И это еще далеко не все. Когда ты приедешь ко мне? Каковы твои планы? Ты уже начала знакомиться с документами о наследстве? Когда ты едешь в Англию и когда мне ждать тебя? Когда ты станешь моей окончательно, а я стану твоим?
Глава 8
Мирелла не помнила, сколько времени пролежала поперек кровати, куда ее бесцеремонно бросил Адам. Не знала она и сколько времени прошло с той минуты, как он ушел, и дом погрузился во мрак страха и боль потери. Этот страх постепенно перерос в панику, и слезы неудержимым потоком потекли по ее щекам.
Борясь с рыданиями и приступами кашля, она старалась осмыслить, как случилось, что их чувства обернулись против них самих. Но думать она не могла. В голове мелькали лишь обрывки мыслей. Единственное, что она помнила отчетливо, это как лежала в его объятиях и слушала признания в любви, и вдруг он поднялся, собрал свою одежду и отнес ее на кровать. А затем, приняв душ, равнодушно оделся у нее на глазах и ушел от нее навсегда.
Напоследок, перед самым уходом, он вернулся в гостиную, вытащил из корзины фиалки и, швырнув их ей в руки, ни слова не говоря, вышел из комнаты. Или он что-то сказал? Она была в отчаянии: все его жесты и слова перемешались у нее в голове, и она не могла разложить их по полочкам. Только в одном она была теперь уверена: завтра цветов ей не доставят.
Мирелла так расстроилась, что зарыдала в голос. Наконец слезы высохли, она выпила стакан воды и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ужас! Глаза покраснели и распухли от слез, по бледным щекам растеклась тушь. Но сильнее всего ее потрясло выражение собственного лица, на котором отразились боль, отчаяние и опустошенность.
Ужасный вид привел ее в шок и помешал ей снова расплакаться. Она прижала ладонь ко лбу, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. У нее раскалывалась голова. Дрожащими руками она открыла дверцу аптечки, нашла аспирин и проглотила сразу три таблетки. Затем она подобрала полотенца, которые Адам разбросал по полу. Она уже решила, что пришла в себя, как вдруг почувствовала его запах, витавший в ванной комнате. Сердце ее сжалось от боли. Она вдруг осознала, что хочет, чтобы этот запах не исчез никогда.
Что с ней теперь будет? Ее жизнь на глазах рушится, превращается в хаос. Как с ней могло такое стрястись? Как она допустила, чтобы встреча с мужчиной повлекла за собой такой всплеск эмоций, а тем более выбила ее из колеи? Дина – вот кто ее поймет. Она должна поговорить с ней. Ничего более разумного ей в голову не приходило.
Мирелла встала под душ, который согрел ее и возвратил нормальный цвет коже. Она дотянулась до бутылки с миндальным гелем для душа и растерла его по телу. Эта процедура вернула ей бодрость, а кожа стала шелковистой и ароматной, как после прогулки по саду цветущих миндальных деревьев. Она вылезла из ванны, завернулась в махровый халат, обвязала голову махровым полотенцем и поспешила в спальню, чтобы немедленно связаться с подругой.
Было восемь часов, когда Дина позвонила в дверь, Моузез впустил ее.
– Привет, Моузез! Как дела? Кто сегодня готовит – ты или Мирелла? Надеюсь, что ты. Я умираю с голоду, – выпалила она на одном дыхании, стянув со лба бандану и вытерев ею пот с лица. – Слушай, наступит наконец день, когда со всеми ее причудами будет покончено? Это закончится когда-нибудь, Моузез? Мне страшно подумать о том, что я буду возиться с ее душевными проблемами до конца своих дней. – Она поморщилась, прижав ладонь к боку и стараясь отдышаться после марафонского бега от Центрального парка до дома Миреллы.
Моузез положил ей руку на плечо, а другой рукой начал осторожно массировать ей шею.
– Постарайся восстановить дыхание, девочка моя. Как дела, спрашиваешь? Ужасно. Кто готовит? Я. Возиться с ее причудами ты перестанешь тогда, когда заведешь себе мужа. А для тех, кто не считает это причудами, они не кончатся никогда.
– О Боже! Кто бы мог подумать, что в этой горе мускулов кроется талант психотерапевта! Сама виновата. Не стоило просить культуриста о такой услуге. Кстати, как твои дела в клубе бодибилдинга для детишек в Гарлеме?
– Отлично. Спасибо, что интересуешься. Я в последнее время несколько потерял форму: ты же знаешь, как серьезно я отношусь к фитнесу и проблемам физического воспитания. Ладно, мисс Дина, пошли. Мисс Мирелла в кухне.
– Неужели все так плохо, Моузез? – спросила она, следуя за ним. – Что такого страшного стряслось в этом доме? Неужели Мирелла допустила, чтобы сюда просочилась какая-то гадость? Это на нее не похоже. Ладно, раскалывайся. Ты же знаешь, что Мирелла мне все равно расскажет.
– Вот пусть и расскажет, а сплетничать я не люблю. Единственное, что я могу сказать: может быть, ружье должно было выстрелить.
– Ружье? – От изумления глаза Дины Уивер едва не вылезли из орбит, когда она вошла в кухню.
Мирелла сидела на стуле, упершись ногами в старинный ящик для хранения продуктов, и сушила волосы. На обеих ее глазницах были налеплены тонкие дольки огурца.
– Господи, да что же здесь происходит?
– Она мне ничего не сказала, – расслышала Мирелла голос Моузеза, выключив фен. – Но предполагаю, что дело либо в «несвоевременном любовном свидании», либо в «несвоевременном испытании богатством».
– По-твоему, это смешно, Моузез? – Мирелла сняла огурцы с век. – Так вот, это не так. Денег я еще не получила, а что касается свидания, то это тем более не смешно.
– Хорошо, хорошо. Оставим этот разговор, но признайтесь, что выстрел из ружья пришелся бы вполне кстати.
Раздражение в ее взгляде пропало, и она улыбнулась. Через минуту она уже смеялась, и Моузез вместе с ней.
– Черт, надо было видеть в этот момент ваши лица! – воскликнул он, хлопнув себя по бедру. – Могу представить, как по-дурацки я выглядел.
– А что же ты? – сквозь смех вымолвила Мирелла. – Прославленный герой Шестьдесят пятой улицы, который забыл – уж не знаю, по оплошности или по какой другой причине – зарядить ружье!
Моузез, красивый чернокожий гигант средних лет, подошел к Мирелле, положил ей руки на плечи и улыбнулся.
– Ну, теперь легче? – Он по-отечески обнял ее.
– Да, спасибо, теперь легче, – отозвалась Мирелла с улыбкой и подумала о том, как ей повезло, что дядя Хайрам подкинул ей Моузеза, заверив, что лучшего друга и более ответственного эконома ей не найти. Как же он был прав!
– Эй, вы помните, что я здесь? Может быть, кто-нибудь расскажет мне, что у вас происходит? Ружье, деньги! Заладили одно и то же. Ты только посмотри на свои глаза! От такой припухлости не избавишься при помощи двух долек огурца. Нужны чайные пакетики, много спитых чайных пакетиков… Мирелла, серьезно, в чем дело? Когда Пол бросил тебя, у тебя и то не было таких страшных глаз.
– Дина, ты всегда была образцом чуткости и благоразумия, настоящим дипломатом. Если бы у нас в ООН был такой человек, я давно бы осталась без работы. – Мирелла подошла к подруге и поцеловала ее в щеку. – Нет, я ничего не заладила. Мне так много нужно тебе рассказать. Я рада, что ты пришла. Ты предпочитаешь сначала пообедать или послушать, что случилось за последние четыре дня с тех пор, как мы виделись в последний раз?
– А совместить нельзя?
– Нет! – возмутился Моузез. – Никаких серьезных разговоров за едой, иначе вы не оцените по достоинству мое кулинарное искусство. А я приготовил кое-что особенное. Так что решайте: либо обед, а потом беседа, либо наоборот. Так как, леди? И еще, вы будете обедать здесь, или подать вам еду наверх?
Женщины переглянулись и одновременно потянулись за тарелками.
– Сначала еда, потом разговоры.
Дина обняла подругу за плечи и сочувственно спросила:
– С тобой действительно все в порядке?
Мирелла кивнула, но ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать «нет».
– Правда, Дина. Дело терпит. Давай сначала поедим.
О такой большой и прекрасно оборудованной кухне любой повар мог только мечтать. Здесь была даже электрическая жаровня. В центре стоял огромный рабочий стол с разными приспособлениями. Повсюду были расставлены вазы с фруктами, шоколадными булочками с ромом и орехами – все это выглядело очень аппетитно.
В центре стола теснились стеклянные банки всевозможных форм и размеров с оливками и маслинами, маринованным редисом, каперсами, сливой-венгеркой в собственном соку, белыми персиками в бренди, пшеничными ростками, мелиссой и кленовым сиропом. Чистый золотистый мед из Франции, темный мед с запахом розмарина из Греции переливались на свету, как драгоценные камни.
Над столом висели пучки сушеных трав, медные и железные кастрюли и сковородки, черпаки и половники всех форм и размеров, а на полках красовались огромные головы сухого итальянского сыра, самым дорогим из которых был девятилетний пармезан.
– Ты поешь с нами, Моузез? – спросила Мирелла, накрывая на стол.
– Нет, спасибо. Я позже.
Мирелла всегда приглашала Моузеза к столу, когда ела на кухне, потому что считала ее его полноправным владением. Это был один из многочисленных жестов вежливости, которые она никогда не забывала. Однако она не припоминала, чтобы он когда-нибудь принял ее приглашение, если в доме был гость – пусть даже такой близкий, как Дина.
Во время первой перемены – мусс из копченого лосося, тосты, охлажденная бутылка белого вина, великолепного «Пуильи-Фумэ», подарка Пола, настоящего ценителя дорогих вин, регулярно пополняющего свой погреб, – Мирелла слушала рассказ Дины о ее жизни и работе.
Мирелла держалась хорошо, но едва прикоснулась к еде. Вторая перемена состояла из фирменных блюд Моузеза, уроженца Луизианы – цыпленок, колбаса и суп из стручков бамии. Все это подавалось с рисом и зеленым салатом. Мирелла не переставала думать об Адаме и событиях минувшего дня. Несколько раз в течение ужина она едва не теряла контроль над собой и из последних сил сдерживала себя, чтобы не расплакаться. В первый раз это произошло, когда Дина вдруг воскликнула:
– Моузез, это божественно! Это блюдо годится и для пиршества богов, и для любовника, которого хочешь приковать к себе навсегда. Если я когда-нибудь встречу мужчину, достойного такого блюда, ты придешь ко мне и приготовишь его для меня, а, Моузез?
Из этих слов Дины Мирелла заключила, что Моузез провел полдня за приготовлением этого пиршества для них с Адамом на тот случай, если они захотят поужинать дома. Ну конечно! Все было давно готово, и он ждал лишь ее распоряжения. И если бы она не попросила у Моузеза поесть и если бы не пришла Дина, он убрал бы все это в холодильник. Так вот почему он предложил им прежде как следует подкрепиться!
– Моя проблема в том, что я живу поверхностной, мелкой нью-йоркской жизнью, и не потому, что занимаю ответственный пост в рекламном бизнесе и это входит в мои обязанности, а просто потому, что мне все еще не приелись ценности нью-йоркской жизни, – проговорила Дина. – Гораздо легче следовать требованиям стиля, чем заботиться о стабильном материальном благополучии; то, что называется шиком, скрывается за каждым углом. И если внешность и качество одежды важнее, чем то, что у тебя внутри, то я рада, что мне приходится иметь дело с фирменными наклейками, а не с живыми людьми. Я вчера была в «Русской чайной». Публика там собралась самая обычная: несколько типов из Голливуда, Дастин Хоффман со своим агентом и те из журналистов, кто не завтракает в «Четырех временах года». Ты думаешь, мне было скучно? Нисколько. После сотого завтрака в подобном заведении это становится даже занятным.
Внимание Миреллы постепенно отключилось от излюбленной темы Дины относительно ее невозможности противостоять синдрому Нью-Йорка, в основе которого лежат понятия о статусе и стиле.
– Послушай, ты, наверное, думаешь, что если бы какой-нибудь человек повидал на своем веку такое количество брокеров, трансвеститов, проституток и жиголо на таком маленьком клочке земли, то он уже никогда больше не ступил бы на него, – продолжала Дина. – Но я из другого теста. Мне достаточно одного намека на скандал, и я уже сижу в такси. Я однажды оказалась в клубе серфинга среди яппи и сборища отбросов из Европы. Ты же их знаешь? Яппи – молодая поросль городских финансовых воротил, а их европейские дружки заявились в Нью-Йорк, чтобы потусоваться и быть упомянутыми в светской хронике. Я видела этих яппи на досках, они смотрятся еще отвратительнее, чем в жизни. В них чувствуется какой-то ненасытный, животный голод, желание сожрать все на своем пути. Они пока щенки, которые со временем превратятся в прожорливых тварей, пожирающих людей. Впрочем, немногим это суждено. И знаешь, почему? Знаешь, что с ним случится? Они сожрут друг друга и вымрут как вид.
Болтовня Дины всегда звучала для Миреллы как приятная фоновая мелодия, которая помогает избавиться от гнетущей тишины или отогнать от себя неприятную мысль или досаду. Но на этот раз она не произвела на нее никакого впечатления. Мирелла едва не расплакалась снова, вспомнив, как незадолго до прихода подруги вошла в кухню в темных очках и с феном в руке со словами:
– Моузез, надеюсь, у нас в холодильнике есть свежий огурец? – Она изо всех сил старалась говорить спокойно. Когда она стала резать огурец и нож задрожал в ее руке, Моузез подошел к ней и молча снял с нее очки.
– Надеюсь, он не сделал вам больно? – спросил он угрожающе.
– Нет. Пострадало только мое самолюбие.
– И это все? Вы говорите правду?
Мирелла кивнула.
– Тогда все еще не так плохо. – Он похлопал ее по плечу. – Мы все знаем, что такое иногда случается, но эти раны затягиваются быстро.
Он вздохнул и стал резать для нее огурец.
– Жаль. Он мне понравился, – произнес он, помолчав. – Вам не станет легче, если вы мне все расскажете?
– Нет, – покачала головой Мирелла. – Мне он тоже понравился. Но теперь он ушел, и мне хотелось бы поскорее забыть о нем, так что давай больше не будем говорить на эту тему.
Мирелла сделала над собой усилие, чтобы распробовать еду и вникнуть в смысл того, о чем говорила Дина. Она должна была так поступить, чтобы избежать неприятной сцены обморока за обеденным столом. И без того за последние четыре дня произошло так много сцен, что ей их хватит на всю оставшуюся жизнь.
– А эти оболтусы из Европы по крайней мере забавны? – постаралась она поддержать разговор.
– Скорее смазливы и склонны к упадничеству. Мужики привлекательны, но немного высокомерны. Они мало дают, предпочитая брать, и умеют быть обворожительными. А подружки у них таковы, что любая американка может съесть их парочку на завтрак. Однако пробовать не советую. На вид они вовсе не аппетитные. Как блюда еврейской кухни.
Мирелла рассмеялась.
– Ну вот, Мирр, ты уже смеешься. С тех пор как мы сели за стол, это первый знак того, что ты меня слушаешь. А то мне уже стало казаться, что я обедаю вон с той банкой алтея аптечного и кувшином с нарциссами, что стоит напротив.
Дина дотянулась до банки с арахисовым маслом и заявила с оттенком сентиментальности:
– Мирр, чего европейцы не поймут никогда, так это того, как мы можем есть арахисовое масло с еврейским ржаным хлебом и при этом добиваться успеха в жизни. Боже, да разве мы несчастны! А благодаря тебе еще и стильны, даже, можно сказать, эксцентричны. Странно, не правда ли, что мы до сих пор все еще тайком покуриваем травку. Мы ведь давно вышли из этого возраста. Все у нас хорошо, за исключением одной вещи: нас не перестает тянуть к никудышным мужикам. Интересно, если когда-нибудь у нас на горизонте возникнут стоящие мужики, узнаем ли мы их или пройдем мимо?
Мирелла почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но промолчала.
– Мирр, что с тобой? Ты побледнела.
Моузез быстро подошел к столу, встал между ними и убрал со стола супницу. Это означало, что обед подходит к концу.
– На десерт клубничный шербет и пралине по моему рецепту. Если хотите, я подам все это наверх в гостиную, – предложил он, обращаясь к Мирелле, которая с облегчением перевела дух.
Дина была потрясена видом гостиной Миреллы. Они устроились на диванах напротив друг друга. Мирелла сбросила сандалии, подложила под бок подушки и с наслаждением вытянулась, забросив ноги на спинку.
Она обнаружила, что все не так страшно. Она боялась входить в комнату, полагая, что снова разревется из-за Адама, но все оказалось наоборот. Стоило ей переступить порог, как ощущение внутреннего покоя и умиротворенности разлилось по ее телу. Он подарил ей такое счастье, что ни одно огорчение, ни одна боль не могли долго удержаться в ее душе.
– Какая я дура, – говорила Дина, разуваясь. – Какой я стала толстокожей. Только теперь, увидев эти цветы, я поняла, что ты расстроена из-за мужчины. Причем, судя по количеству цветов и вкусу, с какими они подобраны, он того стоит. Выходит, Пола по боку? Прости, Мирр, но у нас с тобой в жизни так давно не было мужчины, из-за которого стоило бы плакать, что я забыла уже, как это бывает.
Дина тоже вытянулась на диване и бросила смущенный взгляд на подругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Глава 8
Мирелла не помнила, сколько времени пролежала поперек кровати, куда ее бесцеремонно бросил Адам. Не знала она и сколько времени прошло с той минуты, как он ушел, и дом погрузился во мрак страха и боль потери. Этот страх постепенно перерос в панику, и слезы неудержимым потоком потекли по ее щекам.
Борясь с рыданиями и приступами кашля, она старалась осмыслить, как случилось, что их чувства обернулись против них самих. Но думать она не могла. В голове мелькали лишь обрывки мыслей. Единственное, что она помнила отчетливо, это как лежала в его объятиях и слушала признания в любви, и вдруг он поднялся, собрал свою одежду и отнес ее на кровать. А затем, приняв душ, равнодушно оделся у нее на глазах и ушел от нее навсегда.
Напоследок, перед самым уходом, он вернулся в гостиную, вытащил из корзины фиалки и, швырнув их ей в руки, ни слова не говоря, вышел из комнаты. Или он что-то сказал? Она была в отчаянии: все его жесты и слова перемешались у нее в голове, и она не могла разложить их по полочкам. Только в одном она была теперь уверена: завтра цветов ей не доставят.
Мирелла так расстроилась, что зарыдала в голос. Наконец слезы высохли, она выпила стакан воды и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ужас! Глаза покраснели и распухли от слез, по бледным щекам растеклась тушь. Но сильнее всего ее потрясло выражение собственного лица, на котором отразились боль, отчаяние и опустошенность.
Ужасный вид привел ее в шок и помешал ей снова расплакаться. Она прижала ладонь ко лбу, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. У нее раскалывалась голова. Дрожащими руками она открыла дверцу аптечки, нашла аспирин и проглотила сразу три таблетки. Затем она подобрала полотенца, которые Адам разбросал по полу. Она уже решила, что пришла в себя, как вдруг почувствовала его запах, витавший в ванной комнате. Сердце ее сжалось от боли. Она вдруг осознала, что хочет, чтобы этот запах не исчез никогда.
Что с ней теперь будет? Ее жизнь на глазах рушится, превращается в хаос. Как с ней могло такое стрястись? Как она допустила, чтобы встреча с мужчиной повлекла за собой такой всплеск эмоций, а тем более выбила ее из колеи? Дина – вот кто ее поймет. Она должна поговорить с ней. Ничего более разумного ей в голову не приходило.
Мирелла встала под душ, который согрел ее и возвратил нормальный цвет коже. Она дотянулась до бутылки с миндальным гелем для душа и растерла его по телу. Эта процедура вернула ей бодрость, а кожа стала шелковистой и ароматной, как после прогулки по саду цветущих миндальных деревьев. Она вылезла из ванны, завернулась в махровый халат, обвязала голову махровым полотенцем и поспешила в спальню, чтобы немедленно связаться с подругой.
Было восемь часов, когда Дина позвонила в дверь, Моузез впустил ее.
– Привет, Моузез! Как дела? Кто сегодня готовит – ты или Мирелла? Надеюсь, что ты. Я умираю с голоду, – выпалила она на одном дыхании, стянув со лба бандану и вытерев ею пот с лица. – Слушай, наступит наконец день, когда со всеми ее причудами будет покончено? Это закончится когда-нибудь, Моузез? Мне страшно подумать о том, что я буду возиться с ее душевными проблемами до конца своих дней. – Она поморщилась, прижав ладонь к боку и стараясь отдышаться после марафонского бега от Центрального парка до дома Миреллы.
Моузез положил ей руку на плечо, а другой рукой начал осторожно массировать ей шею.
– Постарайся восстановить дыхание, девочка моя. Как дела, спрашиваешь? Ужасно. Кто готовит? Я. Возиться с ее причудами ты перестанешь тогда, когда заведешь себе мужа. А для тех, кто не считает это причудами, они не кончатся никогда.
– О Боже! Кто бы мог подумать, что в этой горе мускулов кроется талант психотерапевта! Сама виновата. Не стоило просить культуриста о такой услуге. Кстати, как твои дела в клубе бодибилдинга для детишек в Гарлеме?
– Отлично. Спасибо, что интересуешься. Я в последнее время несколько потерял форму: ты же знаешь, как серьезно я отношусь к фитнесу и проблемам физического воспитания. Ладно, мисс Дина, пошли. Мисс Мирелла в кухне.
– Неужели все так плохо, Моузез? – спросила она, следуя за ним. – Что такого страшного стряслось в этом доме? Неужели Мирелла допустила, чтобы сюда просочилась какая-то гадость? Это на нее не похоже. Ладно, раскалывайся. Ты же знаешь, что Мирелла мне все равно расскажет.
– Вот пусть и расскажет, а сплетничать я не люблю. Единственное, что я могу сказать: может быть, ружье должно было выстрелить.
– Ружье? – От изумления глаза Дины Уивер едва не вылезли из орбит, когда она вошла в кухню.
Мирелла сидела на стуле, упершись ногами в старинный ящик для хранения продуктов, и сушила волосы. На обеих ее глазницах были налеплены тонкие дольки огурца.
– Господи, да что же здесь происходит?
– Она мне ничего не сказала, – расслышала Мирелла голос Моузеза, выключив фен. – Но предполагаю, что дело либо в «несвоевременном любовном свидании», либо в «несвоевременном испытании богатством».
– По-твоему, это смешно, Моузез? – Мирелла сняла огурцы с век. – Так вот, это не так. Денег я еще не получила, а что касается свидания, то это тем более не смешно.
– Хорошо, хорошо. Оставим этот разговор, но признайтесь, что выстрел из ружья пришелся бы вполне кстати.
Раздражение в ее взгляде пропало, и она улыбнулась. Через минуту она уже смеялась, и Моузез вместе с ней.
– Черт, надо было видеть в этот момент ваши лица! – воскликнул он, хлопнув себя по бедру. – Могу представить, как по-дурацки я выглядел.
– А что же ты? – сквозь смех вымолвила Мирелла. – Прославленный герой Шестьдесят пятой улицы, который забыл – уж не знаю, по оплошности или по какой другой причине – зарядить ружье!
Моузез, красивый чернокожий гигант средних лет, подошел к Мирелле, положил ей руки на плечи и улыбнулся.
– Ну, теперь легче? – Он по-отечески обнял ее.
– Да, спасибо, теперь легче, – отозвалась Мирелла с улыбкой и подумала о том, как ей повезло, что дядя Хайрам подкинул ей Моузеза, заверив, что лучшего друга и более ответственного эконома ей не найти. Как же он был прав!
– Эй, вы помните, что я здесь? Может быть, кто-нибудь расскажет мне, что у вас происходит? Ружье, деньги! Заладили одно и то же. Ты только посмотри на свои глаза! От такой припухлости не избавишься при помощи двух долек огурца. Нужны чайные пакетики, много спитых чайных пакетиков… Мирелла, серьезно, в чем дело? Когда Пол бросил тебя, у тебя и то не было таких страшных глаз.
– Дина, ты всегда была образцом чуткости и благоразумия, настоящим дипломатом. Если бы у нас в ООН был такой человек, я давно бы осталась без работы. – Мирелла подошла к подруге и поцеловала ее в щеку. – Нет, я ничего не заладила. Мне так много нужно тебе рассказать. Я рада, что ты пришла. Ты предпочитаешь сначала пообедать или послушать, что случилось за последние четыре дня с тех пор, как мы виделись в последний раз?
– А совместить нельзя?
– Нет! – возмутился Моузез. – Никаких серьезных разговоров за едой, иначе вы не оцените по достоинству мое кулинарное искусство. А я приготовил кое-что особенное. Так что решайте: либо обед, а потом беседа, либо наоборот. Так как, леди? И еще, вы будете обедать здесь, или подать вам еду наверх?
Женщины переглянулись и одновременно потянулись за тарелками.
– Сначала еда, потом разговоры.
Дина обняла подругу за плечи и сочувственно спросила:
– С тобой действительно все в порядке?
Мирелла кивнула, но ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать «нет».
– Правда, Дина. Дело терпит. Давай сначала поедим.
О такой большой и прекрасно оборудованной кухне любой повар мог только мечтать. Здесь была даже электрическая жаровня. В центре стоял огромный рабочий стол с разными приспособлениями. Повсюду были расставлены вазы с фруктами, шоколадными булочками с ромом и орехами – все это выглядело очень аппетитно.
В центре стола теснились стеклянные банки всевозможных форм и размеров с оливками и маслинами, маринованным редисом, каперсами, сливой-венгеркой в собственном соку, белыми персиками в бренди, пшеничными ростками, мелиссой и кленовым сиропом. Чистый золотистый мед из Франции, темный мед с запахом розмарина из Греции переливались на свету, как драгоценные камни.
Над столом висели пучки сушеных трав, медные и железные кастрюли и сковородки, черпаки и половники всех форм и размеров, а на полках красовались огромные головы сухого итальянского сыра, самым дорогим из которых был девятилетний пармезан.
– Ты поешь с нами, Моузез? – спросила Мирелла, накрывая на стол.
– Нет, спасибо. Я позже.
Мирелла всегда приглашала Моузеза к столу, когда ела на кухне, потому что считала ее его полноправным владением. Это был один из многочисленных жестов вежливости, которые она никогда не забывала. Однако она не припоминала, чтобы он когда-нибудь принял ее приглашение, если в доме был гость – пусть даже такой близкий, как Дина.
Во время первой перемены – мусс из копченого лосося, тосты, охлажденная бутылка белого вина, великолепного «Пуильи-Фумэ», подарка Пола, настоящего ценителя дорогих вин, регулярно пополняющего свой погреб, – Мирелла слушала рассказ Дины о ее жизни и работе.
Мирелла держалась хорошо, но едва прикоснулась к еде. Вторая перемена состояла из фирменных блюд Моузеза, уроженца Луизианы – цыпленок, колбаса и суп из стручков бамии. Все это подавалось с рисом и зеленым салатом. Мирелла не переставала думать об Адаме и событиях минувшего дня. Несколько раз в течение ужина она едва не теряла контроль над собой и из последних сил сдерживала себя, чтобы не расплакаться. В первый раз это произошло, когда Дина вдруг воскликнула:
– Моузез, это божественно! Это блюдо годится и для пиршества богов, и для любовника, которого хочешь приковать к себе навсегда. Если я когда-нибудь встречу мужчину, достойного такого блюда, ты придешь ко мне и приготовишь его для меня, а, Моузез?
Из этих слов Дины Мирелла заключила, что Моузез провел полдня за приготовлением этого пиршества для них с Адамом на тот случай, если они захотят поужинать дома. Ну конечно! Все было давно готово, и он ждал лишь ее распоряжения. И если бы она не попросила у Моузеза поесть и если бы не пришла Дина, он убрал бы все это в холодильник. Так вот почему он предложил им прежде как следует подкрепиться!
– Моя проблема в том, что я живу поверхностной, мелкой нью-йоркской жизнью, и не потому, что занимаю ответственный пост в рекламном бизнесе и это входит в мои обязанности, а просто потому, что мне все еще не приелись ценности нью-йоркской жизни, – проговорила Дина. – Гораздо легче следовать требованиям стиля, чем заботиться о стабильном материальном благополучии; то, что называется шиком, скрывается за каждым углом. И если внешность и качество одежды важнее, чем то, что у тебя внутри, то я рада, что мне приходится иметь дело с фирменными наклейками, а не с живыми людьми. Я вчера была в «Русской чайной». Публика там собралась самая обычная: несколько типов из Голливуда, Дастин Хоффман со своим агентом и те из журналистов, кто не завтракает в «Четырех временах года». Ты думаешь, мне было скучно? Нисколько. После сотого завтрака в подобном заведении это становится даже занятным.
Внимание Миреллы постепенно отключилось от излюбленной темы Дины относительно ее невозможности противостоять синдрому Нью-Йорка, в основе которого лежат понятия о статусе и стиле.
– Послушай, ты, наверное, думаешь, что если бы какой-нибудь человек повидал на своем веку такое количество брокеров, трансвеститов, проституток и жиголо на таком маленьком клочке земли, то он уже никогда больше не ступил бы на него, – продолжала Дина. – Но я из другого теста. Мне достаточно одного намека на скандал, и я уже сижу в такси. Я однажды оказалась в клубе серфинга среди яппи и сборища отбросов из Европы. Ты же их знаешь? Яппи – молодая поросль городских финансовых воротил, а их европейские дружки заявились в Нью-Йорк, чтобы потусоваться и быть упомянутыми в светской хронике. Я видела этих яппи на досках, они смотрятся еще отвратительнее, чем в жизни. В них чувствуется какой-то ненасытный, животный голод, желание сожрать все на своем пути. Они пока щенки, которые со временем превратятся в прожорливых тварей, пожирающих людей. Впрочем, немногим это суждено. И знаешь, почему? Знаешь, что с ним случится? Они сожрут друг друга и вымрут как вид.
Болтовня Дины всегда звучала для Миреллы как приятная фоновая мелодия, которая помогает избавиться от гнетущей тишины или отогнать от себя неприятную мысль или досаду. Но на этот раз она не произвела на нее никакого впечатления. Мирелла едва не расплакалась снова, вспомнив, как незадолго до прихода подруги вошла в кухню в темных очках и с феном в руке со словами:
– Моузез, надеюсь, у нас в холодильнике есть свежий огурец? – Она изо всех сил старалась говорить спокойно. Когда она стала резать огурец и нож задрожал в ее руке, Моузез подошел к ней и молча снял с нее очки.
– Надеюсь, он не сделал вам больно? – спросил он угрожающе.
– Нет. Пострадало только мое самолюбие.
– И это все? Вы говорите правду?
Мирелла кивнула.
– Тогда все еще не так плохо. – Он похлопал ее по плечу. – Мы все знаем, что такое иногда случается, но эти раны затягиваются быстро.
Он вздохнул и стал резать для нее огурец.
– Жаль. Он мне понравился, – произнес он, помолчав. – Вам не станет легче, если вы мне все расскажете?
– Нет, – покачала головой Мирелла. – Мне он тоже понравился. Но теперь он ушел, и мне хотелось бы поскорее забыть о нем, так что давай больше не будем говорить на эту тему.
Мирелла сделала над собой усилие, чтобы распробовать еду и вникнуть в смысл того, о чем говорила Дина. Она должна была так поступить, чтобы избежать неприятной сцены обморока за обеденным столом. И без того за последние четыре дня произошло так много сцен, что ей их хватит на всю оставшуюся жизнь.
– А эти оболтусы из Европы по крайней мере забавны? – постаралась она поддержать разговор.
– Скорее смазливы и склонны к упадничеству. Мужики привлекательны, но немного высокомерны. Они мало дают, предпочитая брать, и умеют быть обворожительными. А подружки у них таковы, что любая американка может съесть их парочку на завтрак. Однако пробовать не советую. На вид они вовсе не аппетитные. Как блюда еврейской кухни.
Мирелла рассмеялась.
– Ну вот, Мирр, ты уже смеешься. С тех пор как мы сели за стол, это первый знак того, что ты меня слушаешь. А то мне уже стало казаться, что я обедаю вон с той банкой алтея аптечного и кувшином с нарциссами, что стоит напротив.
Дина дотянулась до банки с арахисовым маслом и заявила с оттенком сентиментальности:
– Мирр, чего европейцы не поймут никогда, так это того, как мы можем есть арахисовое масло с еврейским ржаным хлебом и при этом добиваться успеха в жизни. Боже, да разве мы несчастны! А благодаря тебе еще и стильны, даже, можно сказать, эксцентричны. Странно, не правда ли, что мы до сих пор все еще тайком покуриваем травку. Мы ведь давно вышли из этого возраста. Все у нас хорошо, за исключением одной вещи: нас не перестает тянуть к никудышным мужикам. Интересно, если когда-нибудь у нас на горизонте возникнут стоящие мужики, узнаем ли мы их или пройдем мимо?
Мирелла почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но промолчала.
– Мирр, что с тобой? Ты побледнела.
Моузез быстро подошел к столу, встал между ними и убрал со стола супницу. Это означало, что обед подходит к концу.
– На десерт клубничный шербет и пралине по моему рецепту. Если хотите, я подам все это наверх в гостиную, – предложил он, обращаясь к Мирелле, которая с облегчением перевела дух.
Дина была потрясена видом гостиной Миреллы. Они устроились на диванах напротив друг друга. Мирелла сбросила сандалии, подложила под бок подушки и с наслаждением вытянулась, забросив ноги на спинку.
Она обнаружила, что все не так страшно. Она боялась входить в комнату, полагая, что снова разревется из-за Адама, но все оказалось наоборот. Стоило ей переступить порог, как ощущение внутреннего покоя и умиротворенности разлилось по ее телу. Он подарил ей такое счастье, что ни одно огорчение, ни одна боль не могли долго удержаться в ее душе.
– Какая я дура, – говорила Дина, разуваясь. – Какой я стала толстокожей. Только теперь, увидев эти цветы, я поняла, что ты расстроена из-за мужчины. Причем, судя по количеству цветов и вкусу, с какими они подобраны, он того стоит. Выходит, Пола по боку? Прости, Мирр, но у нас с тобой в жизни так давно не было мужчины, из-за которого стоило бы плакать, что я забыла уже, как это бывает.
Дина тоже вытянулась на диване и бросила смущенный взгляд на подругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35