– Он… м-м-м-… очень милый. Только, по-моему, вы не так все поняли. – Объяснить ситуацию Анжела не успела.Хитро улыбнувшись, Бонни на всех парах рванула вперед.Лодка оправдала и даже затмила все ожидания. Свет струился сквозь ряд прямоугольных окошек в верхней части палубы. В нижней, отведенной под гостиную, разместились древняя черная печь, кресло-качалка с продавленной подушкой, еще одно кресло – с высокой спинкой, накрытое дамасским покрывалом, комод вместо стола. Отделанные деревом вогнутые стены увешаны картинами, точь-в-точь как в домике Роберта. Верхняя половина с трудом вмещала в себя обеденный стол из сосны да несколько стульев. Дверь направо вела в крохотную кухню-камбуз, за которой, по мысли Анжелы, находились спальни. Роберт первым поднялся по сходням. Когда Анжела вслед за Бонни вошла в гостиную, он торопливо заталкивал в угол одну из картин. Бонни старалась изо всех сил, угождая сыну, – похоже, пыталась навести мосты после размолвки. Анжела отметила и дрожь пухлых пальцев, и заискивающую интонацию, и красноречивое вздымание пышной груди.– Вот и отлично, – воскликнула хозяйка прямо с порога. – Располагайтесь, а я пошла.Роберт чуть насмешливо посмотрел на мать.– Не смеем задерживать, – хмыкнул он, уловив колебания Бонни.Та улыбнулась Анжеле, дернулась было к двери, но вдруг хлопнула себя по лбу, схватила Анжелу за руку и потащила через камбуз в тесную и темную спальню. Прижав палец к губам, она подошла к встроенному шкафу и достала розовую шляпную коробку. Молча сняла крышку, пошуршала упаковочной бумагой и развернула большую шаль. Цветной шелк засиял в полумраке. Яркие краски переливались, перетекали одна в другую. Как на бензиновом пятне, подумала Анжела. Пальцы ее сами собой заскользили по тончайшей ткани.– Красиво, – вздохнула она.– Еще бы. – Бонни растянула шаль на руках, любуясь красками. Хмыкнув, набросила себе на плечи и повернулась вокруг своей оси. – Ни разу не надевала. Подарил… человек один. Нет, не Роберт. Другой. Неважно. Примерь-ка.– Вы где? – донесся голос Роберта. Взмахнув шалью, Анжела завернулась в шелк и, подчиняясь жесту хозяйки, послушно шагнула к зеркалу. Синие глаза Бонни затуманились.– Что скажешь? – хрипло спросила она и оглянулась на появившегося в дверях сына: – Что скажешь, Роб? Хорошо? Мне показалось, что эта штука просто создана для портрета.Роберт смотрел на Анжелу во все глаза. Наклонил голову вправо. Влево.– Боже. Великолепно. – Он перевел взгляд на Бонни. – Откуда?– Да так, – беспечно помахала она рукой. – Завалялась.Анжела любовалась своим отражением. «Какая красота!» – повторяла она снова и снова, пока Бонни суетилась вокруг нее, то собирая шелк в складки на спине, то разглаживая, чтобы задрапировать грудь Анжелы. В результате остановилась на варианте с узлом на плече и небрежными волнами, окутывающими торс. Поджав губы, посмотрела на сына – одобряет ли? Роберт одобрил. Бонни выставила его из спальни, чтобы Анжела смогла переодеться.– Переодеться? – ахнула та.– Конечно, милая, – удивилась Бонни. – А ты что, сразу не поняла? Блузку снимешь, а бретельки лифчика приспустишь с плеч. И все. Ну же, быстренько, а то стемнеет. – Ее энтузиазм заражал, что и говорить, но Анжела сумела лишь выдавить кривоватую улыбку.Оставшись в спальне одна, она прикинула варианты. Первый: ее угораздило попасть к редким извращенцам. Выход? Бежать, пока не поздно. Впрочем, скорее всего, поздно. Вариант второй: они замечательные люди, зла ей не желают, и предложение Бонни – всего лишь дружеский жест. В этом случае остается послушаться. Вариант третий: проблема. Лифчика на ней нет. А есть хлопчатобумажная рубашка с чашечками и рукавами, пусть короткими, но приспустить их с плеч никак не получится. К тому же после приютской прачечной белизной рубашка не отличается. И четвертый: пойти на риск. Снять и блузку, и рубашку. Закутаться в шаль. И молиться, чтобы не сдуло.Анжела прислушалась, ожидая беспощадного теткиного скрипа. Тишина. Вариант номер четыре принимается. Она быстро переоделась и направилась через коридор в гостиную, вцепившись побелевшими пальцами в шелковые складки на горле. Бонни опять закудахтала, и Анжеле оставалось лишь сверлить взглядом пол. Роберт уже устроил импровизированный мольберт на обеденном столе; кресло для Анжелы он передвинул к окну. Бонни все не успокаивалась – то шаль подтянет, то складку расправит. Оглянется на Роберта – годится? И снова за дело. Анжела почти физически ощущала смятение, исходящее от Бонни вместе с пряным ароматом духов, похожим на запах свежих пачули.– Может, хватит? – спросил Роберт.– Роберт, она ведь пытается помочь, – сорвалось с губ Анжелы.Бонни вспыхнула в экстазе. Казалось, восторженный нимб засветился вокруг кудлатой головы. Роберт удивленно посматривал то на Бонни, то на Анжелу. Господи. Что тут происходит?Роберт, она ведь пытается помочь.Семейная идиллия. Даже жена, с которой сто лет прожил, лучше не сказала бы. Бонни в дверях переминалась с ноги на ногу. Перед тем, как исчезнуть, она легонько ущипнула Анжелу за плечо, намекая… гм-м… Намекая – и все тут.Тишину в гостиной разорвали требовательные вопли за дверью. Роберт закатил глаза.– Господи, что за день сегодня?! – В несколько прыжков он пересек комнату и дернул на себя дверь.– Роберт! – Тэмми и Несси повисли на нем.– Девочки мои! – Злость его мгновенно испарилась.Анжела не сводила с них глаз. Девочки цеплялись за Роберта, обнимали, целовали, тыкались в него носами, как щенята, а он, казалось, не мог ими надышаться. Любящий отец. Слегка отстраненный, правда, но несомненно любящий. Изящная и очень симпатичная – несмотря на длинное лицо и нервный тик – женщина наблюдала с порога за этой сценой, на тонких губах играла улыбка обожания. Улыбка, отметила Анжела, предназначалась исключительно Роберту, а не дочерям.Идиотское положение. Сидит без лифчика, в экстравагантном наряде, который того и гляди сползет с голых плеч. Взгляд изящной дамы, оторвавшись от Роберта, переместился на нее, и Анжела поежилась от неприязненного прищура. Враждебного, если начистоту. Бонни его тоже уловила – за спиной у Анжелы раздалось недовольное фырканье.– Мы заглянули к тебе домой, – сказала женщина, – никого не застали и решили пройтись сюда. Твои девочки умирали, требовали Анжелу. – Она шагнула вперед, протянула руку: – Это вы и есть, полагаю?Анжела снова изумилась. Все о ней слышали, все о ней знают. Куда она попала? На шоу чудаков? «В моей семье тоже есть чудак, дядя Майки», – хотела сказать она, но, прикусив язык, заставила себя пожать вялую ладонь.– Анжела, это Анита, – представил Роберт. – А эти хулиганки зовутся Тэмми и Несси. Поздоровайтесь с Анжелой, девочки.– Привет, Анжела! – хором пропели девочки и заторопились слезть с Роберта – разглядеть ее поближе.– Роберт сказал, ты смешно ходишь.– И говоришь смешно, – напомнила другая, с материнским дергающимся веком.– Покажешь?– О господи!.. – простонал Роберт.– Смешно говорю и смешно хожу? Это почему же? – возмутилась Анжела, как за спасательный круг, цепляясь за шаль.– А где твои крылышки? – Несси сосредоточенно нахмурила лоб.– Крылышки?– Ну да, крылышки. Ангельские. Где они? – Она вытянула шею в попытке рассмотреть спину Анжелы.– Девочки, – вкрадчиво улыбнулась их мать, – Роберт вовсе не хотел сказать, что Анжела настоящий ангел. Она ангелом притворяется. – Ледяной взгляд изучал притворщицу.Бонни еще раз фыркнула и развила бурную деятельность.– Ну-ка, ступайте отсюда. Спектакль окончен. – Она подхватила девочек под мышки, Аните послала безапелляционный кивок: тебя тоже касается.– А почему она так странно одета? – спросила Несси, пока ее волокли к выходу.– Портрет будут рисовать, вот почему. – Бонни обернулась и согрела Анжелу улыбкой. Словно теплый душ после ледяного водопада Анитиных взглядов.Девчонки согласились уйти, только выцарапав из Роберта обещание нарисовать потом и их. И еще встретиться с Анжелой. Только по-настоящему. Махали они с таким воодушевлением, что Анжела и сама была не против более близкого знакомства. С девочками, но не с этой ледяной женщиной. Впрочем, справедливости ради она признала, что на долю изящной дамы выпало тяжкое испытание. Кому приятно смотреть, как отец твоих детей, с легкостью тебя бросивший, развлекает другую женщину? Справедливость требовала признать и то, что брошенная мать явно не держала зла на своего обидчика. Если она что и лелеяла к нему в душе, то исключительно теплые чувства. Пламенные, уточнила про себя Анжела.Роберт захлопнул дверь и повернулся:– Наконец-то.– Наконец-то, – улыбнулась Анжела. – Как мне сесть?– Как вам удобнее.Он взялся за уголь. Листы с набросками отлетали один за другим. Роберт сосредоточенно работал, время от времени улыбаясь Анжеле: все в порядке? Она кивала в ответ: не беспокойтесь. И вдруг поймала себя на том, что симулирует усталость в надежде получить лишнюю улыбку или встревоженный взгляд. От тепла и покоя клонило в сон. Какое блаженство – ничего не делать. В часовне тоже хорошо, но там все-таки нужно молиться. Но самое замечательное – тетушки то ли уснули, то ли онемели, то ли обалдели от происходящего. Что бы с ними ни стряслось, но ни одна из них после подземки не издала ни звука. Анжела подавила зевок. Ее ждут несколько воскресных дней, лучших, наверное, в ее жизни.Она резко выпрямилась:– Послушайте, а кому еще вы про меня рассказали?Роберт закончил очередной набросок, сорвал лист и ухмыльнулся – от уха до уха.– Да почти всем, кого знаю. И еще десятку японских туристов, которые так и остались в неведении. Глава десятая Конечно, каждому хочется, чтобы его лучший друг обрел наконец кусочек счастья. Лишь бы кусочек этот не оказался больше твоего собственного. И конечно, солнечным полуднем человеку приятно думать о счастье, выпавшем на долю лучшего друга. Если только эти приятные мысли не подпорчены собственными горестями.Так размышлял Питер, шагая по тропинке к плавучему дому Бонни. Воскресенье вообще выдалось на редкость полное мыслей, причем не слишком радостных. А Питер среди прочих жизненных удовольствий особенно ценил именно радостные мысли. В те минуты, когда он не заглядывал в раскрытые рты пациентов, Питер любил вкусно поесть, посмаковать вино пусть не высшего, так хотя бы выше среднего качества, прогуляться по берегу реки, раздумывая о чем-нибудь приятном. Неужто он требует слишком многого?Проблема заключается… хотя нет, первым делом необходимо твердо решить – существует ли проблема, как таковая? Положим, существует. Итак, проблема в Аните. Точнее, в ее эмоциях. Они из жены так и брызжут.Мужчин следовало бы предостерегать заранее, чтобы они как следует подумали, прежде чем ляпнуть свое «да». Что – «да»? Да, я беру тебя в законные жены, памятуя о том, что ты есть лишнее ребро, Заплутавшая хромосома и десять тысяч двести двадцать три эмоции в придачу. Да, я беру тебя, памятуя о том, что ты не упустишь случая вывалить все десять тысяч и т. д. вышеупомянутых шальных эмоций на мою ни в чем не повинную голову, объединив их в одно, физически осязаемое чувство. И Питер произнес вслух: – Злоба.Что себе думают женщины – или, уточним, жены, – изображая растрепанные нервы, стресс, истерики перед месячными, свето – и водобоязнь, менопаузную хандру? Что бы они себе ни думали, суть всех этих – и сотен прочих – эмоций одна. Несмотря на все разнообразие чувств. Суть одна. Злоба.Возможно, он ошибается. Возможно, вовсе они не такие уж сложные штучки. Но остается вопрос – какого черта они без конца бесятся? Правила игры ей отлично известны. Договор она подписала наряду с ним. Обещалась любить, почитать и свирепствовать до тех пор, пока смерть не разлучит их. За что, спрашивается? Он же делает все возможное. Обеспечил хороший дом… поправка – первоклассный. Двух восхитительных дочерей. Да что она такое без него, без Питера? Кем бы она была без него? Скорее всего, бездетной голодранкой, отоваривающейся на распродажах, с мужем-лоботрясом, с занюханной дырой в трущобах, плешивой овчаркой и пристрастием к гаданию. А па деле? На деле она купается в роскоши, владеет золотой кредиткой… поправка – почти десятком кредиток, и упражняется в сарказме на нем, на Питере! Последние дни сарказм из нее так и прет.Фонтаном хлещет. Он даже подумывает соорудить бунгало в саду. Никогда не питавший особой склонности к жизни на природе, Питер дошел до зависти к гималайским горшечникам. На этой стадии раздумий ему вспомнился отец с окурком в зубах, которого работа или, скорее, домашняя атмосфера гнала в сарай на задах задрипанного садика, к его кранам, трубам и прокладкам. Вспомнилась и мать, торчащая на крыльце дома с бутылкой кетчупа, которую срочно потребовалось открыть: «Редж! Ре-е-еджи! Ре-е-е-еджи!» Какое плебейство. Ладно, гончарное дело в Гималаях как-нибудь обойдется без него. На смену мечтам о горном рае будто по мановению волшебной палочки явилось длинноногое белокурое видение с голубыми глазами в пол-лица. Лет двадцати пяти… самый возраст для благодарности. Интеллекта минимум, нежности – лавина. Уг-м-м… Зрелище куда более приятное, нежели кислая мина по утрам и красноречивая поза по ночам – спиной к нему.Кстати, о кислых минах. Злость Аниты зарождалась довольно безобидно. Шпилька-другая на дружеской вечеринке. Оскорбленный вид весь следующий день. Плавный переход в недельную обструкцию. Питер и не вспомнит, когда все это началось. Два года назад? Три? Пять? Временами он приглядывался к приятелям – а как у них? Есть ли у них те же сложности? Перебор с улыбками у Камеронов. Не все так гладко. Чуточку нервный и самую малость затянувшийся хохоток Гаретта. Аналогично. Нарочито любезное угощение сигарами в антиникотиновом семействе Стидов. Он не одинок. Определенно.Но он один-одинешенек. Определенно.Вздор. Прочь, тоска, да здравствуют приятные мысли. Стоило только пожелать, и они тут как тут. Великая все же вещь – сила воли. В одном он уверен на все сто: злоба, сарказм, кислые мины многократно усилились и участились с тех пор, как в их жизни замаячила Анжела. Причина? Без понятия. А потому он решил познакомиться со знаменитой особой лично – дабы выработать хоть какое-нибудь понятие.Тревожный набат звучал и с других сторон. Взять хотя бы перемену в Роберте. За шесть недель работы над портретом Анжелы его друг полностью изменился. Появляться у них перестал, разве что к девочкам наведывается. А его улыбка? Это же черт знает что, а не улыбка. Не знай Питер приятеля как свои пять пальцев, решил бы, что Роберт светится самодовольством. Ха. Откуда самодовольству взяться? Чем гордиться в сравнении… да хотя бы с ним, с Питером? Нечем ему гордиться. Более того, Питер потому и испытывал угрызения совести и даже считал себя обязанным подпустить красок в бесцветно-унылую жизнь друга, что гордиться тому было совершенно нечем. Девочки тоже позировали. Приплясывали и оглашали дом радостными воплями каждое субботнее утро, пока Анита не уводила их на лодку Бонни, где – с них взяли торжественную клятву – они сидели смирно, пока Роберт их рисовал. Ее портрет на очереди, сообщила жена в момент беззлобия. Великолепно. По выходным семья утекает, будто песок сквозь пальцы. Но главная трагедия – дезертирство друга детства. Даже пожаловаться некому. Приехали.Пора, Питер, пора. Давно пора приглядеться к этой Анжеле. Он выработал план действий. Заглянет ненароком и предложит проводить ее домой. Ему, дескать, тоже подземкой добираться – к настырному клиенту. Вызвал в воскресенье. Анита поверила сразу. Довольна до смерти, что избавится от него на полдня. Ч-черт, Будь он проклят, если не раскусит эту Анжелу и не покончит с нервотрепкой раз и навсегда. В конце концов, она не более чем обычное человеческое существо, несмотря на все байки Роберта про ангелов. Крыльев у нее определенно нет, а вот ножки-то небось глиняные, как у пресловутого колосса. И неисчерпаемый запас злости, как у любой бабы. Может статься, что опыт поможет Питеру заглянуть в это хранилище женских пакостей, и тогда ему будет чем поделиться с другом. Да. Ради Роберта он пойдет на все.Только второго мистера Филдинга не переживет. Есть предел человеческим страданиям. * * * В счастливом неведении о том, что на них неспешным, приличествующим джентльмену шагом надвигается помехус нежданус, Роберт с Анжелой прекрасно проводили время. Портрет был хорош. Достаточно хорош, пожалуй, даже для летней выставки в Королевской Академии. Если, конечно, Роберту удастся верно схватить оттенок кожи Анжелы. Ушли в прошлое опасливые, скользящие взгляды, Роберт мог позволить себе разглядывать ее открыто, и ему явились разные оттенки белого. Шея Анжелы, к примеру, была нежно-сливочного цвета; кончик подбородка чуть розовел, как клубничный коктейль; под серыми озерами глаз проглядывала голубизна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33