А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Ну-ну. – Терри явно сомневался в этом. – Возможно, возможно. Однако давайте вернемся к реальности.
– Значит, вы ставите задачу найти знаменитость, которая могла бы действительно появиться на открытии нашей выставки?
– Вовсе нет. Я предлагаю вам помечтать.
– Нельсон Мандела.
– Пониже рангом.
– Саймон Коуэлл.
Терри подумал минутку.
– Ниже.
– Мэр.
– Мэр отпадает, у мэра график трещит. Надо было раньше позаботиться.
– У меня сейчас гостит американец, автор-исполнитель, в восьмидесятые годы известный и у нас. Может быть, попросить его?
Энни не собиралась упоминать Такера Кроу, но несправедливый намек Терри на ее неповоротливость с мэром несколько выбил ее из колеи. Оставалось, однако, неизвестным, надолго ли еще задержится Такер в Гулнессе. Они с Джексоном провели у Энни уже три дня, но об отъезде Такер пока что не заговаривал.
– Что за американец?
– Такер Кроу.
– Такер – как дальше?
– Такер Кроу.
– Впервые слышу. Что от него проку? Никто его у нас не знает.
– А какого американского рок-музыканта восьмидесятых вы знаете?
Терри начинал действовать ей на нервы. С чего ему вдруг понадобились знаменитости? Эти городские политики всегда так раскручиваются. Сначала пекутся лишь о местном масштабе, а потом в них просыпается мания величия, лезут на мировую арену.
– Вот если бы у вас гостил Билли Джоэл… Он ведь тоже вроде автор-исполнитель, нет? Он бы нам пригодился. А то какой-то Такер Кроу…
Терри прищурился, изобразив работу мысли.
– У меня идея, – наконец сообщил он.
– Вперед.
– Три слова.
– Каких?
– Угадайте.
– Три слова? – уточнила Энни.
– Три.
– Джон Лоджи Берд. Гарриет Бичер Стоу.
– Нет-нет. Подскажу: двое, между ними «и».
– Что-то вроде Саймона и Гарфункеля?
– Да. Но не они. Не угадаете.
– Не угадаю. Сдаюсь.
– Гэв и Барнси.
Энни прыснула. Терри Джексон обиделся.
– Извините, Терри. Я не хотела. Так неожиданно. Но я, честно говоря, в этом направлении совершенно не думала.
– А что? Их у нас знают. Местное мероприятие – местные знаменитости.
– Отлично, – решительно заявила Энни.
– Правда? – обрадовался Терри.
– Правда-правда.
Терри улыбнулся:
– Мозговой штурм! Сам себя хвалю.
– Только вот масс-медиа страны вряд ли на них хлынут.
– Ничего, это мы еще посмотрим.
Энни вспомнила прогноз, согласно которому в будущем каждый станет знаменитостью микроскопического масштаба. В Гулнессе Такер Кроу спал в ее гостевой спальне, а Гэва и Барнси приглашали на открытие выставки. В Гулнесс будущее уже пришло.
Наступил вторник, день музейной вечеринки. Такер и Джексон все еще оставались с Энни, откладывая отъезд со дня на день. Справляться о дальнейших планах гостей Энни остерегалась, потому что боялась их отъезда. Каждое утро она сжималась от страха, что они сейчас спустятся с багажом, готовые к отправлению. Они, однако, спускались без багажа и обсуждали не отъезд и обратный путь, а предстоящую рыбалку или прогулку, пешую либо автобусную. Насчет школы Джексона Энни тоже не заикалась, опасаясь, что Такер вдруг хлопнет себя по лбу и засобирается на станцию.
Она представления не имела, на что надеется, и никому бы не стала это объяснять, ибо объяснение вылилось бы черт знает во что. Даже ей самой возможные доводы казались жалкими. Может быть, она надеялась, что сложившаяся ситуация затянется на всю жизнь – на тех условиях, которые выберут ее гости. Захочет Такер разделить с нею постель – ради бога, ведь она твердо решила на определенной (пока что не определившейся) ступени с кем-нибудь переспать. Не захочет – не надо. Сценарии на эту тему Энни составляла детально, до интонаций, в особенности в воскресенье, когда долго не могла заснуть и когда вполне предсказуемое равнодушие Такера раздражало больше всего. Естественно, ей пришлось бы заменить Кэт, во всяком случае на большую часть года. Ее решительно не устраивали поездки в Штаты на летние каникулы, так что Джексон может пойти в школу и в Гулнессе, к примеру на Роуз-Хилл. Прекрасная школа, сайт у них впечатляющий, Энни только вчера его посетила. Как к этому отнесся бы Джексон? О матери он почти не вспоминал, что внушало Энни надежду. Привязан он в гораздо большей степени к отцу, так что как отец решит, так парень и сделает, в этом у Энни сомнений не возникало. Она может предложить связываться с Кэт по электронной почте еженедельно или даже ежедневно, прикреплять к письмам фото. Они смогли бы разговаривать по телефону, Энни поставит на свой компьютер программу, позволяющую переговариваться и видеть собеседника хоть в Австралии. И расстояние, разделяющее Джексона и Кэт, перестанет быть проблемой. Если все они захотят, эти планы вполне осуществимы. Ну а как иначе? Неужели они просто уедут и жизнь потечет, как будто ничего и не произошло?
Однако проблема состояла в том, что на самом деле ничего и не произошло. Услышали бы Такер с Джексоном ее внутренние монологи, мигом бы слиняли, причем Такер предварительно на всякий случай прихватил бы что-нибудь увесистое, чтобы защитить от нее своего сына. Интересно, возникают ли в голове ее матери подобные фантазии, когда подходят к концу рождественские каникулы и она понимает, что на одиннадцать месяцев и три недели останется наедине с собой? Кто знает… Проблема в том, что все случилось так быстро. Продлить бы фазу ожидания его писем, фантазий на тему его приезда, неспешных дремотных мечтаний, развивающихся месяцами и годами… Но по ложным медицинским показаниям Энни выгребла всю прописанную на год фармакопею за неделю и теперь сидит с пустой коробкой и тошнотой от передозировки.
По некотором размышлении ей пришлось прийти к иной интерпретации недавних событий и признать, что проблема не в пустой коробке, а в метафоре. Блиц-визит стареющего мужчины с сыном-дошколенком следовало трактовать не как конструктивное лечение, а как сытный сэндвич с яйцом и зеленью, как миску овсянки, как яблоко, подхваченное на ходу из вазы на столе, когда нет времени поесть. Она же умудрилась сделать свою жизнь такой пустой, что текущий инцидент оказался центральным событием последнего десятилетия. А из чего он, собственно, состоял, этот инцидент? Если Такер и Джексон решат, что им следует продолжить существование где-нибудь в другом месте (а до сих пор никто не утверждал обратного), ей нужно настроиться так, чтобы в том случае, когда они еще раз вздумают осчастливить ее своим присутствием, их визит вызывал только легкое разражение, чтобы она запросто могла без него обойтись и забыла о нем уже через пару недель. В общем, как всегда и бывает с незваными гостями.
Вниз она сошла, надев юбку и накрасившись. Такер повернулся в ее сторону:
– О-о!
Не то, чего ей бы хотелось, но все же какая-то реакция. Во всяком случае, заметил.
– Что?
– А я собирался пойти прямо так. Хорошо бы, конечно, надеть чистую футболку, но там логотип стрип-клуба на груди. Не то чтобы я в этом клубе завсегдатаем числился, просто подарили. А у тебя, Джек, что-нибудь чистое осталось?
– Я кое-что простирнула. У тебя на кровати свежая футболка с Райдерменом, – сказала Энни Джексону.
Многие тысячи женщин многие тысячи раз повторяют нечто подобное, бросают мимоходом без всяких эмоций, иной раз и с раздражением, жалея себя, но уж никак не задыхаясь от жажды любви. Своего рода предел мечтаний: дойти до такого состояния, когда хочется повеситься самой вместо того, чтобы каждодневно вывешивать на спинки кроватей мужа и сына чистые футболки, медленно и болезненно убивая свою душу. Но в этот момент Энни готова была повеситься, потому что для нее это простое действие означало едва вспыхнувшую искру надежды.
– Он Спайдермен! – возмутился Джексон. – А подойдет Спайдермен для вашей акульей вечеринки?
– Я, собственно, единственная, кому положено выглядеть прилично, – улыбнулась Энни. – Вам все позволено, вы экзотическое блюдо, редкие гости.
– И вся наша экзотичность в футболках. Этак многим захочется в экзотичные гости.
– Вы же из-за океана. Мы такого не предвидели, когда затевали нашу выставку.
– Тогда обменный курс был неблагоприятным, – пошутил Такер. – А теперь, вот увидишь, целые толпы набегут.
Энни смеялась слишком громко и слишком долго. Такер смерил ее взглядом:
– Нервничаешь?
– Нет.
– Ну и правильно.
– Я подумала о вашем отъезде. Мне не хочется вас отпускать. Потому я и смеюсь как истеричка. Кто знает, может, это последняя твоя шутка в этом доме.
Она тут же пожалела о своих словах, но лишь по привычке. Она всегда жалела, что нельзя поймать вылетевшие слова. Но сожаление выгорело, угасло, и пришла уверенность, что пора наконец определиться. Пусть он знает. У нее тоже есть чувства, и он должен об этом знать.
– Гм. А кто сказал, что мы уезжаем? Нам здесь нравится. Правда, Джек?
– Ага. Если недолго. Но жить тут я бы не хотел.
– А я хотел бы, – заявил Такер. – Хоть навсегда.
– Правда? – спросила Энни.
– Истинная правда. Мне нравится море. И то, что здесь все без претензий.
– Да уж, никаких претензий.
– А что такое претензии? – насторожился Джексон.
– Это когда маленький город притворяется чем-нибудь другим.
– А города притворяются? И чем они притворяются?
– Парижем. Жирафом. Чем угодно.
– Я бы лучше поехал в такой город, который притворяется. Так веселее.
Прав парень. Кому интересно жить в городе, гордящемся своей заурядностью, влюбленном в свою ограниченность.
– А мама как же? – спохватился Джексон. – Ребята в классе… И вообще…
Энни остро ощутила свою заинтересованность, напряглась в ожидании контраргумента Такера. Как будто в зале суда она наблюдала спор хитроумного пройдохи-адвоката и твердокаменного консервативного судьи. Но Такер лишь обнял сына за плечи и велел ему не беспокоиться. Мол, все будет хорошо. Энни снова хохотнула, и опять слишком громко, как бы показывая, что все ерунда, смех да и только, и что не важно, что Рождество уже почти прошло. Она всерьез нервничала.
Они вошли в темный, холодный музей, зловеще тихий и пустынный. Такер сначала забеспокоился, но потом понял, что Энни в качестве хозяйки и должна появиться первой. Долго ждать не пришлось, народ подтянулся заблаговременно – очевидно, опаздывать в Гулнессе еще не вошло в привычку. Помещение наполнилось городскими чиновниками, энтузиастами-общественниками и владельцами экспонатов, казалось исходившими из предположения, что чем позже придешь, тем меньше на твою долю достанется бутербродов и картофельных чипсов.
Когда-то Такер терпеть не мог ходить на званые вечеринки, потому что едва он успевал представиться, как вокруг него начинался ажиотаж. Нечто подобное произошло и на этот раз – с той только разницей, что люди, устроившие ажиотаж, ранее о нем практически не слышали.
– Такер Кроу? – спросил Терри Джексон, член городского совета, владелец половины экспонатов выставки. – Тот самый Такер Кроу?
Терри Джексон явно не из молодых, уж за шестьдесят, сплошь седой – Такер только подивился своей известности среди такого рода публики. Но тут Терри ухмыльнулся Энни, та закатила глаза, и Такер понял, чему обязан известности своего имени среди седовласых сморчков с далекого острова.
– Энни отвела вам роль особого гостя нашего вечера. Я же возражал, исходя из того, что о вас тут никто не слыхал. Что из вас выжмешь? Ну-ну, не обижайтесь, шучу. – Он хлопнул Такера по плечу. – Но вы ведь из Америки?
– Из Америки, точно.
– Вот и хорошо, – с довольным видом кивнул Терри. – Американцев-то у нас днем с огнем не сыщешь. Вы, возможно, вообще первый. Конечно же редкий гость. Все остальное не важно.
– Он на самом деле был знаменит, – вступилась за Такера Энни. – То есть среди тех, кто его знал…
– Ладно, мы все знамениты среди тех, кто нас знает. Что пьем, Такер? Я бы уже и начал.
– Нет, спасибо, мне просто воды.
– Ну-ну, так нельзя. Гулнесс не может позволить себе поить американского гостя водой. Красного, белого?
– Мне нельзя.
– В такую погоду грех не выпить. Не для излечения, так для профилактики. Барьер против простуды.
– К черту вашу простуду, Терри, – запротестовала Энни. – Он лечился от алкоголизма.
– Ну ладно, ладно, сдаюсь. В чужой монастырь и все такое.
– Спасибо, мне все здесь нравится.
– Ну и отлично. А вот и настоящие звезды нашего небосвода.
Терри замахал рукой, подзывая к себе двоих мужчин, лет около сорока каждый. Эти джентльмены морщились, поводили плечами и крутили шеями, чувствуя себя весьма неуютно в вечерних костюмах и галстуках.
– Познакомьтесь. Наша местная легенда: Гэв, Барнси… Такер Кроу и Джексон Кроу из Америки.
– Здрасьте, – прогудел Джексон, и «местные легенды» обменялись с ним подчеркнуто официальным рукопожатием.
– Знакомое имя, – сказал один из мужчин.
– Есть певец Джексон Брауни, – просветил его Джексон. – И еще город Джексон. Только я там не был. Жалко.
– Нет, не Джексон. Такер… как дальше…
– Навряд ли, – усомнился Такер.
– Точно, точно, Барнси, – поддержал друга второй мужчина. – И я слышал, причем недавно.
– Нормально добрались? – спросила Энни.
– Вот! – Корпулентный мужчина по имени Гэв торжествующе ткнул пальцем в Энни. – Вы про него и говорили в тот вечер в пабе, когда мы познакомились.
– Да неужто? – удивилась Энни.
– Да-да, она все время о нем говорит, – подключился Терри Джексон. – И считает его знаменитым.
– Ага, точняк, кантри-вестерн, всякая херн… – Тут Гэв спохватился, что находится не в пабе, а в городском музее.
– Ничего такого я не говорила, – запротестовала Энни. – Я просто сказала, что много его слушала. В том числе и «Голую Джульетту».
– Не-е, не надо. Вы говорили, что он ваш любимый и прочее, – настаивал Барнси. – Но… Ведь вы с ним встречались в Америке?
– Нет, не с ним.
– Во, блин, у вас знакомых американцев больше, чем их вообще есть в Америке.
– Извини, – сказала Энни Такеру, когда Гэв и Барнси отошли. – Народ воображает, что мы с тобой пара.
– А что за американец, с которым ты там встречалась, в Америке?
– Да не было никакого американца.
– Я так и думал.
Такер, разумеется, понял, что Энни в него некоторым образом «втюрилась», но считал себя слишком старым, чтобы испытывать по этому поводу какие-нибудь эмоции кроме ребяческого удовольствия. Привлекательная женщина, умная, отличный собеседник, добрая, молодая… ну, в сравнении с ним, во всяком случае. Десятью-пятнадцатью годами ранее он бы не преминул перебрать в памяти все свои доблести и принять как данное обреченность отношений, увериться, что и в этом случае он все испортит; не забыл бы и то, что проживают они на разных континентах, и все прочее. Однако он исходил из того, что «имеющий уши да услышит», что она не глухая и не слепая и что тут caveat emptor – пусть сама решает. Но дальше-то что? Он не имел понятия, способен ли он еще заниматься сексом и не убьет ли его это, если все-таки способен. И если секс его прикончит, осчастливит ли его смерть здесь, в этом городке, в постели Энни? Джексона не осчастливит, это точно. Но отказаться от секса до тех пор, пока Джексон не встанет на ноги? Сейчас сыну шесть… Двенадцать лет ждать? Через двенадцать лет Такеру стукнет семьдесят, тогда возникнут новые вопросы. К примеру: кто захочет с ним спать, когда ему исполнится семьдесят? И на что он тогда будет способен?
Самое мучительное следствие его медицинского приключения – нескончаемый поток вопросов. И не только о том, кто захочет с ним спать, когда ему стукнет семьдесят. Вопросы, касающиеся пустых десятилетий от «Джульетты» до приступа; вопросы относительно десятилетий – он надеялся, что этих десятилетий окажется не одно, – после приступа. Получить ответы на эти щекотливые вопросы он не рассчитывал, так что вопросы можно было считать риторическими.
Будь он персонажем популярного телесериала, несколько дней, проведенных в чужом городе с доброй женщиной, разумеется, вдохновили бы его, пробудили в нем веру в свои скрытые до той поры возможности, и он вернулся бы домой, чтобы тут же выдать на-гора потрясающий новый альбом. В реальности Такер, однако, ощущал в себе все ту же привычную пустоту. И когда он уже был готов погрузиться в глубины уныния, Терри Джексон нажал кнопку музыкального автомата, и помещение заполнил голос соул-певца, которого Такер почти узнал – Мэйджор Ланс? Доби Грей? – и Гэв с Барнси принялись крутить свои сальто и стойки на руках на музейном ковре.
– Папа, ты ведь тоже так сможешь? – потянул его за рукав Джексон.
– А то!
Беседуя с самой активной общественницей, Энни заметила боковым зрением пожилую даму, которая разглядывала фотоснимок веселой компании на отдыхе. Энни извинилась, подошла к даме и представилась.
– Очень приятно, госпожа директор, – кивнула пожилая дама. – Меня зовут Кэтлин, можно попросту Кэт.
– Вы узнаете кого-нибудь на этом снимке?
– Вот это я, – указала Кэтлин. – Зубы у меня всегда были никуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29