протянул ей. И она взяла. Сразу же закашлялась.
— Нет, я не могу их курить, — пробормотала она. — Это извращение…
— Я думал, тебе нравятся извращения, — сказал он первые слова за их встречу.
Она выбросила окурок, вздохнула и сказала:
— Думай и дальше, если тебе так нравится.
Обошла его и двинулась к киоску. Купила у молоденькой продавщицы пачку «Мальборо», вернулась.
Он продолжал стоять, в той же позе, с тем же выражением лица, с той же улыбкой на губах.
Точно знал, что Лора сейчас вернется.
И когда она действительно вернулась, посмотрел на нее и спросил:
— Ну что? Пошли?
«А страшно ведь, — сказала себе Шерри. — Это я просто храбрюсь. На самом деле — очень даже страшно».
Но думать о страхе было нельзя. Она на всю жизнь запомнила слова своей бабушки — страх есть только один, перед Господом. Остальные-то наши страхи — все от лукавого…
И сейчас, как в детстве, Шерри почудилась ехидная, скользкая улыбка этого «лукавого», и этот «лукавый» был похож на Бравина. Такой же самодовольный, и в сердце его не было любви.
А у нее теперь она жила, эта чудесная любовь, теплая, трепещущая… Как бабочка. Как ангел. И — бояться было подло по отношению к ней, этой бабочке-ангелу.
По отношению к собственным, таким чудесным, крыльям.
Шерри открыла дверь — «кстати, надо оставить теперь эти ключи. Они ведь мне больше не нужны. Мне теперь вообще ничего не нужно в бравинском мирке. Пусть сам живет тут, в своем болотце…». В квартире никого не было, и Шерри вздохнула с облегчением. Ей совсем не хотелось с ним встречаться.
Она прошла в комнату. Ничего не изменилось. В углу торчала боксерская груша, новомодный тренажер, на котором Бравин упражнялся, когда рядом не оказывалось другой «боксерской груши», по имени Шерри. Воспоминания об этом были невеселыми, и еще — Шерри было теперь стыдно, что она так долго позволяла себя унижать… А может быть, потому и появился сейчас Андрей, со своим чудесным Волком, что Шерри слишком долго страдала вот в этом доме, где пахло только Бравиным? Его дезодорантом, его телом, его духом? «Души-то у него не было никогда, только дух…»
Ее не давила эта атмосфера — словно теперь была другая Шерри, а та, маленькая, запуганная, глупая — осталась в прошлом. Со своими нехитрыми, дурацкими мыслями и желаниями, она оставалась в воздухе этой квартиры, и Шерри-теперешней было ее нестерпимо жалко. Она взяла бы ее с собой, как младшую сестренку, но там, с Андреем, Шерри не могла быть прежней. Она не имела на это права.
Шерри посмотрела на часы. Да, скорей всего, Бравин уже уехал «на фирму». Шерри усмехнулась, вспомнив, как значительно это звучало в бравинском исполнении. «Я на фирму…» А фирма-то была — небольшая, сигаретно-водочная…
А раз он туда отправился, у Шерри достаточно времени, чтобы найти свой паспорт. Он не скоро вернется. Не раньше обеда.
Она попыталась вспомнить, куда могла засунуть свои документы. Открыла ящик один — там валялись какие-то бумаги, Шерри просмотрела их, бегло, — паспорта не было.
Во втором почему-то лежали тонкие брошюры — из серии «Как стать богатым, заработать миллион, увеличить мускулатуру» и прочая фигня. Шерри усмехнулась.
Она уже устала от путешествия в мир Бравина. Там было скучно. Она сейчас не понимала, как же это получилось, что она так долго пребывала в этом мире? Или сама была тогда скучной?
Паспорт она нашла в самом неожиданном месте — он лежал в баре, и Шерри бы его ни за что не нашла, если честно. Ей показалось, что кто-то подсказал. «Там, за бутылкой „Хеннесси“. Она даже пробормотала одними губами — спасибо, неизвестно кому, но — ей показалось, это был Волк. А еще ей послышалось встревоженное „уходи!“, и в сердце кольнула тревога, но она погасила ее. „Перестань, чего бояться“, — попыталась успокоить она себя. Она накинула куртку и уже собралась уходить, но — дверь открылась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28