Бонни получала от него громадный торт на каждый день рождения. Приготовив смесь и вылив в специальную форму, Роберт сунул ее в духовку ровно на пять минут, после чего отправил в морозилку. Кухня благоухала лимонным ароматом. Очень может быть, что избранник угощал ее именно таким тортом… ну да ладно, это уже неважно и не способно убить запредельное ощущение полноты жизни. Сейчас ему под силу свернуть горы. Или заняться картиной. Но почему бы не погулять?Если честно, Роберт был так доволен собой и миром, что решил навестить мать. Самое время, если подумать. Лучшего, по здравом размышлении, и не найдется. Еще на пути к калитке он заметил миссис Лейч, катившую в своей механизированной коляске по другой стороне дороги. С тех пор как у нее появилось это чудо техники, Роберт был освобожден от мелких поручений, но до сих пор так и не пришел к выводу – хорошо это или плохо. Рулила миссис Лейч, точно вырвавшийся на свободу узник, – впрочем, так оно и было на самом деле. Поворот в калитку и въезд наверх, к входной двери, являли собой цирковой номер. Она то и дело промахивалась мимо узкого проезда, разворачивалась со злобным скрежетом, вновь разгонялась и вновь не успевала тормознуть. Длилась вся эта процедура долго, соседи выскакивали и хором предлагали помощь, но миниатюрная седовласая калека с красными веками и катарактой на обоих глазах отвечала лишь едкими взглядами. Роберт перешел улицу, внутренне приговорив себя к десятиминутному сражению, в результате которого она все-таки позволит завернуть кресло в калитку.– Убирайтесь! – крикнула миссис Лейч. – Обойдусь без вас!– Вот и отлично. – Скрестив на груди руки, он приготовился ждать. Бывало, она сдавалась и через пять минут. Разгон, поворот. Мимо. Разгон, поворот. Снова и снова. Его советы не разгоняться с такой силой она благополучно пропускала мимо ушей. Ее право. Может, ежедневные страдания приносят ей радость, думал Роберт, терпеливо изучая свои ногти.Рев идущего на посадку лайнера заглушил вопли миссис Лейч. Роберт проследил взглядом за снижающимся самолетом. Чужие судьбы, чужие надежды, в буквальном смысле пересекшие его дорогу, на миг заняли воображение и внесли тревогу в душу. Как они, должно быть, беззащитны в этой железной коробке.– Ладно, согласна. Помогите. – Миссис Лейч сдалась раньше обычного и сникла, признавая свое поражение.Роберт вдвинул коляску в калитку, толкая перед собой, закатил на крыльцо. Миссис Лейч протянула ему ключи.– Никак не привыкну, – сообщила она угрюмо. – Стара.Роберт пристроил сумку с продуктами в углу и уверенно пообещал:– Одолеете.– Одолею непременно. Как помру, так и одолею.– Я имел в виду кресло. Раз уж я здесь, нужно что-нибудь сделать?– А что случилось с той прелестной Сарой, которая, помнится, все бегала по вашему садику? – Сморщив розовые веки, миссис Лейч любознательно разглядывала Роберта.Он пожал плечами. Сара? Когда это было? На заре человечества?– Расстались. По обоюдному согласию.– Все вы так говорите, – оскорбилась она. – А я видела, как бедняжка выбежала от вас вся в слезах! Нельзя так обращаться с женщинами! Роберт. Мужчину это не красит.Сара – и в слезах? Трудно представить. Расстались, казалось бы, мирно, ко всеобщему удовольствию. Зашли в тупик и оба это поняли.– При чем тут Сара? К чему сейчас этот разговор?Роберт задернул шторы и включил телевизор. Пусть бормочет, все веселее. Миссис Лейч практически ослепла, но вечера стойко просиживала перед телевизором. На журнальном столике, как и положено, программа; лучшие передачи отмечены крестиками, любимые – двумя крестиками.– Не знаю, – вздохнула миссис Лейч. – Наверное, не хочу, чтобы вы состарились в одиночестве. Ничего хорошего, знаете ли.– Разогреть ужин? Побыть с вами немножко? – Роберта тронула дрожь старческих губ. Подумать только – ни единой родной души во всем мире. Грустный конец.– Однажды я встретила мистера Совершенство, – мечтательно продолжала миссис Лейч. – Ей-богу, встретила. И знаете, что потом случилось?– Нет пока. Расскажете?– Он тоже встретил мисс Совершенство! Увы, это была не я. – Она махнула рукой в сторону двери. – С ужином сама справлюсь, благодарю покорно. А на прощанье скажу кое-что важное. Очень важное. Знаете, что хорошо в старости? Вы можете молоть все, что в голову придет! Ступайте. – Она укатила на кухню, едва не переехав колесом ноги Роберта.Он закрыл за собой входную дверь, вздохнул и зашагал к берегу. Плавучий дом Бонни мягко покачивался на волнах – это катера безостановочно курсировали вверх-вниз по реке. Немигающий взгляд серой цапли остановился на Роберте и равнодушно скользнул в сторону. Мимо вальяжно проплыло утиное семейство, оставляя за собой волнистый след. Из длинного ряда окошек, тянувшегося по верху лодки, до Роберта донесся заливистый смех Бонни, и он тут же пожалел, что затеял этот сыновний визит. Собрался уйти, но тут на палубу вышла Бонни – покормить уток, – заметила его и махнула приглашающе.Внутри сидел мистер Гибсон с неизменной сигаретой в зубах и, разумеется, переполненной пепельницей поблизости. Роберт не раз сталкивался с ним за последние годы. Все приятели Бонни звались мистер такой-то или эдакий. Все лучше, по мысли Роберта, чем идиотское «дядя». В тесном пространстве лодки избежать встреч с ними было невозможно, хотя, видит бог, Роберт в детстве старался изо всех сил. И все-таки частенько засыпал, зажав уши ладонями, чтобы не слышать звучащий в соседней комнате мужской смех и ответное хихиканье матери. Даже ребенком он понимал, что Бонни имеет право на свидания. Одинокой симпатичной женщине есть что предложить, но… От чувства неловкости он так и не избавился.– Дорогой, помнишь мистера Гибсона? – Бонни налила ему виски.– Разумеется. – Роберт взял стакан и устроился как можно дальше от гостя.– Что-то я тебя, малый, давненько не видел. Возмужал, возмужал, – отметил мистер Гибсон, словно они с Робертом всю жизнь были на короткой ноге.Роберт неприязненно посмотрел на него. А тебя, малый, жизнь вроде как законсервировала. Каким был полтора десятка лет назад, таким и остался. Лысый коротышка с желтыми зубами и закопченными от табака пальцами. Лицо изрезано морщинами, до того глубокими, что издалека кажутся потеками грязи. Белки глаз и те прокуренно-желтые. На мятых штанах в промежности застарелые разводы от мочи. Разъездной коммивояжер, кажется. Если память не изменяет, торгует шоколадными батончиками. Впрочем, особой неприязни он у Роберта не вызывал. Разве что смех уж больно противный, лживый – нечто среднее между тявканьем и кашлем. Как к нему обращаться? Мистер Гибсон? Нелепо. Назвать по имени – черт его, кстати, знает, что у него за имя, – значит признать некий интимный статус, тем самым выделив из череды прочих мистеров.– Все нормально? – спросил Роберт.Мистер Гибсон по странной, одному ему известной причине, воспринял вопрос как шутку.– Что заслужил – то и имею.Накашлявшись вволю, влил в себя для успокоения виски и закурил очередную сигарету. Роберт оглядывал каюту, соображая, как скоро правила приличия позволяют откланяться, и неожиданно наткнулся взглядом на Анжелу – его эскиз висел над чугунной жаровней. Когда первый шок прошел, он вскочил и пересек комнату. Обнаженная фигура выгнулась в ленивой истоме; запрокинутая голова лежит на сомкнутых сзади ладонях; напряженные соски устремлены вверх. Затененный треугольник внизу живота частично прикрыт деревянной рамкой. Губы тронуты мечтательной улыбкой, но на этом сходство с неизвестной на пастели из музея и заканчивалось. Виски, которое Роберт забыл проглотить, само нашло дорогу и жидким огнем обожгло горло.– Взяла себе, – сказала за спиной Бонни. – Ты ведь не против? Хорошая работа. Лучшее из всего, что ты написал за последнее время.– Какое ты имела право… – Протест Роберта был прерван мистером Гибсоном, который тоже поднялся, чтобы рассмотреть рисунок.– Подружка? – осведомился он, и Роберта перекосило от его мерзкой ухмылки.– Что-то вроде того.– А почему я ее не знаю? – спросила Бонни.– Ты не всех моих знакомых знаешь, – ответил Роберт и потянулся за портретом.– Что верно, то верно, черт возьми, – фыркнула Бонни. – Эту я бы запомнила. Э-эй! Ты что творишь?Роберт оттер мистера Гибсона от стены и рывком содрал с гвоздя раму.– Это моя собственность, Бонни. Ты не можешь вот так просто прийти и взять все, что тебе бросится в глаза в моем доме.– О-о! – притворно взвыла Бонни. – Да она тебе действительно нравится! И когда же я увижу ее во плоти?– Живьем, так сказать, – с похабной хрипотцой уточнил мистер Гибсон.У Роберта руки чесались заехать старому козлу промеж глаз. Сделав над собой усилие, он оскалился и сунул портрет под мышку.– В следующий раз. Спрашивай разрешения, Бонни. Договорились?Она слегка покраснела.– Ты ее не видела и не увидишь, – смягчился Роберт. – Мы с ней едва знакомы.– Едва знакомы? – тявкнул мистер Гибсон. – Я бы сказал… – Встретив ледяной взгляд Роберта, поперхнулся и поник. Глаза забегали в поиске ключей от машины. – Мне, пожалуй, пора. Благодарю за угощение, Бонни. Недельки через две-три загляну, не возражаешь?Бонни проводила его к выходу. Оба над чем-то хихикали на палубе, а Роберт боролся с приступом тошноты, выворачивающим кишки от звуков интимного смеха матери. Когда мистер Гибсон наконец отчалил, он залпом выпил остатки виски и тоже собрался уходить. Бонни отодвинула в сторону эскиз и улыбнулась:– Ладно тебе, заберешь на обратном пути, а пока прогуляй свою мамочку. Пекло здесь адово, я скоро расплавлюсь. Ну пожалуйста, дорогой.Роберт колебался.С одной стороны, разозлила она его здорово. Никогда, похоже, не научится уважать его собственность. Он живет отдельно. В собственном доме. Он столько времени потратил на защиту собственного «я» от материнских поползновений, что оставшиеся крохи и сам уж выкапывал с трудом. А потому просто обязан был уберечь хотя бы материальные ценности. С другой стороны, Бонни одинока, почти как миссис Лейч. Отвергнутая и покинутая мистером Совершенство. Его отцом. К тому же и вечер чудесный, и она такая милая с этой улыбкой. Роберт не удержался, сделал ей комплимент. Бонни поцеловала его в щеку.– Пойдем?Роберт повернулся к выходу, оставив эскиз на столе.Они долго молчали, рука об руку бредя вдоль реки. Белоснежная бабочка опустилась на волосы Бонни, и она замерла, чтобы не спугнуть. Бабочка упорхнула, а мать вдруг рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Роберт обожал этот смех – Бонни будто раскрывалась вся, как бутон навстречу солнцу, и тогда он вспоминал все то, что он в ней любит. В свою очередь забывая все то, чего не любит. Но глаза Бонни вдруг потухли, она театрально скуксилась.– И зачем она мне?– Бабочка?– Нет. Вот эта. – Она обиженно ткнула пальцем в серебристую красавицу-яхту, скользившую по реке в сторону Твикнхэмского моста. – Мне и своей лодочки хватает. А это дерьмо собачье.– Может, ее хозяин просто любит большие яхты?– Все возможно. Забавно: с каждым годом я все больше убеждаюсь, что народ держится за вещи вовсе не ради самих вещей. Понимаешь?– Нет. – Интуиция подсказывала, что дело закончится оскорблением в его адрес. Роберт прищурился, внезапно заинтересовавшись ходовыми качествами яхты.– Синдром стяжательства – вот что это такое. – Сдвинув брови, Бонни сосредоточенно размышляла над собственной сентенцией – явление крайне для нее редкое.– Вот как? – осторожно спросил Роберт.– Именно. Суть в том, чтобы добыть не меньше других. Не вещь, как таковая, нужна, а удовлетворение от того, что ты не хуже остальных. Ясно?– Н-ну… доля правды в этом, пожалуй, есть, – признал Роберт, довольный, что речь все-таки не о нем.– А начинается все, между прочим, еще в песочнице. Вспомни себя с Питером. Вечный бой – кто лучше. «А у меня струя бьет дальше и выше». – «А вот и нет». – «Зато у меня как золото – выкуси!»Представь, если никто не знает, что у тебя есть, никому этого не нужно, – что ты тогда такое есть? Ноль без палочки.Роберт хотел было запротестовать и запнулся, сообразив, откуда этот желчный настрой. Навстречу им по дорожке двигались Питер с Анитой. Ругаются, похоже. Анита машет руками, как мельница крыльями. Заметили его с Бонни! Замолчали, с комичной поспешностью стирая с лиц раздражение. Питер деланно расхохотался, запрокинув голову, будто жена сказала что-то очень смешное.– Ну, понял? – прошипела Бонни тоном, специально изобретенным для Питера. – Притворство и блеф, больше ничего. Парень до того увлекся погоней за счастьем, что обгонит и не заметит, как счастье клюнет его в зад. Наверняка часами красуется перед зеркалом: вот он я, счастливчик! Не глядите, что в чужих зубах ковыряюсь и что жадность из меня так и прет. – Она злобно хохотнула.– Неправда. Ты никогда не задумывалась, Бонни, что сама больше всех завидуешь успехам Питера?– Еще чего! – зашипела она в ярости. – Насрать мне на его успехи. Да, он действует мне на нервы, но только тем, что к тебе клеится, а ты перед ним пресмыкаешься, вместо того чтобы отделать, как в детстве бывало.– Бонни…– Намотай себе на ус – однажды ты получишь то, чего у него нет и никогда не будет. Возможно, то, о чем он и мечтать не смеет. Вот тогда он и покажет свое гнилое нутро. Помяни мое слово.– Ты для меня загадка, Бонни. Загадкой была и останешься, хоть тысячу лет проживи.– Тут ты прав, – с довольным видом подмигнула мать и растянула рот в любезной улыбке, адресованной Питеру и Аните. Роберту же процедила напоследок, едва шевеля губами: – Я на твоей стороне, сын, – и довольно с тебя. Ой-ой-ой, кого мы видим! Какая прелестная пара. – Она восторженно всплеснула руками, будто только заметила супругов, спешно слившихся в объятии. С Питера можно было писать портрет идеального мужа.– Роберт! Бонни!– Питер! Анита!Бонни рассмеялась, уворачиваясь от шквала воздушных поцелуев.– Дивный вечер, не правда ли? – проникновенно начал Питер. – Вы прекрасно выглядите, Бонни.– Угу. И чувствую себя прекрасно.Питер залопотал отрывисто и не слишком внятно. Рад за вас, так держать, вы всегда молодцом… И все это с непомерным акцентом, который он держал в запасе исключительно для общения с Бонни. За годы дружбы Роберт не раз отмечал, как его приятель, в совершенстве владеющий классическим английским, в присутствии Бонни немедленно переключался на американский с провинциальным налетом. Цедил фразы, не двигая верхней губой, отчего слова звучали урезанно и шепеляво. Открытое проявление чувств было под запретом, а потому Питер позволял себе лишь фыркнуть изредка да выразительно кашлянуть, предупреждая Бонни, что в тихом омуте…Анита не поднимала от земли припухших и покрасневших глаз. Плакала весь день? Роберт вздрогнул от неожиданности, поймав ее украдкой брошенный, загадочный взгляд. Веко несколько раз с силой дернулось – и Анита снова опустила голову, словно устыдившись тика и слабости. Питер с Бонни продолжали, по обыкновению, шпынять друг друга. Начиналось все, как правило, с почти безобидных шпилек и усиливалось слегка завуалированными едкими стрелами, пока один из них не входил в раж. Бонни похлопала по выступающему брюшку Питера. Ни слова вслух, лишь красноречивое движение бровей. Питер покраснел. Хохотнул добродушно. Погладил себя по животу.– Недешево обходится, – ухватился он за заезженное оправдание. – Жратва нынче кусается. Попоститься бы не мешало, да кто ж откажется от лакомого кусочка. Все лучше, чем пицца каждый вечер, верно, Бонни?– Каждый второй вечер, Питти, – возразила она с елейной улыбочкой. Питти он ненавидел. – А через вечер – увесистый, сочный гамбургер. Много ли мне надо для счастья?– Везучая. – Питер скрипнул зубами.– Хо, еще бы! – Бонни локтем пихнула Роберта в бок. – Шагай, сын.Он во все глаза глядел на Аниту, пытаясь расшифровать одновременно и тоску на ее лице, и подспудный смысл пикировки Бонни и Питера. Если что и не вызывает сомнения, так только отношение его друга к его матери. Питер с детства пытался впечатлить Бонни и вместе с тем отыграться на ней за упорное нежелание признать его достоинства. Со стороны посмотреть – точь-в-точь приемный сын, сражающийся за место родного. Роберт хотел было продолжить путь, когда Анита неожиданно потянула его за рукав:– У твоих девочек только и разговоров что об этой твоей новой подружке. – Иначе как о «твоих девочках» она о дочерях не отзывалась. Учитывая, что родной отец не против, Роберт тем более не возражал. – Как ее зовут? Ах да, Анжела. Судя по рассказам твоих девочек, она очень милая. Смешно говорит, смешно ходит.– Мы с ней едва знакомы. Честное слово, – быстро добавил Роберт, краешком глаза отметив, как заходили желваки на лице матери.Бонни вперила равнодушный взор в воду. Питер, уловив обстановку, радостно ринулся в бой:– Так когда мы сможем увидеть Анжелу за своим столом? – Анжелу. С интимным придыханием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33