— Или, вернее, я встречалась с ним по делу один или два раза. В то время он работал в Антверпене, — продолжала она, столбики кровати тихо скрипнули, когда она вновь села на свое место. — Торговец картинами и другими произведениями искусства. Он устраивал распродажи многих библиотек и картинных галерей, включая коллекции Йорк-хауса. Вам известно о них?
Я кивнул, вспоминая каталог Пикванса за 1654 год с описанием предметов из «замечательной коллекции» младшего герцога Бекингема.
— Мы все тогда переживали тяжелые времена. Бекингем также сидел без денег. Йорк-хаус конфисковали, и многие из сокровищ, собранных его отцом, достались людям Кромвеля. Поэтому в сорок восьмом году, для пополнения доходов герцога, Монбоддо продал около двух сотен его картин. И получил за них приличную сумму, поскольку недавно был подписан Вестфальский мир, и, следовательно, грабительские источники грозили иссякнуть. И правда, после Вестфальского мира поток ценностей вполне мог прекратиться совсем, если бы закончились беспорядки здесь, в Англии.
— Значит, Монбоддо продавал книги и картины для обедневших изгнанников? Для всех тех, чьи поместья были конфискованы?
Она кивнула:
— Он находил покупателей для их художественных коллекций. Герцогов и принцев, которые хотели украсить ими свои библиотеки и кабинеты. Он наладил связи со всеми странами христианского мира. Мой отец не раз имел с ним дело, занимаясь поставками для коллекций императора Рудольфа.
— Вы хотите сказать, что сэр Амброз тоже встречался с Монбоддо?
— Да. Гораздо раньше, конечно. Монбоддо вел переговоры с такими посредниками, как мой отец, и получал за это отличные комиссионные. — Она перевела взгляд на книгу Агриппы, которую я держал в руке. — Мне кажется, как раз с ним он вел переговоры в Вене по поводу покупки коллекции фон Штайнера. О деятельности Монбоддо ходило много слухов, — добавила она. — Поговаривали, что он обслуживал не только роялистов, которым не под силу было платить налоги со своих имений, но и клиентов совсем другого рода.
Замолчав, она вытащила из складок своей юбки какой-то предмет, и из-за тусклого освещения спальни мне не сразу удалось распознать в нем трубку, которую Алетия со знанием дела принялась набивать табаком. Я ожидал, что она протянет трубку мне, но удивился, увидев, как она привычным движением закусила ее зубами. Лицо ее озарялось оранжевым светом, пока она разжигала трубку огоньком свечи.
— Извините, — сказала она, с наслаждением вдохнув дым и взмахнув свечой, чтобы погасить пламя. — Виргинский табак. Лист огневой сушки Nicotiana trigonophylla , на редкость ароматный сорт. Сэр Уолтер Рэли уверяет, что табак вреден для здоровья, но лично я всегда считала, что послеобеденное курение отлично способствует пищеварению, особенно если курить глиняную трубку. У моего отца когда-то был калюмет , — продолжала она, глядя на облачко дыма, медленно проплывавшее между нами. — Такая длинная трубка из глиняной чашечки и тростникового черенка, срезанного на берегу Чесапикского залива. Ее преподнес отцу вождь племени нантикоков в Виргинии.
— В Виргинии? — Сэр Амброз Плессингтон, этот многоликий Протей, декагон со всеми его таинственными боковыми гранями, нацепил очередную новую маску. Но я пришел сюда по другому делу. — Вы говорили, что Монбоддо…
— Да-да, мы говорили о Монбоддо, а не о моем отце. И не о Рэли. — Откинувшись назад, Алетия прилегла на кровати среди полдюжины разбросанных подушек, прислонив свою увенчанную спутанной шевелюрой голову к изголовью. — Да, есть немало историй, можно сказать даже легенд, о Генри Монбоддо.
— Что же это за легенды?
— Ну… с какой бы начать? — Она обхватила ладонью чашечку трубки и пару минут задумчиво разглядывала балдахин над головой, словно ища там вдохновения. — Во-первых, — продолжила она, — поговаривали, что это он ухитрился купить в тысяча шестьсот двадцать седьмом году мантуанскую коллекцию. В те дни он был художественным агентом короля Карла. Это всем известно. Он занимался такими же делами для герцога Бекингема. Старшего герцога, я имею в виду сэра Джорджа Вильерса, лорд-адмирала. Для этих-то двух заказчиков Монбоддо прочесывал королевские дворы и художественные мастерские Европы, доставляя в Англию всевозможные сокровища. Книги, живопись, статуи… все, что могло бы потрясти воображение этих двух великих знатоков. — Алетия сделала очередную глубокую затяжку, и покачнувшаяся глиняная трубка сверкнула передо мной. — Вы слышали о мантуанской коллекции?
Я кивнул:
— Разумеется.
Кто же о ней не слышал? Множество картин Тициана, Рафаэля, Корреджо, Караваджо, Рубенса и Джулио Романе, все куплены королем Карлом за 15 000 фунтов стерлингов — в общем, почти даром, учитывая подлинную ценность коллекции. Эти картины висели в галереях Уайт-холла до тех пор, пока Кромвель и его свора филистеров не продали их, чтобы расплатиться с долгами. На мой взгляд, именно в этом величайший позор правления Кромвеля — он ограбил весь наш народ.
— В двадцатые годы шелковая промышленность Мантуи пришла в упадок, — продолжала Алетия, — и поэтому Гонзаги испытывали сильный недостаток в средствах. Король Карл, конечно, тоже, но его подобные мелочи волновали мало, когда дело касалось живописи, особенно тех чудесных и драгоценных картин, что украшали мантуанское собрание. Он не поверил своим ушам, впервые получив сообщение из Мантуи об этой сделке. В стране немедленно ввели специальный налог, и Монбоддо добыл недостающие деньги вместе с сэром Филиппом Бурламаки, главным королевским финансистом. И одновременно, разумеется, Бурламаки собирал средства для оснащения флота, сотни кораблей для похода Бекингема в Иль-де-Ре, где протестантов Ла-Рошели держали в осаде войска кардинала Ришелье. Неудачное стечение обстоятельств, — пробормотала она. — Король был вынужден выбирать между кораблями и картинами.
Но он выбрал картины. Я отлично знал эту историю. Он поставил картины выше жизней своих моряков и осажденных гугенотов, доведя до нищеты свой флот, чтобы заплатить мантуанцам. Пять тысяч английских моряков на прогнивших судах умерли голодной смертью или были разбиты в пух и прах французскими войсками, и кто знает, сколько еще гугенотов погибло в Ла-Рошели. Этот поход закончился настоящей катастрофой, еще более полной, чем набег Бекингема на Кадис двумя годами раньше. Итак, картины мантуанской коллекции — все эти образы Девы Марии и святого семейства — были обагрены кровью протестантов, за них поплатились жизнью английские моряки и защитники Ла-Рошели.
— Эта прекраснейшая коллекция стала позором протестантской Европы, — сказала Алетия, — как и сокровища, собранные Бекингемом в Йорк-хаусе. Ведь Бекингем не только возглавил тот неудачный поход, но и устроил женитьбу короля Карла на сестре Людовика Тринадцатого, а также предоставил французскому флоту корабли, с которыми Ришелье продолжал громить Ла-Рошель и позднее полуголодный английский флот. Так что ж удивительного в том, что Кромвель пожелал продать обе коллекции, как из Йорк-хауса, так и из Уайтхолла? — Она умолкла и задумчиво втянула в себя табачный дым. — Но тут, господин Инчболд, уже начинается другая история.
Я сосредоточенно хмурился в сумраке спальни, пытаясь ухватить все хитросплетения, собрать воедино всех действующих лиц: Бекингема, Монбоддо, короля Карла, Ришелье.
— Неужели вы считаете, что Монбоддо занимался продажей не только мантуанской коллекции, но и картин из Йорк-хауса?
— Так я полагаю.
— Значит, он был на стороне Кромвеля?
— Нет, он играл на стороне кого-то другого. Судя по слухам, Монбоддо был тайным агентом кардинала Мазарини, первого министра Франции, протеже Ришелье. Все знали, что Мазарини надеялся заполучить те сокровища, что продавал Кромвель. Монбоддо, конечно, старательно заметал следы, как и Мазарини, но мой муж счел слухи достоверными. Поэтому он отказался от посреднических услуг Монбоддо и не пожелал расстаться ни с одним томом, хотя в те годы мы были бедны, как церковные крысы.
— Но почему лорд Марчмонт был так решительно настроен именно против этой сделки? Правда, Англия могла бы утратить отличную коллекцию. Что было бы очень печально. Но мы же больше не воевали с Францией. В то время они уже были нашими союзниками в войне, которую Кромвель затеял против Испании.
— Да, но тут были затронуты принципы. Существовали определенные препятствия.
Она нерешительно помолчала, словно раздумывая, стоит ли продолжать. Но наконец, когда очередное облачко дыма рассеялось, она пояснила, что подобная сделка противоречила бы воле ее отца, высказанной в завещании, где оговаривалось, что его коллекцию не следует продавать по частям, а тем более отдавать ее в руки сторонников римско-католической церкви. Рим с его Index librorum prohibitorum был врагом любых истинных знаний. Сэр Амброз полагал, что Рим стоит не за развитие человеческой мысли, а скорее за ее подавление. Труды Коперника и Галилея были запрещены, так же как Каббала и другие магические иудейские сочинения, изучавшиеся такими, к примеру, учеными, как Марсилио Фичино. В 1558 году смертный приговор выносили всем, кто печатал или продавал запрещенные книги. Сотни книготорговцев бежали из Рима после опубликования «Индекса запрещенных книг» в 1564 году, а за ними и тысячи евреев, изгнанных Пием V, который подозревал их в содействии протестантам. Знатоки герметических наук вскоре оказались в таком же тяжелом положении, как евреи. Инквизиция объявила еретиком редактора и переводчика многоязычного издания «герметического свода», а величайшего ученого герметиста, Джордано Бруно, приговорила к сожжению на костре. Его преступлением была защита теории Коперника.
— О, я понимаю, все это может показаться вам странным, господин Инчболд, как бред фанатика. Но мой отец твердо держался за свои принципы. Он верил в реформацию, в распространение знаний и во всемирное сообщество ученых, в некую просвещенную Утопию, подобную той, что описал Фрэнсис Бэкон в «Новой Атлантиде». Именно поэтому, по его мнению, было бы несчастьем, если бы хоть одна книга попала в руки такого человека, как кардинал Мазарини, ученик иезуитов. — Алетия вновь помолчала, затем вдруг добавила, понизив голос, словно боялась, что ее могут услышать: — Видите ли, мой отец однажды уже спас эти книги от костра иезуитов.
— Что вы имеете в виду? — спросил я; подавшись вперед. — Что значит — спас? — Я вспомнил, как вечером, во время моего пребывания в Понтифик-Холле, она говорила об этих книгах как о «спасенных», упоминая, что некоторые из них пережили кораблекрушение. Интересно, думал я, собирается ли она рассказать мне об упомянутых ею «врагах» и «столкновении интересов».
— Спас их от кардинала Барония. — Она с тихим стуком прикусила черенок трубки. — Хранителя Ватиканской библиотеки. Может быть, вам известны его труды? Он подробно писал о «герметическом своде». Возможно вы читали об этом в его истории Римской церкви, Annales ecclesiastici , выпущенной в двенадцати томах. В свое время кардинал Бароний был одним из главных специалистов по сочинениям Гермеса Трисмегиста. Он взялся за перо, чтобы опровергнуть теологические воззрения гугенота Дюплесси-Морне . В тысяча пятьсот восемьдесят первом году Дюплесси-Морне опубликовал герметический трактат, озаглавленный De la verite de la religion chretienne . Он посвятил его защитнику протестантов в Европе Генриху Наваррскому, чьим советником он позже стал. Это сочинение перевел на английский сэр Филип Сидни.
— Еще один защитник протестантов, — пробормотал я, вспоминая, что именем Сидни — этого великого человека, блиставшего при дворе Елизаветы и погибшего в сражении с испанцами, — был назван корабль, построенный для сэра Амброза, согласно патенту, в 1616 году.
Закрыв глаза, я попытался собраться с мыслями. Имя Барония было мне знакомо, хотя и не в связи с Дюплесси-Морне или «герметическим сводом», а в связи с тем, что некий кардинал с таким именем организовал перевозку — кражу — пфальцской библиотеки в 1623 году, после того как войска католиков вторглись в Пфальц. Это было самым скандальным происшествием Тридцатилетней войны. Около 196 ящиков с книгами из величайшей библиотеки Германии, европейского центра протестантского учения, переправил через Альпы целый караван мулов, причем у каждого мула на шее висела серебряная бирка с надписью: fero bibliothecam Principis Palatini . Эти книги и рукописи исчезли, все до единой, в недрах Ватиканской библиотеки.
Или все было иначе? Я открыл глаза. Вино и дым затуманили мою голову, но сейчас я также вспомнил, как Алетия уверяла меня в том, что сэр Амброз работал в Гейдельберге в качестве посредника пфальцского курфюрста. Одна мысль медленно всплывала на поверхность.
— Неужели книги в Понтифик-Холл попали из пфальцской библиотеки? Вы это хотели сказать? Значит, кардиналу Баронию не удалось украсть эту коллекцию? Сэр Амброз спас их от…
— Нет, нет, нет… — Она протестующе взмахнула трубкой. — Пфальц тут ни при чем.
Я ждал продолжения, но виргинский табак, похоже, погрузил ее в приятно расслабленное состояние. Она свесилась с кровати и выбила трубку о каменную плиту перед камином. Я откашлялся и попробовал зайти с другой стороны.
— А не причастен ли кардинал Мазарини, — спросил я как можно мягче, — или, возможно, его агенты к… к…
— …к убийству лорда Марчмонта? — донесся ее приглушенный голос из уютного подушечного гнезда. — Да. Возможно. Вернее, так я думала одно время. Моего мужа убили в Париже. Я рассказывала вам об этом? Мы переезжали в карете через Понт-Неф, и на нас напали около того места, где Равальяк убил Генриха Наваррского. Его ударили в шею кинжалом, — спокойно продолжала она, — так же, как короля Генриха. Убийц было трое, все на лошадях, все одеты в черное. Мне никогда не забыть их. Черные камзолы с золотой отделкой. Было уже темно, но мне дали все разглядеть, понимаете? Мне позволили увидеть их наряды, их лица. Это было предостережение.
— И кто же вас предостерегал? Кардинал Мазарини?
— Именно так я думала одно время. Но обстоятельства изменили мое мнение. Теперь я считаю, что этих убийц подослал Генри Монбоддо.
Я облизнул губы и тихонько вздохнул.
— Но чего ради Монбоддо?…
— «Лабиринт мира», — донесся ее голос из душной полутьмы. — Именно ради него, господин Инчболд. Других причин не существовало. Он стремился заполучить этот манускрипт. Не всю коллекцию, а только один-единственный манускрипт. Он был одержим этим стремлением. Найденный им покупатель отчаянно хотел во что бы то ни стало приобрести его. И его заказчик распорядился убить моего мужа. А теперь, кажется, подтверждаются худшие опасения моего мужа, — добавила она после короткой паузы, вновь понизив голос. — Если то, что вы говорите, правда — значит, Монбоддо все-таки удалось заполучить желаемое.
Крошечный огонек вдруг взметнулся и исчез возле окна. За ним темнели безмолвные просторы. Я почувствовал, как у меня тревожно заколотило в висках и по коже пошли мурашки. Откуда-то снизу донеслось медленное шарканье Финеаса и подагрический скрип половиц. Взглянув в сторону кровати, я увидел, что Алетия поднялась и сидит под балдахином, обхватив колени руками. Я почувствовал, что она смотрит на меня.
— Итак, мы все обговорили, — сказала она наконец.
— Обговорили, мадам?
— Да, господин Инчболд. — Кровать издала стон, когда Алетия поднялась на ноги. Ее длинная тень легла на меня. — Видимо, будет уместно посетить Уэмбиш-парк, не так ли? Этот манускрипт нужно вернуть. И мы должны поторопиться и потребовать его обратно, пока Монбоддо не продал его своему заказчику. Но вам следует быть осторожным, — прошептала она, провожая меня к лестнице, — действительно крайне осторожным. Поверьте моему слову, господин Инчболд: Генри Монбоддо опасный человек.
Часом позже, вернувшись в «Редкую Книгу», я сидел в своем кабинете, покуривал трубку и клевал носом над Шелтоновым переводом «Дон Кихота». Я добрался до дома без всяких приключений и без подозрительных сопровождающих. По крайней мере так мне показалось, хотя все мои чувства слегка притупились и вокруг была кромешная тьма. Пару раз я начинал клевать носом, и, когда мы достигли места назначения, извозчику пришлось разбудить меня. А теперь моя трубка все время гасла, и я никак не мог сосредоточиться на страницах «Дон Кихота», прочитывая их, но не улавливая ни капли смысла.
Будет уместно посетить Уэмбиш-парк…
Пожалуй, да: тот слабый, ускользающий след, по которому я шел, стал уже более четким и, казалось, неуклонно и однозначно сворачивал к Уэмбиш-парку и Генри Монбоддо. Однако как бы оптимистично ни был я настроен днем в Эльзасе — сейчас от моего тогдашнего воодушевления ничего не осталось. Я думал о лорде Марчмонте, убитом на Понт-Неф, и о тех темных личностях, что тайно выслеживали меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я кивнул, вспоминая каталог Пикванса за 1654 год с описанием предметов из «замечательной коллекции» младшего герцога Бекингема.
— Мы все тогда переживали тяжелые времена. Бекингем также сидел без денег. Йорк-хаус конфисковали, и многие из сокровищ, собранных его отцом, достались людям Кромвеля. Поэтому в сорок восьмом году, для пополнения доходов герцога, Монбоддо продал около двух сотен его картин. И получил за них приличную сумму, поскольку недавно был подписан Вестфальский мир, и, следовательно, грабительские источники грозили иссякнуть. И правда, после Вестфальского мира поток ценностей вполне мог прекратиться совсем, если бы закончились беспорядки здесь, в Англии.
— Значит, Монбоддо продавал книги и картины для обедневших изгнанников? Для всех тех, чьи поместья были конфискованы?
Она кивнула:
— Он находил покупателей для их художественных коллекций. Герцогов и принцев, которые хотели украсить ими свои библиотеки и кабинеты. Он наладил связи со всеми странами христианского мира. Мой отец не раз имел с ним дело, занимаясь поставками для коллекций императора Рудольфа.
— Вы хотите сказать, что сэр Амброз тоже встречался с Монбоддо?
— Да. Гораздо раньше, конечно. Монбоддо вел переговоры с такими посредниками, как мой отец, и получал за это отличные комиссионные. — Она перевела взгляд на книгу Агриппы, которую я держал в руке. — Мне кажется, как раз с ним он вел переговоры в Вене по поводу покупки коллекции фон Штайнера. О деятельности Монбоддо ходило много слухов, — добавила она. — Поговаривали, что он обслуживал не только роялистов, которым не под силу было платить налоги со своих имений, но и клиентов совсем другого рода.
Замолчав, она вытащила из складок своей юбки какой-то предмет, и из-за тусклого освещения спальни мне не сразу удалось распознать в нем трубку, которую Алетия со знанием дела принялась набивать табаком. Я ожидал, что она протянет трубку мне, но удивился, увидев, как она привычным движением закусила ее зубами. Лицо ее озарялось оранжевым светом, пока она разжигала трубку огоньком свечи.
— Извините, — сказала она, с наслаждением вдохнув дым и взмахнув свечой, чтобы погасить пламя. — Виргинский табак. Лист огневой сушки Nicotiana trigonophylla , на редкость ароматный сорт. Сэр Уолтер Рэли уверяет, что табак вреден для здоровья, но лично я всегда считала, что послеобеденное курение отлично способствует пищеварению, особенно если курить глиняную трубку. У моего отца когда-то был калюмет , — продолжала она, глядя на облачко дыма, медленно проплывавшее между нами. — Такая длинная трубка из глиняной чашечки и тростникового черенка, срезанного на берегу Чесапикского залива. Ее преподнес отцу вождь племени нантикоков в Виргинии.
— В Виргинии? — Сэр Амброз Плессингтон, этот многоликий Протей, декагон со всеми его таинственными боковыми гранями, нацепил очередную новую маску. Но я пришел сюда по другому делу. — Вы говорили, что Монбоддо…
— Да-да, мы говорили о Монбоддо, а не о моем отце. И не о Рэли. — Откинувшись назад, Алетия прилегла на кровати среди полдюжины разбросанных подушек, прислонив свою увенчанную спутанной шевелюрой голову к изголовью. — Да, есть немало историй, можно сказать даже легенд, о Генри Монбоддо.
— Что же это за легенды?
— Ну… с какой бы начать? — Она обхватила ладонью чашечку трубки и пару минут задумчиво разглядывала балдахин над головой, словно ища там вдохновения. — Во-первых, — продолжила она, — поговаривали, что это он ухитрился купить в тысяча шестьсот двадцать седьмом году мантуанскую коллекцию. В те дни он был художественным агентом короля Карла. Это всем известно. Он занимался такими же делами для герцога Бекингема. Старшего герцога, я имею в виду сэра Джорджа Вильерса, лорд-адмирала. Для этих-то двух заказчиков Монбоддо прочесывал королевские дворы и художественные мастерские Европы, доставляя в Англию всевозможные сокровища. Книги, живопись, статуи… все, что могло бы потрясти воображение этих двух великих знатоков. — Алетия сделала очередную глубокую затяжку, и покачнувшаяся глиняная трубка сверкнула передо мной. — Вы слышали о мантуанской коллекции?
Я кивнул:
— Разумеется.
Кто же о ней не слышал? Множество картин Тициана, Рафаэля, Корреджо, Караваджо, Рубенса и Джулио Романе, все куплены королем Карлом за 15 000 фунтов стерлингов — в общем, почти даром, учитывая подлинную ценность коллекции. Эти картины висели в галереях Уайт-холла до тех пор, пока Кромвель и его свора филистеров не продали их, чтобы расплатиться с долгами. На мой взгляд, именно в этом величайший позор правления Кромвеля — он ограбил весь наш народ.
— В двадцатые годы шелковая промышленность Мантуи пришла в упадок, — продолжала Алетия, — и поэтому Гонзаги испытывали сильный недостаток в средствах. Король Карл, конечно, тоже, но его подобные мелочи волновали мало, когда дело касалось живописи, особенно тех чудесных и драгоценных картин, что украшали мантуанское собрание. Он не поверил своим ушам, впервые получив сообщение из Мантуи об этой сделке. В стране немедленно ввели специальный налог, и Монбоддо добыл недостающие деньги вместе с сэром Филиппом Бурламаки, главным королевским финансистом. И одновременно, разумеется, Бурламаки собирал средства для оснащения флота, сотни кораблей для похода Бекингема в Иль-де-Ре, где протестантов Ла-Рошели держали в осаде войска кардинала Ришелье. Неудачное стечение обстоятельств, — пробормотала она. — Король был вынужден выбирать между кораблями и картинами.
Но он выбрал картины. Я отлично знал эту историю. Он поставил картины выше жизней своих моряков и осажденных гугенотов, доведя до нищеты свой флот, чтобы заплатить мантуанцам. Пять тысяч английских моряков на прогнивших судах умерли голодной смертью или были разбиты в пух и прах французскими войсками, и кто знает, сколько еще гугенотов погибло в Ла-Рошели. Этот поход закончился настоящей катастрофой, еще более полной, чем набег Бекингема на Кадис двумя годами раньше. Итак, картины мантуанской коллекции — все эти образы Девы Марии и святого семейства — были обагрены кровью протестантов, за них поплатились жизнью английские моряки и защитники Ла-Рошели.
— Эта прекраснейшая коллекция стала позором протестантской Европы, — сказала Алетия, — как и сокровища, собранные Бекингемом в Йорк-хаусе. Ведь Бекингем не только возглавил тот неудачный поход, но и устроил женитьбу короля Карла на сестре Людовика Тринадцатого, а также предоставил французскому флоту корабли, с которыми Ришелье продолжал громить Ла-Рошель и позднее полуголодный английский флот. Так что ж удивительного в том, что Кромвель пожелал продать обе коллекции, как из Йорк-хауса, так и из Уайтхолла? — Она умолкла и задумчиво втянула в себя табачный дым. — Но тут, господин Инчболд, уже начинается другая история.
Я сосредоточенно хмурился в сумраке спальни, пытаясь ухватить все хитросплетения, собрать воедино всех действующих лиц: Бекингема, Монбоддо, короля Карла, Ришелье.
— Неужели вы считаете, что Монбоддо занимался продажей не только мантуанской коллекции, но и картин из Йорк-хауса?
— Так я полагаю.
— Значит, он был на стороне Кромвеля?
— Нет, он играл на стороне кого-то другого. Судя по слухам, Монбоддо был тайным агентом кардинала Мазарини, первого министра Франции, протеже Ришелье. Все знали, что Мазарини надеялся заполучить те сокровища, что продавал Кромвель. Монбоддо, конечно, старательно заметал следы, как и Мазарини, но мой муж счел слухи достоверными. Поэтому он отказался от посреднических услуг Монбоддо и не пожелал расстаться ни с одним томом, хотя в те годы мы были бедны, как церковные крысы.
— Но почему лорд Марчмонт был так решительно настроен именно против этой сделки? Правда, Англия могла бы утратить отличную коллекцию. Что было бы очень печально. Но мы же больше не воевали с Францией. В то время они уже были нашими союзниками в войне, которую Кромвель затеял против Испании.
— Да, но тут были затронуты принципы. Существовали определенные препятствия.
Она нерешительно помолчала, словно раздумывая, стоит ли продолжать. Но наконец, когда очередное облачко дыма рассеялось, она пояснила, что подобная сделка противоречила бы воле ее отца, высказанной в завещании, где оговаривалось, что его коллекцию не следует продавать по частям, а тем более отдавать ее в руки сторонников римско-католической церкви. Рим с его Index librorum prohibitorum был врагом любых истинных знаний. Сэр Амброз полагал, что Рим стоит не за развитие человеческой мысли, а скорее за ее подавление. Труды Коперника и Галилея были запрещены, так же как Каббала и другие магические иудейские сочинения, изучавшиеся такими, к примеру, учеными, как Марсилио Фичино. В 1558 году смертный приговор выносили всем, кто печатал или продавал запрещенные книги. Сотни книготорговцев бежали из Рима после опубликования «Индекса запрещенных книг» в 1564 году, а за ними и тысячи евреев, изгнанных Пием V, который подозревал их в содействии протестантам. Знатоки герметических наук вскоре оказались в таком же тяжелом положении, как евреи. Инквизиция объявила еретиком редактора и переводчика многоязычного издания «герметического свода», а величайшего ученого герметиста, Джордано Бруно, приговорила к сожжению на костре. Его преступлением была защита теории Коперника.
— О, я понимаю, все это может показаться вам странным, господин Инчболд, как бред фанатика. Но мой отец твердо держался за свои принципы. Он верил в реформацию, в распространение знаний и во всемирное сообщество ученых, в некую просвещенную Утопию, подобную той, что описал Фрэнсис Бэкон в «Новой Атлантиде». Именно поэтому, по его мнению, было бы несчастьем, если бы хоть одна книга попала в руки такого человека, как кардинал Мазарини, ученик иезуитов. — Алетия вновь помолчала, затем вдруг добавила, понизив голос, словно боялась, что ее могут услышать: — Видите ли, мой отец однажды уже спас эти книги от костра иезуитов.
— Что вы имеете в виду? — спросил я; подавшись вперед. — Что значит — спас? — Я вспомнил, как вечером, во время моего пребывания в Понтифик-Холле, она говорила об этих книгах как о «спасенных», упоминая, что некоторые из них пережили кораблекрушение. Интересно, думал я, собирается ли она рассказать мне об упомянутых ею «врагах» и «столкновении интересов».
— Спас их от кардинала Барония. — Она с тихим стуком прикусила черенок трубки. — Хранителя Ватиканской библиотеки. Может быть, вам известны его труды? Он подробно писал о «герметическом своде». Возможно вы читали об этом в его истории Римской церкви, Annales ecclesiastici , выпущенной в двенадцати томах. В свое время кардинал Бароний был одним из главных специалистов по сочинениям Гермеса Трисмегиста. Он взялся за перо, чтобы опровергнуть теологические воззрения гугенота Дюплесси-Морне . В тысяча пятьсот восемьдесят первом году Дюплесси-Морне опубликовал герметический трактат, озаглавленный De la verite de la religion chretienne . Он посвятил его защитнику протестантов в Европе Генриху Наваррскому, чьим советником он позже стал. Это сочинение перевел на английский сэр Филип Сидни.
— Еще один защитник протестантов, — пробормотал я, вспоминая, что именем Сидни — этого великого человека, блиставшего при дворе Елизаветы и погибшего в сражении с испанцами, — был назван корабль, построенный для сэра Амброза, согласно патенту, в 1616 году.
Закрыв глаза, я попытался собраться с мыслями. Имя Барония было мне знакомо, хотя и не в связи с Дюплесси-Морне или «герметическим сводом», а в связи с тем, что некий кардинал с таким именем организовал перевозку — кражу — пфальцской библиотеки в 1623 году, после того как войска католиков вторглись в Пфальц. Это было самым скандальным происшествием Тридцатилетней войны. Около 196 ящиков с книгами из величайшей библиотеки Германии, европейского центра протестантского учения, переправил через Альпы целый караван мулов, причем у каждого мула на шее висела серебряная бирка с надписью: fero bibliothecam Principis Palatini . Эти книги и рукописи исчезли, все до единой, в недрах Ватиканской библиотеки.
Или все было иначе? Я открыл глаза. Вино и дым затуманили мою голову, но сейчас я также вспомнил, как Алетия уверяла меня в том, что сэр Амброз работал в Гейдельберге в качестве посредника пфальцского курфюрста. Одна мысль медленно всплывала на поверхность.
— Неужели книги в Понтифик-Холл попали из пфальцской библиотеки? Вы это хотели сказать? Значит, кардиналу Баронию не удалось украсть эту коллекцию? Сэр Амброз спас их от…
— Нет, нет, нет… — Она протестующе взмахнула трубкой. — Пфальц тут ни при чем.
Я ждал продолжения, но виргинский табак, похоже, погрузил ее в приятно расслабленное состояние. Она свесилась с кровати и выбила трубку о каменную плиту перед камином. Я откашлялся и попробовал зайти с другой стороны.
— А не причастен ли кардинал Мазарини, — спросил я как можно мягче, — или, возможно, его агенты к… к…
— …к убийству лорда Марчмонта? — донесся ее приглушенный голос из уютного подушечного гнезда. — Да. Возможно. Вернее, так я думала одно время. Моего мужа убили в Париже. Я рассказывала вам об этом? Мы переезжали в карете через Понт-Неф, и на нас напали около того места, где Равальяк убил Генриха Наваррского. Его ударили в шею кинжалом, — спокойно продолжала она, — так же, как короля Генриха. Убийц было трое, все на лошадях, все одеты в черное. Мне никогда не забыть их. Черные камзолы с золотой отделкой. Было уже темно, но мне дали все разглядеть, понимаете? Мне позволили увидеть их наряды, их лица. Это было предостережение.
— И кто же вас предостерегал? Кардинал Мазарини?
— Именно так я думала одно время. Но обстоятельства изменили мое мнение. Теперь я считаю, что этих убийц подослал Генри Монбоддо.
Я облизнул губы и тихонько вздохнул.
— Но чего ради Монбоддо?…
— «Лабиринт мира», — донесся ее голос из душной полутьмы. — Именно ради него, господин Инчболд. Других причин не существовало. Он стремился заполучить этот манускрипт. Не всю коллекцию, а только один-единственный манускрипт. Он был одержим этим стремлением. Найденный им покупатель отчаянно хотел во что бы то ни стало приобрести его. И его заказчик распорядился убить моего мужа. А теперь, кажется, подтверждаются худшие опасения моего мужа, — добавила она после короткой паузы, вновь понизив голос. — Если то, что вы говорите, правда — значит, Монбоддо все-таки удалось заполучить желаемое.
Крошечный огонек вдруг взметнулся и исчез возле окна. За ним темнели безмолвные просторы. Я почувствовал, как у меня тревожно заколотило в висках и по коже пошли мурашки. Откуда-то снизу донеслось медленное шарканье Финеаса и подагрический скрип половиц. Взглянув в сторону кровати, я увидел, что Алетия поднялась и сидит под балдахином, обхватив колени руками. Я почувствовал, что она смотрит на меня.
— Итак, мы все обговорили, — сказала она наконец.
— Обговорили, мадам?
— Да, господин Инчболд. — Кровать издала стон, когда Алетия поднялась на ноги. Ее длинная тень легла на меня. — Видимо, будет уместно посетить Уэмбиш-парк, не так ли? Этот манускрипт нужно вернуть. И мы должны поторопиться и потребовать его обратно, пока Монбоддо не продал его своему заказчику. Но вам следует быть осторожным, — прошептала она, провожая меня к лестнице, — действительно крайне осторожным. Поверьте моему слову, господин Инчболд: Генри Монбоддо опасный человек.
Часом позже, вернувшись в «Редкую Книгу», я сидел в своем кабинете, покуривал трубку и клевал носом над Шелтоновым переводом «Дон Кихота». Я добрался до дома без всяких приключений и без подозрительных сопровождающих. По крайней мере так мне показалось, хотя все мои чувства слегка притупились и вокруг была кромешная тьма. Пару раз я начинал клевать носом, и, когда мы достигли места назначения, извозчику пришлось разбудить меня. А теперь моя трубка все время гасла, и я никак не мог сосредоточиться на страницах «Дон Кихота», прочитывая их, но не улавливая ни капли смысла.
Будет уместно посетить Уэмбиш-парк…
Пожалуй, да: тот слабый, ускользающий след, по которому я шел, стал уже более четким и, казалось, неуклонно и однозначно сворачивал к Уэмбиш-парку и Генри Монбоддо. Однако как бы оптимистично ни был я настроен днем в Эльзасе — сейчас от моего тогдашнего воодушевления ничего не осталось. Я думал о лорде Марчмонте, убитом на Понт-Неф, и о тех темных личностях, что тайно выслеживали меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50