потом у меня затекли ноги, еще немного погодя я понял, что моему мочевому пузырю отчаянно нужно опорожниться. Потом меня раздражал спертый воздух. В груди что-то булькало, и моя диафрагма судорожно сжималась, когда я сдерживал лающий кашель, который сразу же мог бы нас выдать. Зажав рот рукой, я пытался найти силу и успокоение в мыслях о священнике, который был нашим предшественником в этой келье; возможно, в такой же ситуации тот человечек целовал образок с изображением агнца Божия, читал молитвы, перебирая четки, шепотом повторял литании. Но думать о нем — это все, что мог делать я, чтобы удержаться от стонов.
А Монк в кромешной темноте нашей тесной каморки чувствовал себя как рыба в воде. Словно он долго готовился к такому событию, или словно его предыдущая встреча с незваными гостями была своего рода суровым плавильным тиглем, в котором возросли его терпение и мудрость, и он стал уже не моим исполнительным подчиненным, а деятельным и решительным вождем, способным быстро спланировать ход действий и оценить положение. Именно он решил, что не стоит зажигать свечу, нашел одеяло, чтобы укрыть мне спину, шепотом уверял меня, что воздуха еще вдоволь и надежда на спасение есть… и именно он, после того как входная дверь с шумом захлопнулась и все затихло, догадался, что один человек еще остался в доме и, затаившись, ждет, когда мы вылезем из укрытия, что я уже и собирался сделать. И конечно же через пару минут до нас донесся приглушенный кашель из моего кабинета. Поэтому мы переждали еще пару часов, пока последний гость тоже не ушел. Тогда Монк, скрестив на удачу пальцы, вылез из нашего тайника и втащил меня наверх. Жадно глотая воздух, я вылез в чулан и бродил по залитым утренним светом коридорам и комнатам, точно человек, выползающий из-под груды камней после окончания жуткого камнепада.
Правда, признаков камнепада не удалось обнаружить нигде — ни в жилых комнатах, ни внизу в лавке. Определенно ничего подобного тому, что случилось несколько дней назад. Мы на цыпочках прошли по сумеречным комнатам, держась подальше от окон — еще один мудрый совет Монка, — в поисках хоть какого-нибудь следа ночных событий. Но все выглядело так, словно в доме никого, кроме нас, и не было; словно последние несколько часов были всего лишь нашим общим кошмарным наваждением. Я даже нашел под лестницей свой кремневый пистолет, очевидно нетронутый. О былом пребывании незваных гостей свидетельствовал лишь слабый запах факельного дыма, подмешавшийся к спертому, но такому привычному воздуху лавки.
— Как вы думаете, сэр, кем были эти взломщики? — Как только мы оказались в привычной обстановке, Монк вновь сделался моим почтительным учеником. — Те же парни, что устроили погром, как вы считаете?
— Нет, я так не думаю. — Мы уже стояли в лавке пристально разглядывая нашу зеленую дверь. — Они ведь не рылись в наших книгах, правда? В отличие от предыдущих негодяев.
Он согласно кивнул головой, и какое-то время мы молча разглядывали все вокруг. Да, книг они явно не тронули. Все они стояли аккуратными рядами на полках, куда мы их расставили, прежде чем закрыться на ночь. Деньги наши также остались целы. Замок на железном сундуке под моей кроватью был цел и невредим, как и мешочек с монетами под прилавком в лавке и как, что более важно, соверены и бумаги, спрятанные под половицами. Из дома не пропало ни одного захудалого фартинга. Я заметил, что совершенно недоумевающий Монк продолжает вопросительно пялиться на меня.
— Тогда, может, вы считаете, что они искали именно вас?
Я пожал плечами, не в силах противостоять его оценивающему взгляду. Отвернувшись, я проверил дверной замок, который оказался нетронутым, как и все остальное. Наши взломщики, кем бы они ни были, хорошо знали свое ремесло.
Но как раз в этот момент кое-что привлекло мое внимание, какая-то грязь около двери, и я встал на колени, чтобы исследовать ее. Серые мелкие комочки почвы, песчаной на ощупь и слегка переливающейся в лучах утреннего света.
— Что это, сэр? — Монк наклонился над моим плечом.
— Ракушечник, — сообщил я ему после краткого исследования. — Известняк.
— Известняк? — Вконец озадаченный, он громко вздохнул. — Из какого-то карьера?
— Нет, не из карьера. С моря. Вот видишь? — Я сдул немного почвы, чтобы показать ему крошечный кусочек, похожий на костяной осколок. — Он образуется из прессованных ракушек — оттуда и название.
Он потрогал пальцем грязь.
— Чтоб мне провалиться, сэр. Как же могли попасть сюда эти осколки? Вы считаете, что их принесли?…
— Вот именно. — Я выпрямился, все еще рассматривая мелкие крошки почвы на ладони. — Ракушечник используется при строительстве дорог, — пояснил я. — Подъездных аллей перед особняками и так далее. Его, должно быть, принесли сюда на подошвах обуви.
Кивнув, Монк продолжал с серьезным видом смотреть на меня, словно ожидал каких-то дальнейших объяснений, от которых я уклонился. Немного погодя я отряхнул грязь с ладоней и постоял перед забранным ставнями окном. Было уже почти восемь утра. Я смотрел, как утренний солнечный свет, просачиваясь сквозь щели ставен, ложится полосками на пол сзади меня и вытравливает длинные тени на мостовой. От этих ярких световых полос у меня защипало в глазах, и колющая боль отдалась в затылке. Но я наклонился вперед и — точно так же, как поступал полдюжины раз за прошедшие два дня, — повертев головой направо и налево, окинул пристальным взглядом всю дорогу. Обычное утреннее движение с привычной какофонией громких голосов, цоканья лошадиных подков, звяканья отпираемых засовов и решеток. Перед лавками материализовались подмастерья с метлами и принялись мести пятна солнечного света.
Глядя на разворачивающуюся сцену, я почувствовал щемящую боль в груди. Это было мое любимое время дня, время, когда я распахивал ставни, опускал тент, протирал воском прилавок и книжные полки, чистил камин и разжигал огонь, приносил чайник с водой, чтобы приготовить первую чашку утреннего кофе, и потом, удалившись за прилавок, с радостью ждал, когда первый из моих покупателей откроет зеленую дверь и войдет внутрь. Но сегодня утром я заподозрил, что этот ритуал никогда уже не будет таким, как прежде. Еще неизвестно, озадаченно думал я, кто может появиться на мосту нынче утром и открыть дверь магазина? Кто еще подстерегает меня, какая злая сила, наделенная тайным могуществом, прячется за дверями и стенами соседних домов, следя за моей зеленой дверью и выжидая очередного удобного случая? Ведь я не сказал Монку, что ракушечник покрывает подъездные аллеи и дорожки во дворце Уайтхолл — именно ракушечник хрустел у меня под ногами, когда я пробирался к архивам казначейства.
Мои мрачные мысли прервал громкий скрежет; потом задребезжали стекла, и под моими ногами предупреждающе задрожали балки каркаса. Скосив глаза, я увидел сквозь дощечки ставен, как разводной пролет поднимается к небу, словно деталь огромных заводных часов, протянувших свою черную тенистую стрелу к фасаду лавки. На проезжей части наступило привычное затишье. Телеги и повозки скапливались около «Редкой Книги», а дюжина светло-желтых, наполненных ветром парусов величаво проплывала сквозь образовавшийся проем. Через несколько минут последний парусник вышел из-под моста. Затем заскользили и натянулись на шкивах канаты, деревянные зубцы сошлись вместе, балки под полом задрожали, и мост опустился на место, издав очередной старческий стон. Движение перед «Редкой Книгой» возобновилось, и, как обычно в этот час, над булыжником разнеслись шумная брань, назойливый скрип и грохот.
Да, начался обычный день. Но я вдруг понял, что не смогу участвовать в сегодняшней привычной жизни, что не смогу открыть свою лавку, что впервые за долгую трудовую жизнь я уклонюсь от своих обязанностей. Ибо мой маленький корабль не приближался, как я думал, к спокойной родной гавани, а мчался на всех парусах невесть куда, без карт и компаса. Чуть позже, карабкаясь наверх по винтовой лестнице и придерживаясь за стену, чтобы не упасть, я понял, что «Редкая Книга», служившая мне надежным убежищем все эти двадцать лет, стала теперь небезопасной.
Часть 3. ЛАБИРИНТ МИРА
Глава 1
Так вот началась моя тревожная и скитальческая жизнь — мое суматошное бегство или, точнее, изгнание из «Редкой Книги». Сначала я не мог даже сообразить, где бы мне спрятаться. Карабкаясь по винтовой лестнице в свою спальню, я прикидывал, не лучше ли мне вовсе уехать из Лондона, но потом придумал кое-что получше. За всю свою жизнь я уезжал из города раз шесть, не больше: дважды — ради книжной ярмарки в Или, трижды ездил в Оксфорд и один раз заехал даже в Стаурбридж, тоже на книжную ярмарку. И наконец — то затяжное и изнурительное путешествие в Понтифик-Холл, с которого, похоже, и начались все мои беды и неприятности.
Я подумывал, не поискать ли мне пристанища в Уоппинге, но быстро отверг эту идею, решив не подкидывать на мельницу бедного Биддульфа нового зерна — у него и так в избытке страхов и секретов. Поэтому, укладывая в кожаный ранец смену одежды, я вспоминал других моих постоянных клиентов. В их числе было несколько тихих почтенных ученых, которые, думаю, охотно приютили бы меня на пару ночей или даже дольше, если понадобится. Но как объяснить им причину? Я застегнул пряжку ранца и закинул его за плечо. Нет: в Лондоне имелось только одно укромное местечко; только одно место для такого беглеца, как я.
Когда я спустился вниз, Монк уже открыл лавку и несколько покупателей — приятные, знакомые лица — неспешно осматривали книжные полки. Я приветливо кивнул им и шепнул Монку, что мне придется оставить «Редкую Книгу» на несколько дней и что магазин вновь остается на его попечении. Он взглянул, на мой ранец, но взгляд его выразил лишь легкое удивление. Видимо, события последних нескольких дней показали ему, что от его мастера можно ожидать любых неожиданностей и причуд. Покидая его, я чувствовал себя очень виноватым — словно только я один на всем белом свете мог бы спасти или защитить его. Напоследок я обвел взглядом лавку и выскользнул на улицу, а там быстро затерялся в густой толпе, теснившейся по пять человек в ряд на тротуарах моста.
Через пять минут я вышел за Саутворкские ворота, где толпа уже слегка поредела. Оглянувшись через плечо, я поковылял, опираясь на мою суковатую палку, вниз по дороге, ведущей к ступеням причала, где и нанял ялик. Лодочник усмехнулся и спросил, куда я желаю отправиться.
— Вверх по течению, — ответил я.
Устанавливая весла и отталкиваясь от причала, он подозрительно поглядывал на меня, без сомнения, потому, что я натянул парусиновый навес на деревянные дуги и сразу, несмотря на солнечную погоду, залез под его попахивающий плесенью свод. Выглянув из этого укрытия, я убедился, что никто не следит за мной с причальной лестницы. Ниже по течению река была пустынна, не считая пары рыболовных смэков, бросивших якоря на мелководье и быстро убавивших паруса в ожидании следующего подъема разводного пролета. За их мачтами над устоями моста высилась «Редкая Книга», но вскоре она подернулась легкой дымкой, словно постепенно растворялась в воздухе.
— Так что же вам угодно, сэр? Куда прикажете вас доставить?
— В Эльзас, — ответил я и нырнул обратно под навес, из-под которого не показывался до тех пор, пока нос нашего ялика не прошелестел по дну к ступеням угольной пристани поблизости от «Золотого рога».
Я снял комнату в таверне «Полумесяц», что располагалась в Эбби-корт, то есть примерно в центре (по моим скудным понятиям) того лабиринта дворов и переулков, что представлял собой Эльзас. Моя комната размещалась на верхнем этаже, и попасть в нее можно было только по узкой винтовой лесенке, по которой меня провела сама хозяйка этого заведения — миссис Фокс, маленькая темноволосая женщина, чьи спокойные и благопристойные манеры скорее наводили на мысль о монастыре, чем о таверне в центре Эльзаса. Я записался в книге постояльцев под именем Сайлас Кобб и заплатил пару шиллингов за две ночи вперед, что давало мне право не только на ночлег, — пояснила она своим кротким голосом, — но также на завтрак и ужин. А если мне понадобится еще что-нибудь — эль, табак, услуги горничной, — я должен, не раздумывая, сразу же дать ей знать. Скромно потупив свои черные глаза, она упомянула о юных леди, поглядывавших на нас из-за прикрытых занавесами дверных проемов, пока мы поднимались вверх по лестнице. Я заверил ее, что ничего такого мне не нужно
— В сущности… — Я выудил из кармана очередной шиллинг, который постарался незаметно сунуть ей в руку. — Крайне необходимо, чтобы во время моего пребывания в вашей гостинице меня никто не тревожил. Никто, ни днем, ни ночью. Вы понимаете меня?
По реакции госпожи Фокс я догадался, что ей не раз приходилось слышать подобные просьбы от постояльцев.
— Конечно, господин Кобб, — улыбнувшись, прошептала она и смущенно опустила глаза, взглянув сначала на связку ключей, висевших у нее на поясе, а потом на черного кота, сопровождавшего нас вверх по лестнице. — Ни одна живая душа не побеспокоит вас. До тех пор, пока вы проживаете под моей крышей. Уверяю вас.
Когда она вместе с котом удалилась, я положил свой ранец на кровать и окинул взглядом комнату. Своими скромными размерами и спартанской обстановкой она напоминала монашескую келью; здесь имелись лишь жесткий стул со спинкой из перекладин, стол и кровать на четырех ножках с тощим тюфяком. Но комнатка была довольно чистой и отлично подошла мне. Через крошечное оконце я увидел колокольню тюрьмы Бридуэлл, а далеко за ней маячил северный конец Лондонского моста, и его вид весьма приободрил меня, сделал мое изгнание — как я уже мысленно назвал свое бегство — немного более терпимым. Я сел на кровать, судорожно вздохнул и порадовался, что мне удалось выбрать правильное местечко.
Прибыв в Эльзас часом раньше, я чувствовал себя подавленным и крайне расстроенным. Испытания прошедшей ночи измотали меня, и я не придумал ничего лучшего, как, по примеру многих, поискать убежища в этом районе. Сначала я подумывал, не снять ли комнату в «Золотом роге» или в «Голове сарацина», но в итоге отказался от этих мыслей. И в том и в другом месте я мог столкнуться с доктором Пиквансом, отношения которого с Генри Монбоддо пока оставались для меня загадкой. Кроме того, таверна «Полумесяца» выглядела чуть более респектабельно — если можно так выразиться, — чем оба те заведения. Я прибыл туда к открытию, и в тот момент миссис Фокс провожала к выходу нескольких богато одетых господ, сопровождаемая черным котом, который следовал за ней повсюду, как за ведьмой. В остальном дом выглядел пустым, если не считать тех юных леди, которые поглядывали на нас из своих занавешенных комнат.
Да, сказал я себе, ложась на кровать: пожалуй, здесь я буду в безопасности. И все же на всякий случай я вытащил пистолет из ранца и положил его рядом с собой.
Сон сморил меня почти мгновенно, и проснулся я только в начале вечера, когда на Лондонском мосту уже зажглись первые желтые фонари. Карманные часы сообщили мне, что я проспал без малого десять часов.
Еще одурманенный сном, я поднялся с постели и вытащил из ранца два пузырька: два из трех в общей сложности приобретений, сделанных перед тем, как снять комнату. В первом пузырьке был лечебный отвар из листьев ежевики, купленный у аптекаря по фамилии Фоскетт, сообщившего мне, что сие лекарство, созданное в его личной лаборатории, является превосходным средством от болячек во рту и (как он, подмигнув мне, выразился) в «тайных членах». Я тоже подмигнул, выразительно поморщившись, и позволил ему предполагать все, что угодно.
Вскипятив в чайнике воду, я вылил в нее отвар ежевичных листьев, размешал и добавил туда три грамма едкого натра из другой склянки, купленной в той же лавке. Я уже окончательно проснулся и трясущимися руками закрыл пузырьки пробками. Когда настой достаточно охладился, я вылил его в умывальный таз и смочил им волосы, бороду и даже брови. Знал о том аптекарь или нет, но его настойки годились не только для лечения венерических недомоганий. Круглое зеркальце для бритья подтвердило, что из каштанового с проседью цвет моей шевелюры и бороды стал угольно-черным. Вдобавок, по излюбленной моде кавалеров, я подстриг бороду клинышком.
Наконец, я достал последнее утреннее приобретение, костюм, купленный у торговца мужской одеждой на Уайтфрайерс-стрит. Сложив и убрав с глаз долой мой скромный наряд книготорговца — потрепанный камзол, бриджи, протершиеся сзади почти до дыр, и чулки со спущенными петлями, — я постепенно облачился в новый костюм. Во-первых, фиолетовый камзол с золотыми пуговицами, затем пара украшенных лентами бриджей и подходящие к ним шелковые чулки; а напоследок бархатная шляпа с загнутыми кверху полями, затейливо обшитая фиолетовой лентой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
А Монк в кромешной темноте нашей тесной каморки чувствовал себя как рыба в воде. Словно он долго готовился к такому событию, или словно его предыдущая встреча с незваными гостями была своего рода суровым плавильным тиглем, в котором возросли его терпение и мудрость, и он стал уже не моим исполнительным подчиненным, а деятельным и решительным вождем, способным быстро спланировать ход действий и оценить положение. Именно он решил, что не стоит зажигать свечу, нашел одеяло, чтобы укрыть мне спину, шепотом уверял меня, что воздуха еще вдоволь и надежда на спасение есть… и именно он, после того как входная дверь с шумом захлопнулась и все затихло, догадался, что один человек еще остался в доме и, затаившись, ждет, когда мы вылезем из укрытия, что я уже и собирался сделать. И конечно же через пару минут до нас донесся приглушенный кашель из моего кабинета. Поэтому мы переждали еще пару часов, пока последний гость тоже не ушел. Тогда Монк, скрестив на удачу пальцы, вылез из нашего тайника и втащил меня наверх. Жадно глотая воздух, я вылез в чулан и бродил по залитым утренним светом коридорам и комнатам, точно человек, выползающий из-под груды камней после окончания жуткого камнепада.
Правда, признаков камнепада не удалось обнаружить нигде — ни в жилых комнатах, ни внизу в лавке. Определенно ничего подобного тому, что случилось несколько дней назад. Мы на цыпочках прошли по сумеречным комнатам, держась подальше от окон — еще один мудрый совет Монка, — в поисках хоть какого-нибудь следа ночных событий. Но все выглядело так, словно в доме никого, кроме нас, и не было; словно последние несколько часов были всего лишь нашим общим кошмарным наваждением. Я даже нашел под лестницей свой кремневый пистолет, очевидно нетронутый. О былом пребывании незваных гостей свидетельствовал лишь слабый запах факельного дыма, подмешавшийся к спертому, но такому привычному воздуху лавки.
— Как вы думаете, сэр, кем были эти взломщики? — Как только мы оказались в привычной обстановке, Монк вновь сделался моим почтительным учеником. — Те же парни, что устроили погром, как вы считаете?
— Нет, я так не думаю. — Мы уже стояли в лавке пристально разглядывая нашу зеленую дверь. — Они ведь не рылись в наших книгах, правда? В отличие от предыдущих негодяев.
Он согласно кивнул головой, и какое-то время мы молча разглядывали все вокруг. Да, книг они явно не тронули. Все они стояли аккуратными рядами на полках, куда мы их расставили, прежде чем закрыться на ночь. Деньги наши также остались целы. Замок на железном сундуке под моей кроватью был цел и невредим, как и мешочек с монетами под прилавком в лавке и как, что более важно, соверены и бумаги, спрятанные под половицами. Из дома не пропало ни одного захудалого фартинга. Я заметил, что совершенно недоумевающий Монк продолжает вопросительно пялиться на меня.
— Тогда, может, вы считаете, что они искали именно вас?
Я пожал плечами, не в силах противостоять его оценивающему взгляду. Отвернувшись, я проверил дверной замок, который оказался нетронутым, как и все остальное. Наши взломщики, кем бы они ни были, хорошо знали свое ремесло.
Но как раз в этот момент кое-что привлекло мое внимание, какая-то грязь около двери, и я встал на колени, чтобы исследовать ее. Серые мелкие комочки почвы, песчаной на ощупь и слегка переливающейся в лучах утреннего света.
— Что это, сэр? — Монк наклонился над моим плечом.
— Ракушечник, — сообщил я ему после краткого исследования. — Известняк.
— Известняк? — Вконец озадаченный, он громко вздохнул. — Из какого-то карьера?
— Нет, не из карьера. С моря. Вот видишь? — Я сдул немного почвы, чтобы показать ему крошечный кусочек, похожий на костяной осколок. — Он образуется из прессованных ракушек — оттуда и название.
Он потрогал пальцем грязь.
— Чтоб мне провалиться, сэр. Как же могли попасть сюда эти осколки? Вы считаете, что их принесли?…
— Вот именно. — Я выпрямился, все еще рассматривая мелкие крошки почвы на ладони. — Ракушечник используется при строительстве дорог, — пояснил я. — Подъездных аллей перед особняками и так далее. Его, должно быть, принесли сюда на подошвах обуви.
Кивнув, Монк продолжал с серьезным видом смотреть на меня, словно ожидал каких-то дальнейших объяснений, от которых я уклонился. Немного погодя я отряхнул грязь с ладоней и постоял перед забранным ставнями окном. Было уже почти восемь утра. Я смотрел, как утренний солнечный свет, просачиваясь сквозь щели ставен, ложится полосками на пол сзади меня и вытравливает длинные тени на мостовой. От этих ярких световых полос у меня защипало в глазах, и колющая боль отдалась в затылке. Но я наклонился вперед и — точно так же, как поступал полдюжины раз за прошедшие два дня, — повертев головой направо и налево, окинул пристальным взглядом всю дорогу. Обычное утреннее движение с привычной какофонией громких голосов, цоканья лошадиных подков, звяканья отпираемых засовов и решеток. Перед лавками материализовались подмастерья с метлами и принялись мести пятна солнечного света.
Глядя на разворачивающуюся сцену, я почувствовал щемящую боль в груди. Это было мое любимое время дня, время, когда я распахивал ставни, опускал тент, протирал воском прилавок и книжные полки, чистил камин и разжигал огонь, приносил чайник с водой, чтобы приготовить первую чашку утреннего кофе, и потом, удалившись за прилавок, с радостью ждал, когда первый из моих покупателей откроет зеленую дверь и войдет внутрь. Но сегодня утром я заподозрил, что этот ритуал никогда уже не будет таким, как прежде. Еще неизвестно, озадаченно думал я, кто может появиться на мосту нынче утром и открыть дверь магазина? Кто еще подстерегает меня, какая злая сила, наделенная тайным могуществом, прячется за дверями и стенами соседних домов, следя за моей зеленой дверью и выжидая очередного удобного случая? Ведь я не сказал Монку, что ракушечник покрывает подъездные аллеи и дорожки во дворце Уайтхолл — именно ракушечник хрустел у меня под ногами, когда я пробирался к архивам казначейства.
Мои мрачные мысли прервал громкий скрежет; потом задребезжали стекла, и под моими ногами предупреждающе задрожали балки каркаса. Скосив глаза, я увидел сквозь дощечки ставен, как разводной пролет поднимается к небу, словно деталь огромных заводных часов, протянувших свою черную тенистую стрелу к фасаду лавки. На проезжей части наступило привычное затишье. Телеги и повозки скапливались около «Редкой Книги», а дюжина светло-желтых, наполненных ветром парусов величаво проплывала сквозь образовавшийся проем. Через несколько минут последний парусник вышел из-под моста. Затем заскользили и натянулись на шкивах канаты, деревянные зубцы сошлись вместе, балки под полом задрожали, и мост опустился на место, издав очередной старческий стон. Движение перед «Редкой Книгой» возобновилось, и, как обычно в этот час, над булыжником разнеслись шумная брань, назойливый скрип и грохот.
Да, начался обычный день. Но я вдруг понял, что не смогу участвовать в сегодняшней привычной жизни, что не смогу открыть свою лавку, что впервые за долгую трудовую жизнь я уклонюсь от своих обязанностей. Ибо мой маленький корабль не приближался, как я думал, к спокойной родной гавани, а мчался на всех парусах невесть куда, без карт и компаса. Чуть позже, карабкаясь наверх по винтовой лестнице и придерживаясь за стену, чтобы не упасть, я понял, что «Редкая Книга», служившая мне надежным убежищем все эти двадцать лет, стала теперь небезопасной.
Часть 3. ЛАБИРИНТ МИРА
Глава 1
Так вот началась моя тревожная и скитальческая жизнь — мое суматошное бегство или, точнее, изгнание из «Редкой Книги». Сначала я не мог даже сообразить, где бы мне спрятаться. Карабкаясь по винтовой лестнице в свою спальню, я прикидывал, не лучше ли мне вовсе уехать из Лондона, но потом придумал кое-что получше. За всю свою жизнь я уезжал из города раз шесть, не больше: дважды — ради книжной ярмарки в Или, трижды ездил в Оксфорд и один раз заехал даже в Стаурбридж, тоже на книжную ярмарку. И наконец — то затяжное и изнурительное путешествие в Понтифик-Холл, с которого, похоже, и начались все мои беды и неприятности.
Я подумывал, не поискать ли мне пристанища в Уоппинге, но быстро отверг эту идею, решив не подкидывать на мельницу бедного Биддульфа нового зерна — у него и так в избытке страхов и секретов. Поэтому, укладывая в кожаный ранец смену одежды, я вспоминал других моих постоянных клиентов. В их числе было несколько тихих почтенных ученых, которые, думаю, охотно приютили бы меня на пару ночей или даже дольше, если понадобится. Но как объяснить им причину? Я застегнул пряжку ранца и закинул его за плечо. Нет: в Лондоне имелось только одно укромное местечко; только одно место для такого беглеца, как я.
Когда я спустился вниз, Монк уже открыл лавку и несколько покупателей — приятные, знакомые лица — неспешно осматривали книжные полки. Я приветливо кивнул им и шепнул Монку, что мне придется оставить «Редкую Книгу» на несколько дней и что магазин вновь остается на его попечении. Он взглянул, на мой ранец, но взгляд его выразил лишь легкое удивление. Видимо, события последних нескольких дней показали ему, что от его мастера можно ожидать любых неожиданностей и причуд. Покидая его, я чувствовал себя очень виноватым — словно только я один на всем белом свете мог бы спасти или защитить его. Напоследок я обвел взглядом лавку и выскользнул на улицу, а там быстро затерялся в густой толпе, теснившейся по пять человек в ряд на тротуарах моста.
Через пять минут я вышел за Саутворкские ворота, где толпа уже слегка поредела. Оглянувшись через плечо, я поковылял, опираясь на мою суковатую палку, вниз по дороге, ведущей к ступеням причала, где и нанял ялик. Лодочник усмехнулся и спросил, куда я желаю отправиться.
— Вверх по течению, — ответил я.
Устанавливая весла и отталкиваясь от причала, он подозрительно поглядывал на меня, без сомнения, потому, что я натянул парусиновый навес на деревянные дуги и сразу, несмотря на солнечную погоду, залез под его попахивающий плесенью свод. Выглянув из этого укрытия, я убедился, что никто не следит за мной с причальной лестницы. Ниже по течению река была пустынна, не считая пары рыболовных смэков, бросивших якоря на мелководье и быстро убавивших паруса в ожидании следующего подъема разводного пролета. За их мачтами над устоями моста высилась «Редкая Книга», но вскоре она подернулась легкой дымкой, словно постепенно растворялась в воздухе.
— Так что же вам угодно, сэр? Куда прикажете вас доставить?
— В Эльзас, — ответил я и нырнул обратно под навес, из-под которого не показывался до тех пор, пока нос нашего ялика не прошелестел по дну к ступеням угольной пристани поблизости от «Золотого рога».
Я снял комнату в таверне «Полумесяц», что располагалась в Эбби-корт, то есть примерно в центре (по моим скудным понятиям) того лабиринта дворов и переулков, что представлял собой Эльзас. Моя комната размещалась на верхнем этаже, и попасть в нее можно было только по узкой винтовой лесенке, по которой меня провела сама хозяйка этого заведения — миссис Фокс, маленькая темноволосая женщина, чьи спокойные и благопристойные манеры скорее наводили на мысль о монастыре, чем о таверне в центре Эльзаса. Я записался в книге постояльцев под именем Сайлас Кобб и заплатил пару шиллингов за две ночи вперед, что давало мне право не только на ночлег, — пояснила она своим кротким голосом, — но также на завтрак и ужин. А если мне понадобится еще что-нибудь — эль, табак, услуги горничной, — я должен, не раздумывая, сразу же дать ей знать. Скромно потупив свои черные глаза, она упомянула о юных леди, поглядывавших на нас из-за прикрытых занавесами дверных проемов, пока мы поднимались вверх по лестнице. Я заверил ее, что ничего такого мне не нужно
— В сущности… — Я выудил из кармана очередной шиллинг, который постарался незаметно сунуть ей в руку. — Крайне необходимо, чтобы во время моего пребывания в вашей гостинице меня никто не тревожил. Никто, ни днем, ни ночью. Вы понимаете меня?
По реакции госпожи Фокс я догадался, что ей не раз приходилось слышать подобные просьбы от постояльцев.
— Конечно, господин Кобб, — улыбнувшись, прошептала она и смущенно опустила глаза, взглянув сначала на связку ключей, висевших у нее на поясе, а потом на черного кота, сопровождавшего нас вверх по лестнице. — Ни одна живая душа не побеспокоит вас. До тех пор, пока вы проживаете под моей крышей. Уверяю вас.
Когда она вместе с котом удалилась, я положил свой ранец на кровать и окинул взглядом комнату. Своими скромными размерами и спартанской обстановкой она напоминала монашескую келью; здесь имелись лишь жесткий стул со спинкой из перекладин, стол и кровать на четырех ножках с тощим тюфяком. Но комнатка была довольно чистой и отлично подошла мне. Через крошечное оконце я увидел колокольню тюрьмы Бридуэлл, а далеко за ней маячил северный конец Лондонского моста, и его вид весьма приободрил меня, сделал мое изгнание — как я уже мысленно назвал свое бегство — немного более терпимым. Я сел на кровать, судорожно вздохнул и порадовался, что мне удалось выбрать правильное местечко.
Прибыв в Эльзас часом раньше, я чувствовал себя подавленным и крайне расстроенным. Испытания прошедшей ночи измотали меня, и я не придумал ничего лучшего, как, по примеру многих, поискать убежища в этом районе. Сначала я подумывал, не снять ли комнату в «Золотом роге» или в «Голове сарацина», но в итоге отказался от этих мыслей. И в том и в другом месте я мог столкнуться с доктором Пиквансом, отношения которого с Генри Монбоддо пока оставались для меня загадкой. Кроме того, таверна «Полумесяца» выглядела чуть более респектабельно — если можно так выразиться, — чем оба те заведения. Я прибыл туда к открытию, и в тот момент миссис Фокс провожала к выходу нескольких богато одетых господ, сопровождаемая черным котом, который следовал за ней повсюду, как за ведьмой. В остальном дом выглядел пустым, если не считать тех юных леди, которые поглядывали на нас из своих занавешенных комнат.
Да, сказал я себе, ложась на кровать: пожалуй, здесь я буду в безопасности. И все же на всякий случай я вытащил пистолет из ранца и положил его рядом с собой.
Сон сморил меня почти мгновенно, и проснулся я только в начале вечера, когда на Лондонском мосту уже зажглись первые желтые фонари. Карманные часы сообщили мне, что я проспал без малого десять часов.
Еще одурманенный сном, я поднялся с постели и вытащил из ранца два пузырька: два из трех в общей сложности приобретений, сделанных перед тем, как снять комнату. В первом пузырьке был лечебный отвар из листьев ежевики, купленный у аптекаря по фамилии Фоскетт, сообщившего мне, что сие лекарство, созданное в его личной лаборатории, является превосходным средством от болячек во рту и (как он, подмигнув мне, выразился) в «тайных членах». Я тоже подмигнул, выразительно поморщившись, и позволил ему предполагать все, что угодно.
Вскипятив в чайнике воду, я вылил в нее отвар ежевичных листьев, размешал и добавил туда три грамма едкого натра из другой склянки, купленной в той же лавке. Я уже окончательно проснулся и трясущимися руками закрыл пузырьки пробками. Когда настой достаточно охладился, я вылил его в умывальный таз и смочил им волосы, бороду и даже брови. Знал о том аптекарь или нет, но его настойки годились не только для лечения венерических недомоганий. Круглое зеркальце для бритья подтвердило, что из каштанового с проседью цвет моей шевелюры и бороды стал угольно-черным. Вдобавок, по излюбленной моде кавалеров, я подстриг бороду клинышком.
Наконец, я достал последнее утреннее приобретение, костюм, купленный у торговца мужской одеждой на Уайтфрайерс-стрит. Сложив и убрав с глаз долой мой скромный наряд книготорговца — потрепанный камзол, бриджи, протершиеся сзади почти до дыр, и чулки со спущенными петлями, — я постепенно облачился в новый костюм. Во-первых, фиолетовый камзол с золотыми пуговицами, затем пара украшенных лентами бриджей и подходящие к ним шелковые чулки; а напоследок бархатная шляпа с загнутыми кверху полями, затейливо обшитая фиолетовой лентой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50