А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Послушай, детка, мне сейчас чертовски не везет. В последнее время я не успеваю читать ничего, кроме сценариев. – И голубые глаза насмешливо уставились на нее. По правде сказать, весь Майк Кейн казался голубым с ног до головы. Кашемировый кардиган невинного голубого цвета – почти наверняка из Шотландского Дома, – и в пару к нему небесно-синие брюки – это был удачный цветовой выбор, маскирующий желтоватый цвет его кожи.
– Куешь денежки для триумфального возвращения в отечество? А, Майк?
Это была правда. Майк Кейн сейчас не сходил с экрана. Словно кто-то издал указ, где предписывалось, чтобы он появлялся в каждой новой постановке. Правдой было и то, что состояние он проживал в сельском домике в Оксфордшире. Довольно забавно: Голливуд желал, чтобы его англичане выполняли свои «обязательства» по отношению к Америке, и Майк Кейн неукоснительно делал это. А потом «дезертировал» в Англию, чтобы позже опять вернуться туда, где его ждала работа. Похоже, теперь он как раз собирался совершить отступничество. Надеясь, что Мерф не придаст этому большой огласки. Теперь Джули заронила в него сомнение: если не Гриффин, то она непременно его подставит. Это было в духе «зеленой комнаты», и одной из причин, по которой настоящие профессионалы из «гостей» предпочитали не общаться до выхода на сцену.
– Да, хочется провести там чуток времени. Отвяжусь от всяких зануд, буду смотреть футбол. – Он покрутил пальцами золотое колечко волос, и глаза его погрустнели: – Недавно услышал о твоей матери, поверь, мне жаль.
Голова Джули Беннет дернулась, как будто на шее у нее стянули удавку. На ее широком колене замер рыжий кот.
– Откуда ты узнал про мою мать? – Каждое ее слово звучало как обвинительный приговор. В устах Джули Беннет «узнать про мою мать» было равносильно тому, чтобы завести разговор о некрофилии и избиении младенцев.
Майк Кейн был совершенно ошарашен ее реакцией. Под его улыбчивой благодушной наружностью притаился острый, как бритва, ум Уилкинсона и волевые инстинкты уличного головореза. Он неопределенно махнул рукой.
– Ах, да мы все знали твою мать, правда же, Род?
Роджер Мур, лучший друг Майка Кейна, воодушевился, чувствуя, что они одержали вверх.
– Конечно. И отца тоже. Дик Беннет в какой-то мере был для нас первопроходцем. Знаешь, эти рабочие пареньки бывают непревзойденными актерами. – Сказанного было достаточно. Это значило: «Не пытайся подмять нас. Твоя мать, может, и была княжной, но старикан был плебеем».
Майк Кейн постарался нанести последний удар:
– Кстати – ты можешь даже не помнить этого, Джули, но я помню праздник в Челси, когда ты повздорила с матерью. Тебе, похоже, в то время не было и пятнадцати. Очаровательная женщина была твоя мать. Гранд-дама. Ее все безумно любили.
«Лью Грейды» были отмщены. Вот тебе за «жен», да и немножко за Оксфордшир.
Джули Беннет побледнела. Ее пальцы обвили шею кошки, напряженные, застывшие, с побелевшими костяшками.
– Минут через пять мы, пожалуй, начнем. – Девушка из рекламного агентства Джуди Дэвидсон почувствовала настоятельную необходимость заговорить.
Но Джули Беннет ее не услышала. Она провалилась в прошлое, в детство, которого никогда не могла забыть. Это были опасные мысли. Такие живые, такие мучительные, с такой силой терзающие ее. Годы и годы она старалась заглушить их и даже почти преуспела – если бы не вчерашний вечер, когда ее омерзительная сестра ворвалась в ее жизнь и просы?пала соль на раны. Дитя, которое жило, тогда как ее собственное погибло. Джейн, живая насмешка над ее пустой и жалкой утробой. Даже имя ее стало символом ужасной боли – отвратительного плодородия ее матери, бессердечного предательства отца, того смутного далекого дня, когда душа ее отделилась от тела, когда из нее извлекли ее мертвое дитя и, чтобы сохранить ей жизнь, отняли матку. Джули глубоко вздохнула.
– Ну как, все готовы? Я позову вас через пару минут, мисс Беннет. – Помощник режиссера говорила с профессиональной доброжелательностью. – Мисс Беннет, вы готовы?
– Что? Ах да, ну конечно. – Джули поднялась, встряхнувшись, кошка спрыгнула с ее колен. Взглянув быстро в зеркало, проверяя, все ли в порядке, Джули не увидела того, что бросилось в глаза другим. Не увидела почти прелестного лица с чудесными громадными глазами, гордого подбородка, копны сияющих волос, которые Видал Сассун тщетно пытался заполучить для своей рекламы. Она не видела пышной груди, которой можно было вскормить всю Америку, не видела ровной белой клавиатуры зубов, широкой, как рукава Миссисипи, бедер и подобных судоходным рекам ног. Не видела роскошной одежды – жакета леопардовой расцветки с широченными плечами, обтягивающих фигуру черных брюк, немыслимой величины браслетов, переливающихся золотых туфелек. Вместо всего этого она видела крошечную потерявшуюся девочку – до краев полную любви к сладкоголосому кумиру своего детства, до отказа набитую ненавистью к женщине, убившей его. Она видела ребенка, не по-детски затерянного в воображаемом мире, заваленного подарками, которые должны были заполнить ее одиночество.
Джули заметила блеснувшие в глазах слезы и немедленно услышала твердый, встряхнувший ее голос. Ледяной, как и ее мертвое сердце, его призыв эхом отдался в обширных пустых комнатах разрушенного дворца, где на задворках ютились ее чувства. «Жить, жить, жить», – взывал он. «Выигрывать, выигрывать, выигрывать».
Она отвернулась от зеркала – быстро, решительно, контролируя себя сильнее, чем обычно, и распространившаяся вокруг нее аура отражала произошедшие в ней изменения. Выразительные брови Майка Кейна взлетели вверх, приподнялись и надбровные дуги у Роджера Мура. Джули – не будучи кинозвездой – первой должна была предстать перед телекамерой. Майку и Роджеру оставалось дожидаться, но оба знали, что лучше не связываться. Не с Мерфи – тот был сущим котенком, – а с куда более серьезным представителем семейства кошачьих, которая величавой поступью только что покинула комнату.
Далекая волна аплодисментов вынесла Джули на сцену и настроила на решительные действия. Прошли те времена, когда ее это заводило, но и расслабляться она себе не позволяла. Для такого пугливого, уклончивого зверя, каким была непосредственность, это было равносильно смертельному поцелую. Но то, что смотрелось в свеженькой дебютантке, только что спрыгнувшей с кровати режиссера, совершенно не подходило для королевы крутых романов, которая предположительно все уже перевидала и перечувствовала. Но излишнее спокойствие было еще хуже. Телеинтервью грозило развалиться как плохо выдержанное суфле, под прессом монотонности прежде виденного, раздражающей новизны и ужасающей скуки. К счастью, Мерф был «штучным товаром», а не частью немыслимой китайской пытки водой, известной под названием «книжное турне», когда в один обычный день втискивали три радиовстречи, пару интервью для прессы и телезапись, которая становилась серединкой для сандвича, состоящего из перелетов в Чикаго из Кливленда.
Она чмокнула Мерфи – ах какие старинные друзья – и уставилась ему прямо в глаза. Камера двигалась так, что это означало гипнотизировать взглядом телеаудиторию – людей в четырех миллионах домов Америки, с которой она беседовала.
Мерф, сладкий, как швейцарский молочный шоколад, облокотился о знаменитый стеклянный столик и приготовился начать свое грандиозное интервью.
– Ну, Джули Беннет. Сколько там у тебя сейчас книг? Тридцать миллионов? Сорок миллионов?
– Ты хочешь сказать – в одной только Канаде? – Джули позволила своим глазам выразить улыбку, и ее голос – теплый, с английским произношением, насмешливый – разыграл самовлюбленность, которой – и это знала вся сидящая перед экраном Америка – у нее не было .
Мерф позволил своему веснушчатому и будто опаленному солнцем лицу распуститься в улыбку, обращенную к американскому обывателю.
– Нет, правда, Джули, продает ли сейчас кто-нибудь больше книг, чем ты?
– Всего один, Мерф, всего один, пожалуй, он мне соперник.
– Стивен Кинг? Миченер?
– Миченер – это уже близко.
– Ну кто? Я сдаюсь!
На щеках у Джули выступили ямочки. Откинув пышные волосы, мелькнув запястьями, она овеяла Мерфа ветерком легкого вздоха.
И ткнула пальцем в потолок.
– Тот, кто живет наверху.
Мерф наконец догадался.
– Библия! Да, благодарение Богу, великая книга пока еще опережает тебя по тиражу, – он подергал себя за кончик носа, затем обхватил ладонью свой подбородок мультимиллионера и сжал его, а его голубые глаза прямо-таки лучились искренностью.
– Мне -то не за что его благодарить, но уж не хочешь ли ты сказать, что мои книги недостаточно хороши? – Она шутливо погрозила пальцем телезвезде.
Затем наступил черед милой болтовни. Голос Мерфа лился в плавной беседе – медово-сладкий и гладкий, как лед. Боже, что за загар! Наверное, ты только вернулся с Палм-Бис-Поло после нескольких дней с Евой.
– Так сколько лет прошло после выхода «Женщины-ребенка»? Это был выдающийся роман-дебют. И в то время, как ты его писала, тебе было всего двадцать? – Мерф перестарался с изъявлением восхищения и удивления. Скорее всего он думал при этом о чем-то совершенно постороннем, например, как гениально с его стороны продать свою компанию «Кока-Коле».
Джули вдруг захотелось узнать, кто протирает стекло стола до такого блеска. Может быть, его показывают в рекламных паузах? Пальцы Мерфа бегали по всей поверхности стола, будто на нем растекались растаявшие от жары шоколадные конфеты.
Джули постаралась сосредоточиться. У нее было заготовлено полдюжины ответов на случай, если речь заходит о «Женщине-ребенке», и все они экспромтом скатывались с языка без участия извилин. Но Джули была неплохим профессором, чтобы разобраться, что тут к чему и какие таятся опасности в изменчивых умах. Сейчас ничто не могло бы остановить разогнавшийся локомотив ее изданий, но однажды – не сегодня, так завтра – она достигнет вершины. Мода переменится, и ищущий палец ткнет в другого автора, способного раздуть стынущий костер фантазии. Поначалу плавное падение вниз постепенно начнет убыстряться, пока ее карьера вовсе не съедет к подножию некогда высокой горы, к пропасти краха и жуткой пучине забвения. Для того, кто взлетел в небеса, дыша разреженным воздухом суперславы, низвержение с пьедестала будет наполнено горечью.
Итак, она постаралась подумать над вопросом, даже скорее почувствовать его. Труда это не составляло. «Женщина-ребенок» стала для нее роковой попыткой избавиться от теней собственного прошлого – кошмарных призраков, которые скользили и кружились в мерзопакости, источали яд и отравляли жизнь, а их зловоние испарялось, разрушая ее мир. И вот теперь ее сестра Джейн вновь вернула их к жизни.
– Да, мне было двадцать, когда я написала «Женщину-ребенка», и, разумеется, это роман о поклонении и обожании, о противоречивых требованиях детства, об измене.
– Ты была очень близка с отцом – актером шекспировского театра Ричардом Беннетом. Скажи, а Фредерик, герой романа, – это его прототип?
Мерф уже давно припас этот вопрос для пущего эффекта, а может, это ему посоветовал кто-либо из консультантов. Девочки и их чувства к отцам – это хорошо воздействует на домохозяек, его непременных зрительниц, тех, кто покупает книги Беннет с безрассудством, граничащим с одержимостью. Джули закусила нижнюю губу; глаза ее наполнились слезами по приказу, словно нажимая на психологический спусковой крючок, слова вызывали духов из страны ее сердца.
– Да, Фредерик – это, конечно , папочка. Я думаю, читатели определили это по боли, поняли, что она самая настоящая.
Слеза сама выползла наружу, и Мерф ощутил, как шевельнулся рейтинг, как ощутимо пополз он вверх. Слезы, обнаженные эмоции, горе на публику – для телеаудитории это было вином и хлебом. Мерф хищно взирал на Джули, а она – на него. Следует ли ему пойти дальше? Раньше он не пробовал. Но ведь избранные иногда отваживаются. Мерф подергал галстук с видом, ясно говорившим, что сейчас он совершит бросок. Джули насторожилась.
– В «Женщине-ребенке» описывается физическая близость Фредерика с дочерью, отношения, которые и предопределили его самоубийство. Как у тебя возникла эта идея?
Лицо Джули было сейчас не видно на экране, камеры сосредоточились только на ее дрожащих губах. В ее мозгу вспыхнули цифры. Только Фил продает больше книг, чем Мерф. Только Донахью и Агронски входили в большое число домов. Только «Час» и «П. М.» были популярнее. Она облизала безмолвные губы, пересохшие от свершающейся драмы.
Инцест. Сенсация. Не в этот ли миг прозвучит признание впервые на всю Америку? Телевизионщики услышат его. Сидя на толстых задницах и хлопая в ладоши, глядя, как «Эм энд Эм» обставляет «Звезду», «Экзаменатора» и «Справочник», ничего, собственно, не делая, лишь наведя камеры на доброго старину Мерфа.
– Роман «Женщина-ребенок» автобиографичен…
Мерф и Америка придвинулись ближе.
– Да и все первые главы романа в какой-то степени. И я не собираюсь отрицать, что обожала своего отца…
Мерф в безмолвной мольбе протянул руки, его лицо стало погребально-серьезным. Если Джули Беннет пошла на это, ей непременно следует вернуться сюда на следующей неделе. Для писателя – пусть это даже Джули Беннет – этот день был обретением Грааля.
– Но, разумеется, любовные сцены между отцом и дочерью рождены моим воображением. Это вымысел, если хотите. Фрейдисты называют это комплексом Электры, что соответствует мужскому эдипову комплексу.
– Это очень интересно, – солгал Мерф. Почти близко. Ну, еще попытка. – Сделаем перерыв, но потом снова вернемся, – сказал он, подперев голову рукой и повернувшись к камере, чтобы послать своим зрителям ободрительную волшебную улыбку, которая поддержала бы их во время рекламной паузы.
Когда красные огоньки в студии вспыхнули, означая перерыв, он повернулся к Джули.
– Над чем ты сейчас работаешь? Ведь это сложно – превзойти бестселлер «Грехи отцов».
Комплексы Электры и совершающие инцест отцы уже стали прошлым. Эти две звезды были подлинными профессионалами. Джули разменивалась на книги, Мерф склюнул время рекламы, и теперь было время техники заставить Америку забыть о предыдущем сюжете.
– Слушай, Мерф, книга, которую я пишу сейчас, поверь мне, будет первым гениальным произведением среди рыночной литературы. Обещаю тебе.
– Побереги это, Джули, прибереги для следующего сюжета.
– Ни в коем случае. Публике этого знать пока не надо, но я не возражаю, чтобы ты был в курсе.
– Ну-ну.
Джули на долю секунды продлила паузу.
– Продолжение «Унесенных ветром».
Он казался по-настоящему удивленным.
– Но как ты можешь? А права Маргарет Митчелл?
– Я связалась с ними через Макмиллана. Купила права на продолжение сюжета и использование тех же персонажей. Я собираюсь назвать это «Завтра будет новый день», Скарлетт возвращает Ретта. Что ты об этом думаешь?
– Думаю, что тебе следует рассказать мне об этом в следующем интервью.
– Не могу, Мерф. Контракты и все такое. Адвокаты говорят, что пока мне все следует держать в тайне. Только представь, что начнется, если за это уцепятся студии. Они разорвут оригинал в клочья.
– Ну, все же это прекрасная затея, Джули. Они с тебя что-нибудь содрали?
– Три с половиной процента.
– Ух ты! С одной книги ты не расплатишься, Джули.
– Доходы от издания в твердой обложке должны все окупить с лихвой. По крайней мере, так сказал Морт.
– Морт знает. – Суперагент Морт Дженклоу (Даниэла Стил, Юдит Кранц, Барбара Тэйлор Брэдфорд) в самом деле знал .
– Ты уже начала писать?
– Давно. Ты включишь меня в турне?
– Нет ничего невозможного. Поговори с правлением, скажи им, что я сказал «да». Ну ладно, за работу.
После того как Джули наполнила мир «Грехами отцов», тем самым продав еще сотню тысяч экземпляров, с темой Джеймса Бонда на экране возник Роджер Мур, выглядящий уместно взволнованным, традиционно суровым и совершенно лишенным вычурности. Он говорил о Бонде, и о Тимоти Далтоне, и о разочарованных Бондах, о том, был или не был он Бондом, что он думает о Бонде, и о том, как ощущаешь себя в амплуа Бонда. Обнаружилось, что быть Бондом весьма приятно, потому что это значило быть несметно богатым и делать все то, что ему так нравилось делать, то есть выращивать на собственных виноградниках виноград, попивать восхитительный кальвадос и проводить много-много времени с горячо любимой семьей.
Потом, удобно устроившись на полумесяце софы, к нему присоединился Майк Кейн, увлекательно толковавший о разнице между англичанами и американцами, о том, как ему никогда не удавалось сколотить столько денег, чтобы не испытывать временных финансовых затруднений, и о том, как славный парнишка-кокни достиг тех жизненных высот, на которых его привыкли наблюдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48