».
От назойливого припева было трудно отвязаться, но он сосредоточился и по счету «три» рывком встал с кровати.
* * *
Час спустя хлопнула неплотно закрытая форточка, и в спальне Рубашкиных загудел ледяной ветер. Катя потянула на себя одеяло, но через несколько минут снова стало холодно.
— Закрой форточку, Петя, — попросила она, но тот что-то пробормотал и повернулся на другой бок.
— Опять нахлестался, бестолочь! — выругалась Катя, но делать было нечего — поворочавшись, она встала и пошла к окну.
— Старуха, дверь закрой! — неожиданно ясным голосом выговорил Рубашкин.
* * *
Горлов встал вместе с Ниной собирать дочку в школу. Только плеснув в лицо холодной водой, он проснулся окончательно.
«Как она сказала? Я тебя так люблю? Да, неважно, что, важно, как!» — думал он и, глядя в зеркало, радостно улыбался.
— Представляешь, папочка, учитель по природе сказал, что за восемь миллионов лет в недрах Земли ничего существенного не произошло, — глотая бутерброд, говорила Маша. — И до сих пор никто не может понять, почему столько времени прошло, а ничего не случилось. Как ты думаешь, разве такое бывает?
— Вполне возможно. Они ведь недра, — рассеянно отвечал Горлов, и видя, что дочь не понимает, пытался объяснить: «Понимаешь, недра — это такие глубины, где никто никогда не бывал. Там нет ни одной живой души, даже червяков, только камни, глина и вода, о кое-где все горит, будто в доменной печи…»
* * *
К тому времени, когда Маша вышла из дому, очистившееся от туч небо налилось густой синевой, а выцветающие от близкого рассвета звезды угасали одна за другой. Заслоненный громадами серых зданий Восток наполнялся алым сиянием, обещая крепкий мороз с колючим и злым ветром. Но Маша не смотрела на небо и не думала о звездах. Тяжелый ранец с учебниками оттягивал спину; она шла, по-старушечьи согнувшись, и, переходя улицу, осторожно дожидалась, пока проедут машины.
Часть 3.
Реализованное наложение
3.1. Выше уровень анализа процессов!
В приемной председателя КГБ было светло и просторно — большой письменный стол помощника с казенной лампой под зеленым абажуром, сбоку — приставная тумбочка с множеством телефонов, на стене — потемневший от времени портрет Ленина, а напротив вдоль всей стены вытянулась линия стульев, обитых бардовым бархатом. Тишину нарушал только постоянный шорох больших, в полтора человеческих роста немецких часов. Каждые четверть часа они гулко отбивали незнакомую мелодию, а когда стрелки сошлись на двенадцати, раздался скрип, со скрежетом распахнулась неприметная дверца, и выскочившее оттуда птичье чучело со вкусом откуковало положенное число раз.
Сурков не услышал ни звонка, ни зуммера, но помощник вдруг снял трубку одного из аппаратов, что-то коротко ответил и, положив трубку на место, вежливо предупредил:
— Товарищ Крючков выезжает со Старой площади, прибудет через восемь минут.
Вскоре через комнату прошел официант с подносом, накрытым белоснежной салфеткой, Сурков догадался, что Председатель уже у себя. Потом в кабинет зашли два сотрудника, пиджак одного из них был сильно помят и подмышкой топорщился. Они вскоре вышли; в мятом пиджаке шел сзади, а передний нес в руке потертый фибровый чемоданчик, прикованный к руке браслетом с никелированной цепочкой.
— Заходите, Алексей Анатольевич! — пригласил помощник и, выйдя из-за стола, открыл первую из двух дверей кабинета.
Крючков держал по телефонной трубке у каждого уха, третья лежала на столе микрофоном вверх, и он говорил в три аппарата одновременно:
— Да, действуйте! Действуйте активно, но дружно и, главное, согласованно… Нет, старшего не назначаю, у каждого своя зона ответственности… Инициативу разрешаю, разрешаю любую инициативу, если на пользу делу… Да, шифровки будут отправлены, они уже в работе! И еще раз повторю: Центральный аппарат по возможности не вмешивайте, работайте согласованно друг с другом.
— Все! — облегченно вздохнув, Крючков одну за другой положил трубки на место. — ЗАС-селектор на профилактике. Нашли, понимаешь, время, — недовольно пожав плечами, объяснил он. — Ты садись, в ногах правды нет, разговор будет долгим, спланирован на тридцать минут.
— Прибалтику озадачивал, — дождавшись, пока Сурков усядется, кивнул на телефоны Крючков. — Кстати, твои соседи, поэтому введу в курс дела. Как ты знаешь, мы еще в восемьдесят восьмом году забили тревогу по ситуации. Сперва в Литве националисты закопошились, потом — в Латвии и, наконец, — в Эстонии. Тамошние группы «Хельсинки», которых в свое время не добили, уже не стесняются — открыто ставят вопрос о восстановлении независимости с возвратом к статусу на 39-й год. На Съездах народных депутатов талдычат об одном: дескать, нужно разобраться с договором Молотова-Риббентропа. Подавай им секретные протоколы и все! Избранники уши развесили: как же, белые пятна истории, сталинщина и все такое. Ну, как до этого кагала довести простую ясность, что история всем этим гарибальди — по глубокому барабану. Им от нас отгородиться, свои порядки реставрировать, а остальное трын-трава. Наши агенты пытались депутатам мозги прояснить, но их никто не послушал.
— Наконец в ЦК спохватились и поставили задачу: отслеживать ситуацию и разрабатывать предложения для Политбюро по предотвращению сепаратизма, — последнее слово Председатель произнес нараспев с отчетливым мягким знаком в последнем слоге: «се-е-епаратизьма». — И, как всегда, задали нам координацию действий министерств и отделов ЦК. От отделов толку не жди, а, что касается министерств, — их раз, два и обчелся: мы, Минобороны, да МВД. На милицию надежды нет, местные кадры давно распропагандированы…
— Мои офицеры ставят вопрос о слиянии МВД с Комитетом в одно ведомство, как раньше, — кстати вспомнив выступление Коршунова на партсобрании, сказал Сурков.
— В умелых руках любой вопрос стоит, а тут: ставь, не ставь — без разницы. Вот, мы хотели внутренние войска под себя взять, бились, бились, да не получилось. У военных отобрать — отобрали. В ЦК спорили, спорили, в конце концов отдали в МВД, что ни нашим, ни вашим. А военные норовят в сторону…
— Военных понять можно, Владимир Александрович. С Тбилиси нахлебались, до конца века хватит, — заметил Сурков.
— Задачи сегодня решаются, а до конца века еще дожить надо, и без армии — никак. У нас активных штыков — только дивизия Дзержинского, да спецподразделения. Что они смогут сделать кроме, как народ попугать? — возразил Крючков. — В результате получается, как в сказке: «А и Б сидели на трубе — А упало, Б пропало, что осталось…?» Остались только мы, чтобы самих себя координировать. Вот так сидим и координируем. Агентуры во все дырки напихали — у литовцев в «Саюдисе» каждый третий наш — а толку никакого.
— У меня такая же обстановка. Обком ни одной реализации не разрешает, — вставил Сурков.
— Подожди со своими реализациями, до них еще дойдем, — поморщился Крючков. — Короче, у моих терпение лопнуло. Собрали мне все оперативные материалы, толковую справку подготовили и — с Богом! — благословили в ЦК, к Михаилу Сергеевичу. Просим-де добро на активные культурные, так сказать, культурно-массовые мероприятия. Месяц, другой — ни ответа, ни привета. И тут, как назло, появился повод нагадить. Имею в виду историю с твоими «Волкодавами». Меня прораб перестройки Яковлев встретил и за пуговицу взял так, что не отвертеться: «Зачем и почему Комитет провоцирует демократическую общественность? Зачем нарушает монолитную сплоченность вокруг ленинского курса партии на правовое государство?» И «Литературкой» с намеком тычет.
— Будем, говорит, на Политбюро выносить. Что ж, на Политбюро, так на Политбюро! Мне терять нечего, осточертела вся эта тягомотина. И перед сотрудниками стыдно. Они мне — по делу, а я в ответ: ни рыба, ни мясо, как сморщенный хер у дохлого зайца. Сколько можно, в конце концов, донесения собирать? Тонны бумаги исписали, а противнику — хоть бы хны.
Крючков покраснел, чувствовалось, что он искренне переживает и говорит откровенно, не заботясь, если кто услышит.
«Допекли человека, а ведь разведчик, каких мало, от Бога», — сочувствуя, подумал Сурков.
— Как только получил твою справку, грамотно, кстати, подготовлена, поощри от моего имени исполнителей…
— Один исполнитель: подполковник Коршунов, — сказал Сурков.
— Передай мою большую благодарность и выправь представление к полковнику или премию, как считаешь лучше.
— Говорят, лучше маленький рубль, чем большое спасибо, Владимир Александрович, — позволил себе пошутить Сурков.
— Твой кадр, тебе виднее! В общем переслал Яковлеву, после звоню: мол, собирай Политбюро, пусть рассудит, терпеть больше нет мочи. Собрать Политбюро — кишка тонка, собрались на расширенном секретариате. Я, поверишь — полночи не спал! Это с моими-то нервами так волноваться! Дали мне слово, я в двадцать минут уложился, материалы каждому из спецчемодана под расписку выданы, даже Михал Сергеичу пришлось закорючку поставить. Поморщился, но расписался: режим есть режим!
Короче, я доложился, а в ответ — тишина. Только бумага шуршит. Наконец Хозяин не выдержал: «Я, — говорит, — затрону по докладу товарища Крючкова такую тему, как закрытая информация. Получая шифровки, я сразу вижу, где почерк ГРУ, где КГБ, где другого, так сказать, ведомства. И когда идет анализ ситуации, в миг отличаю, где правда, а что нам навязывается, как правда».
Оборачивается ко мне и замолкает минуты на три. И, буквально сверля меня взглядом: "Владимир Александрович! Я на тебя смотрю. Очень важно, сколько процентов волнений ты списываешь на подростков, а сколько связано с глубинными политическими течениями. Боюсь, разучился ты эти процессы различать, а мы в Политбюро должны иметь правильную и своевременную картину. И как бы у тебя, товарищ Крючков, не получилось, что дела делаются без ведома Политбюро. Хочу тебе напомнить, и тебе, Дмитрий Тимофеевич: отныне без решения Политбюро ни армия, ни КГБ ни в каких делах не должны участвовать!
Я спросил: «Михаил Сергеевич, так чем же мы должны заниматься?»
А он в ответ — на полтора часа. Мол, руководство партии должно наладить отношения с демократической интеллигенцией. Она, де, глубоко исторически связана с народом, носитель национальной идеи. Театр, кино, романы с поэзией — всех муз помянул. А в конце бац: «КГБ должен заниматься прогнозированием! Выше поднимайте, товарищ Крючков, уровень анализа политических процессов!»
— Вот, — говорит, — ваша главная задача!
Выдохнув последнюю фразу, Крючков будто скукожился, неподвижно ссутулившись за большим письменным столом.
— Мы с вами, Владимир Александрович, пережили многое, переживем и это. Главное, чтобы совесть перед народом и партией была чиста, — искренне сказал Сурков.
— Что пережили многое — это ты, Алексей Анатольевич, прав. А что совесть чиста — не согласен. Все ли мы сделали и делаем, что сердце и долг подсказывают? Молчишь? То-то! Поговорил с тобой и вижу: ты за наше дело, за верность чекистским принципам. Тебя учить не надо, что делать, сам знаешь. Поэтому, скажу то же, что товарищам в Прибалтике: бери инициативу на себя, ответственность не перекладывай, но знай: пока я здесь, в этом кабинете, всегда прикрою.
Крючков с досадой посмотрел на запищавший телефон и, не сняв трубку, встал попрощаться.
— Документы на присвоение тебе генерал-лейтенанта я пока придержал. Через месяц повысим уровень анализа процессов, и я их скоренько проверну. Так что, готовь шило, дырки на погонах сверлить! — улыбнулся Крючков, крепко пожимая Суркову руку.
— Спасибо, Владимир Александрович, — ответил тот.
— Как ты говорил про «спасибо»?
— Спасибо не шелестит и не булькает, — ответил Сурков.
— Обещаю лично приехать на представление и выступить перед твоим личным составом. Тогда и побулькаем! Гляди, не вздумай зажать положенное.
— Можно ориентировать офицеров, товарищ генерал-полковник, что точно приедете?
— Даю слово почетного чекиста, — улыбнулся Крючков и посмотрел на часы.
«Значит, не врет насчет генерал-лейтенанта, — выходя из кабинета, подумал Сурков. — А насчет анализа? Проанализируем, как отцы и деды учили. Только дурак не поймет, что надо: почта, мосты и телеграф — в решающем месте, в решающий час!»
3.2. «Коммунисты всегда верны правде»,
— с этих слов началась беседа Генерального секретаря Бразильской коммунистической партии товарища Жиокондо ДИАСА с первым секретарем Ленинградского Областного Комитета КПСС тов. Гидасповым Б.В… Во встрече участвовали: член бюро ОК КПСС т. Сурков А.А., заместитель заведующего отделом ОК КПСС т. Кузин О.С., первый секретарь Петрогадского РК КПСС т. Котов В.М., а также члены руководящих органов БКП и ответственные сотрудники ЦК КПСС, сопровождающие тов. Диаса в его поездке по СССР.
В ходе встречи тов. Диас сказал: "В последнее время мне довелось участвовать в работе съездов коммунистов Кубы, Въетнама, ГДР, Венгрии и других социалистических стран. Но никакой из этих форумов не ожидался с таким нетерпением и надеждой, как намеченный на ближайшее время XYIII-й Съезд Коммунистической партии Советского Союза. Заинтересованное ожидание этого судьбоносного события ощущается во всем мире. Ведь прямой и честный разговор о будущем мирового пролетариата и всего коммунистического движения имеет огромное политическое значение. Не будет преувеличением сказать — нет на земле партии или правительства, которые обошли бы вниманием доклад товарища Горбачева о положении в стране и в мире. Предстоящий Съезд КПСС — это поистине историческое событие, от которого зависят будущее и судьбы миллиардов простых людей на всех пяти континентах…
— Долго еще? — с порога закричал Кокосов.
— Минут десять, — отрываясь от пишущей машинки, ответил Рубашкин.
— Может, из-за тебя газету задержать? Тебе шанс выпал, а ты меня подводишь. Будешь копаться, выгоню! — не дождавшись ответа, Кокосов сильно хлопнул дверью, и со стола полетели листы бумаги.
Шанс действительно выпал. После случая в Смольном и статьи в «Литературке» с Петром никто не хотел иметь дело. В какой бы редакции он не появился, от него отворачивались, и за последний месяц он не заработал ни копейки. Поэтому Рубашкин обрадовался звонку Кокосова.
— У меня все в гриппе, работать некому. Срочно одевайся и подъезжай, — как всегда лаконично сказал он.
— А гонорар? — еще не успев проснуться, спросил Рубашкин.
— Стяжатель! — вскричал Кокосов и, вздохнув, согласился на полуторную оплату. — Давай скорее, и тачка за мой счет.
Так Рубашкин оказался в редакции «Смены», где его усадили в кабинете заболевшей Нины Плотниковой. Впрочем, кабинетом маленькую, без окон каморку мог назвать только неисправимый оптимист, но Рубашкин был и этому рад. Работа сводилась к переписыванию официальных сообщений и записи того, что наговаривали по телефону выездные корреспонденты. Все это прямо с машинки Рубашкин отдавал Кокосову, тот — выпускающему редактору, а от него — в наборную. Иногда заметки возвращались исчирканными сверху донизу, и Петру приходилось переписывать заново под непрекращающиеся окрики: «Давай!», «Скорее!», «Опаздываем!». С деньгами Кокосов не обманул: платили от трех до четырех копеек за строчку, и в день выходило пять-шесть рублей.
Покончив с товарищем Диасом и сопровождавшими его лицами, — имя своего бывшего начальника Петр отпечатал равнодушно, как совсем постороннего, — он взялся за следующий материал. Прочитав, о чем пойдет речь, Рубашкин быстро, не вдумываясь, застучал по клавишам машинки:
ПРИНИМАЙ, РОДИНА, РАПОРТ МОСКВИЧЕЙ И ЛЕНИНГРАДЦЕВ!
Центральное Статистическое Управление СССР подвело итоги выполнения работы народного хозяйства страны за минувший, 1989 год. Прилив трудового энтузиазма, стремление работать еще лучше вызвала у трудящихся Советского Союза атмосфера демократизации и гласности, перестройка всех сторон жизни нашего общества, а также известие о проведении XXYIII Съезда КПСС.
Соревнуясь за достойную встречу Съезда, коллективы промышленных предприятий Москвы и Ленинграда досрочно, к 26 декабря выполнили государственный план по валовому производству важнейших видов продукции.
Проведена значительная работа по техническому перевооружению предприятий, внедрению новой техники, улучшению организации производства и повышению качества выпускаемых изделий.
Труженики Ленинграда и Ленинградской области перевыполнили плановые задания по росту производительности труда, а от снижения себестоимости продукции получили более 40 миллионов рублей сверхплановой экономии. Сверх плана изготовлено более чем на 36 миллионов рублей товаров народного потребления…
Помедлив, Рубашкин дописал:
«…, пользующихся большим спросом среди покупателей».
«Конечно пользуются, если в магазинах — шаром покати», — решил он и со спокойной душой продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
От назойливого припева было трудно отвязаться, но он сосредоточился и по счету «три» рывком встал с кровати.
* * *
Час спустя хлопнула неплотно закрытая форточка, и в спальне Рубашкиных загудел ледяной ветер. Катя потянула на себя одеяло, но через несколько минут снова стало холодно.
— Закрой форточку, Петя, — попросила она, но тот что-то пробормотал и повернулся на другой бок.
— Опять нахлестался, бестолочь! — выругалась Катя, но делать было нечего — поворочавшись, она встала и пошла к окну.
— Старуха, дверь закрой! — неожиданно ясным голосом выговорил Рубашкин.
* * *
Горлов встал вместе с Ниной собирать дочку в школу. Только плеснув в лицо холодной водой, он проснулся окончательно.
«Как она сказала? Я тебя так люблю? Да, неважно, что, важно, как!» — думал он и, глядя в зеркало, радостно улыбался.
— Представляешь, папочка, учитель по природе сказал, что за восемь миллионов лет в недрах Земли ничего существенного не произошло, — глотая бутерброд, говорила Маша. — И до сих пор никто не может понять, почему столько времени прошло, а ничего не случилось. Как ты думаешь, разве такое бывает?
— Вполне возможно. Они ведь недра, — рассеянно отвечал Горлов, и видя, что дочь не понимает, пытался объяснить: «Понимаешь, недра — это такие глубины, где никто никогда не бывал. Там нет ни одной живой души, даже червяков, только камни, глина и вода, о кое-где все горит, будто в доменной печи…»
* * *
К тому времени, когда Маша вышла из дому, очистившееся от туч небо налилось густой синевой, а выцветающие от близкого рассвета звезды угасали одна за другой. Заслоненный громадами серых зданий Восток наполнялся алым сиянием, обещая крепкий мороз с колючим и злым ветром. Но Маша не смотрела на небо и не думала о звездах. Тяжелый ранец с учебниками оттягивал спину; она шла, по-старушечьи согнувшись, и, переходя улицу, осторожно дожидалась, пока проедут машины.
Часть 3.
Реализованное наложение
3.1. Выше уровень анализа процессов!
В приемной председателя КГБ было светло и просторно — большой письменный стол помощника с казенной лампой под зеленым абажуром, сбоку — приставная тумбочка с множеством телефонов, на стене — потемневший от времени портрет Ленина, а напротив вдоль всей стены вытянулась линия стульев, обитых бардовым бархатом. Тишину нарушал только постоянный шорох больших, в полтора человеческих роста немецких часов. Каждые четверть часа они гулко отбивали незнакомую мелодию, а когда стрелки сошлись на двенадцати, раздался скрип, со скрежетом распахнулась неприметная дверца, и выскочившее оттуда птичье чучело со вкусом откуковало положенное число раз.
Сурков не услышал ни звонка, ни зуммера, но помощник вдруг снял трубку одного из аппаратов, что-то коротко ответил и, положив трубку на место, вежливо предупредил:
— Товарищ Крючков выезжает со Старой площади, прибудет через восемь минут.
Вскоре через комнату прошел официант с подносом, накрытым белоснежной салфеткой, Сурков догадался, что Председатель уже у себя. Потом в кабинет зашли два сотрудника, пиджак одного из них был сильно помят и подмышкой топорщился. Они вскоре вышли; в мятом пиджаке шел сзади, а передний нес в руке потертый фибровый чемоданчик, прикованный к руке браслетом с никелированной цепочкой.
— Заходите, Алексей Анатольевич! — пригласил помощник и, выйдя из-за стола, открыл первую из двух дверей кабинета.
Крючков держал по телефонной трубке у каждого уха, третья лежала на столе микрофоном вверх, и он говорил в три аппарата одновременно:
— Да, действуйте! Действуйте активно, но дружно и, главное, согласованно… Нет, старшего не назначаю, у каждого своя зона ответственности… Инициативу разрешаю, разрешаю любую инициативу, если на пользу делу… Да, шифровки будут отправлены, они уже в работе! И еще раз повторю: Центральный аппарат по возможности не вмешивайте, работайте согласованно друг с другом.
— Все! — облегченно вздохнув, Крючков одну за другой положил трубки на место. — ЗАС-селектор на профилактике. Нашли, понимаешь, время, — недовольно пожав плечами, объяснил он. — Ты садись, в ногах правды нет, разговор будет долгим, спланирован на тридцать минут.
— Прибалтику озадачивал, — дождавшись, пока Сурков усядется, кивнул на телефоны Крючков. — Кстати, твои соседи, поэтому введу в курс дела. Как ты знаешь, мы еще в восемьдесят восьмом году забили тревогу по ситуации. Сперва в Литве националисты закопошились, потом — в Латвии и, наконец, — в Эстонии. Тамошние группы «Хельсинки», которых в свое время не добили, уже не стесняются — открыто ставят вопрос о восстановлении независимости с возвратом к статусу на 39-й год. На Съездах народных депутатов талдычат об одном: дескать, нужно разобраться с договором Молотова-Риббентропа. Подавай им секретные протоколы и все! Избранники уши развесили: как же, белые пятна истории, сталинщина и все такое. Ну, как до этого кагала довести простую ясность, что история всем этим гарибальди — по глубокому барабану. Им от нас отгородиться, свои порядки реставрировать, а остальное трын-трава. Наши агенты пытались депутатам мозги прояснить, но их никто не послушал.
— Наконец в ЦК спохватились и поставили задачу: отслеживать ситуацию и разрабатывать предложения для Политбюро по предотвращению сепаратизма, — последнее слово Председатель произнес нараспев с отчетливым мягким знаком в последнем слоге: «се-е-епаратизьма». — И, как всегда, задали нам координацию действий министерств и отделов ЦК. От отделов толку не жди, а, что касается министерств, — их раз, два и обчелся: мы, Минобороны, да МВД. На милицию надежды нет, местные кадры давно распропагандированы…
— Мои офицеры ставят вопрос о слиянии МВД с Комитетом в одно ведомство, как раньше, — кстати вспомнив выступление Коршунова на партсобрании, сказал Сурков.
— В умелых руках любой вопрос стоит, а тут: ставь, не ставь — без разницы. Вот, мы хотели внутренние войска под себя взять, бились, бились, да не получилось. У военных отобрать — отобрали. В ЦК спорили, спорили, в конце концов отдали в МВД, что ни нашим, ни вашим. А военные норовят в сторону…
— Военных понять можно, Владимир Александрович. С Тбилиси нахлебались, до конца века хватит, — заметил Сурков.
— Задачи сегодня решаются, а до конца века еще дожить надо, и без армии — никак. У нас активных штыков — только дивизия Дзержинского, да спецподразделения. Что они смогут сделать кроме, как народ попугать? — возразил Крючков. — В результате получается, как в сказке: «А и Б сидели на трубе — А упало, Б пропало, что осталось…?» Остались только мы, чтобы самих себя координировать. Вот так сидим и координируем. Агентуры во все дырки напихали — у литовцев в «Саюдисе» каждый третий наш — а толку никакого.
— У меня такая же обстановка. Обком ни одной реализации не разрешает, — вставил Сурков.
— Подожди со своими реализациями, до них еще дойдем, — поморщился Крючков. — Короче, у моих терпение лопнуло. Собрали мне все оперативные материалы, толковую справку подготовили и — с Богом! — благословили в ЦК, к Михаилу Сергеевичу. Просим-де добро на активные культурные, так сказать, культурно-массовые мероприятия. Месяц, другой — ни ответа, ни привета. И тут, как назло, появился повод нагадить. Имею в виду историю с твоими «Волкодавами». Меня прораб перестройки Яковлев встретил и за пуговицу взял так, что не отвертеться: «Зачем и почему Комитет провоцирует демократическую общественность? Зачем нарушает монолитную сплоченность вокруг ленинского курса партии на правовое государство?» И «Литературкой» с намеком тычет.
— Будем, говорит, на Политбюро выносить. Что ж, на Политбюро, так на Политбюро! Мне терять нечего, осточертела вся эта тягомотина. И перед сотрудниками стыдно. Они мне — по делу, а я в ответ: ни рыба, ни мясо, как сморщенный хер у дохлого зайца. Сколько можно, в конце концов, донесения собирать? Тонны бумаги исписали, а противнику — хоть бы хны.
Крючков покраснел, чувствовалось, что он искренне переживает и говорит откровенно, не заботясь, если кто услышит.
«Допекли человека, а ведь разведчик, каких мало, от Бога», — сочувствуя, подумал Сурков.
— Как только получил твою справку, грамотно, кстати, подготовлена, поощри от моего имени исполнителей…
— Один исполнитель: подполковник Коршунов, — сказал Сурков.
— Передай мою большую благодарность и выправь представление к полковнику или премию, как считаешь лучше.
— Говорят, лучше маленький рубль, чем большое спасибо, Владимир Александрович, — позволил себе пошутить Сурков.
— Твой кадр, тебе виднее! В общем переслал Яковлеву, после звоню: мол, собирай Политбюро, пусть рассудит, терпеть больше нет мочи. Собрать Политбюро — кишка тонка, собрались на расширенном секретариате. Я, поверишь — полночи не спал! Это с моими-то нервами так волноваться! Дали мне слово, я в двадцать минут уложился, материалы каждому из спецчемодана под расписку выданы, даже Михал Сергеичу пришлось закорючку поставить. Поморщился, но расписался: режим есть режим!
Короче, я доложился, а в ответ — тишина. Только бумага шуршит. Наконец Хозяин не выдержал: «Я, — говорит, — затрону по докладу товарища Крючкова такую тему, как закрытая информация. Получая шифровки, я сразу вижу, где почерк ГРУ, где КГБ, где другого, так сказать, ведомства. И когда идет анализ ситуации, в миг отличаю, где правда, а что нам навязывается, как правда».
Оборачивается ко мне и замолкает минуты на три. И, буквально сверля меня взглядом: "Владимир Александрович! Я на тебя смотрю. Очень важно, сколько процентов волнений ты списываешь на подростков, а сколько связано с глубинными политическими течениями. Боюсь, разучился ты эти процессы различать, а мы в Политбюро должны иметь правильную и своевременную картину. И как бы у тебя, товарищ Крючков, не получилось, что дела делаются без ведома Политбюро. Хочу тебе напомнить, и тебе, Дмитрий Тимофеевич: отныне без решения Политбюро ни армия, ни КГБ ни в каких делах не должны участвовать!
Я спросил: «Михаил Сергеевич, так чем же мы должны заниматься?»
А он в ответ — на полтора часа. Мол, руководство партии должно наладить отношения с демократической интеллигенцией. Она, де, глубоко исторически связана с народом, носитель национальной идеи. Театр, кино, романы с поэзией — всех муз помянул. А в конце бац: «КГБ должен заниматься прогнозированием! Выше поднимайте, товарищ Крючков, уровень анализа политических процессов!»
— Вот, — говорит, — ваша главная задача!
Выдохнув последнюю фразу, Крючков будто скукожился, неподвижно ссутулившись за большим письменным столом.
— Мы с вами, Владимир Александрович, пережили многое, переживем и это. Главное, чтобы совесть перед народом и партией была чиста, — искренне сказал Сурков.
— Что пережили многое — это ты, Алексей Анатольевич, прав. А что совесть чиста — не согласен. Все ли мы сделали и делаем, что сердце и долг подсказывают? Молчишь? То-то! Поговорил с тобой и вижу: ты за наше дело, за верность чекистским принципам. Тебя учить не надо, что делать, сам знаешь. Поэтому, скажу то же, что товарищам в Прибалтике: бери инициативу на себя, ответственность не перекладывай, но знай: пока я здесь, в этом кабинете, всегда прикрою.
Крючков с досадой посмотрел на запищавший телефон и, не сняв трубку, встал попрощаться.
— Документы на присвоение тебе генерал-лейтенанта я пока придержал. Через месяц повысим уровень анализа процессов, и я их скоренько проверну. Так что, готовь шило, дырки на погонах сверлить! — улыбнулся Крючков, крепко пожимая Суркову руку.
— Спасибо, Владимир Александрович, — ответил тот.
— Как ты говорил про «спасибо»?
— Спасибо не шелестит и не булькает, — ответил Сурков.
— Обещаю лично приехать на представление и выступить перед твоим личным составом. Тогда и побулькаем! Гляди, не вздумай зажать положенное.
— Можно ориентировать офицеров, товарищ генерал-полковник, что точно приедете?
— Даю слово почетного чекиста, — улыбнулся Крючков и посмотрел на часы.
«Значит, не врет насчет генерал-лейтенанта, — выходя из кабинета, подумал Сурков. — А насчет анализа? Проанализируем, как отцы и деды учили. Только дурак не поймет, что надо: почта, мосты и телеграф — в решающем месте, в решающий час!»
3.2. «Коммунисты всегда верны правде»,
— с этих слов началась беседа Генерального секретаря Бразильской коммунистической партии товарища Жиокондо ДИАСА с первым секретарем Ленинградского Областного Комитета КПСС тов. Гидасповым Б.В… Во встрече участвовали: член бюро ОК КПСС т. Сурков А.А., заместитель заведующего отделом ОК КПСС т. Кузин О.С., первый секретарь Петрогадского РК КПСС т. Котов В.М., а также члены руководящих органов БКП и ответственные сотрудники ЦК КПСС, сопровождающие тов. Диаса в его поездке по СССР.
В ходе встречи тов. Диас сказал: "В последнее время мне довелось участвовать в работе съездов коммунистов Кубы, Въетнама, ГДР, Венгрии и других социалистических стран. Но никакой из этих форумов не ожидался с таким нетерпением и надеждой, как намеченный на ближайшее время XYIII-й Съезд Коммунистической партии Советского Союза. Заинтересованное ожидание этого судьбоносного события ощущается во всем мире. Ведь прямой и честный разговор о будущем мирового пролетариата и всего коммунистического движения имеет огромное политическое значение. Не будет преувеличением сказать — нет на земле партии или правительства, которые обошли бы вниманием доклад товарища Горбачева о положении в стране и в мире. Предстоящий Съезд КПСС — это поистине историческое событие, от которого зависят будущее и судьбы миллиардов простых людей на всех пяти континентах…
— Долго еще? — с порога закричал Кокосов.
— Минут десять, — отрываясь от пишущей машинки, ответил Рубашкин.
— Может, из-за тебя газету задержать? Тебе шанс выпал, а ты меня подводишь. Будешь копаться, выгоню! — не дождавшись ответа, Кокосов сильно хлопнул дверью, и со стола полетели листы бумаги.
Шанс действительно выпал. После случая в Смольном и статьи в «Литературке» с Петром никто не хотел иметь дело. В какой бы редакции он не появился, от него отворачивались, и за последний месяц он не заработал ни копейки. Поэтому Рубашкин обрадовался звонку Кокосова.
— У меня все в гриппе, работать некому. Срочно одевайся и подъезжай, — как всегда лаконично сказал он.
— А гонорар? — еще не успев проснуться, спросил Рубашкин.
— Стяжатель! — вскричал Кокосов и, вздохнув, согласился на полуторную оплату. — Давай скорее, и тачка за мой счет.
Так Рубашкин оказался в редакции «Смены», где его усадили в кабинете заболевшей Нины Плотниковой. Впрочем, кабинетом маленькую, без окон каморку мог назвать только неисправимый оптимист, но Рубашкин был и этому рад. Работа сводилась к переписыванию официальных сообщений и записи того, что наговаривали по телефону выездные корреспонденты. Все это прямо с машинки Рубашкин отдавал Кокосову, тот — выпускающему редактору, а от него — в наборную. Иногда заметки возвращались исчирканными сверху донизу, и Петру приходилось переписывать заново под непрекращающиеся окрики: «Давай!», «Скорее!», «Опаздываем!». С деньгами Кокосов не обманул: платили от трех до четырех копеек за строчку, и в день выходило пять-шесть рублей.
Покончив с товарищем Диасом и сопровождавшими его лицами, — имя своего бывшего начальника Петр отпечатал равнодушно, как совсем постороннего, — он взялся за следующий материал. Прочитав, о чем пойдет речь, Рубашкин быстро, не вдумываясь, застучал по клавишам машинки:
ПРИНИМАЙ, РОДИНА, РАПОРТ МОСКВИЧЕЙ И ЛЕНИНГРАДЦЕВ!
Центральное Статистическое Управление СССР подвело итоги выполнения работы народного хозяйства страны за минувший, 1989 год. Прилив трудового энтузиазма, стремление работать еще лучше вызвала у трудящихся Советского Союза атмосфера демократизации и гласности, перестройка всех сторон жизни нашего общества, а также известие о проведении XXYIII Съезда КПСС.
Соревнуясь за достойную встречу Съезда, коллективы промышленных предприятий Москвы и Ленинграда досрочно, к 26 декабря выполнили государственный план по валовому производству важнейших видов продукции.
Проведена значительная работа по техническому перевооружению предприятий, внедрению новой техники, улучшению организации производства и повышению качества выпускаемых изделий.
Труженики Ленинграда и Ленинградской области перевыполнили плановые задания по росту производительности труда, а от снижения себестоимости продукции получили более 40 миллионов рублей сверхплановой экономии. Сверх плана изготовлено более чем на 36 миллионов рублей товаров народного потребления…
Помедлив, Рубашкин дописал:
«…, пользующихся большим спросом среди покупателей».
«Конечно пользуются, если в магазинах — шаром покати», — решил он и со спокойной душой продолжил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57