– ответила девушка с оттенком враждебности в голосе.– Чем я тебя обидел? Скажи мне, и я исправлю свою оплошность, – великодушно предложил Менгис.– Есть вещи, исправить которые невозможно! – возмутилась Валентина, ее рассердила убежденность юноши в своем всевластии. – Я скверно себя чувствую в обществе человека, обращающего в рабство детей!Ее глаза словно превратились в осколки холодного зеленого стекла – острые, опасные.– И кто же этот поработитель Детей, которого ты так ненавидишь?– Ты хочешь заставить меня поверить, что шейх аль-Джебал не ведает о происходящем в Гнезде Орла? Я говорю об Агаве!– О ком?– Об Агаве! Малышке, которая помогала мне мыться! Ты даже не знаешь ее имени?– Ах да, та малышка!.. Избавь меня от своих упреков, Валентина! Ты никогда не заставишь меня поверить, будто знаешь по имени каждого раба и слугу во дворце Рамифа в Напуре!Валентина съежилась, как от холода. Менгис был прав, и все-таки…– О, Боже! У тебя под носом невинный ребенок, предоставленный самому себе, оказывается жертвой извращенных желаний бездушных мужчин, которых ты привлек в Аламут и назвал федаинами, преданными! Ха! Преданными делу развращения детей! Это больше похоже на правду!Темные глаза Менгиса яростно сверкнули, усы изогнулись черной лентой над полоской белых зубов.– Хватит! – крикнул он, ударив кулаком по столу. – Хватит! Мне надоело слушать твои женские причитания! Ты, в конце концов, успокоишься и расскажешь мне, что случилось? Я впервые слышу, что с каким-то ребенком здесь, в Аламуте, плохо обошлись! Почему девочка никому об этом не рассказала?Валентина ощутила, как бешено забилось в груди сердце. Гнев Менгиса свел на нет ее возмущение и заставил задрожать от страха. Она понимала: в его силах вышибить дух из кого угодно одним движением той самой могучей руки, что сейчас сжалась в кулак и ударила по столу.– Ну а теперь, – спокойно произнес он, – говори, что случилось.Вновь обретя дар речи, Валентина рассказала ему, как скреблась в дверь Шадьяр, перепугав девочку до смерти.– А с кем она здесь может поделиться своими страхами? С вашими женщинами? Они, должно быть, не обращают внимания на маленькую прислужницу! С тобой? Как может такая малышка прийти к великому шейху аль-Джебалу и поведать ему обо всем? Агава рыдала, признаваясь мне, что чувствует себя одинокой. Она прячется под деревьями в саду и плачет. Менгис, ты добр к животным! Неужели же несчастная девочка не отыщет в твоем сердце больше нежности, чем дикие звери?Менгис сокрушенно опустил голову.– Я позабочусь об Агаве, – он поднял глаза и пытливо заглянул в глубину глаз Валентины. – Ты мне веришь, я ничего не знал?– Да, верю, – прошептала его собеседница, понимая, что всегда будет верить этому человеку.– Когда мы встретимся в следующий раз, я расскажу тебе, что сумел сделать для этой девочки, и надеюсь, ты порадуешься вместе со мной, – произнес Менгис очень серьезно, и Валентина вздохнула с облегчением: об участи Агавы теперь можно было не беспокоиться.Она знала: Менгис сделает все, что только в его силах, чтобы о ребенке заботились, по крайней мере, с тою же лаской, с какой сам он заботился о своих лесных подопечных. * * * Они закончили трапезу в молчании, не особенно интересуясь едой, и долго сидели, потягивая вино. Их глаза время от времени встречались поверх краев золотых кубков. Казалось, воздух раскалился от того, что эти двое находились рядом друг с другом.Менгис разрезал зимний персик и предложил ей. Валентина протянула руку и вздрогнула, когда влажный и прохладный ломтик опустился на ее теплую ладонь. Плод был необыкновенно вкусным. Она облизнула губы, испачканные сладким соком.Менгис сидел с полузакрытыми глазами и, поглядывая из-под густых темных бровей, перебирал, что же ему известно об этой замечательной женщине, расположившейся напротив. Ее красота была очевидна и ласкала взор, но именно душа Валентины взывала к нему и будоражила чувства. Никогда прежде не встречалась ему женщина, которая Могла сидеть в присутствии королей и воинов и осознавать себя равной им, а также высказывать свои требования странным хрипловатым голосом и заставлять мужчин ее слушать.Он знал, Валентина была знатного происхождения и в прошлом находилась под покровительством короля Наварры, но, разумеется, одного этого обстоятельства оказалось бы недостаточно, чтобы впоследствии взять на себя заботу о благополучии Напура.Менгис много путешествовал по Европе и видел, что женщины там пользуются величайшим уважением, но интересы их ограничены вышиванием и заботами о домашнем хозяйстве. Как же Валентина завоевала доверие эмира и смогла править его владениями?Менгису были известны мельчайшие подробности жизни Валентины с тех пор, как она прибыла в Святую землю, сопровождая Беренгарию, английскую королеву. То, чего он не знал, не имело большого значения, но Старец Гор понимал: девушка, прибывшая в Акру вместе с христианами, стала женщиной среди мусульман – женщиной, одно лишь присутствие которой возбуждало его и чьи глаза смотрели ему прямо в душу, а голос лился бальзамом на истосковавшееся от одиночества сердце.Затянувшееся молчание не смущало Валентину. Она оставалась наедине со своими мыслями и все же не одна, чувствуя, как то и дело обращается к ней взгляд Менгиса. Дрожь сладостного волнения пробегала по ее телу, глаза говорили, что молодой сарацин хорош собой. Разумом Валентина понимала, он добрый человек, однако волнение души говорило еще больше: вечер окончится сладостными объятиями, но беспокоиться не о чем.«Что же случилось с той невинной девушкой, прибывшей некогда в Акру? – размышляла она. – Когда же та девушка успела понять, что наслаждения плоти нельзя отвергать?» Если бы она не покидала Наварру, то непременно осталась бы целомудренной до самого дня свадьбы, и радости супружеского ложа были бы ей неведомы. Чтобы заслужить уважение мужа, пришлось бы прятать свои чувства и принимать его объятия, как неизбежность.Валентине подумалось, что, пожалуй, это могло у нее и не получиться. Она оказалась чувственной женщиной. Мудрый Саладин помог ей в том убедиться. Откликнувшись на страсть Паксона, она испытала потрясение и сознательно лишила себя окончательного слияния из страха отдать всю себя этому мужчине, не способному проникнуться любовью и оценить приносимый женщиной дар – тайную сердцевину.«Однако же я вовсе не распутница, – сказала себе Валентина, – и это несмотря на поведение, за которое в Наварре меня назвали бы именно так!» Может быть, все случилось, как случилось, потому что ей пришлось жить в мире мужчин и вести себя по их законам?И все же, когда Менгис смотрел на нее, Валентина вспоминала, что на самом деле она женщина со всеми присущими ей слабостями, и перед лицом мужской силы остро осознавала свою уязвимость.Опасность забеременеть ее не смущала. Дитя любого из этих мужчин было бы благословенно. Кровь властителей текла б в его жилах, сердцем родился бы он неустрашимым, глаза метали б молнии, и нрав проявлял бы он героический. Но ребенок Менгиса унаследовал бы еще и эту несгибаемую силу духа, которая помогает осуществить самые несбыточные мечты! Это дитя изменило бы мир!Молчание, установившееся между Валентиной и Менгисом, так и не прерывалось. Каждый из них погрузился в свои мысли, и все-таки они ощущали присутствие друг друга.Сладкое вино вскружило голову Валентине. Молчание казалось более красноречивым, чем слова, и когда Старец Гор наконец протянул руку, она с готовностью откликнулась.Выйдя в ночную прохладу, они пошли рядом, рука об руку. Валентина глубоко вдохнула бодрящий воздух и почувствовала легкое приятное головокружение. Она поглядывала на Менгиса, такого высокого, мужественного. Его рука была теплой, и грудью он задевал ее плечо, и это прикосновение казалось ей обжигающим.Они прошли через сад и оказались на поросшем травой пригорке. Под сенью деревьев, куда не дотягивались своими лучами звезды, молодые люди остановились. Менгис обнял Валентину, и бездна разверзлась у нее под ногами. Их губы слились в сладостном поцелуе, сердца безудержно забились. Они прильнули друг к другу, охваченные страстным желанием и, вместе преодолевая препятствия плоти, соединились в дыхании, пульсации крови и метаниях духа.Укрывшись в тени деревьев от любопытных взглядов звезд и приникнув друг к другу, молодые люди поглощали ищущими пальцами и жадными устами восторги любви.Когда, наконец, оба пришли в себя, то коснулись друг друга губами, распухшими от страсти и солеными от слез и крови. Ночная прохлада обволакивала их обнаженные тела, но там, где они соприкасались, чувствовалась теплота, и вновь потянулись молодые люди с нежностью друг к другу. Губы мягко касались губ, пальцы ласково переплетались. И когда страсть одолевала Валентину, Менгис успокаивал ее своими прикосновениями и словами, известными только влюбленным.Он был с нею нежен, как с ланями в своем лесу. Его движения внушали покой, руки легко гладили обнаженную грудь. Старец Гор приручал ее страсть, как приручил бы и успокоил дикую кобылицу. Уверенной рукой и ласковым голосом он заставил возлюбленную проникнуться к нему доверием. Менгис укрощал ее необузданную чувственность, но любил такой – неукротимой. Он заглушал ее стоны своими поцелуями, но от его прикосновений лишь возобновлялись стенания, и страсть вновь овладевала влюбленными – чистая, как слеза.Уже приближался рассвет, когда, наконец, молодые люди проснулись в объятиях друг друга и без смущения тесно сплелись, вновь обнявшись ради радости соприкосновения.Спустя некоторое время, когда солнце поднялось над горизонтом, Старец Гор отвел Валентину в спокойную заводь, где они спугнули нескольких оленей, пивших воду из чистого ручья. Слова не потребовались. Менгис сбросил свои одежды и помог раздеться Валентине.Вода оказалась ледяной и бодрящей. Брызгаясь и веселясь, словно дети, молодые люди обретали все новую радость в близости. Вода доходила до пояса, и упругие груди Валентины оставались открытыми взору, розовые соски затвердели от утренней прохлады и свежести купания в холодном ручье. Она заметила, что взгляд Менгиса снова и снова падает ей на грудь и явное удовольствие и сладострастие отражаются в его темных глазах.Развеселившись, Менгис подхватил возлюбленную под колени и свалил в стремительный поток так, что она окунулась с головой. Преисполнившись жаждой мести, Валентина окатила шейха аль-Джебала водой и пригрозила выскочить на берег, чтобы украсть его одежду.– Пусть федаины посмотрят, как их повелитель украдкой пробирается в свой собственный дворец, поеживаясь от холода, потому что его одежду украла женщина!Рассмеявшись, Менгис снова схватил Валентину и в свою очередь пригрозил окунуть ее еще раз. Умоляя о пощаде, возлюбленная пылко к нему прижалась и обвила его шею руками. Время неожиданно остановилось, замолкли птицы, и ничто не напоминало молодым людям о том, что они не одни на земле. Двое влюбленных жаждали друг друга, находясь в том особом мире, в который могут попасть только те, кто любит.Менгис нежно обнял Валентину, устроив темноволосую головку на сгибе одной своей руки, в то время как другой принялся ласкать ей бедра. Перед глазами Валентины закружились верхушки деревьев, небо с каждой минутой становилось все ярче.Шейх аль-Джебал медленно склонил голову, капельки воды блестели в его черных волосах, рот надвигался все ближе и ближе, и все крепче становились объятия. Он старался слиться со своей возлюбленной, отчаянно пытаясь навсегда запечатлеть в памяти этот миг вечности, чтобы наслаждаться им после, бережно храня в душе.И Валентина отдала ему свою душу, без колебаний и сомнений. Она отдала всю себя этому необыкновенному человеку, не сомневаясь, что он станет дорожить ее тайной сердцевиной, принесенной в дар. Слившись с любимым в нежном поцелуе, Валентина знала, что уже никогда не сможет принадлежать никому другому.Позже, после того как они вместе позавтракали, понимая друг друга без слов, Валентина переоделась в ту одежду, в которой приехала в Аламут.Она стояла на краю пригорка, поросшего травой. Глаза, полные страсти, казались дымчато-голубыми в свете раннего утра. Менгис прислонился к огромному дереву, глядя на нее пылающим взором.– Почему? – тихо спросила Валентина.– Ты спрашиваешь, почему я решил помочь тебе? Совсем не по той причине, которую ты заподозрила. Я хочу посмотреть, как ты справишься со своей судьбой, и потому решил тебе помочь. Может, когда-нибудь ты и пожалеешь, что поднялась на эту гору. Если ты сможешь смириться со своей судьбой, то станешь жить в ладу с собою. Раз я могу помочь тебе достичь этой вершины – покоя в жизни – значит, так тому и быть.Менгис взял корзинку, стоявшую у его ног. Нежная сизая голубка уцепилась за его палец, тонкая золотая цепочка свисала с хрупкой птичьей лапки. Шейх аль-Джебал посадил птицу на плечо возлюбленной и прикрепил цепочку к ее тунике.– Когда тебе снова понадобится подняться на эту гору, отпусти голубку, и я буду ждать. ГЛАВА 19 Ранние сумерки опустились на дворик, наложив кружевные тени на землю под кустом багряника. Валентина, сидя на балконе, смотрела, как Мохаб опускается на колени, склоняя голову. Бедный старик! Что же делать? Если позволить ему продолжать эти паломничества к месту захоронения эмира, то он невольно раскроет тайну смерти Рамифа. В последнее время она стала замечать, что иногда речи старика теряют всякий смысл. Он путал ее выдуманными предсказаниями и постоянными упоминаниями о Хомеде, сыне Рамифа.Валентина слегка поежилась от вечерней прохлады. Мохаб молится дольше обычного! Не хочет ли он, чтобы его тело и разум последовали за Рамифом в мягкую землю под багряником?Пока она наблюдала за ним, лавандовые тени сгустились и удлинились, окутав маленький садик ласкающей темнотой. Заметив, что Мохаб с трудом поднимается на ноги, Валентина ушла с балкона и опустилась в кресло, поджидая старика.Как она и думала, скоро Мохаб вошел в комнату с ужасно встревоженным взглядом. Валентина, испугавшись, ждала, что же скажет Мохаб. Ей показалось, им всем грозит опасность. «Милостивый Господь, пожалуйста, сделай так, чтобы все дело оказалось в болезни старика, и ни в чем другом!» – взмолилась про себя Валентина.– Скажи, – мягко спросила она, – что тебя беспокоит?Мохаб переступил с ноги на ногу и взволнованно всплеснул руками.– Зло! Зло вокруг нас! Я только что молился, чтобы мои опасения оказались напрасными, однако они подтвердились сегодня вечером. Валентина нахмурилась.– Не понимаю, о чем ты? Какое зло? Какие подозрения? Ты должен высказаться более ясно! Может, тогда мне удастся что-либо сделать, чтобы избавить тебя от тревоги. Пожалуйста, скажи! Ведь мы друзья, разве не так?Мохаб со стоном опустился на гору небесно-голубых подушек и печальными глазами измученно глянул на Валентину.– Сын Рамифа! Он возвращается! Много дней молил я Аллаха дать мне знак, если опасения мои верны, и сегодня вечером я видел знак!– Мохаб, но Рамиф изгнал Хомеда! Почему ты решил, что он осмелится вернуться в Напур?– Я это знаю наверняка, он приедет! Увидел же я это по звездам несколько недель тому назад, иначе зачем, по-твоему, столько времени провел я у багряника? Я ждал ответа на свои молитвы и получил ответ! Каким-то образом Хомед узнал, что его отец мертв, и теперь он возвращается, чтобы занять опустевший трон. Мой добрый старый друг Рамиф понимал, сколь злобен этот человек и ради блага Напура изгнал его из дворца. Люди рассказывают, однажды Хомед убил беременную женщину, вот какой он злодей!– Мохаб, все это глупости! Никто, кроме нас, не знает о смерти Рамифа! Клянусь тебе своей жизнью: Розалан и Ахмар никому не выдавали секрета! Хомед не мог узнать о смерти своего отца!– Он знает! – настаивал Мохаб. – Звезды мне поведали о том, а сегодня вечером Аллах дал знак. Когда я проходил по дворцу, то увидел Дагни с посланием в руках. Я смотрел, как она читает пергамент и шепчет, шевеля губами, имя Хомеда. Лицо ее приняло злобное выражение. Сунув пергамент между своими грудями, похожими на вымя, она заметила меня, плюнула в мою сторону и сказала, чтобы я радовался жизни, пока могу, так как скоро все переменится. Именно так и сказала эта женщина!Дрожь пробежала по телу Валентины, но она попыталась успокоить старика.– Мохаб, позови Ахмара! И Розалан тоже! Мы все обсудим. Может быть, они знают, что происходит в гареме. Поторопись! Тогда и тебе станет легче!Мохаб медленно покинул комнату, в его старых глазах отражались мучившие беднягу сомнения. Он знал, что не ошибся: Хомед вернется, и для Напура наступят тяжелые времена. Сидя на плече Аллаха, Рамиф, должно быть, сейчас бранится и сетует, отчего Мохаб ничего не предпринимает для предотвращения несчастья. Но рано или поздно покойный эмир оставит надежное убежище и начнет свой собственный путь в небесах, и тогда зазвенят колокольчики на его туфлях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50