Я пытался отбросить все, что слышал, но не уверен, что не повторюсь. Прежде всего, когда глядишь с борта на зеленовато-серую равнину, невольно думаешь: «Ох, и глубоко здесь!», потому что под тобой колышется, перекатывается, будто вздыхает, неизмеримо огромная масса воды. Но главное «удовольствие» в океане – буря, или, как называют американцы, «харрикейн». Буря в океане – прежде всего дикой силы ветер. Он разбалтывает поверхность воды; она сперва перестает напоминать ровную, как скатерть, пустыню, становится серой холмистой степью, а потом – будто рядом с пакетботом начинает происходить диковинное рождение гор, на вершинах которых трепещут зыбкие снежные шапки.
Вспоминая эти малоприятные часы корабельной жизни уже в Америке, мы написали нашу первую коллективно-самодеятельную песенку:
По бушующим волнам Атлантики,
Получив в редакциях аванс,
Уплывало семеро романтиков
Пакетботом «Иль де Франс».
Здравствуй, ветра песенка печальная,
Терпкий вкус бургундского вина,
Путь-дорога трансконтинентальная
И чужая сторона.
Вовсе не на базе политической
По ночам, когда густел туман,
Ставил на попа нас Атлантический
Агрессивный океан.
Полевой на все смотрел критически,
Подводил дискуссиям итог.
Только океаном Атлантическим
Он руководить не мог.
Есть в этой песенке и еще некоторые строфы. Но поскольку они написаны в полемически-задорном тоне, вступает в свои права «черная кошка».
Только когда все кончилось, стало ясно, что мы попали в серьезный ураган. Было даже выбито несколько рам в салоне первого класса и ранены пассажиры. Кингсбери Смит – известный американский журналист – поспешил передать «сенсационную» новость на берег. Но радиосвязь прервалась, как только он начал диктовать заметочку: капитан попросил его не волновать людей на берегу и прервал разговор. Эти подробности мы узнали впоследствии из американских газет, так как члены команды решили не беспокоить пассажиров. И хотя «Иль де Франс» двое суток мяло, швыряло, разворачивало и трясло, все говорили, что это только «чуть штормит».
Капитан Жан Камилья в эти часы бури любезно принимал нас у себя в каюте, повел на мостик, рассказывал об истории судна. Он сказал, что «Иль де Франс» называют счастливчиком. Пакетбот плавает вот уже двадцать восемь лет и ни разу не был вынужден спускать свои спасательные шлюпки, согласно аварийным правилам. Эти правила во время бури мы изучили весьма основательно.
Но вот шторм стих. Еще сутки ходу по чистой воде – и вдали показался американский материк. Прошли меж двух плавающих американских флагов, миновали один за другим десятки различных маяков и маячков. И рядом с нами сначала в пятистах, затем в двухстах, а потом уже и в ста метрах вздыбились небоскребы, «поплыли» улицы Нью-Йорка.
Медленно и осторожно, будто на ощупь, шел «Иль де Франс» к берегу. К сожалению, статую Свободы нам не удалось увидеть. Иммиграционные власти, представители государственного департамента и полицейские повели нас куда-то вглубь пакетбота совершать формальности. Мы прощаемся с нашими попутчиками и вступаем на землю Америки.
ТАМ, ГДЕ ДЕЛАЮТ ДЕНЬГИ
Итак, мы в Америке. Отныне с нами следуют г-да Френк Клукхон, Эдмунд Глен и Эндрю Чихачев.
Все трое представились нам еще на пакетботе, и не скажу, чтобы у них были очень любезные выражения лиц. Френк Клукхон – худой, высокий человек в коричневом макинтоше, бежевой старой шляпе с фасонистым витым шнурком на ней вместо ленты. Под глазами у Френка большие болезненные синяки, отчего он выглядит еще мрачнее. Френк заявил, что он не говорит по-русски, и всю дорогу старательно доказывал это. Глен – противоположность Клукхону, во всяком случае внешне. Коротенький, толстый, с обвислыми жирными щеками, несмотря на то, что ему не более сорока двух – сорока трех лет. Он говорит по-русски, правда очень скверно, еле подыскивая нужные слова. Эндрю Чихачев – попросту говоря, Андрей Федорович – переводчик. Совсем уже старый человек, белоэмигрант, в прошлом британский подданный, а ныне сотрудник государственного департамента США. Больше месяца проведем мы вместе с этими господами. Государственный департамент уполномочил их опекать советских журналистов. Ну что ж, пусть опекают: мы гости, а, как известно, в чужой монастырь не ходят со своим уставом.
Нью-Йорк встретил нас первым интервью:
– Жив ли «дух Женевы»?
Десятка полтора журналистов ждали ответа. Когда Борис Полевой от имени делегации сказал, что «дух Женевы» согревает сердца всех простых людей мира», журналисты улыбнулись. Вечером в газетах мы прочитали известие о нашем прибытии. Между строками заметок сквозила мысль:
«Они утверждают, что Женева еще не забыта, хотя ясно, что в нее уже мало кто верит».
Нас несколько удивил этот тон сообщений: газеты были на значительном расстоянии от истины.
Часа три в здании порта мы ждали багаж. Чемоданы беспрерывной лентой плыли по нескольким транспортерам с борта судна. Когда чья-нибудь поклажа задерживала работу грузчиков, они подбрасывали ее на транспортере, и та катилась, кувыркалась, гремела с двадцатиметровой высоты вниз, а у пассажиров в это время замирали сердца.
Сознаюсь, и мы с тревогой поглядывали на ленты транспортеров. Наконец появилась поклажа нашей семерки. Быстро уложили чемоданы в такси и двинулись в город. Эти первые часы пребывания в Нью-Йорке запомнились с особенной силой.
Когда приезжаешь в чужой далекий город, где живет народ со своим языком, своей культурой, привычками, манерой, прежде всего хочешь познакомиться с человеком, с гражданином города. Нью-Йорк не разрешает тебе этого. В нем главное он сам, его дома «невозможной высоты», поток разноцветных машин и крики со всех крыш, фасадов и углов: «Купи, купи, купи!» – так требуют рекламы. Собственно в Нью-Йорке живет более восьми миллионов человек, в ближайших окрестностях еще пять миллионов. Мне рассказывали, что если ньюйоркцы встанут в две шеренги, они перечеркнут Соединенные Штаты от края и до края. Думается, если вытянуть в одну линию лампочки и светящиеся трубки реклам города, они покроют все меридианы и параллели земного шара.
Мешает ли этот бешеный поток электрических слов человеку? Тут дело привычки и вкуса. Кое-где рекламы сделаны изобретательно, они оригинальны. Например, Бродвей, главная улица города, днем невыразительная, с некрасивыми домами, вечером вся в огнях, – она производит нарядное впечатление. По одной крыше льется поток подсвеченной воды, на другом здании огромный фанерный человек совершает шаги на месте и улыбается при этом, предлагая купить какие-то сверхпрочные ботинки. И так всюду, где бы вы ни шли по Бродвею, словно дома существуют на этой улице для помещения на них бесчисленных щитов, щитков, полотнищ и сложных рекламных сооружений.
А небоскребы? Когда смотришь на них, задрав голову, представляется, что дома эти не строили, как строят все другие, что вначале были скалы, потом люди прорубили в этих скалах узенькие проходы, соорудили площади…
На острове Манхеттен высотные здания сконцентрированы двумя массивами и образуют старую и новую группу небоскребов. С высоты семидесятого или сотого этажа они напоминают два огромных острых зуба, которые выдвинулись в океан как бы для того, чтобы распороть его здесь надвое – на Гудзонов залив и Ист-Ривер.
В том, что иные дома Нью-Йорка «полезли» вверх, есть своя закономерность.
– Чем быстрее растет цена на земельные участки, тем выше здания, – объяснили нам в городском управлении. – Если кто-нибудь не начнет торговать небесными участками, здания и впредь будут ползти к облакам.
Мэр города г-н Вагнер, когда мы обратились к нему с вопросом, каков дальнейший принцип застройки Нью-Йорка, сказал:
– Это для нас единственный выход, – и он кивнул головой вверх.

«Иль де Франс» в океане.

Дженни Уиткер охотно сфотографировалась с нами.

Нью-Йорк. Дневной Бродвей.

Не все дома в Нью-Йорке небоскребы.

Этель Лилиан Войнич в своей квартире.

Кливленд. На озере Эри.

На дорогах Америки реклама: «Неужели вы не пробовали этот напиток?!»
Нью-йоркские небоскребы в основном не жилые дома. В них размещаются главным образом конторы компаний, различные агентства, редакции газет. В двух или трех высотных домах помещаются гостиницы. Небоскребы принадлежат миллионерам и архимиллионерам, ибо они дороги в постройке и в эксплуатации. Арендная плата в высотных домах необычайно велика.
И не только в высотных. Стоимость жилья в Америке – бич простого человека. Она почти всегда выше одной трети заработной платы, а в иных случаях приближается даже к ее половине. За две небольшие комнатки в десять-пятнадцать квадратных метров каждая нужно платить в месяц от ста до ста пятидесяти долларов. Если прибавить сюда плату за электричество, газ, воду, станет ясным, насколько тяжело жить рядовому американцу.
Небоскребы несколько разнообразят внешний вид города. Они производят величественное и даже грозное впечатление. В остальном же Нью-Йорк стандартен. Дома здесь темносерые или темнокрасные, без облицовки; внешне они очень скучны. Но надо отдать должное удобствам внутренней планировки и отделке квартир, учреждений. Хороши в городе и некоторые дороги с односторонним движением: они дают возможность очень быстро передвигаться из одного конца Нью-Йорка в другой.
Вместе с тем Нью-Йорк, наверное, больше, чем любой другой город Америки, дает путешественнику самые противоположные представления о человеческом жилье и вообще об устройстве человека на земле. Возле дома мадам Дюк, которая, по словам г-на Херста, является самой богатой женщиной в мире, всегда цветут розы, а возле домов Гарлема, негритянского района Нью-Йорка, нет ни роз, ни даже обычных деревьев, зато мостовые и тротуары завалены кучами мусора, обрывками газет, какого-то тряпья. Мы не имели возможности ознакомиться с Нью-Йорком и с другими городами Соединенных Штатов так, как хотелось. Программу поездки журналистов составил государственный департамент, а это значило, что мы видели Америку с парадного входа. Ну что ж, ведь и удобные дороги, и величественные небоскребы, и особняк мадам Дюк – все дело рук простого, энергичного, сметливого американца.
Но разговор зашел о людях в городе. Удивительное дело, как трудно даже сейчас отчетливо представить себе тип ньюйоркца! Может быть, это потому, что здесь живет масса иммигрантов? Мэр города г-н Вагнер заметил при встрече с нами, что в Нью-Йорке «больше ирландцев, чем в Дублине, евреев больше, чем в Израиле, итальянцев больше, чем в Риме». Нет, все-таки не поэтому. Горячка города, темп его жизни, властное подчинение человека одной, только одной заботе – успеть, не прозевать, не споткнуться в «делании денег», – не этим ли объясняется почти неуловимый облик тех, кого вы видите на улицах. Они всегда спешат, и к ним просто невозможно приглядеться.
Но мы встречались и говорили со многими американцами в несколько иной, более спокойной обстановке. Рассказ об этих встречах впереди.
…Вечером в день приезда мы отправились в газету «Нью-Йорк таймс».
«Таймс» расположена в центре города, на Бродвее. Газета оказывает влияние на вопросы внешней и внутренней политики государства, хотя, если вы спросите об этом у ее хозяев, они, конечно, разведут руками: «Мы вполне нейтральный, независимый, свободный и прочее и прочее орган». Но всем известно, что контрольный пакет акций газеты принадлежит семейству Сульцбергер – Окс; г-н А. Сульцбергер – издатель газеты, кроме того, важный соучастник в делах агентства Ассошиэйтед Пресс. Принимал нас на одиннадцатом этаже обширного здания газеты, в парадных апартаментах г-н Дрейфус – один из доверенных людей Сульцбергера и, кстати, его ближайший родственник.
Г-н Дрейфус рассказывает нам об истории газеты. «Таймс» выходит более ста лет. У нее огромная сеть заграничных корреспондентов – свыше ста человек. Работают в газете восемьсот сотрудников. Тираж газеты в обычные дни пятьсот семьдесят пять тысяч, в воскресенье – один миллион двести тысяч экземпляров. Даже эта крупнейшая газета Соединенных Штатов имеет значительно меньший тираж, чем наши советские центральные газеты. Г-н Дрейфус показывает снимок здания «Таймс» 1878 года. В нынешнем помещении редакции это здание поместилось бы в одной из комнат.
В беседе с нами принимают участие редакторы газеты, ее видные журналисты. Хозяева приветливы. Разговор сначала носит чисто профессиональный характер; мы стремимся определить, кто же организует весь полученный материал, дает ему направление. Ведь «Таймс» выражает какое-то мнение.
Помедлив, г-н Дрейфус отвечает:
– Мы печатаем все новости, как бы каждая из них ни исключала одна другую.
– А передовая? – спрашивает Полторацкий. – Какие-то основные политические статьи?
Г-н Дрейфус, мягко и очень доверительно улыбаясь, говорит, что, конечно, есть «некоторое число лиц», занимающихся этим.
Кто «эти лица», каковы их взгляды, кто им дает советы, мы не узнавали. Чувствовалось, что этот вопрос слишком деликатен.
Там же, в «Таймсе», за столом разговор касался и международных проблем, правда в очень общем, созерцательном плане.
Лица некоторых господ, принимавших нас, как бы говорили: «Мы хотели бы, чтобы все было по-старому. Да, многие из нас писали о пушках и бомбах, раздувая «холодную войну». Но падают тиражи, и читатель, как ни стараются его обработать, уже больше не хочет «холодной войны». Что же, дескать, делать? Приходится считаться».
Наша беседа закончилась поздно. Спустились в типографию. В ней довольно старое оборудование, послужившие на своем веку машины. Но дело поставлено организованно, нет задержек в выпуске газеты, хотя каждый номер в несколько десятков страниц.
Конечно, подавляющее место в этой газете, как и в других, занимают реклама и фотоснимки, сенсационные истории об убийствах, разводах, похищениях – так называемая полицейская хроника. К примеру, в дни Совещания министров иностранных дел в Женеве нью-йоркские газеты уделяли ему иной раз пятьдесят-сто строк, тогда как описание авиационной катастрофы, виновником которой был человек, подложивший бомбу в чемодан матери, с тем чтобы получить страховку в несколько десятков тысяч долларов, занимало целую страницу.
Из редакции «Таймс» возвращались в отель пешком. Теплый, совсем летний вечер. Моросил мелкий, как тончайшая пыль, дождик. Чуть тише на улицах: люди – дома. Катят сверкающие, умытые дождем машины.
В гостинице мы нашли письма и телеграммы с приветствиями и пожеланиями успеха делегации. Писали студенты, врачи, фермеры, рабочие. Невольно вспомнился первый вопрос, которым встретили нас американские журналисты: жив ли «дух Женевы»? Вместе с нами отвечали теперь многие простые люди Америки. В их теплых и добрых словах отчетливо слышалось: «Дух Женевы» не умер и не умрет. Он в сердцах простых людей Соединенных Штатов Америки, он согревает человека великой надеждой».
Позвонил г-н Глен и предупредил, что завтра ранний подъем. Начинать новый день нам предстояло с визита на Уолл-стрит…
Прежде чем отправиться на биржу Уолл-стрита, я расскажу две небольшие истории. Одна из них настоящая, другую придумали сценаристы и режиссеры, заставили артистов сыграть ее и сняли на цветную пленку.
В зале кинотеатра гаснет свет, и мы видим:
Маленький городок, растущий как гриб. В нем нашли нефть. Идет вторая мировая война. Городок проезжает хорошенькая девушка Люси Галан. Что-то случилось на железной дороге, и она вынуждена временно остаться здесь. Люси помогает устроиться на ночлег молодой фермер, который с первого взгляда влюбляется в нее. Наутро она выходит прогуляться и видит, что ее модные туалеты (они, конечно, не очень дорогие, но столичные) вызывают всеобщее восхищение горожанок. Не раздумывая, Люси продает часть запасов своего туалета, и к вечеру у нее в руках пять тысяч долларов.
Все идет, как говорят американцы, о'кэй. Две-три удачные сделки, и вместо пяти тысяч на руках у Люси уже сотни тысяч долларов. Немножко любовных недомолвок, один грандиозный пожар (без «сильных ощущений» картина может не пользоваться успехом), и по воле авторов кинокартины Люси и ее ухажер вскоре становятся миллионерами, а потом мужем и женой.
История превращения г-жи Энн в богатую, властную женщину не так коротка и легка, как в описанном кинофильме. Эту историю рассказал мне начинающий коммерсант по продаже перца и, видимо, близкий г-же Энн человек.
Лет пятнадцать назад она открыла посредническую контору по найму на работу секретарей, телефонисток и стенографисток. С каждой за «услуги» по пять-десять долларов – был ее закон. Вскоре хозяева, у которых случались вакантные места для этих профессий, перестали принимать к себе кого бы то ни было без конторы г-жи Энн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14