А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Суета акватории примешивалась к сутолоке на мосту, и у Миреллы начала болеть голова.
И вдруг освещение изменилось. Солнце медленно перекатилось через мост и на несколько секунд окрасило все вокруг в теплые тона византийского золота. Гаснущее светило продолжало свой путь, и небо постепенно приобретало сияющий золотисто-розовый оттенок с редкими кроваво-красными проблесками.
И тогда произошло то сказочное превращение, о котором говорил Адам Кори. В сгущающихся сумерках начало таять столпотворение на мосту, а мистическое освещение пробудило в сознании Миреллы романтические образы, заставившие ее всем сердцем потянуться не к Рашиду, стоявшему рядом и не сводящему с нее влюбленного взгляда, а к Адаму Кори. Она вдруг поняла, что нет для нее на свете человека ближе, чем он, и ни расстояние, ни время не властны это изменить. Это открытие ее поразило.
Пронзительный крик муэдзина, призывающего правоверных на вечернюю молитву, разнесся над городом и проник в сердце Миреллы. Она взглянула на Рашида, и на глаза у нее навернулись слезы – так болезненно было это мгновенное осознание своего одиночества, отсутствие в жизни истинной любви, к которой она стремилась всей душой.
Магия момента, как в сказке, спасла ее и принесла успокоение. Она почувствовала себя утешенной и обласканной, как в тот день, когда впервые увидела Адама Кори. Она снова посмотрела на Босфор, и ей показалось, что по серебристо-черной водной глади уплывает прочь какая-то тень, постепенно принимающая очертания человеческого тела. Мирелла вдруг отчетливо поняла, что это покидает ее измученная, истерзанная печалью часть ее души. Она инстинктивно потянулась к ней, но тень обернулась птицей и скрылась в направлении Черного моря.
Чувство одиночества чудесным образом растаяло вместе с улетевшей морской птицей. Миреллу вдруг озарило: Адам Кори любит ее той любовью, какой она никогда прежде не знала. Сердце забилось у нее в груди, как пойманная птица, мысли смешались, и она совсем не сразу поняла, что любит его так сильно, как никого никогда не любила. Что может быть прекраснее, чем отдать половину своей души человеку, которому это необходимо!
Рашид схватил Миреллу за руку и сжал ее так сильно, как только мог. Она была теплая, почти горячая. У него вдруг возникло странное чувство, что с Миреллой что-то происходит, что она вдруг как-то изменилась и мыслями она сейчас очень далеко и, возможно, именно в этот момент он теряет ее навсегда. Чем бы ни объяснялась эта странная перемена в ней, ему это не нравилось. Она перестала смотреть на воду и повернулась к нему.
– Не оставляй меня! – требовательным тоном проговорил он.
В этот момент раздался оглушительный гудок парохода, проходившего под мостом, и его слова не достигли ее слуха. Он притянул ее к себе и пристально посмотрел ей в глаза.
– Я не слышу! – прокричала она. – Что ты сказал?
Но момент был упущен. Он уловил едва заметную перемену в ее взгляде и понял, что внутренне, духовно она уже с ним простилась. Оставалось выяснить, сохранилась ли еще между ними эмоциональная связь. Рашид решил сделать это сегодня же ночью. Однако впервые за все время их общения у него возникло сомнение в том, что ему удастся подчинить себе Миреллу. Сейчас перед ним стояла женщина, угрожающая его образу жизни, – женщина, которую ему следует опасаться. И мысль о том, что он близок к тому, чтобы в нее влюбиться, испугала его. Пароходный гудок затих вдалеке.
– Так что ты сказал? Я не расслышала, – повторила она.
– Я сказал, что нам пора идти, – ответил он, еще сильнее сжимая ее руку.
– Ты делаешь мне больно, Рашид, – поморщилась она.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал ее, затем улыбнулся и, обняв ее за талию, двинулся по мосту. Один телохранитель расчищал им путь, другой следовал сзади.
– Стамбул подарил тебе один из своих чудесных закатов, как ты и хотела. Даже муэдзин не опоздал ни на минуту и превзошел самого себя. Ты довольна?
– Да, я счастлива. – Она прижала его руку к своей груди и тихо улыбнулась.
У дверей многочисленных кафе зажглись переносные газовые фонари, и мост украсила россыпь белых звездочек, напоминающая Млечный Путь. Шипение газа добавилось к какофонии звуков, а запахи керосина и воска смешались с ароматами пряностей. Освещенный ночными огнями Стамбул с того места, где находилась Мирелла, был похож на стоянку первобытных людей, но в то же время выхваченные из темноты огнями соборы и памятники придавали ему сходство с экзотической метрополией. У Миреллы захватило дух от восхищения, и она остановилась.
– Это очень необычный город, я так рада, что оказалась здесь. Я, наверное, никогда бы не приехала сюда, если бы ты не соблазнил меня в «Клэридже». Рашид, сейчас я переживаю лучшие моменты в моей жизни, и я всегда буду благодарна тебе за это. Впрочем, любые слова благодарности за такой дар звучат банально.
– Ты права, но они вполне меня устраивают, – ответил он, и они рассмеялись.
Стоило ей обнаружить, насколько непреодолима сила ее любви к Адаму Кори, как она попросту забыла о существовании Рашида, хотя он все время находился рядом. Тем удивительнее для нее было ощущение эмоционального тяготения к нему. Рашиду удалось снова очаровать ее, подчинить себе, вытравить из ее сознания мысли об Адаме.
Он надеялся, что еще не все потеряно, и он пока обладает сексуальной властью над ней, правда, непонятно, до каких пределов она распространяется. Он был возбужден и полон энтузиазма, поэтому ускорил шаг, подзывая коробейников, разложивших товары перед богатой, праздно прогуливающейся парочкой.
К тому времени, когда они сошли с моста и оказались в квартале Эминону, в руках у Миреллы была охапка красных и черных турецких тюльпанов, а также множество кульков с орехами, изюмом и жареными семечками кабачков. По пути Рашид потчевал ее шербетом, симитом и экзотическим блюдом под названием «соловьиное гнездо» – пахлавой в форме птичьего гнезда с фисташками и медом.
Они шли по булыжной мостовой рыночного квартала, который находился здесь с незапамятных времен, и любовались памятниками и мечетями, укрывающимися в узких лабиринтах улочек, застроенных деревянными домишками с резными решетками балконов и двускатными крышами, которые лепились одна к другой. Теперь, помимо охранников, за ними следовал старый американский «шевроле» Рашида.
Посреди одной из таких улочек Рашид неожиданно остановился и толкнул низкую дверцу на массивных чугунных петлях, едва различимую в стене дома. Мирелла сделала шаг и оказалась в крохотном внутреннем дворике, освещенном одной-единственной свечой в фонаре. Где-то совсем рядом раздавался плеск воды в фонтане. Рашид прижал Миреллу к стене, навалившись на нее всей тяжестью своего тела. Она едва могла рассмотреть его лицо, но почувствовала его поцелуй на своих губах. Он откинул ее голову назад, ухватив за волосы, и страстно поглощал сладость ее языка, шепча нежные слова. В ее поцелуях таилась не меньшая жажда. Он снял с ее шеи шарф и стал целовать одну за другой жемчужины ее ожерелья, но вдруг прервался и, приподняв ее лицо за подбородок, внимательно посмотрел ей в глаза.
Дрожащим от вожделения голосом она ответила на вопрос, который он даже не успел задать:
– Да, я пленница в твоем гареме. Я твоя рабыня и с гордостью ношу это ожерелье, которое стало символом моей рабской покорности. Я полностью в твоей власти и готова разделить с тобой самые недозволенные, извращенные удовольствия.
– Я должен был узнать это прежде, чем начнется твоя первая ночь в Стамбуле, – прошептал он.
Они еще долго осыпали друг друга поцелуями, пока их обоюдное страстное желание несколько не поутихло, после чего они покинули приютивший их дворик, и деревянная дверца бесшумно закрылась за ними.
Адам Кори завтракал с пятью турками из Каты, селения, расположенного в диком труднодоступном районе на востоке страны. Дважды в год он совершал в их обществе восхождения – одно на Арарат, другое на пик Немрут-Даги. За неделю до похода он приглашал их к себе в гости в Стамбул, чтобы обсудить маршруты и угостить на славу.
Страстной любви к восточной Турции и годами, проведенными там на раскопках, он был обязан обилию друзей, которые появились у него в этих краях. Для людей, уроженцев этих мест, было не только почетно, но и радостно разделить успех археолога, который возвращал им древние сокровища, некогда принадлежавшие их предкам.
Они, как обычно, завтракали на мраморной террасе с видом на Босфор, потому что гости чувствовали себя неловко и стесненно в огромном доме хозяина. Адам постарался сделать так, чтобы трапеза выглядела праздничной: стол ломился от яств, а поскольку гостям религия запрещала употреблять алкоголь, в их распоряжении было достаточное количество гашиша. Они вели неспешную застольную беседу о прошлых приключениях и о тех, что ждут их в недалеком будущем. И когда Адам увидел своего управляющего Турхана, спешившего к столу явно с какими-то новостями, он ни на секунду не усомнился в том, что эти новости будут хорошими.
Звонили из Лондона. Адам подошел к телефону в садовом павильоне, а когда, поговорив, повесил трубку, несколько минут просидел неподвижно в глубокой задумчивости. Бриндли Риблсдейл просил его о встрече. Он был обеспокоен некоторыми обстоятельствами дела о наследстве Оуджи, и поэтому собирался в Стамбул. Он просил Адама предоставить ему возможность проконсультироваться с ним, и они наметили время их встречи.
Когда Адам уже возвращался к гостям, телефон зазвонил снова. Это опять был Бриндли:
– Не знаю почему, но мне кажется, что тебе надо это знать: Мирелла Уингфилд в Стамбуле, в гостях у человека по имени Рашид Лала Мустафа.
Бриндли тут же повесил трубку после этого лаконичного сообщения, и Адам невольно улыбнулся, представив, какое смущение пришлось преодолеть его приятелю. Впрочем, судя по тону, у Бриндли камень с души свалился после того, как он отважился на этот звонок.
Глава 18
Мирелла, Рашид и еще полдюжины его друзей пребывали в нирване после обильной трапезы, возлияний и убаюкивающего действия наркотиков. Мужчины курили кальян, а женщины, которым обычай не дозволял делать это публично, – сигареты. Наркотическое опьянение, традиционный восточный способ убежать от реальности, давало ощущение безвременья и позволяло раствориться в волнах собственных фантазий, невзирая на то что переполненный в это время ресторан гудел как растревоженный улей.
Рашид наклонился к Мирелле и прошептал ей на ухо:
– Ода-Лала.
Затем повторил то же самое своей соседке с другой стороны. Мирелла видела, как красавица черкешенка передала эти слова дальше. Они обошли всех по кругу и вернулись к Мирелле. Она знала, что слова эти означают «хозяин ложа», но какой смысл вкладывался в них именно сейчас, не понимала. Не успела она опомниться, как вся компания поднялась и, рассевшись по машинам, помчалась в сторону «Крытого рынка». Там какие-то люди окружили их плотным кольцом и повели в глубь рынка, который производил впечатление города в городе. Фуад и Дауд все время находились на шаг позади Миреллы и Рашида, зорко оглядываясь по сторонам.
Вдоль бесконечных переходов и извилистых улочек тянулись ряды маленьких магазинчиков. В одних толпились покупатели, другие давно опустели. Они миновали кафе, чайный домик, ателье, банк, полицейский участок и даже информационный центр для потерявшихся туристов. Линии этого огромного торгового города носили исторические названия: Тюрбанный ряд, Сандаловый ряд.
Мирелле казалось, что она плывет через рынок в каком-то мутном течении, и было очень жаль, что туман в голове не дает ей в полной мере ощутить атмосферу восточной экзотики. Впрочем, в тот момент, когда они оказались в центре рынка, в куполообразном зале, построенном в пятом веке, ее сознание несколько прояснилось. Территория рынка, где хранились наиболее ценные товары и исторические реликвии, запиралась на ночь. Но для Рашида все двери были всегда открыты.
Одна из их спутниц предложила Мирелле еще одну сладкую вафлю, такую нежную, что она мгновенно таяла во рту, – первую Мирелла съела еще в машине. И снова к ней вернулось ощущение невесомости, словно она парила в воздухе, поднимаясь все выше и выше.
Когда вся компания переступила порог маленького антикварного магазинчика под названием «Ода-Лала», сознание Миреллы находилось за много тысяч миль от этого места. Один из провожатых открыл потайную дверцу, замаскированную под мраморную стену с фонтаном в форме львиной головы. Оказавшись за этой дверцей, Мирелла поняла, что ее первая, полная незабываемых впечатлений ночь в Стамбуле, как и обещал Рашид, началась.
Находясь под воздействием наркотиков и возбуждающих средств, усиливающих половое влечение, она воспринимала действительность только на уровне ощущений. Рашид протянул ей руку и провел по темному, слабо освещенному коридору, в конце которого виднелось пятно света, поглощающее их спутников одного за другим. Затем наступила их очередь, и Мирелла увидела перед собой огромный, крытый внутренний двор с высоченными потолками и арками, завешанными серебристым газом, похожим на паутину. Ткань колебалась при каждом дуновении ветерка, волнообразно извиваясь, как делали это полуобнаженные и нагие женщины, отдыхающие на ступенях мраморного бассейна, расположенного в центре зала.
Рашид медленно приподнял занавес, и перед ними возникло ожившее полотно Энгра. Мирелле никогда не снился сон прекраснее. Прелестные одалиски в тюрбанах, украшенных павлиньими перьями, и поясах, расшитых мелкими бриллиантами; высокая и стройная эфиопка, единственной одеждой которой были браслеты из слоновой кости на щиколотках и предплечьях, двигалась, поражая воображение изысканной грациозностью пантеры. Прекрасная блондинка, похожая на Венеру Боттичелли, танцевала с белоснежной шелковой шалью, которая, прикасаясь к интимным местам, ласкала ее, как нежные мужские руки.
Миреллу поразила уже немолодая женщина с копной золотисто-рыжих волос и мудрым взглядом зеленых глаз. Она была похожа на патрицианку или на одну из мраморных римских статуй. Соски на ее огромных грудях были выкрашены хной, на лобке, там, где должны быть волосы, красовалась причудливая татуировка.
– Это Гамаюн, – объяснил Рашид Мирелле с улыбкой. – Имей в виду, что мы пока во дворе. За этими занавесами нас ждет еще много эротических представлений. Мы увидим самые утонченные акты любви на грани самой безумной человеческой фантазии. И все это для нас.
Пока он говорил, Мирелла не могла отвести взгляда от юной одалиски, горделивой поступью направлявшейся к ним. Она старалась не смотреть на нее, отвлечься, наблюдая за тем, как два араба торгуются из-за девушки, которой на вид едва ли можно было дать лет двенадцать. Это очаровательное дитя искренне веселилось и танцевало для них, откровенно демонстрируя свои прелести, после чего сделка состоялась, и один из арабов передал ее бывшему хозяину пачку банкнот. Происходящее не укладывалось в голове у Миреллы. Неужели работорговля все еще существует? Возможно ли это в современном мире?
Она хотела спросить об этом у Рашида, но в этот момент одна из женщин приблизилась к нему, и Мирелла почувствовала, что от спутника к ней протянулись любовные флюиды. Женщина встала перед ним на колени, поцеловала ему руку и произнесла лишь одно слово: «Господин».
Рашид пристально следил за выражением лица Миреллы в эту минуту, после чего взял ее под руку и усадил в кресло под пышно цветущим папирусом. Он помог Мирелле снять жакет, сбросил пиджак и принял из рук нагих рабов бокалы с шампанским. С того мгновения, как к ним подошла обнаженная одалиска, они молча смотрели друг на друга, ощущая, как крепнет в них взаимное сексуальное притяжение.
Мирелла была эмоционально истощена настолько, что отчаянно желала утолить свою похоть. Его возбуждение достигло предела при мысли о том, что он станет свидетелем ее полной покорности, а затем оттолкнет ее в тот момент, когда зов плоти подавит в ней голос разума.
Их глаза снова встретились, и Рашид осознал, что не сможет этого сделать. Он не сможет погрузить ее в деспотический мир своих черных фантазий. Он быстро задернул занавес, набросил на плечи Мирелле жакет и вывел ее через дворик наружу, где приказал слуге позвать его телохранителей. Он обнял ее, поцеловал и велел:
– Отправляйся домой. Я приду позже. Не жди меня. Ложись спать.
Мирелла была смущена. Она все еще была в его объятиях, и, судя по тому, как он ласкал ее груди и ягодицы, его желание не остыло. Она ни на чем не могла сосредоточиться, не понимала, почему Рашид отсылает ее домой. Она тряхнула головой, чтобы мысли хоть немного прояснились. С одной стороны, она очень хотела остаться, а с другой – не возражала против того, чтобы вернуться домой и отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35