Долгим, затяжным глотком она старалась протолкнуть в себя как можно больше пузырящейся, покалывающей жидкости, пока спиртное не застряло у нее в горле. Тогда она поставила бутылку на пол и стала ждать, пока утихнет первый взрыв.
Голова ее уже загудела. У нее был огромный живот, но желудок пуст, весь день она ничего не ела. Алкоголь немедленно просочится к ней в кровь, а значит, достанется и ее ребенку. Это его пробудит. Только теперь она подумала, чего он так долго, подозрительно долго спит?
Второй глоток был куда легче, а третий и четвертый проскочили совсем легко. Засыпая, Джули положила голову на эмалированный выступ; пар окутал ее голову, а в воспаленном мозгу раздавался пчелиный гул. Она медленно уплывала, спокойно и умиротворенно чувствуя себя в теплой воде. Глаза закрылись, все дурное отступило прочь. Но зачем она тогда здесь? Кто вдохновил ее сделать это? Что это за выход? Ее голова лениво откинулась.
Джули услышала жуткий вопль страдания, и поняла, что это кричит она. Еще она поняла, что это страшная, непереносимая боль и что вода в ванной становится почему-то темно-красной. Теперь она осознала, что сотворила какую-то невероятную глупость, и что зашла уже слишком далеко, и что раскаивается. Но раскаиваться, быть может, уже поздно. Или вообще уже слишком поздно для всего.
4
– Что нам известно о пациентке?
Голос регистратора станции неотложной помощи был суховато-безразличным, но по его лицу было видно, что он озабочен.
– Это Джули Беннет, дочь актера. Напилась, а соседка услышала ее крики. Стали выламывать входную дверь и нашли ее в ванне, истекающую кровью. Очевидно, ей около пятнадцати. Верите или нет, но ее мать сейчас по соседству, в «Линдо Винг» – рожает. Она пациентка доктора Питерс.
При этих словах врач даже вскочил:
– Так Стелла Питерс сейчас здесь?
– Я недавно видела ее машину у входа. – Санитарка со станции неотложной помощи всегда знала, чьи машины припаркованы на стоянке.
– Немедленно звони ей. Скажи, что у нас здесь непредвиденное осложнение. Отделение плаценты, разрыв матки. Бог знает почему, но она истекает кровью, как зарезанная свинья. Стелла мне понадобится через десять минут. Хорошо? – И обратился к остальным: – О'кей, ребята, займемся делом.
Бригада «Скорой помощи» немедленно стала действовать; приказы отдавались быстрые и резкие.
– Крен, подними кровать в изножье.
Наклон поможет отхлынувшей крови вернуться к сердцу.
– Сестра, позвоните в шесть пунктов по переливанию, нужна донорская кровь универсальной группы.
Некогда было брать кровь у пациентки и определять ее группу.
– Я установлю капельницу, найдите мне какой-нибудь физиологический раствор, пока не привезут кровь.
Им надо было предотвратить коллапс вен, вызванный потерей крови.
– Кто-нибудь, займитесь сердцем плода, подключите ее к ЭКГ, следите за пульсом. Измерьте давление. – Был ли ребенок еще жив?
– Сью, введите катетер в вагину и посмотрите, нельзя ли остановить кровь, ладно?
– Давление семьдесят на сорок.
– Проклятье! Ну как, Сью?
– Кровь не останавливается.
– Пульс двадцать пять.
Сиделка наклонилась к животу Джули и через прибор, похожий на игрушечную трубку, послушала, что там за очередные плохие новости.
– Сердцебиение плода не прослушивается, – сообщила она.
Джули парила сейчас в воздухе, и что это было за потрясающее ощущение легкости, свободы, избавления! Она могла бы летать так вечно. Чудесный воздух пронизывал все ее существо. Там, внизу, в стороне, она видела самое себя – смешное беспомощное существо, похожее на старый плащ, распростертый на серебристой поверхности моря. Как приятно наконец освободиться от самой себя. Она уходила и была вполне солидарна с прозвучавшим откуда-то издалека голосом: «Где эта проклятая Стелла Питерс? Похоже, мы их обеих потеряли».
Стелла Питерс подлетела к Ричарду Беннету:
– Все идет как по часам. Никаких осложнений. Хорошо, если бы все матери были как Софи.
Ее помощница-акушерка подтверждающе улыбалась этим добрым известиям. Лицо Ричарда выразило облегчение, все его тело как-то обмякло при этих словах. Он не играл. Актеры тоже имеют права на чувства.
– Прекрасно, прекрасно. И долго это еще продлится, как вы думаете?
– Не люблю загадывать, но, думаю, недолго.
Господи, если бы все роды были такими. Мамаша – отважная, не ноющая, физически крепкая, тужится, как штангист, и отец – ждет где положено – в коридоре, не путается у всех под ногами и не падает в обморок у изножья кровати.
– Ну, будем надеяться, и у Джули все пройдет как по маслу.
– Как она? – участливо дрогнул голос Стеллы Питерс. Там дело обстояло неважно. Пятнадцатилетняя, снедаемая ревностью при мысли о младенце, который должен вот-вот появиться у ее матери, девчушка, забеременевшая в отместку. С подобным случаем в своей практике доктор Питерс еще не встречалась. Как это дитя научилось ненавидеть столь сильно? Как подросток мог стать таким жестоким, коварным, преисполненным злобой? И психиатры не дали бы точных ответов, а лишь определили бы у Джули «расстройство личности», неважно, что бы это значило. Никакие термины не способны выразить то, что происходит в ее юной головке. Поразительно, но раньше девушка была поистине очаровательной. Цветущий бутон: в школе, насколько было известно доктору Питерс, ее считали одаренным созданием, она всегда выигрывала призы за свои сочинения и стихи. И вот теперь Джули намерена стать матерью ребенка, хотя вовсе не собирается при этом ухаживать за ним, растить его, любить. Он родится наперекор, зачатый в злобе, в атмосфере, лишенной не только любви, но и терпимости.
Ричард только развел руками, словно говоря: Джули есть Джули.
Улыбка расцветила лицо доктора Питерс:
– А все-таки давайте не будем портить вам счастливого события.
«Этого нельзя испортить», – подумал, но не произнес вслух Ричард. Этого ничто не может испортить. Похоже, вся жизнь его начинается сначала. Ослепительно новая жизнь, словно они с Софи заново переживают свой брак. Будущее виделось ему сейчас таким ясным, все сомнения и страхи ушли. Решение насчет Голливуда было принято, и само по себе это уже было облегчением. Он не поедет в Америку. Он не будет продаваться за деньги, как Лэри и Ричард. Он останется там, где есть, с любимой женой, в стране, которая подарила ему возможность оттачивать и совершенствовать свое актерское мастерство на плодотворной почве великой театральной традиции. Он останется в Англии и будет растить свое новорожденное чудесное дитя, наблюдая, как оно радуется жизни в тихом семейном гнездышке, а демонов честолюбия он растопчет своими ногами.
Стелла Питерс знала, о чем он думает. Будучи хорошим доктором, она вступала в доверительные отношения со своими пациентами; Софи не раз говорила ей, как важен этот ребенок для них обоих. И теперь сияющее лицо Ричарда подтвердило это.
– Ладно, я не ухожу из больницы, но мне надо еще кое-что сделать, так что загляну чуть позже. Ни о чем не беспокойтесь. С ребенком все в порядке, с матерью тем более. Я сделала ей укол, так что боли вполне терпимы, но, между нами, по-моему, Софи боль нравится . Она самая сильная мамочка, какую я видела.
– Ну ладно, поскорее возвращайтесь. – Ричард махнул рукой.
Стелла Питерс направилась в сестринскую, но телефон зазвонил раньше, чем она открыла дверь. Сестра взяла трубку:
– Да, она как раз здесь, – и передала ей трубку: – Доктор Питерс, это вас.
* * *
Стелла Питерс ворвалась на станцию неотложной помощи. Масса вопросов читалась на ее лице. Правда, она уже решила ничего не сообщать родителям. Судя по тому, что она услышала по телефону, здесь на счету каждая секунда.
– Похоже, ребенка мы потеряли, – быстро заговорил реаниматор. – Мать тоже на грани. Кровяное давление все время падает, кровотечение остановить не можем. Либо полностью нарушена плацента, либо разорвана матка, или кое-что похуже. – И он отступил в сторону. Что бы теперь ни случилось, он слагает с себя персональную ответственность…
Стелла Питерс мысленно перехватила дирижерскую палочку, которую ей вручили.
– Какое сейчас давление? – Ее глаза остановились на показаниях электрокардиографа: там тянулась почти ровная линия, лишь изредка приподнимаясь. Возможно, потеряна большая часть питавшей сердце крови, и кровеносная система нарушена.
– Систолическое давление пятьдесят, нет, сорок пять. Диастолическое не регистрируется.
Она была на грани смерти, почти наверняка уже погиб ребенок – стал жертвой потери кислорода маткой. Был всего один, да и то слабый, шанс: немедленное удаление матки, чтобы остановить кровь. Секунду Стелла Питерс медлила: она посмотрела в глаза молодого доктора. Оба знали, что следует предпринять, но решение это было роковым. Им предстояло удалить матку у пятнадцатилетней девочки, которая только что потеряла своего ребенка. Операция обрекала ее на бесплодие. Альтернативой этому была смерть. Иного выбора не было.
Стелла Питерс вздохнула всей грудью. В ее практике было всего два подобных момента, когда ей приходилось играть роль Бога и в считанные секунды принимать решения, правильность которых проверялась потом всю жизнь.
Она знала, что следует делать, и понимала все последствия. Начинать нужно было немедленно – прямо здесь, в нестерильном, неподготовленном помещении, без подходящих ассистентов. Минуты, которые они потратили бы на подготовку, могли убить пациентку.
В ее властном голосе прозвенел металл:
– Приступаем к удалению матки – прямо здесь. Сейчас. Кто-нибудь, дайте мне скальпель номер два.
Джули взмывала вверх, счастливо паря между небом и землей. Душа ее была непостижимо легка, она была одна в целом свете – боль и горечь остались там, внизу – в гармонии с солнцем, и с ветром, и с невероятной красотой природы. Ей вот-вот должны были открыться какие-то удивительные конечные тайны бытия, самая суть вещей, начало Вселенной, бескрайние пути космоса. Но там, внизу, едва видимые, какие-то люди столпились возле старой, истерзанной оболочки – кажется, они что-то кричат ей. «Вернись, вернись, Джули», – призывают их озабоченные голоса. Но Джули не желала возвращаться, она хотела удержаться в лучах своих грез, лететь дальше к познанию и свету. Голоса настойчиво притягивали ее, она должна была избавиться от силы их притяжения. Ей не хотелось возвращаться туда, вниз, в темницу тела, чтобы томиться и страдать за отверстиями, называемыми глазами, в кандалах костей и кожи. Ведь она была так близка к свободе. Казалось, поднимись она чуть повыше, ее уже не достанут призывные голоса сирен. Эту гонку ей непременно нужно было выиграть – и оставить позади всю свою прежнюю жизнь. Но в этот самый момент Джули поняла, что случилось. Что-то произошло при звуке слова «жизнь», потому что то, к чему она так отчаянно стремилась, означало «умереть».
Интерлюдия
Лондон, Англия. 1970
В церкви было тихо, как в склепе, и слабые бледные лучи предвечернего солнца, проникавшие сквозь стекла витражей, нежились в пустоте. Но и они не могли разогнать того вечного покоя и одиночества, в которых возрастала любовь к Богу. Бледный свет от потрескивающих свечей бликами играл на высоком алтаре и отражался на полированных спинках скамеек из красного дерева. На скамье в исповедальне за перегородкой сидел с опущенной головой, со скрещенными руками священник. И только его сердце чувствовало загробный холод.
Он поднял голову, сноп серебристо-золотого света упал на его лицо, являя выражение вечной тоски, которую никто не в силах был развеять. Он вновь почувствовал, как дрожь пронзила его. Но ее вызвал не холод неотапливаемой церкви, а неуловимое предвосхищение того, что должно свершиться в этом месте и в этот час. Он мысленно улыбнулся, отмечая свою сверхъестественную способность воздействовать на тех, кто прислушивается к небесам. Он перевернул страницу в псалтыри, лежавшей у него на коленях, и губы его зашептали слова так хорошо известной ему молитвы. Пытался ли он вызвать дух мучительной потери из этих холодных каменных стен, дух, который ускользал через металлические решетки и припал к старинным потолкам с причудливой старинной резьбой? Или он просто старался успокоить свою душу, готовясь к целительному таинству исповеди?
Скрип отворяемой двери нарушил тишину. Еще невидимый кто-то вошел, стоя в открытых дверях Божьего храма. Священник повернул голову на звук, и его забившееся сердце подсказало ему, что его томило предчувствие прихода этой души, которая томится и не находит покоя. Душа измучена – так далека она от Бога и все же стремится в это чуждое ей место, чтобы облегчить свои кошмары… или чтобы искупить их.
Сначала шаги прошелестели по боковому нефу, потом стали тверже. Грешник утвердился в своем решении и заспешил.
В нескольких дюймах от священника шаги смолкли. У дверцы в исповедальню.
И вновь могильный холод коснулся души священника, сильнее и гораздо реальнее, чем прежде.
Он увидел тень кающегося грешника через решетку красного дерева – тот опускался на колени.
Он задержал дыхание и постарался утишить тяжело забившееся сердце.
– Господь милосердный, укрепи меня, помоги в том, что я должен услышать, – прошептал он.
Раздался сильный, ясный голос:
– Прости мне, Отче, мои прегрешения.
Это был женский голос.
Часть вторая
МАТЕРИАЛЬНЫЙ МИР
– Какого черта это должно иметь значение? – вскричал Джейк.
– Имеет значение, потому что это нечто материальное, – спокойно возразила Мэгги. – А материя – это то, из чего сделан мир.
Джули Беннет. «Материальный мир»
5
Палм-Спрингс, Калифорния. 1987
– Эй, не желаешь ли подкинуть меня в Палм-Спрингс? – гримасничая, Джейн постучала по стеклу машины со стороны пустующего пассажирского сиденья.
Питер Партон перегнулся через переднее сиденье, и лицо его расплылось от увиденной картины. Опуская стекло, он попросил:
– Повторите, пожалуйста, леди. – Он все прекрасно слышал, другие мысли пришли ему в голову.
Питер давно кружил вокруг Лос-Анджелеса – он как раз собирался на побережье и искал себе попутчицу, но это была потрясающая девица, было от чего потерять голову. Залитая резким светом палящего над аэропортом Лос-Анджелеса солнца, она была совершенно необыкновенной, фантастической девушкой, перед которой меркли Кристи Бринклис, Брук Шилдс и Мадонна. Тело превосходило самые смелые мечты, но груди держали пальму первенства. Она перегнулась через стекло, и они оказались так близко – почти полностью видны через широкий ворот дорогой шелковой кремовой блузки. Он мог созерцать две белые, тугие, мастерски вылепленные скульптурные округлости.
Питер уставился на нее, как подопытный кролик, загипнотизированный, парализованный.
Джейн выпрямилась, и улыбка озарила ее лицо, едва она увидела, как мечутся молекулы в ошалевшей голове парня. А он вовсе не дурен, тип Дона Джонсона, с симпатичным тяжелым подбородком, ярко-синими глазами и ртом, полным отличных американских зубов. Она совершенно случайно выбрала его машину. Два других чернозубых водителя, мимо которых она продефилировала, не показались ей подходящими для того, чтобы домчать до нужного места ее особу, а пустыня была в двух часах от Лос-Анджелеса.
– Повторяю: не подбросишь ли ты меня до Палм-Спрингс? – Она притворилась нетерпеливой. Упершись рукой в обтянутый голубыми джинсами бок, она выставила вперед бедро, скрестила ноги самым завлекательным образом и выпятила задницу в сторону подернутого дымкой голубого неба.
Питер Партон тяжело вздохнул.
– Если хочешь, я домчу тебя хоть на край света, – выдавил он наконец.
– Нет уж, благодарю вас, сэр, ограничимся Палм-Спрингс. – Ее губки раскрылись в улыбке от комплимента, как лепестки цветка распускаются навстречу солнцу.
Ее необычный акцент заставил его встрепенуться. Ветер из Санта-Ана играл ее светлыми волосами.
– Ты англичанка?
– Да.
Питер Партон выскочил из машины, и через какую-то долю секунды роскошные чемоданы девушки растворились в багажнике. Он молился, чтобы она не передумала.
– Как случилось, что вам понадобилось в Палм-Спрингс?
– Здесь нужно ждать другой самолет целых два часа, а я сыта по горло всеми этими погрузками и выгрузками вещей. Просто я хочу попасть туда, вот и все.
– Вы совершенно правы, мэм. Вы знаете, куда вам надо, мэм, а уж я постараюсь вас туда доставить. – Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой, распахивая перед ней переднюю дверцу. Он не собирался провести два часа, сворачивая себе шею или любуясь этой красоткой в зеркало. – Шестьдесят баксов устроит? «Или за цену горючего, если вам не хватает на хлеб», – пронеслось у него в голове.
– Отлично, – Джейн закинула свои длинные руки за голову и зевнула.
– Только что прилетела из Лондона?
– Угу.
– Ты там актриса или модель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Голова ее уже загудела. У нее был огромный живот, но желудок пуст, весь день она ничего не ела. Алкоголь немедленно просочится к ней в кровь, а значит, достанется и ее ребенку. Это его пробудит. Только теперь она подумала, чего он так долго, подозрительно долго спит?
Второй глоток был куда легче, а третий и четвертый проскочили совсем легко. Засыпая, Джули положила голову на эмалированный выступ; пар окутал ее голову, а в воспаленном мозгу раздавался пчелиный гул. Она медленно уплывала, спокойно и умиротворенно чувствуя себя в теплой воде. Глаза закрылись, все дурное отступило прочь. Но зачем она тогда здесь? Кто вдохновил ее сделать это? Что это за выход? Ее голова лениво откинулась.
Джули услышала жуткий вопль страдания, и поняла, что это кричит она. Еще она поняла, что это страшная, непереносимая боль и что вода в ванной становится почему-то темно-красной. Теперь она осознала, что сотворила какую-то невероятную глупость, и что зашла уже слишком далеко, и что раскаивается. Но раскаиваться, быть может, уже поздно. Или вообще уже слишком поздно для всего.
4
– Что нам известно о пациентке?
Голос регистратора станции неотложной помощи был суховато-безразличным, но по его лицу было видно, что он озабочен.
– Это Джули Беннет, дочь актера. Напилась, а соседка услышала ее крики. Стали выламывать входную дверь и нашли ее в ванне, истекающую кровью. Очевидно, ей около пятнадцати. Верите или нет, но ее мать сейчас по соседству, в «Линдо Винг» – рожает. Она пациентка доктора Питерс.
При этих словах врач даже вскочил:
– Так Стелла Питерс сейчас здесь?
– Я недавно видела ее машину у входа. – Санитарка со станции неотложной помощи всегда знала, чьи машины припаркованы на стоянке.
– Немедленно звони ей. Скажи, что у нас здесь непредвиденное осложнение. Отделение плаценты, разрыв матки. Бог знает почему, но она истекает кровью, как зарезанная свинья. Стелла мне понадобится через десять минут. Хорошо? – И обратился к остальным: – О'кей, ребята, займемся делом.
Бригада «Скорой помощи» немедленно стала действовать; приказы отдавались быстрые и резкие.
– Крен, подними кровать в изножье.
Наклон поможет отхлынувшей крови вернуться к сердцу.
– Сестра, позвоните в шесть пунктов по переливанию, нужна донорская кровь универсальной группы.
Некогда было брать кровь у пациентки и определять ее группу.
– Я установлю капельницу, найдите мне какой-нибудь физиологический раствор, пока не привезут кровь.
Им надо было предотвратить коллапс вен, вызванный потерей крови.
– Кто-нибудь, займитесь сердцем плода, подключите ее к ЭКГ, следите за пульсом. Измерьте давление. – Был ли ребенок еще жив?
– Сью, введите катетер в вагину и посмотрите, нельзя ли остановить кровь, ладно?
– Давление семьдесят на сорок.
– Проклятье! Ну как, Сью?
– Кровь не останавливается.
– Пульс двадцать пять.
Сиделка наклонилась к животу Джули и через прибор, похожий на игрушечную трубку, послушала, что там за очередные плохие новости.
– Сердцебиение плода не прослушивается, – сообщила она.
Джули парила сейчас в воздухе, и что это было за потрясающее ощущение легкости, свободы, избавления! Она могла бы летать так вечно. Чудесный воздух пронизывал все ее существо. Там, внизу, в стороне, она видела самое себя – смешное беспомощное существо, похожее на старый плащ, распростертый на серебристой поверхности моря. Как приятно наконец освободиться от самой себя. Она уходила и была вполне солидарна с прозвучавшим откуда-то издалека голосом: «Где эта проклятая Стелла Питерс? Похоже, мы их обеих потеряли».
Стелла Питерс подлетела к Ричарду Беннету:
– Все идет как по часам. Никаких осложнений. Хорошо, если бы все матери были как Софи.
Ее помощница-акушерка подтверждающе улыбалась этим добрым известиям. Лицо Ричарда выразило облегчение, все его тело как-то обмякло при этих словах. Он не играл. Актеры тоже имеют права на чувства.
– Прекрасно, прекрасно. И долго это еще продлится, как вы думаете?
– Не люблю загадывать, но, думаю, недолго.
Господи, если бы все роды были такими. Мамаша – отважная, не ноющая, физически крепкая, тужится, как штангист, и отец – ждет где положено – в коридоре, не путается у всех под ногами и не падает в обморок у изножья кровати.
– Ну, будем надеяться, и у Джули все пройдет как по маслу.
– Как она? – участливо дрогнул голос Стеллы Питерс. Там дело обстояло неважно. Пятнадцатилетняя, снедаемая ревностью при мысли о младенце, который должен вот-вот появиться у ее матери, девчушка, забеременевшая в отместку. С подобным случаем в своей практике доктор Питерс еще не встречалась. Как это дитя научилось ненавидеть столь сильно? Как подросток мог стать таким жестоким, коварным, преисполненным злобой? И психиатры не дали бы точных ответов, а лишь определили бы у Джули «расстройство личности», неважно, что бы это значило. Никакие термины не способны выразить то, что происходит в ее юной головке. Поразительно, но раньше девушка была поистине очаровательной. Цветущий бутон: в школе, насколько было известно доктору Питерс, ее считали одаренным созданием, она всегда выигрывала призы за свои сочинения и стихи. И вот теперь Джули намерена стать матерью ребенка, хотя вовсе не собирается при этом ухаживать за ним, растить его, любить. Он родится наперекор, зачатый в злобе, в атмосфере, лишенной не только любви, но и терпимости.
Ричард только развел руками, словно говоря: Джули есть Джули.
Улыбка расцветила лицо доктора Питерс:
– А все-таки давайте не будем портить вам счастливого события.
«Этого нельзя испортить», – подумал, но не произнес вслух Ричард. Этого ничто не может испортить. Похоже, вся жизнь его начинается сначала. Ослепительно новая жизнь, словно они с Софи заново переживают свой брак. Будущее виделось ему сейчас таким ясным, все сомнения и страхи ушли. Решение насчет Голливуда было принято, и само по себе это уже было облегчением. Он не поедет в Америку. Он не будет продаваться за деньги, как Лэри и Ричард. Он останется там, где есть, с любимой женой, в стране, которая подарила ему возможность оттачивать и совершенствовать свое актерское мастерство на плодотворной почве великой театральной традиции. Он останется в Англии и будет растить свое новорожденное чудесное дитя, наблюдая, как оно радуется жизни в тихом семейном гнездышке, а демонов честолюбия он растопчет своими ногами.
Стелла Питерс знала, о чем он думает. Будучи хорошим доктором, она вступала в доверительные отношения со своими пациентами; Софи не раз говорила ей, как важен этот ребенок для них обоих. И теперь сияющее лицо Ричарда подтвердило это.
– Ладно, я не ухожу из больницы, но мне надо еще кое-что сделать, так что загляну чуть позже. Ни о чем не беспокойтесь. С ребенком все в порядке, с матерью тем более. Я сделала ей укол, так что боли вполне терпимы, но, между нами, по-моему, Софи боль нравится . Она самая сильная мамочка, какую я видела.
– Ну ладно, поскорее возвращайтесь. – Ричард махнул рукой.
Стелла Питерс направилась в сестринскую, но телефон зазвонил раньше, чем она открыла дверь. Сестра взяла трубку:
– Да, она как раз здесь, – и передала ей трубку: – Доктор Питерс, это вас.
* * *
Стелла Питерс ворвалась на станцию неотложной помощи. Масса вопросов читалась на ее лице. Правда, она уже решила ничего не сообщать родителям. Судя по тому, что она услышала по телефону, здесь на счету каждая секунда.
– Похоже, ребенка мы потеряли, – быстро заговорил реаниматор. – Мать тоже на грани. Кровяное давление все время падает, кровотечение остановить не можем. Либо полностью нарушена плацента, либо разорвана матка, или кое-что похуже. – И он отступил в сторону. Что бы теперь ни случилось, он слагает с себя персональную ответственность…
Стелла Питерс мысленно перехватила дирижерскую палочку, которую ей вручили.
– Какое сейчас давление? – Ее глаза остановились на показаниях электрокардиографа: там тянулась почти ровная линия, лишь изредка приподнимаясь. Возможно, потеряна большая часть питавшей сердце крови, и кровеносная система нарушена.
– Систолическое давление пятьдесят, нет, сорок пять. Диастолическое не регистрируется.
Она была на грани смерти, почти наверняка уже погиб ребенок – стал жертвой потери кислорода маткой. Был всего один, да и то слабый, шанс: немедленное удаление матки, чтобы остановить кровь. Секунду Стелла Питерс медлила: она посмотрела в глаза молодого доктора. Оба знали, что следует предпринять, но решение это было роковым. Им предстояло удалить матку у пятнадцатилетней девочки, которая только что потеряла своего ребенка. Операция обрекала ее на бесплодие. Альтернативой этому была смерть. Иного выбора не было.
Стелла Питерс вздохнула всей грудью. В ее практике было всего два подобных момента, когда ей приходилось играть роль Бога и в считанные секунды принимать решения, правильность которых проверялась потом всю жизнь.
Она знала, что следует делать, и понимала все последствия. Начинать нужно было немедленно – прямо здесь, в нестерильном, неподготовленном помещении, без подходящих ассистентов. Минуты, которые они потратили бы на подготовку, могли убить пациентку.
В ее властном голосе прозвенел металл:
– Приступаем к удалению матки – прямо здесь. Сейчас. Кто-нибудь, дайте мне скальпель номер два.
Джули взмывала вверх, счастливо паря между небом и землей. Душа ее была непостижимо легка, она была одна в целом свете – боль и горечь остались там, внизу – в гармонии с солнцем, и с ветром, и с невероятной красотой природы. Ей вот-вот должны были открыться какие-то удивительные конечные тайны бытия, самая суть вещей, начало Вселенной, бескрайние пути космоса. Но там, внизу, едва видимые, какие-то люди столпились возле старой, истерзанной оболочки – кажется, они что-то кричат ей. «Вернись, вернись, Джули», – призывают их озабоченные голоса. Но Джули не желала возвращаться, она хотела удержаться в лучах своих грез, лететь дальше к познанию и свету. Голоса настойчиво притягивали ее, она должна была избавиться от силы их притяжения. Ей не хотелось возвращаться туда, вниз, в темницу тела, чтобы томиться и страдать за отверстиями, называемыми глазами, в кандалах костей и кожи. Ведь она была так близка к свободе. Казалось, поднимись она чуть повыше, ее уже не достанут призывные голоса сирен. Эту гонку ей непременно нужно было выиграть – и оставить позади всю свою прежнюю жизнь. Но в этот самый момент Джули поняла, что случилось. Что-то произошло при звуке слова «жизнь», потому что то, к чему она так отчаянно стремилась, означало «умереть».
Интерлюдия
Лондон, Англия. 1970
В церкви было тихо, как в склепе, и слабые бледные лучи предвечернего солнца, проникавшие сквозь стекла витражей, нежились в пустоте. Но и они не могли разогнать того вечного покоя и одиночества, в которых возрастала любовь к Богу. Бледный свет от потрескивающих свечей бликами играл на высоком алтаре и отражался на полированных спинках скамеек из красного дерева. На скамье в исповедальне за перегородкой сидел с опущенной головой, со скрещенными руками священник. И только его сердце чувствовало загробный холод.
Он поднял голову, сноп серебристо-золотого света упал на его лицо, являя выражение вечной тоски, которую никто не в силах был развеять. Он вновь почувствовал, как дрожь пронзила его. Но ее вызвал не холод неотапливаемой церкви, а неуловимое предвосхищение того, что должно свершиться в этом месте и в этот час. Он мысленно улыбнулся, отмечая свою сверхъестественную способность воздействовать на тех, кто прислушивается к небесам. Он перевернул страницу в псалтыри, лежавшей у него на коленях, и губы его зашептали слова так хорошо известной ему молитвы. Пытался ли он вызвать дух мучительной потери из этих холодных каменных стен, дух, который ускользал через металлические решетки и припал к старинным потолкам с причудливой старинной резьбой? Или он просто старался успокоить свою душу, готовясь к целительному таинству исповеди?
Скрип отворяемой двери нарушил тишину. Еще невидимый кто-то вошел, стоя в открытых дверях Божьего храма. Священник повернул голову на звук, и его забившееся сердце подсказало ему, что его томило предчувствие прихода этой души, которая томится и не находит покоя. Душа измучена – так далека она от Бога и все же стремится в это чуждое ей место, чтобы облегчить свои кошмары… или чтобы искупить их.
Сначала шаги прошелестели по боковому нефу, потом стали тверже. Грешник утвердился в своем решении и заспешил.
В нескольких дюймах от священника шаги смолкли. У дверцы в исповедальню.
И вновь могильный холод коснулся души священника, сильнее и гораздо реальнее, чем прежде.
Он увидел тень кающегося грешника через решетку красного дерева – тот опускался на колени.
Он задержал дыхание и постарался утишить тяжело забившееся сердце.
– Господь милосердный, укрепи меня, помоги в том, что я должен услышать, – прошептал он.
Раздался сильный, ясный голос:
– Прости мне, Отче, мои прегрешения.
Это был женский голос.
Часть вторая
МАТЕРИАЛЬНЫЙ МИР
– Какого черта это должно иметь значение? – вскричал Джейк.
– Имеет значение, потому что это нечто материальное, – спокойно возразила Мэгги. – А материя – это то, из чего сделан мир.
Джули Беннет. «Материальный мир»
5
Палм-Спрингс, Калифорния. 1987
– Эй, не желаешь ли подкинуть меня в Палм-Спрингс? – гримасничая, Джейн постучала по стеклу машины со стороны пустующего пассажирского сиденья.
Питер Партон перегнулся через переднее сиденье, и лицо его расплылось от увиденной картины. Опуская стекло, он попросил:
– Повторите, пожалуйста, леди. – Он все прекрасно слышал, другие мысли пришли ему в голову.
Питер давно кружил вокруг Лос-Анджелеса – он как раз собирался на побережье и искал себе попутчицу, но это была потрясающая девица, было от чего потерять голову. Залитая резким светом палящего над аэропортом Лос-Анджелеса солнца, она была совершенно необыкновенной, фантастической девушкой, перед которой меркли Кристи Бринклис, Брук Шилдс и Мадонна. Тело превосходило самые смелые мечты, но груди держали пальму первенства. Она перегнулась через стекло, и они оказались так близко – почти полностью видны через широкий ворот дорогой шелковой кремовой блузки. Он мог созерцать две белые, тугие, мастерски вылепленные скульптурные округлости.
Питер уставился на нее, как подопытный кролик, загипнотизированный, парализованный.
Джейн выпрямилась, и улыбка озарила ее лицо, едва она увидела, как мечутся молекулы в ошалевшей голове парня. А он вовсе не дурен, тип Дона Джонсона, с симпатичным тяжелым подбородком, ярко-синими глазами и ртом, полным отличных американских зубов. Она совершенно случайно выбрала его машину. Два других чернозубых водителя, мимо которых она продефилировала, не показались ей подходящими для того, чтобы домчать до нужного места ее особу, а пустыня была в двух часах от Лос-Анджелеса.
– Повторяю: не подбросишь ли ты меня до Палм-Спрингс? – Она притворилась нетерпеливой. Упершись рукой в обтянутый голубыми джинсами бок, она выставила вперед бедро, скрестила ноги самым завлекательным образом и выпятила задницу в сторону подернутого дымкой голубого неба.
Питер Партон тяжело вздохнул.
– Если хочешь, я домчу тебя хоть на край света, – выдавил он наконец.
– Нет уж, благодарю вас, сэр, ограничимся Палм-Спрингс. – Ее губки раскрылись в улыбке от комплимента, как лепестки цветка распускаются навстречу солнцу.
Ее необычный акцент заставил его встрепенуться. Ветер из Санта-Ана играл ее светлыми волосами.
– Ты англичанка?
– Да.
Питер Партон выскочил из машины, и через какую-то долю секунды роскошные чемоданы девушки растворились в багажнике. Он молился, чтобы она не передумала.
– Как случилось, что вам понадобилось в Палм-Спрингс?
– Здесь нужно ждать другой самолет целых два часа, а я сыта по горло всеми этими погрузками и выгрузками вещей. Просто я хочу попасть туда, вот и все.
– Вы совершенно правы, мэм. Вы знаете, куда вам надо, мэм, а уж я постараюсь вас туда доставить. – Он улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой, распахивая перед ней переднюю дверцу. Он не собирался провести два часа, сворачивая себе шею или любуясь этой красоткой в зеркало. – Шестьдесят баксов устроит? «Или за цену горючего, если вам не хватает на хлеб», – пронеслось у него в голове.
– Отлично, – Джейн закинула свои длинные руки за голову и зевнула.
– Только что прилетела из Лондона?
– Угу.
– Ты там актриса или модель?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48