– У меня деловая встреча. Извини.
– Деловая? – Дама впитывала каждую деталь моей внешности. – Это интересно.
Димка закатил глаза. Я поняла, что нужно срочно что-то делать. Улыбнулась одними уголками губ, слегка наклонила голову влево и подчеркнуто-радушно спросила:
– Тоже желаете взять кредит в нашем банке?
– Я? – испугалась дама.
– Да, вы. – Я предельно доброжелательно смотрела на нее. – Дмитрий Валерьевич вот желает. Почти с самого обеда дискутируем условия кредита, решили перекусить, а то до конца обсуждения еще далеко.
Дама вся подобралась и напряженно промолвила:
– Простите…
Я улыбнулась чуть шире:
– Ну что вы.
– Не буду вам мешать, – почти прошептала она.
– Спасибо, – проникновенно ответила я.
– До свидания, – прошелестела дама.
– Всего доброго. – Я еще раз улыбнулась ей на прощание.
– Пока, – отозвался Димка.
– Кто это? – повернулась я к нему, когда дама удалилась.
– Сестра Витина, – сказал он. – Жуткая язва.
– По-моему, я убедила ее.
– Может, и убедила, но донесет все равно. Натура такая.
– Она ж не в постели нас застала.
Какая разница? – усмехнулся Димка. – Чтобы раздуть скандал, достаточно самой малости. А Вита сейчас нервная. У нее какие-то неприятности там на работе. К ней вообще лучше не лезть, а сейчас эта зараза еще масла в огонь подольет. Хороши, если Витка не поймет по описанию, что это ты.
С Димкой все было просто и одновременно сложно. В свое время мы учились с ним в одной группе, но после института дороги наши, как это часто бывает, разошлись. Спустя пару лет после выпуска Димка женился на девчонке с нашего же потока, на Витке Поляковой. У них родились две чудесные девочки, которых Димка любил без памяти. Бывают сумасшедшие мамаши, а Димка был сумасшедшим папашей. Нормальная устойчивая семья.
Я не видела Димку лет двенадцать. Конечно, каждый год наша группа встречалась в начале апреля, но я, по правде сказать, не очень любила эти сборища. Посетила только первые три, когда еще в памяти свежи были студенческие проказы и подвиги, но уже на последней осчастливленной мной встрече уже начались самолюбования и то, что сейчас называют «гнуть пальцы». Демонстрация из серии «а я вот такой, а я теперь там-то, а вы…». Мне это на нервы действовало. Только сейчас я стала понимать, что тогда угнетали меня мои комплексы. Мне ведь довольно туго пришлось сразу после окончания института. Я вознамерилась обосноваться в Москве, процесс шел медленно и не без перипетий, все окончательно утряслось лишь лет через шесть после диплома. В общем, после третьей встречи я начала отказываться от участия в сборищах под разными предлогами: иногда надуманными, а иногда и действительными. Но были люди, которые за все годы не пропустили ни одного из этих мероприятий. Сонька-зануда, например.
Так за глаза звали ее в институте. Она и в студенчестве все знала обо всех, и теперь ей можно в любое время дня и ночи позвонить и задать, к примеру, вопрос: «Не знаешь ли, а где сейчас наша Дашка Егорова?» – и Сонькин словесный поток уже ничто не сможет остановить. Признаюсь честно, иногда я позванивала ей, чтобы узнать последние новости из жизни бывших однокашников. Любопытство – это ж не порок, верно? Где бы была наша цивилизация, если бы не элементарное людское любопытство?
Так вот, Сонька все эти годы сообщала, что у Димки замечательная и крепкая семья. И я, что характерно, радовалась этому. Димка в институте был мне безразличен, в смысле личных отношений. Не мой типаж. Но мы дружили. С ним всегда было легко и весело, вечно мы выдумывали какие-то совместные авантюры, иногда даже готовились вместе к экзаменам, особенно когда требовалась светлая техническая голова, коей как раз обладал Димка. Встретились мы вновь, когда нам было уже за тридцать. Обрадовались, обнялись, и как будто не было этих лет разлуки.
А потом случилось странное. Мы стали любовниками. Хотя это несколько неверное определение тем отношениям, которые сложились у нас. Партнеры по сексу – это ближе к истине. Димкина замечательная семья была замечательна во всех отношениях, кроме одного. Сексом там Димку не баловали. То ли Вита была просто безразлична к этой стороне супружества, то ли манипулировала сексом для достижения тех или иных целей. Я так и не поняла до конца, да особо и не вникала.
И еще мы друзья. С ним можно говорить обо всем и молчать обо всем. Выплакаться в жилетку и не чувствовать себя потом дурой. Посоветоваться по поводу каких-нибудь рабочих проблем и всласть потолковать о личной жизни. Одно только мы никогда не обсуждали – Биту. И Димкину неверность по отношению к ней. Но сегодня был совсем другой случай. Сегодня этого было не избежать.
– Так все-таки что такое измена? – вновь спросила я. – Секс на стороне? Вы, мужики, ведь именно так думаете?
– Секс. Да, – согласился Димка. – Но не всегда. Иногда секс – это просто так, физкультура.
– Ловко, – рассмеялась я. – Не думала, что ты тоже из тех, кто начинает бормотать: «Это совсем не то, что ты подумала».
– Но ведь секс – не критерий, – вскинулся Димка. – Кто сказал, что секс – это единственный пункт, по которому определяют, изменяет человек или нет?
Я задумалась. И в самом деле. Какое кино ни включишь, за какую книгу ни возьмешься, все герои просто охвачены маниакальным желанием узнать: а спал ли он с ней? Или – а спала ли она с ним? И если нет, с облегчением переводят дух. А то, что он таскается к ней в течение последних восьми лет, засыпает цветами, смотрит в рот, когда она говорит, и тоскует по ней все то время, что проводит без нее, – это не измена? Нет. Потому что секса не было. Ну не бред?
Димка изменял Вите не только когда раздевал меня, а даже тогда, когда, урвав у семейной жизни пару свободных мгновений, болтал со мной за чашечкой кофе где-нибудь на Тверской. Потому что в болтовне поверял мне то, о чем никогда бы не стал говорить с женой.
И мой двоюродный брат своей благоверной изменяет, потому что, когда ее нет рядом, моет ей кости так, что хочется заткнуть уши и бежать вон.
И соседка моя Рита изменяет своему толстому и доброму Вадику, потому что в мыслях прикидывает, что если сложится у нее все с тем иностранцем, с которым она втайне от Вадика переписывается по Интернету, то кинет она этого Вадика через бедро, ни на секунду не задумаясь.
Пренебрежение – вот то самое слово, которое вертелось в эти дни у меня на языке, и я никак не могла поймать его. Пренебрежение к человеку, с которым ты живешь, с которым у тебя, быть может, даже есть совместные дети, который, возможно, в этот момент думает, что ты вторая его половинка, и не знает, что происходит на самом деле. Ведь это не всегда можно увидеть и почувствовать. Потому что очень невесомая субстанция – это самое пренебрежение. И очень эфемерно различие между твоим собственным состоянием до измены и в состоянии ее. Вот если бы был секс – тогда все просто. И измена идентифицировалась бы на раз. А нет секса, значит, нет и предмета для беспокойства. Многие так думают. И ой как заблуждаются.
А у Машки… Я вот, признаюсь, начала сомневаться: а есть ли там измена? Вся их семейная жизнь была пропитана Петечкиным пренебрежением к Машке. И что, собственно говоря, изменилось с появлением в его жизни девушки Алены?
Маруся
Так ничего я и не надумала за те три дня, что провела одна дома. Иногда тихонько плакала от обиды. «Как же так, – думала я, – как же так? За что?» Иногда, наоборот, злилась. Сочиняла в голове слова, которые брошу в лицо Пете. Что будет потом? Этого не сочинила. Не хватало фантазии, что ли. А порой просто неподвижно сидела у окна, и у меня в голове не было ни одной мысли. Я никак не подготовилась к Петиному приезду. Впрочем, мне кажется, что если бы даже и подготовилась, то толку от этого было бы немного.
Петя приехал не один, привез с собой Гошу, двоюродного брата из Орла. У того наметились кое-какие дела в Новосибирской области, вот Петя и взялся помочь. Он прилично оброс связями за эти годы, несмотря на то что всегда выглядел так простецки. Оказывается, они договорились с Гошей встретиться в Москве и уже оттуда вместе лететь к нам, в Новосибирск. Гоша сам по себе мужик неплохой. Я видела его до этого пару раз. Такой здоровый увалень, весельчак. Не в пример Пете, который никогда не отличался ни веселым нравом, ни особой говорливостью. А Гоша, как приехал, мгновенно заполнил собой всю нашу уже немаленькую квартиру. Так и казалось, что куда ни пойди – везде он, его голос, его хохоток. Возможно, это было и к лучшему. Я, увидев Петю в дверях, просто застыла, еле взяла себя в руки. Если бы не Гоша, который сразу схватил меня в объятия, стал спрашивать, что да как, то не знаю, что было бы со мной. А вот Петя ничего не заметил.
Он и не смотрел на меня, был занят собой да Гошей. И хорошо. Я засуетилась по хозяйству: накормить их, устроить Гошу, закинуть в стирку какие-то шмотки – и время прошло. А наутро они умотали куда-то на целый день. Все дела, дела. Петя, конечно, помчался в офис, где, как это всегда бывает, полный бардак, когда директор в отъезде. Точно говорят: у человека есть два отпуска – его собственный и директора. Так что сначала полдня Петя наводил порядок в конторе, потом решали Гошины проблемы. Вечером уселись смотреть футбол и пить пиво. И так целую неделю.
За все это время мы с Петей были наедине, только когда ложились спать. Он и не лез ко мне. Вообще, когда он выпьет пива или чего другого, на постельные подвиги его не тянет и отключается он довольно быстро. По справедливости надо сказать, что пьет он очень мало, только в компании на праздники. Чем, безусловно, хорош, не в пример многим нашим знакомым, для которых вечер без рюмахи – не вечер. А тут всю неделю с Гошей, который не дурак выпить (да при его комплекции парой кружек пива или парой стопок водки его не прошибешь), прикладывались будь здоров! Поэтому Петя еле доползал до кровати – какое там приставать ко мне! Он засыпал, а я в темноте тихо радовалась.
Потом вернулись домой дети. Веселые, загорелые до черноты, довольные. Все рассказывали о своих приключениях, показывали фотографии – как все-таки на море хорошо! Оба немножко вытянулись за этот месяц, или мне так кажется, нужно будет их рост померить. Хотя нет, точно вытянулись: Лена вон надела джемпер, который с весны валялся в гардеробе, а рукава коротки. И тут же началось: нужно покупать учебники, одежку к школе.
Как плохо стало, что отменили школьную форму, раньше никаких проблем не было, как ты выглядишь в школе. Как все, так и ты. Ну кружевной фартук, ну импортный портфель, может, поприличнее колготки, которых тогда днем с огнем не найти было, но в целом никто не выделялся особо, я имею в виду по одежде. А сейчас… Хорошо, мы можем позволить себе потакать детям, и Петя ни в чем им, надо сказать, не отказывает. А кто-то другой? Не у всех же такие возможности. Бедные детки…
Словом, все было как всегда. Один раз, правда, позвонила Ирка спросить, как дела. А как дела, когда в соседней комнате сидят Петя с Гошей, а в кухне ужинают дети? Даже если бы мне и было что сказать, не смогла бы. Честно говоря, и ответить ей, кроме как «нормально», было нечего. Ладно, сказала она, позвоню как-нибудь в другой раз. Звони через неделю, сказала я, лучше днем, чтоб уж точно никого дома не было. Хорошо, ответила Ирка, передала привет от Светланки, и распрощались.
Я положила трубку и задумалась. Как-то странно все получалось. Пока я сидела те три дня дома в полном одиночестве и решала, что мне делать, все виделось в черном свете. Казалось, невозможно уже продолжать жить так, как мы жили раньше. Ну, если и не невозможно, то трудно. А на деле получилось все не так страшно. Тот же дом, те же дети, те же заботы.
И вообще, у меня в какое-то мгновение возникло такое чувство, будто и не было совсем той девушки из самолета. Вроде бы я и помнила ее, но детали стали улетучиваться из памяти. Какие у нее были глаза? А нос? А в чем она одета? Я не могла вспомнить. И думаю, уже не узнала бы ее при встрече. А потом, почему я решила, что на фотографии Петя?
Все, что рассказывала та девушка про своего друга, совсем не похоже на Петю. Абсолютно. Я только теперь начала понимать это. Тогда подумала, что, надо же, как я, оказывается, плохо знаю своего мужа. А вот теперь я понимала, что такого просто не может быть. Прожить с человеком бок о бок целых семнадцать лет и не знать, на что он способен, невозможно. Наверное, это не Петя был на том снимке. Она же не называла его по имени. А фото было не анфас, а немножко сбоку. Может, это просто кто-то очень похожий на Петю и все.
Гоша пробыл у нас одиннадцать дней': Говорил, что все сложилось очень хорошо. Радовался тому, что удалось провернуть за эти дни все, что он наметил. Уехал на вокзал рано утром, и в доме сразу стало очень тихо. Конечно, привычные звуки остались, но как будто стали немного приглушеннее. Мне сделалось грустно. Есть такие люди, что создают вокруг себя атмосферу доброжелательности и уюта, вот Гоша из них. Побыл у нас всего ничего, а уехал – и дом осиротел.
Дети вовсю готовились к школе. А Петя… Петя зачастил на работу. Вернее, не зачастил, а… Он и так в офисе каждый день бывал, несмотря на свою занятость Гошиными делами, сейчас же стал пропадать там. Задерживаться вечерами. И вернулись ко мне мысли о его неверности. Раньше я бы подумала: мол, разумеется, за время его отсутствия накопилось множество дел, нужно все разгребать, потому он и торчит на фирме с раннего утра до позднего вечера. Но теперь-то я понимала, что этому вполне могло найтись совсем другое объяснение.
Я стала внимательнее всматриваться в него, когда он наконец-то появлялся после трудового дня дома. Петя был таким же, как всегда. Не пахнул чужими духами, не прятал глаза – в общем, ни на грамм не отличался от привычного мне Пети. Был только чуть более раздражительным. «Так не выглядят счастливые любовники», – подумала как-то я. И все-таки червячок сомнения грыз меня. Я поняла, что всегда теперь буду подозревать его, что мысль о неверности мужа теперь станет постоянной спутницей моей жизни. Неужели все-таки это правда? Неужели мне все-таки рано или поздно придется решать, что с этим делать?
Алена
Когда возвращаешься из отпуска, настроение всегда двойственное. С одной стороны, рвешься на работу, ногами перебираешь, как конь, застоявшийся в стойле, с другой – еще сто лет бы ее не видела. Да и не только работу. Всю жизнь свою в этом городе. Не то чтобы Новосибирск мне совсем не нравился – симпатичный город, большой, шумный, живущий бурной жизнью, в отличие от моего родного городишки. Мне не нравилась я сама в этом городе. Уже года два-три как. Раньше все было нормально. Может быть, пора двигать отсюда?
Что за мысль? Пришла сама по себе, неведомо откуда, никто ее не звал. Я не перелетная птица, которая каждый сезон перемещает куда-нибудь свое бренное тело. Но – почему бы и нет?
Однако это случилось со мной впервые. Прежде, когда возвращалась из своих поездок, я всегда стонала: «О боже, вот если бы жить там, откуда я вернулась!» Умом понимала: хорошо там, где нас нет, – но все равно мечтала немножко об иных городах, больших и малых. Но так чтобы сразу: «Не пора ли отсюда двигать?» – даже и в мыслях не было.
А что? Меня ничто здесь не держит. Работа? Классная, не спорю, но такую же работу я смогу найти где угодно. Квартира? Продам. Конечно, в Москве за эти же деньги такой роскоши не купишь, но это и естественно. Когда ты меняешь что-то в своей жизни, то вынужден идти на уступки. Стоп, стоп, я что, уже меняю что-то?
Мысли теснились в голове, стремительно сменяя одна другую. Они жили своей жизнью, причем жизнь эта регулировалась совсем не соображениями здравого смысла. В каждом человеке намешано всякого разного – и рационального, и эмоционального. Чего в нем больше – тем он и руководствуется, принимая решения. Во мне – как уже начинала я понимать – этих двух стихий было примерно поровну, и потому мне всегда приходилось очень туго. По любой мало-мальски серьезной жизненной проблеме стихии вступали в такой спор, что хотелось кричать в голос.
Вот сейчас эмоциональный человек проснулся явно быстрее. Потому что, если задуматься над идеей перемещения в другой город с точки зрения рационального, аргументов в пользу перемен найдется очень мало. Это же все поставить с ног на голову, тогда как в моей жизни все сейчас в полном равновесии!
Все, кроме душевного состояния. «Заткни его подальше, – посоветовал уже очухавшийся человек рациональный, – и живи как все». Не хочу, отчетливо поняла я. «Ну и дура!» – тут же среагировал рациональный. Эмоциональный же человек больше на первый план вообще не вылезал. Он ведь был на самом деле мудрее, чем его вечный оппонент. Он знал, что зерно сомнения посеяно, и это главное. Теперь я буду думать. По чуть-чуть. Иногда. То отмахиваясь от этой мысли, то беря ее в руки и внимательно рассматривая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Деловая? – Дама впитывала каждую деталь моей внешности. – Это интересно.
Димка закатил глаза. Я поняла, что нужно срочно что-то делать. Улыбнулась одними уголками губ, слегка наклонила голову влево и подчеркнуто-радушно спросила:
– Тоже желаете взять кредит в нашем банке?
– Я? – испугалась дама.
– Да, вы. – Я предельно доброжелательно смотрела на нее. – Дмитрий Валерьевич вот желает. Почти с самого обеда дискутируем условия кредита, решили перекусить, а то до конца обсуждения еще далеко.
Дама вся подобралась и напряженно промолвила:
– Простите…
Я улыбнулась чуть шире:
– Ну что вы.
– Не буду вам мешать, – почти прошептала она.
– Спасибо, – проникновенно ответила я.
– До свидания, – прошелестела дама.
– Всего доброго. – Я еще раз улыбнулась ей на прощание.
– Пока, – отозвался Димка.
– Кто это? – повернулась я к нему, когда дама удалилась.
– Сестра Витина, – сказал он. – Жуткая язва.
– По-моему, я убедила ее.
– Может, и убедила, но донесет все равно. Натура такая.
– Она ж не в постели нас застала.
Какая разница? – усмехнулся Димка. – Чтобы раздуть скандал, достаточно самой малости. А Вита сейчас нервная. У нее какие-то неприятности там на работе. К ней вообще лучше не лезть, а сейчас эта зараза еще масла в огонь подольет. Хороши, если Витка не поймет по описанию, что это ты.
С Димкой все было просто и одновременно сложно. В свое время мы учились с ним в одной группе, но после института дороги наши, как это часто бывает, разошлись. Спустя пару лет после выпуска Димка женился на девчонке с нашего же потока, на Витке Поляковой. У них родились две чудесные девочки, которых Димка любил без памяти. Бывают сумасшедшие мамаши, а Димка был сумасшедшим папашей. Нормальная устойчивая семья.
Я не видела Димку лет двенадцать. Конечно, каждый год наша группа встречалась в начале апреля, но я, по правде сказать, не очень любила эти сборища. Посетила только первые три, когда еще в памяти свежи были студенческие проказы и подвиги, но уже на последней осчастливленной мной встрече уже начались самолюбования и то, что сейчас называют «гнуть пальцы». Демонстрация из серии «а я вот такой, а я теперь там-то, а вы…». Мне это на нервы действовало. Только сейчас я стала понимать, что тогда угнетали меня мои комплексы. Мне ведь довольно туго пришлось сразу после окончания института. Я вознамерилась обосноваться в Москве, процесс шел медленно и не без перипетий, все окончательно утряслось лишь лет через шесть после диплома. В общем, после третьей встречи я начала отказываться от участия в сборищах под разными предлогами: иногда надуманными, а иногда и действительными. Но были люди, которые за все годы не пропустили ни одного из этих мероприятий. Сонька-зануда, например.
Так за глаза звали ее в институте. Она и в студенчестве все знала обо всех, и теперь ей можно в любое время дня и ночи позвонить и задать, к примеру, вопрос: «Не знаешь ли, а где сейчас наша Дашка Егорова?» – и Сонькин словесный поток уже ничто не сможет остановить. Признаюсь честно, иногда я позванивала ей, чтобы узнать последние новости из жизни бывших однокашников. Любопытство – это ж не порок, верно? Где бы была наша цивилизация, если бы не элементарное людское любопытство?
Так вот, Сонька все эти годы сообщала, что у Димки замечательная и крепкая семья. И я, что характерно, радовалась этому. Димка в институте был мне безразличен, в смысле личных отношений. Не мой типаж. Но мы дружили. С ним всегда было легко и весело, вечно мы выдумывали какие-то совместные авантюры, иногда даже готовились вместе к экзаменам, особенно когда требовалась светлая техническая голова, коей как раз обладал Димка. Встретились мы вновь, когда нам было уже за тридцать. Обрадовались, обнялись, и как будто не было этих лет разлуки.
А потом случилось странное. Мы стали любовниками. Хотя это несколько неверное определение тем отношениям, которые сложились у нас. Партнеры по сексу – это ближе к истине. Димкина замечательная семья была замечательна во всех отношениях, кроме одного. Сексом там Димку не баловали. То ли Вита была просто безразлична к этой стороне супружества, то ли манипулировала сексом для достижения тех или иных целей. Я так и не поняла до конца, да особо и не вникала.
И еще мы друзья. С ним можно говорить обо всем и молчать обо всем. Выплакаться в жилетку и не чувствовать себя потом дурой. Посоветоваться по поводу каких-нибудь рабочих проблем и всласть потолковать о личной жизни. Одно только мы никогда не обсуждали – Биту. И Димкину неверность по отношению к ней. Но сегодня был совсем другой случай. Сегодня этого было не избежать.
– Так все-таки что такое измена? – вновь спросила я. – Секс на стороне? Вы, мужики, ведь именно так думаете?
– Секс. Да, – согласился Димка. – Но не всегда. Иногда секс – это просто так, физкультура.
– Ловко, – рассмеялась я. – Не думала, что ты тоже из тех, кто начинает бормотать: «Это совсем не то, что ты подумала».
– Но ведь секс – не критерий, – вскинулся Димка. – Кто сказал, что секс – это единственный пункт, по которому определяют, изменяет человек или нет?
Я задумалась. И в самом деле. Какое кино ни включишь, за какую книгу ни возьмешься, все герои просто охвачены маниакальным желанием узнать: а спал ли он с ней? Или – а спала ли она с ним? И если нет, с облегчением переводят дух. А то, что он таскается к ней в течение последних восьми лет, засыпает цветами, смотрит в рот, когда она говорит, и тоскует по ней все то время, что проводит без нее, – это не измена? Нет. Потому что секса не было. Ну не бред?
Димка изменял Вите не только когда раздевал меня, а даже тогда, когда, урвав у семейной жизни пару свободных мгновений, болтал со мной за чашечкой кофе где-нибудь на Тверской. Потому что в болтовне поверял мне то, о чем никогда бы не стал говорить с женой.
И мой двоюродный брат своей благоверной изменяет, потому что, когда ее нет рядом, моет ей кости так, что хочется заткнуть уши и бежать вон.
И соседка моя Рита изменяет своему толстому и доброму Вадику, потому что в мыслях прикидывает, что если сложится у нее все с тем иностранцем, с которым она втайне от Вадика переписывается по Интернету, то кинет она этого Вадика через бедро, ни на секунду не задумаясь.
Пренебрежение – вот то самое слово, которое вертелось в эти дни у меня на языке, и я никак не могла поймать его. Пренебрежение к человеку, с которым ты живешь, с которым у тебя, быть может, даже есть совместные дети, который, возможно, в этот момент думает, что ты вторая его половинка, и не знает, что происходит на самом деле. Ведь это не всегда можно увидеть и почувствовать. Потому что очень невесомая субстанция – это самое пренебрежение. И очень эфемерно различие между твоим собственным состоянием до измены и в состоянии ее. Вот если бы был секс – тогда все просто. И измена идентифицировалась бы на раз. А нет секса, значит, нет и предмета для беспокойства. Многие так думают. И ой как заблуждаются.
А у Машки… Я вот, признаюсь, начала сомневаться: а есть ли там измена? Вся их семейная жизнь была пропитана Петечкиным пренебрежением к Машке. И что, собственно говоря, изменилось с появлением в его жизни девушки Алены?
Маруся
Так ничего я и не надумала за те три дня, что провела одна дома. Иногда тихонько плакала от обиды. «Как же так, – думала я, – как же так? За что?» Иногда, наоборот, злилась. Сочиняла в голове слова, которые брошу в лицо Пете. Что будет потом? Этого не сочинила. Не хватало фантазии, что ли. А порой просто неподвижно сидела у окна, и у меня в голове не было ни одной мысли. Я никак не подготовилась к Петиному приезду. Впрочем, мне кажется, что если бы даже и подготовилась, то толку от этого было бы немного.
Петя приехал не один, привез с собой Гошу, двоюродного брата из Орла. У того наметились кое-какие дела в Новосибирской области, вот Петя и взялся помочь. Он прилично оброс связями за эти годы, несмотря на то что всегда выглядел так простецки. Оказывается, они договорились с Гошей встретиться в Москве и уже оттуда вместе лететь к нам, в Новосибирск. Гоша сам по себе мужик неплохой. Я видела его до этого пару раз. Такой здоровый увалень, весельчак. Не в пример Пете, который никогда не отличался ни веселым нравом, ни особой говорливостью. А Гоша, как приехал, мгновенно заполнил собой всю нашу уже немаленькую квартиру. Так и казалось, что куда ни пойди – везде он, его голос, его хохоток. Возможно, это было и к лучшему. Я, увидев Петю в дверях, просто застыла, еле взяла себя в руки. Если бы не Гоша, который сразу схватил меня в объятия, стал спрашивать, что да как, то не знаю, что было бы со мной. А вот Петя ничего не заметил.
Он и не смотрел на меня, был занят собой да Гошей. И хорошо. Я засуетилась по хозяйству: накормить их, устроить Гошу, закинуть в стирку какие-то шмотки – и время прошло. А наутро они умотали куда-то на целый день. Все дела, дела. Петя, конечно, помчался в офис, где, как это всегда бывает, полный бардак, когда директор в отъезде. Точно говорят: у человека есть два отпуска – его собственный и директора. Так что сначала полдня Петя наводил порядок в конторе, потом решали Гошины проблемы. Вечером уселись смотреть футбол и пить пиво. И так целую неделю.
За все это время мы с Петей были наедине, только когда ложились спать. Он и не лез ко мне. Вообще, когда он выпьет пива или чего другого, на постельные подвиги его не тянет и отключается он довольно быстро. По справедливости надо сказать, что пьет он очень мало, только в компании на праздники. Чем, безусловно, хорош, не в пример многим нашим знакомым, для которых вечер без рюмахи – не вечер. А тут всю неделю с Гошей, который не дурак выпить (да при его комплекции парой кружек пива или парой стопок водки его не прошибешь), прикладывались будь здоров! Поэтому Петя еле доползал до кровати – какое там приставать ко мне! Он засыпал, а я в темноте тихо радовалась.
Потом вернулись домой дети. Веселые, загорелые до черноты, довольные. Все рассказывали о своих приключениях, показывали фотографии – как все-таки на море хорошо! Оба немножко вытянулись за этот месяц, или мне так кажется, нужно будет их рост померить. Хотя нет, точно вытянулись: Лена вон надела джемпер, который с весны валялся в гардеробе, а рукава коротки. И тут же началось: нужно покупать учебники, одежку к школе.
Как плохо стало, что отменили школьную форму, раньше никаких проблем не было, как ты выглядишь в школе. Как все, так и ты. Ну кружевной фартук, ну импортный портфель, может, поприличнее колготки, которых тогда днем с огнем не найти было, но в целом никто не выделялся особо, я имею в виду по одежде. А сейчас… Хорошо, мы можем позволить себе потакать детям, и Петя ни в чем им, надо сказать, не отказывает. А кто-то другой? Не у всех же такие возможности. Бедные детки…
Словом, все было как всегда. Один раз, правда, позвонила Ирка спросить, как дела. А как дела, когда в соседней комнате сидят Петя с Гошей, а в кухне ужинают дети? Даже если бы мне и было что сказать, не смогла бы. Честно говоря, и ответить ей, кроме как «нормально», было нечего. Ладно, сказала она, позвоню как-нибудь в другой раз. Звони через неделю, сказала я, лучше днем, чтоб уж точно никого дома не было. Хорошо, ответила Ирка, передала привет от Светланки, и распрощались.
Я положила трубку и задумалась. Как-то странно все получалось. Пока я сидела те три дня дома в полном одиночестве и решала, что мне делать, все виделось в черном свете. Казалось, невозможно уже продолжать жить так, как мы жили раньше. Ну, если и не невозможно, то трудно. А на деле получилось все не так страшно. Тот же дом, те же дети, те же заботы.
И вообще, у меня в какое-то мгновение возникло такое чувство, будто и не было совсем той девушки из самолета. Вроде бы я и помнила ее, но детали стали улетучиваться из памяти. Какие у нее были глаза? А нос? А в чем она одета? Я не могла вспомнить. И думаю, уже не узнала бы ее при встрече. А потом, почему я решила, что на фотографии Петя?
Все, что рассказывала та девушка про своего друга, совсем не похоже на Петю. Абсолютно. Я только теперь начала понимать это. Тогда подумала, что, надо же, как я, оказывается, плохо знаю своего мужа. А вот теперь я понимала, что такого просто не может быть. Прожить с человеком бок о бок целых семнадцать лет и не знать, на что он способен, невозможно. Наверное, это не Петя был на том снимке. Она же не называла его по имени. А фото было не анфас, а немножко сбоку. Может, это просто кто-то очень похожий на Петю и все.
Гоша пробыл у нас одиннадцать дней': Говорил, что все сложилось очень хорошо. Радовался тому, что удалось провернуть за эти дни все, что он наметил. Уехал на вокзал рано утром, и в доме сразу стало очень тихо. Конечно, привычные звуки остались, но как будто стали немного приглушеннее. Мне сделалось грустно. Есть такие люди, что создают вокруг себя атмосферу доброжелательности и уюта, вот Гоша из них. Побыл у нас всего ничего, а уехал – и дом осиротел.
Дети вовсю готовились к школе. А Петя… Петя зачастил на работу. Вернее, не зачастил, а… Он и так в офисе каждый день бывал, несмотря на свою занятость Гошиными делами, сейчас же стал пропадать там. Задерживаться вечерами. И вернулись ко мне мысли о его неверности. Раньше я бы подумала: мол, разумеется, за время его отсутствия накопилось множество дел, нужно все разгребать, потому он и торчит на фирме с раннего утра до позднего вечера. Но теперь-то я понимала, что этому вполне могло найтись совсем другое объяснение.
Я стала внимательнее всматриваться в него, когда он наконец-то появлялся после трудового дня дома. Петя был таким же, как всегда. Не пахнул чужими духами, не прятал глаза – в общем, ни на грамм не отличался от привычного мне Пети. Был только чуть более раздражительным. «Так не выглядят счастливые любовники», – подумала как-то я. И все-таки червячок сомнения грыз меня. Я поняла, что всегда теперь буду подозревать его, что мысль о неверности мужа теперь станет постоянной спутницей моей жизни. Неужели все-таки это правда? Неужели мне все-таки рано или поздно придется решать, что с этим делать?
Алена
Когда возвращаешься из отпуска, настроение всегда двойственное. С одной стороны, рвешься на работу, ногами перебираешь, как конь, застоявшийся в стойле, с другой – еще сто лет бы ее не видела. Да и не только работу. Всю жизнь свою в этом городе. Не то чтобы Новосибирск мне совсем не нравился – симпатичный город, большой, шумный, живущий бурной жизнью, в отличие от моего родного городишки. Мне не нравилась я сама в этом городе. Уже года два-три как. Раньше все было нормально. Может быть, пора двигать отсюда?
Что за мысль? Пришла сама по себе, неведомо откуда, никто ее не звал. Я не перелетная птица, которая каждый сезон перемещает куда-нибудь свое бренное тело. Но – почему бы и нет?
Однако это случилось со мной впервые. Прежде, когда возвращалась из своих поездок, я всегда стонала: «О боже, вот если бы жить там, откуда я вернулась!» Умом понимала: хорошо там, где нас нет, – но все равно мечтала немножко об иных городах, больших и малых. Но так чтобы сразу: «Не пора ли отсюда двигать?» – даже и в мыслях не было.
А что? Меня ничто здесь не держит. Работа? Классная, не спорю, но такую же работу я смогу найти где угодно. Квартира? Продам. Конечно, в Москве за эти же деньги такой роскоши не купишь, но это и естественно. Когда ты меняешь что-то в своей жизни, то вынужден идти на уступки. Стоп, стоп, я что, уже меняю что-то?
Мысли теснились в голове, стремительно сменяя одна другую. Они жили своей жизнью, причем жизнь эта регулировалась совсем не соображениями здравого смысла. В каждом человеке намешано всякого разного – и рационального, и эмоционального. Чего в нем больше – тем он и руководствуется, принимая решения. Во мне – как уже начинала я понимать – этих двух стихий было примерно поровну, и потому мне всегда приходилось очень туго. По любой мало-мальски серьезной жизненной проблеме стихии вступали в такой спор, что хотелось кричать в голос.
Вот сейчас эмоциональный человек проснулся явно быстрее. Потому что, если задуматься над идеей перемещения в другой город с точки зрения рационального, аргументов в пользу перемен найдется очень мало. Это же все поставить с ног на голову, тогда как в моей жизни все сейчас в полном равновесии!
Все, кроме душевного состояния. «Заткни его подальше, – посоветовал уже очухавшийся человек рациональный, – и живи как все». Не хочу, отчетливо поняла я. «Ну и дура!» – тут же среагировал рациональный. Эмоциональный же человек больше на первый план вообще не вылезал. Он ведь был на самом деле мудрее, чем его вечный оппонент. Он знал, что зерно сомнения посеяно, и это главное. Теперь я буду думать. По чуть-чуть. Иногда. То отмахиваясь от этой мысли, то беря ее в руки и внимательно рассматривая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25