Как вам не стыдно!
Видно было, что Левшин такого не ожидал. Народ недовольно зашумел.
— Подумать только! — раздавались гневные голоса.
— До чего дожили! Самого Корнея… за рубль…
— Да! Мне не стыдно, товарищи учителя! — вдруг громко и уже без улыбки, словно на митинге, сказал Левшин.
— Я только сейчас подумал, как бы Корней обрадовался, если б увидел своими глазами наше сказочное, иллюзионное… — смягчал он постепенно голос, входя в привычную роль, — фантастическое, цирковое представление «Мойдодыр». Что же необычного в нашем театре? А то, что все представление проходит с участием артистов-лауреатов оригинальных и разговорных жанров «Черного театра лилипутов»!
— Ах! Лилипутики! — заволновались учителя.
— Весь спектакль… — словно удав, который собирается сожрать свою жертву, гипнотизировал Левшин публику, — поставлен по принципу «черного кабинета» Станиславского.
— Станиславский!
— Ну что это такое? — резко перескочил на игривый тон Витюшка. — Не забыли сказку?
— Нет! — послышались уже веселые голоса. — Помните, наверно: «Одеяло убежало, улетела простыня, и подушка, как лягушка…» — Левшин все это время дирижировал руками, и, когда он внезапно остановился на слове «лягушка», учителя хором, по инерции, проскандировали:
— Ускакала от меня! — и дружно рассмеялись.
— Вот, то же самое у нас будет на сцене. На фоне черного бархата, в абсолютной темноте, весь реквизит, который находится на сцене, будет светиться. Ну, вы, конечно, знаете последний закон физики — принцип «холодного свечения»?
— …
— Так вот. На сцене все будет, как в сказке. Если в сказке одеяло летает, значит, на сцене оно тоже будет
летать. Печки-ложки-вилки-свечки! — разгонялся Витюшка, размахивая плавно руками. — Все это летает, кружится, и даже наш маленький… опустил он руку к колену, показывая размеры Пухарчука, — даже наш ма-а-ленький лилипутик будет перед вами… что делать?
Как и ожидалось, воображения хватило сказать: бегать, прыгать, плясать и непонятно кого искать.
— И даже сам ма-а-ленький лилипутик будет перед нами… Летать!
— Летать! — задребезжали стекла в учительской.
— Летать! Летать! — как крыльями, закрутил кистями рук Витюшка. — Прыг — и полетел, без всяких там веревочек, ниточек, лесочек…
— Как же это?! — вскричали учителя. — Без лесочек-то?!
— А вот это и есть наше представление. — Это эстрада, цирк, с участием артистов-лилипутов.
— Ну как, товарищи? — обратилась завуч к преподавателям. — Идем?
— Идем, идем! — зашумела аудитория. — Черт с ним, с рублем, раз в жизни такое бывает, что ж мы, не соберем?
— Сколько вам нужно билетов? — тут же изменился Левшин, переходя к деловой части беседы.
— Ну… я не знаю… — протянула завуч. — Для каких по классов?
— Наш удивительный «Мойдодыр» предназначается для всех пионерских классов! Это же фантастическое представление, к нам приходят на спектакль даже научно-исследовательские институты, так что сами понимаете…
— То, что вы рассказали, это, безусловно, интересно, но цена… нельзя ли как-нибудь подешевле?
— Да вы что? — обиделся Левшин. — Мы же вам не какой-нибудь кукольный балаган! У нас артисты-лилипуты! Это вам не что-нибудь…
— Да, да, — понимающе закивали преподаватели. — Лилипуты, к тому же летающие, это интересно.
— Хорошо, — сказала завуч, — я в среднем возьму па каждый класс по тридцать билетов. Итого, — начала она считать, — девять начальных классов, и с четвертого по шестой — тоже девять… пятьсот сорок билетов, — посмотрела она на Левшина и тут же встрепенулась: — Но мы же занимаемся в две смены!
— Отлично, — успокоил ее Витюшка. — У нас лимит спектакля — триста рублей. Если на каждое представление придет по триста человек, то для вашей школы сделаем два спектакля.
— Это все так говорят, — послышались недовольные голоса преподавателей. — А как придешь, сесть некуда, стоишь весь спектакль. Вы нам укажите на билетах места, чтобы мы пришли и сели, как положено.
— Товарищи! — прервал Левшин волнение. — Я как администратор единственного «черного театра» просто не могу вас обмануть. У нас норма, больше трехсот человек нам не надо. Вы берете билеты и садитесь, где вам удобно, кроме вашей школы больше никого не будет.
Он отсчитал завучу шестьсот билетов.
— А что же на них ни числа… ничего нет? — спросила она. — Они совсем чистые…
— Дело в том, что мы не можем предугадать, какой школе когда удобно прийти на представление. Давайте сейчас согласуем время. У нас сегодня десятое сентября. Значит, первый спектакль мы сделаем на двенадцатое для второй смены… часов в одиннадцать, а для первой смены, мне кажется, час дня будет удобно.
— Согласна, — кивнула завуч.
— Вот мы и договорились! — воскликнул Витюшка. — Что еще хочется сказать. Денежку вы сдадите перед
началом спектакля нашему директору в кассу, он будет сидеть прямо перед зрительным залом, если лишние билеты останутся — тоже сдадите, ну, а если нужно будет докупить, у него все и купите. Оставляю вам афишу… вот, пожалуйста, — отдал он рекламу.
* * *
— Ну? — довольный сам собой, спросил меня Лев шин, когда мы вышли из школы. — Понял, что к чему?
— Ты даешь!
— Да, — усмехнулся Левшин. — Ничего ты не понял Учителя — это самые бестолковые ребята на свете. На них никогда ни в чем нельзя положиться. Ты уверен, что все шестьсот билетов будут проданы?
— Конечно!
— И я уверен. Но когда за полчаса до начала спектакля все билеты приносят назад и говорят: «Вы уж извините, но школа сегодня на спектакль, по причине золотушного поноса, прийти не может…» Вот тогда тебе Закулисный такую пилюлю выпишет, что ты навсегда забудешь отдавать билеты завучу, а будешь делать в каждом классе объявления и раздавать билеты учителям в отдельности. Только тогда еще можно быть на пятьдесят процентов уверенным, что какая-то часть билетов будет продана. Понято?
— Принято, — кивнул я.
— Теперь по поводу детских садиков. Узнаешь, где какие находятся, и отдашь билеты заведующей, если ее нет, то методисту, здесь все проще. Текст рекламы запомнил?
— Запомнил.
— Остальное придет с годами. Жалко мне тебя, — поморщился Левшин. — Как представлю твою кислую рожу, когда будешь делать объявления… У тебя же ни одного билета не купят. Больше жизни, парень!
— Мне кажется, что выйдет не хуже, — обиделся я. — Ты прежде чем убегать, деньги давай, мне жрать не на что.
— А вчера на что жрали? — обалдел Левшин. — Осталось семь копеек.
Прошло всего три дня с получения суточных. За это время я узнал, что пирожки с прошлогодней капустой — это восточная роскошь, что лучше взять целую буханку хлеба, чем купить по копейке в столовой, что горячий чай лучше водопроводной воды в туалете, что тиснуть бублик — это не воровство и не карается законом и что в такой стране, как наша, умереть с голоду, при всем желании, тебе просто не дадут, так же, как и пожить по-человечески. Еще я чувствовал, что многое и многое мне предстоит узнать на моем нелегком пути Служения искусству.
Мы по— братски разделили семь копеек, и я поехал на свое первое дело: снимать ближайшую «точку» -Дворец культуры «Тонус». Эта ближайшая «точка», куда меня направил Левшин, оказалась почему-то в противоположном конце города. Огромное здание из стекла и бетона выглядело несколько мрачноватым. Я постоял немного и с самым разнузданным выражением лица рванулся навстречу его обитателям.
— Куда?! — заорали дежурные старушки, увидев меня.
Одна была маленькая, с юркими мышиными глазками и восточной внешностью, другая — черт ее знает.
— К директору, — замялся я.
— А кто таков? — теперь уже не спеша, уселись они в свою будку и чинно начали допрос.
Безделье окончательно вывернуло им мозги наизнанку, и теперь я был для них самый желанный гость, которого можно было порасспросить, подергать и после часовых допросов сказать, что директора уволили лет пятнадцать назад, а вместо Дворца культуры сделали Дворец трезвости. К сожалению, я понял это слишком поздно. Старушки угорали со смеху от моих рассказов, я набивал на них руку, а Время не просто убегало, оно убегало вприпрыжку и без оглядки.
— Директор у вас есть или нет? — раз двадцатый переспросил я.
— Так он же полчаса назад мимо тебя прошел, — как-то вдруг опешили старушки. — Аль не видел?
«Чтоб вам, старые кочерыжки!» — чуть не вырвалось у меня с досады.
— Он теперь на обед пошел, часа через два будет. Да что с тобой?
Я сел на стул и замолчал, не обращая внимания на их вопросы. Старушки обиделись.
— Ишь, какой молодой, а хоть и администратор, так чего же теперь-то?
«Что делать? — мучительно думал я. — Час дня, а даже „точку“ не снял».
Я живо представил Закулисного и свой чемодан под кроватью.
«А Левшин сейчас, наверно, еще одну школу обработал. И чего я сюда поплелся? Это надо сказать спасибо Витюшке. Парень, — вспомнил я слова своего учителя. — Дворцы „Тонус“ — это ягодка в любом городе. Там директора — всегда бывшие рабочие, а мы с тобой кто? Рабы Закулисного! Так неужели два гегемона не протянут друг другу руку. Я бы сам пошел, да здесь, уж видишь, все завязано».
Вдруг кто-то ударил меня ногой в живот! Еще! Еще!
«Не надо! — чуть было не заорал я, сгибаясь в три погибели. — Ну не надо!»
Это старушки синхронно чокнулись двумя вареными яйцами и теперь аппетитно их размундиривали.
А Голод бил меня меж ребер, в пах, проминал желудок до позвоночника.
— Ой-ой! — вскрикнул я. — Не надо! Старушки достали жареную колбасу. В голове все помутилось, и я начал сползать со стула.
«Куриная ножка!» — чуть не потерял я сознание, но тут же вскочил и с криком: «Даешь черный театр лилипутов!» — бросился к истязателям.
— Девчонки! — закричал я с разудалой рожей. — Я же вам еще не рассказал про принцип «холодного свечения»!
Я, как умел, подробно расписал им последний закон физики (возможно, я даже был тогда на грани какого-то открытия), бегло пробежался по родословной наших многочисленных черных лилипутиков, одним махом перескочил от Центральной Африки к Австралии, затем к папуасам Новой Гвинеи, заострил внимание на веревочках, ниточках, лесочках — и лишь после всего этого мозгового штурма я как можно естественнее воскликнул:
— Да вы тут что, жрете, что ли?!
Старушка с восточной внешностью подавилась куриной ножкой, а вторая, ойкнув, юркнула под телефоны. На столе оставались еще картошка и огурцы.
— Голод вам не тетка, — сказал я, забирая протянутый сверток из трясущейся руки. — Утром выскочил, деньги забыл в номере, — непонятно перед кем оправдывался я.
— Понимаем, понимаем, — замахали из-под стола мне руками. — Но у нас нет больше ничего… а вы из какой филармонии?
— Из Куралесинской, бабки, — хрустнул я огурцом. — Из Куралесинской, а что?
— Да нет, ничего, ты ешь, ешь… просто недавно здесь был из Мухославской филармонии администратор, так он…
— Чего он? — спросил я.
— Ничего, ничего, ты ешь, ешь… вот кефирчику, если хочешь.
— Кефирчик — это хорошо, — забыв про всякий стыд, сказал я, отбирая бутылку. — Вот еще бы вашего директора дождаться.
Старушки как-то подозрительно затихли, и одна после некоторой паузы пропищала:
— Так он же был уже, вот только щас ушел…
— Как! — закричал я. — Он уже приходил с обеда?
— Ну так, когда ты нам про физику рассказывал…
— Чтоб вам, старые раскладушки! — рухнул я на стул.
Не знаю, что сделал с ними администратор Мухославской филармонии… наверно, что-то страшное. Старушки забились под будку, я машинально пошел в глубь дворца и вскоре наткнулся на дверь директора, Только взялся за ручку — как навстречу мне выскочил какой-то испуганно озирающийся по сторонам субъект.
— Вы директора не видели? — крикнул я ему вдогонку.
Тот что— то буркнул и исчез… В приемной истерично трещала машинка. Молодая пигалица с острым, как шило, носиком в упоении неистовствовала и проклинала текст.
— Скажите, а директор…
Секретарша зло посмотрела на меня, потом ненадолго вонзилась в рукопись и со злостью разбросала пальчики по клавиатуре.
— Вы что, слепой? — прошипела она наконец.
— В смысле…
— Какой еще нужен смысл, если очки носить надо! — Что вы на меня кричите? — не выдержал я.
— Что вы себе позволяете! — бросила она с радостью машинку и взвинтила обороты. — Врываются сюда всякие и начинают хамить!
Сзади меня внезапно открылась дверь, и в приемную забежал взъерошенный субъект, который совсем недавно отсюда выбегал.
— Вы директора не видели? — снова обратился я к нему.
— А зачем он вам? — искоса поглядывая на меня, быстро спросил он, ковыряясь у секретарши на столе.
— Видите ли…
Он схватил какие-то бумаги и хотел проскочить мимо меня.
— Вы директор? — чувствуя, что так оно и есть, преградил я ему путь.
— Это кто вам сказал? — аж подпрыгнул он.
— Никто! — сурово ответил я. — Знаю. — Да я вас первый раз вижу!
— Я тоже!
— Я вашего директора и знать не хочу! — вызывающе бросил он.
— Я тоже, — еще больше придал я лицу суровости.
— Как тоже? — удивился он. — А что же вы от него тогда хотите?
— А вам какое дело, вы же не директор?
— Нет, но мне интересно, я здесь работаю…
— А кем вы работаете, если вам так интересно?
— А вам какое дело?
Я чувствовал, что зашел в словоблудстве в тупик и пробить этого хмыря мне не под силу.
«А Левшин бы пробил», — с грустью подумал я.
И тут. Господи, словно гром среди ясного неба! Этот нахал уже начал оттирать меня от двери плечом, как я небрежно толкнул его корпусом в сторону и зловеще прошептал:
— А Суси… а товарищ Сусиков вас может не понять.
— А мне Сусик не указ! — вспыхнул он. — У нас недомственный дворец, я подчиняюсь только директору завода.
— Как Сусик не указ? — после некоторой паузы переспросил я.
— Кто сказал, что не указ? — вдруг встрепенулся он. — Кто сказал, что товарищ Сусиков не указ?
— Послушайте, вы директор или не директор? — не выдержал я.
— Цензор Петрович! — раздался писк из-за машинки. — Я уже сказала, чтобы этот… — прошипела пигалица, — очки носил… нахалы… — бросила она в сторону.
— А почему вы меня об этом спрашиваете? — поморщился щупленький, с перекосившимся от забот лицом Цензор Петрович. — А вы кто?
— Давайте зайдем к вам поговорим, — сказал я. — Администратор Куралесинской филармонии вас беспокоит.
— Я так и знал, — горько хмыкнул Цензор Петрович, хватаясь за сердце. — Ты слышишь, Роза? Все администраторы на одно лицо. Почему вы не сказали, что просто осветитель? Вы с детским спектаклем?
— Да, — ответил я, несколько удивленный. — Откуда вы знаете?
— Да потому, что только администраторы детских коллективов падают как снег на голову, остальные, нормальные артисты, всегда предупреждают заранее, мы их ставим в план и знаем… — тут он замолчал.
— Что вы знаете?
— Единственное… что с вами всегда попадешь в историю! — зло бросил он. — Недели две назад, резко добавил Цензор Петрович, — приезжали кукольники из Мухославска, тоже организовали спектакль. Пригласили детские садики…
— Ну и что?
— А то, что работал администратор по непорванным прошлогодним билетам! И…
— Откуда вы знаете?! — теперь уже я перебил его, невольно защищая своего неизвестного собрата.
— Теперь этого никто не узнает, — мрачно произнес Цензор Петрович. — Он их съел.
— Как съел?
— Вас что, ни разу не проверяли КРУшники? — понизил он голос.
— Почему же, проверяли, — солидно ответил я.
— Когда его схватили за руку, — оглядываясь вокруг себя, прошептал директор, — когда его схватили за руку на контроле, он выхватил всю пачку и съел все пятьсот билетов по пятьдесят копеек. Его ловили, а он бегал по дворцу — и жрал, жрал! Как он их мог туда запихать? — с тоской в глазах пожал Цензор Петрович плечами -даже клочок не удалось вытащить изо рта.
— И что же ему сделали?
— А что ему могут сделать? Не пойман — не вор! — нажал он на последнее слово, глядя мне в глаза.
— Да-а, — протянул я. — У нас такое не получится, у нас все по закону, у нас же не какой-нибудь кукольный балаган, а…
Я вспомнил выражение лица директора «Грация», когда Левшин разглагольствовал о «черном кабинете», и понял, что Цензор Петрович не тот человек, чтобы по достоинству оценить исключительность сказанного.
— …у нас шоу лилипутов, — запнулся я, собираясь поведать ему обо всех прелестях нашего театра.
— Мне все равно, хоть шоу слонов и носорогов, — обреченно вздохнул директор.
— Тогда давайте заключим с вами договор, а если хотите, вы можете его заключить с нашим директором перед самым представлением.
Цензор Петрович посмотрел свой план и обреченно кивнул головой. Я рассказал, что от него требуется, а когда выходил, директор тоскливо взглянул на меня.
— Скажите, молодой человек, а вы не устали от всего этого? — махнул он абстрактно рукой.
— Это моя жизнь, — улыбнулся я, но как-то не так весело, как хотелось бы.
«Чего— то я еще не знал, а Левшин посвящать не спешил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Видно было, что Левшин такого не ожидал. Народ недовольно зашумел.
— Подумать только! — раздавались гневные голоса.
— До чего дожили! Самого Корнея… за рубль…
— Да! Мне не стыдно, товарищи учителя! — вдруг громко и уже без улыбки, словно на митинге, сказал Левшин.
— Я только сейчас подумал, как бы Корней обрадовался, если б увидел своими глазами наше сказочное, иллюзионное… — смягчал он постепенно голос, входя в привычную роль, — фантастическое, цирковое представление «Мойдодыр». Что же необычного в нашем театре? А то, что все представление проходит с участием артистов-лауреатов оригинальных и разговорных жанров «Черного театра лилипутов»!
— Ах! Лилипутики! — заволновались учителя.
— Весь спектакль… — словно удав, который собирается сожрать свою жертву, гипнотизировал Левшин публику, — поставлен по принципу «черного кабинета» Станиславского.
— Станиславский!
— Ну что это такое? — резко перескочил на игривый тон Витюшка. — Не забыли сказку?
— Нет! — послышались уже веселые голоса. — Помните, наверно: «Одеяло убежало, улетела простыня, и подушка, как лягушка…» — Левшин все это время дирижировал руками, и, когда он внезапно остановился на слове «лягушка», учителя хором, по инерции, проскандировали:
— Ускакала от меня! — и дружно рассмеялись.
— Вот, то же самое у нас будет на сцене. На фоне черного бархата, в абсолютной темноте, весь реквизит, который находится на сцене, будет светиться. Ну, вы, конечно, знаете последний закон физики — принцип «холодного свечения»?
— …
— Так вот. На сцене все будет, как в сказке. Если в сказке одеяло летает, значит, на сцене оно тоже будет
летать. Печки-ложки-вилки-свечки! — разгонялся Витюшка, размахивая плавно руками. — Все это летает, кружится, и даже наш маленький… опустил он руку к колену, показывая размеры Пухарчука, — даже наш ма-а-ленький лилипутик будет перед вами… что делать?
Как и ожидалось, воображения хватило сказать: бегать, прыгать, плясать и непонятно кого искать.
— И даже сам ма-а-ленький лилипутик будет перед нами… Летать!
— Летать! — задребезжали стекла в учительской.
— Летать! Летать! — как крыльями, закрутил кистями рук Витюшка. — Прыг — и полетел, без всяких там веревочек, ниточек, лесочек…
— Как же это?! — вскричали учителя. — Без лесочек-то?!
— А вот это и есть наше представление. — Это эстрада, цирк, с участием артистов-лилипутов.
— Ну как, товарищи? — обратилась завуч к преподавателям. — Идем?
— Идем, идем! — зашумела аудитория. — Черт с ним, с рублем, раз в жизни такое бывает, что ж мы, не соберем?
— Сколько вам нужно билетов? — тут же изменился Левшин, переходя к деловой части беседы.
— Ну… я не знаю… — протянула завуч. — Для каких по классов?
— Наш удивительный «Мойдодыр» предназначается для всех пионерских классов! Это же фантастическое представление, к нам приходят на спектакль даже научно-исследовательские институты, так что сами понимаете…
— То, что вы рассказали, это, безусловно, интересно, но цена… нельзя ли как-нибудь подешевле?
— Да вы что? — обиделся Левшин. — Мы же вам не какой-нибудь кукольный балаган! У нас артисты-лилипуты! Это вам не что-нибудь…
— Да, да, — понимающе закивали преподаватели. — Лилипуты, к тому же летающие, это интересно.
— Хорошо, — сказала завуч, — я в среднем возьму па каждый класс по тридцать билетов. Итого, — начала она считать, — девять начальных классов, и с четвертого по шестой — тоже девять… пятьсот сорок билетов, — посмотрела она на Левшина и тут же встрепенулась: — Но мы же занимаемся в две смены!
— Отлично, — успокоил ее Витюшка. — У нас лимит спектакля — триста рублей. Если на каждое представление придет по триста человек, то для вашей школы сделаем два спектакля.
— Это все так говорят, — послышались недовольные голоса преподавателей. — А как придешь, сесть некуда, стоишь весь спектакль. Вы нам укажите на билетах места, чтобы мы пришли и сели, как положено.
— Товарищи! — прервал Левшин волнение. — Я как администратор единственного «черного театра» просто не могу вас обмануть. У нас норма, больше трехсот человек нам не надо. Вы берете билеты и садитесь, где вам удобно, кроме вашей школы больше никого не будет.
Он отсчитал завучу шестьсот билетов.
— А что же на них ни числа… ничего нет? — спросила она. — Они совсем чистые…
— Дело в том, что мы не можем предугадать, какой школе когда удобно прийти на представление. Давайте сейчас согласуем время. У нас сегодня десятое сентября. Значит, первый спектакль мы сделаем на двенадцатое для второй смены… часов в одиннадцать, а для первой смены, мне кажется, час дня будет удобно.
— Согласна, — кивнула завуч.
— Вот мы и договорились! — воскликнул Витюшка. — Что еще хочется сказать. Денежку вы сдадите перед
началом спектакля нашему директору в кассу, он будет сидеть прямо перед зрительным залом, если лишние билеты останутся — тоже сдадите, ну, а если нужно будет докупить, у него все и купите. Оставляю вам афишу… вот, пожалуйста, — отдал он рекламу.
* * *
— Ну? — довольный сам собой, спросил меня Лев шин, когда мы вышли из школы. — Понял, что к чему?
— Ты даешь!
— Да, — усмехнулся Левшин. — Ничего ты не понял Учителя — это самые бестолковые ребята на свете. На них никогда ни в чем нельзя положиться. Ты уверен, что все шестьсот билетов будут проданы?
— Конечно!
— И я уверен. Но когда за полчаса до начала спектакля все билеты приносят назад и говорят: «Вы уж извините, но школа сегодня на спектакль, по причине золотушного поноса, прийти не может…» Вот тогда тебе Закулисный такую пилюлю выпишет, что ты навсегда забудешь отдавать билеты завучу, а будешь делать в каждом классе объявления и раздавать билеты учителям в отдельности. Только тогда еще можно быть на пятьдесят процентов уверенным, что какая-то часть билетов будет продана. Понято?
— Принято, — кивнул я.
— Теперь по поводу детских садиков. Узнаешь, где какие находятся, и отдашь билеты заведующей, если ее нет, то методисту, здесь все проще. Текст рекламы запомнил?
— Запомнил.
— Остальное придет с годами. Жалко мне тебя, — поморщился Левшин. — Как представлю твою кислую рожу, когда будешь делать объявления… У тебя же ни одного билета не купят. Больше жизни, парень!
— Мне кажется, что выйдет не хуже, — обиделся я. — Ты прежде чем убегать, деньги давай, мне жрать не на что.
— А вчера на что жрали? — обалдел Левшин. — Осталось семь копеек.
Прошло всего три дня с получения суточных. За это время я узнал, что пирожки с прошлогодней капустой — это восточная роскошь, что лучше взять целую буханку хлеба, чем купить по копейке в столовой, что горячий чай лучше водопроводной воды в туалете, что тиснуть бублик — это не воровство и не карается законом и что в такой стране, как наша, умереть с голоду, при всем желании, тебе просто не дадут, так же, как и пожить по-человечески. Еще я чувствовал, что многое и многое мне предстоит узнать на моем нелегком пути Служения искусству.
Мы по— братски разделили семь копеек, и я поехал на свое первое дело: снимать ближайшую «точку» -Дворец культуры «Тонус». Эта ближайшая «точка», куда меня направил Левшин, оказалась почему-то в противоположном конце города. Огромное здание из стекла и бетона выглядело несколько мрачноватым. Я постоял немного и с самым разнузданным выражением лица рванулся навстречу его обитателям.
— Куда?! — заорали дежурные старушки, увидев меня.
Одна была маленькая, с юркими мышиными глазками и восточной внешностью, другая — черт ее знает.
— К директору, — замялся я.
— А кто таков? — теперь уже не спеша, уселись они в свою будку и чинно начали допрос.
Безделье окончательно вывернуло им мозги наизнанку, и теперь я был для них самый желанный гость, которого можно было порасспросить, подергать и после часовых допросов сказать, что директора уволили лет пятнадцать назад, а вместо Дворца культуры сделали Дворец трезвости. К сожалению, я понял это слишком поздно. Старушки угорали со смеху от моих рассказов, я набивал на них руку, а Время не просто убегало, оно убегало вприпрыжку и без оглядки.
— Директор у вас есть или нет? — раз двадцатый переспросил я.
— Так он же полчаса назад мимо тебя прошел, — как-то вдруг опешили старушки. — Аль не видел?
«Чтоб вам, старые кочерыжки!» — чуть не вырвалось у меня с досады.
— Он теперь на обед пошел, часа через два будет. Да что с тобой?
Я сел на стул и замолчал, не обращая внимания на их вопросы. Старушки обиделись.
— Ишь, какой молодой, а хоть и администратор, так чего же теперь-то?
«Что делать? — мучительно думал я. — Час дня, а даже „точку“ не снял».
Я живо представил Закулисного и свой чемодан под кроватью.
«А Левшин сейчас, наверно, еще одну школу обработал. И чего я сюда поплелся? Это надо сказать спасибо Витюшке. Парень, — вспомнил я слова своего учителя. — Дворцы „Тонус“ — это ягодка в любом городе. Там директора — всегда бывшие рабочие, а мы с тобой кто? Рабы Закулисного! Так неужели два гегемона не протянут друг другу руку. Я бы сам пошел, да здесь, уж видишь, все завязано».
Вдруг кто-то ударил меня ногой в живот! Еще! Еще!
«Не надо! — чуть было не заорал я, сгибаясь в три погибели. — Ну не надо!»
Это старушки синхронно чокнулись двумя вареными яйцами и теперь аппетитно их размундиривали.
А Голод бил меня меж ребер, в пах, проминал желудок до позвоночника.
— Ой-ой! — вскрикнул я. — Не надо! Старушки достали жареную колбасу. В голове все помутилось, и я начал сползать со стула.
«Куриная ножка!» — чуть не потерял я сознание, но тут же вскочил и с криком: «Даешь черный театр лилипутов!» — бросился к истязателям.
— Девчонки! — закричал я с разудалой рожей. — Я же вам еще не рассказал про принцип «холодного свечения»!
Я, как умел, подробно расписал им последний закон физики (возможно, я даже был тогда на грани какого-то открытия), бегло пробежался по родословной наших многочисленных черных лилипутиков, одним махом перескочил от Центральной Африки к Австралии, затем к папуасам Новой Гвинеи, заострил внимание на веревочках, ниточках, лесочках — и лишь после всего этого мозгового штурма я как можно естественнее воскликнул:
— Да вы тут что, жрете, что ли?!
Старушка с восточной внешностью подавилась куриной ножкой, а вторая, ойкнув, юркнула под телефоны. На столе оставались еще картошка и огурцы.
— Голод вам не тетка, — сказал я, забирая протянутый сверток из трясущейся руки. — Утром выскочил, деньги забыл в номере, — непонятно перед кем оправдывался я.
— Понимаем, понимаем, — замахали из-под стола мне руками. — Но у нас нет больше ничего… а вы из какой филармонии?
— Из Куралесинской, бабки, — хрустнул я огурцом. — Из Куралесинской, а что?
— Да нет, ничего, ты ешь, ешь… просто недавно здесь был из Мухославской филармонии администратор, так он…
— Чего он? — спросил я.
— Ничего, ничего, ты ешь, ешь… вот кефирчику, если хочешь.
— Кефирчик — это хорошо, — забыв про всякий стыд, сказал я, отбирая бутылку. — Вот еще бы вашего директора дождаться.
Старушки как-то подозрительно затихли, и одна после некоторой паузы пропищала:
— Так он же был уже, вот только щас ушел…
— Как! — закричал я. — Он уже приходил с обеда?
— Ну так, когда ты нам про физику рассказывал…
— Чтоб вам, старые раскладушки! — рухнул я на стул.
Не знаю, что сделал с ними администратор Мухославской филармонии… наверно, что-то страшное. Старушки забились под будку, я машинально пошел в глубь дворца и вскоре наткнулся на дверь директора, Только взялся за ручку — как навстречу мне выскочил какой-то испуганно озирающийся по сторонам субъект.
— Вы директора не видели? — крикнул я ему вдогонку.
Тот что— то буркнул и исчез… В приемной истерично трещала машинка. Молодая пигалица с острым, как шило, носиком в упоении неистовствовала и проклинала текст.
— Скажите, а директор…
Секретарша зло посмотрела на меня, потом ненадолго вонзилась в рукопись и со злостью разбросала пальчики по клавиатуре.
— Вы что, слепой? — прошипела она наконец.
— В смысле…
— Какой еще нужен смысл, если очки носить надо! — Что вы на меня кричите? — не выдержал я.
— Что вы себе позволяете! — бросила она с радостью машинку и взвинтила обороты. — Врываются сюда всякие и начинают хамить!
Сзади меня внезапно открылась дверь, и в приемную забежал взъерошенный субъект, который совсем недавно отсюда выбегал.
— Вы директора не видели? — снова обратился я к нему.
— А зачем он вам? — искоса поглядывая на меня, быстро спросил он, ковыряясь у секретарши на столе.
— Видите ли…
Он схватил какие-то бумаги и хотел проскочить мимо меня.
— Вы директор? — чувствуя, что так оно и есть, преградил я ему путь.
— Это кто вам сказал? — аж подпрыгнул он.
— Никто! — сурово ответил я. — Знаю. — Да я вас первый раз вижу!
— Я тоже!
— Я вашего директора и знать не хочу! — вызывающе бросил он.
— Я тоже, — еще больше придал я лицу суровости.
— Как тоже? — удивился он. — А что же вы от него тогда хотите?
— А вам какое дело, вы же не директор?
— Нет, но мне интересно, я здесь работаю…
— А кем вы работаете, если вам так интересно?
— А вам какое дело?
Я чувствовал, что зашел в словоблудстве в тупик и пробить этого хмыря мне не под силу.
«А Левшин бы пробил», — с грустью подумал я.
И тут. Господи, словно гром среди ясного неба! Этот нахал уже начал оттирать меня от двери плечом, как я небрежно толкнул его корпусом в сторону и зловеще прошептал:
— А Суси… а товарищ Сусиков вас может не понять.
— А мне Сусик не указ! — вспыхнул он. — У нас недомственный дворец, я подчиняюсь только директору завода.
— Как Сусик не указ? — после некоторой паузы переспросил я.
— Кто сказал, что не указ? — вдруг встрепенулся он. — Кто сказал, что товарищ Сусиков не указ?
— Послушайте, вы директор или не директор? — не выдержал я.
— Цензор Петрович! — раздался писк из-за машинки. — Я уже сказала, чтобы этот… — прошипела пигалица, — очки носил… нахалы… — бросила она в сторону.
— А почему вы меня об этом спрашиваете? — поморщился щупленький, с перекосившимся от забот лицом Цензор Петрович. — А вы кто?
— Давайте зайдем к вам поговорим, — сказал я. — Администратор Куралесинской филармонии вас беспокоит.
— Я так и знал, — горько хмыкнул Цензор Петрович, хватаясь за сердце. — Ты слышишь, Роза? Все администраторы на одно лицо. Почему вы не сказали, что просто осветитель? Вы с детским спектаклем?
— Да, — ответил я, несколько удивленный. — Откуда вы знаете?
— Да потому, что только администраторы детских коллективов падают как снег на голову, остальные, нормальные артисты, всегда предупреждают заранее, мы их ставим в план и знаем… — тут он замолчал.
— Что вы знаете?
— Единственное… что с вами всегда попадешь в историю! — зло бросил он. — Недели две назад, резко добавил Цензор Петрович, — приезжали кукольники из Мухославска, тоже организовали спектакль. Пригласили детские садики…
— Ну и что?
— А то, что работал администратор по непорванным прошлогодним билетам! И…
— Откуда вы знаете?! — теперь уже я перебил его, невольно защищая своего неизвестного собрата.
— Теперь этого никто не узнает, — мрачно произнес Цензор Петрович. — Он их съел.
— Как съел?
— Вас что, ни разу не проверяли КРУшники? — понизил он голос.
— Почему же, проверяли, — солидно ответил я.
— Когда его схватили за руку, — оглядываясь вокруг себя, прошептал директор, — когда его схватили за руку на контроле, он выхватил всю пачку и съел все пятьсот билетов по пятьдесят копеек. Его ловили, а он бегал по дворцу — и жрал, жрал! Как он их мог туда запихать? — с тоской в глазах пожал Цензор Петрович плечами -даже клочок не удалось вытащить изо рта.
— И что же ему сделали?
— А что ему могут сделать? Не пойман — не вор! — нажал он на последнее слово, глядя мне в глаза.
— Да-а, — протянул я. — У нас такое не получится, у нас все по закону, у нас же не какой-нибудь кукольный балаган, а…
Я вспомнил выражение лица директора «Грация», когда Левшин разглагольствовал о «черном кабинете», и понял, что Цензор Петрович не тот человек, чтобы по достоинству оценить исключительность сказанного.
— …у нас шоу лилипутов, — запнулся я, собираясь поведать ему обо всех прелестях нашего театра.
— Мне все равно, хоть шоу слонов и носорогов, — обреченно вздохнул директор.
— Тогда давайте заключим с вами договор, а если хотите, вы можете его заключить с нашим директором перед самым представлением.
Цензор Петрович посмотрел свой план и обреченно кивнул головой. Я рассказал, что от него требуется, а когда выходил, директор тоскливо взглянул на меня.
— Скажите, молодой человек, а вы не устали от всего этого? — махнул он абстрактно рукой.
— Это моя жизнь, — улыбнулся я, но как-то не так весело, как хотелось бы.
«Чего— то я еще не знал, а Левшин посвящать не спешил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26