Открытые, закрытые, спортивные, полугрузовые машины беспрерывно выкатывались на эстраду и начиналось:
– Купите «кадиллак»! Купите «шевроле»! Ой, купите! Ах, купите!
Писатели пишут сценарии об автомобилях, актеры произносят нежные монологи об автомобилях. Можно потерять сознание, упасть в обморок, глядя на всю эту «автомобильную вакханалию». Мне не довелось поговорить в Лос-Анжелосе ни с Френком Лайном, которому приходится тратить свой приятный баритон на песенки «Купите машину», ни с веселым комиком Джеком Бени, который расточает свое остроумие рулям, покрышкам и брезенту «кадиллака», но я говорил с Бобом Доннелли и знаю теперь, почему им приходится это делать.
Американцы гордятся техникой своего телевидения. Линии телевидения связывают города Соединенных Штатов. Но изображение передается частотой в триста двадцать пять строк, что почти в два раза ниже, чем в нашей стране. Экраны в Америке чуть больше экрана нашего «Темпа», но смотреть передачу трудно: изображение расплывчатое, не четкое. Однако все – и достоинство и недостатки техники – сущие пустяки перед тем, что в американском телевидении нет и грана искусства.
Помню, Николай Грибачев остался как-то в номере лос-анжелосского отеля и просмотрел всю вечернюю программу. «Серебряная кошка», естественно, не могла видеть вместе с Грибачевым этой передачи, но она стала «черной кошкой», как только Николай Матвеевич рассказал нам все, что пережил.
– Даже снятый по заказу студии фильм прерывался двенадцать раз в самых острых местах, – говорил Грибачев, – а на экране появлялись автомобили, жевательная резинка, мыло…
– Так тебе и надо! – шутил Софронов. – Зато ты теперь лучший знаток американских автомобилей.
Грибачев заткнул уши и закачал головой: он не мог слышать этого слова. Впрочем, так же, как и мы.
Видно, американцы плохо покупают автомобили, коли так много и громко кричат о их достоинствах кино, радио, телевидение. И как тяжело, должно быть, актерам зарабатывать деньги, играя веселых и щедрых покупателей!
В Фениксе мы встретили людей, которые тоже для зрителей целый день «играют свою жизнь», хотя они давно не живут ею. Ноябрь – месяц выставки штата. На ней отведен уголок, где раскинулся своеобразный экспонат – индейское поселение. В глинобитных мазанках и шалашах женщины-индианки ткут ковры, плетут корзиночки, выделывают кожу; мужчины-старики режут из дерева детские игрушки. Неподалеку от жилья два индейца рисуют на песке замысловатый узор. Оказывается, это священное действие: рисунок по религии индейцев спасает поселение от злой напасти. Они меняют его линии каждые сутки и тем останавливают чудовище, боящееся своеобразной песчаной иконы.
В Фениксе, по распоряжению госдепартамента, нас окружила шестерка старцев и старух, говорящих, правда плохо, по-русски. Они выдавали себя за «страдальцев по земле русской». Так вот один из них, сумрачный матерщинник, в прошлом сибирский купец, головорез, глядя на работающих индейцев, зло процедил:
– Ленивые, страх как ленивые! И зачем только живут на земле?
Бесполезно было вдаваться в споры с этим типом. Мы подошли к старой индианке. Лицо ее, широкое, открытое, прорезанное глубокими следами морщин, не выдавало никаких чувств, как если бы перед женщиной никто не стоял.
– Чего хотят белые? – спросила старуха.
Она произносила английские слова медленно, с трудом.
– Они русские, – сказал кто-то из толпы, моментально окружившей нас.
– Русские?! Я слышала про их землю.
Индианка подошла к нам поближе.
– Я из племени апачей. Меня зовут Нелли Куэйл – что означает Фазан. Резервация апачей – Форт Мета – тридцать миль севернее Феникса. Там двести человек наших, но они живут далеко друг от друга.
Старуха выговорила это быстро и замолчала. Большего сообщать на выставке иностранцам, да еще из Советского Союза, явно не полагалось. Нам очень хотелось сняться вместе с Нелли Куэйл.
– А вы не побоитесь быть на картинке со мною рядом? – удивилась она. – Ведь про индейцев говорят, что они страшные. Нет?! Я знаю: на ваших землях людей не пугают людьми.
Мы сделали несколько снимков. Рядом оказался один из шести «прикрепленных» к нам русских – Александр Райзин, низенький, плешивый, с выпученными глазами алкоголика; от него и сейчас несло винным перегаром. Александр Райзин – член двадцати шести клубов, почетный председатель всех городских благотворительных контор – словом, общественное лицо города. Он снисходительно заговорил с индианкой. Но она отвечала ему отрывисто и нехотя. Дабы не опозориться перед советскими журналистами, он замолчал и юркнул в толпу.
– Ве-ли-колепный народ! – объявился Райзин возле автобуса. – Нежный, тихий. А как любит нас?! Индейцы выбрали меня защищать их интересы в правительстве штата.
– А что, самим индейцам это не под силу?
– Нет, знаете, но важно знание законов, ситуаций. Я ведь член двадцати шести клубов. Там скажешь слово, тут попросишь, авось бедным и перепадет кое-что.
Александр Райзин развивал свою точку зрения на защиту прав индейцев так увлеченно, что мы решили не перебивать его.
– Они даже дали мне индейское имя, – закончил он свою речь.
– Как вас называют индейцы?
– Смок Клоуд.
В переводе это означает «Копченая Туча». Александр Райзин даже не чувствовал той иронии, что скрывалась за вторым его именем. А ведь неспроста невесело прозвали «защитника прав индейцев» остроумные апачи из Форта Меты.
Перед въездом на выставку висит рекламка: изображение улыбающейся морды поросенка, и подпись под ней: «Вот это и есть жизнь!» Александр Райзин и тут не преминул пофилософствовать. Неожиданный случай заставил его замолчать. Он раскрыл газету и увидел снимок. Возле большого магазина стояли люди с плакатами, на которых было написано: «Забастовка. Не покупайте в этом магазине, если вам жаль тех, кто зарабатывает слишком мало». Райзин вяло улыбнулся, свернул газету и «случайно» уронил ее за борт открытого автобуса. Копченая Туча, наконец, замолчал.
Делегация так устала от беспрерывного присутствия «шестерки русских», что мы чуть не крикнули «ура», когда нам сказали, что во время полета над Гранд коньоном в самолете их не будет.
Через десять минут полета скрылся в тучах пыли Феникс. Сильный ветер ощутимо покачивал самолет. Пилот Дейл Веллинг, рядом с которым я присел, чтобы сделать из кабины несколько снимков, сказал:
– Гранд коньон – седьмое чудо света. Его глубина около тысячи семисот метров, длина триста восемьдесят километров, а ширина от шести до двадцати семи километров в разных местах. Через час будем на месте.
Величественная картина развернулась вскоре под крылом самолета. Река пробила, прогрызла в желто-бурых, красных, серобелых породах гигантское ущелье. Порода оседала, ломалась, рушился пласт на пласт. Казалось, сильнейшее землетрясение заставило землю не только треснуть, но и закружило в пляске скалы, валуны, а теперь они застыли неподвижно, напоминая то египетские пирамиды, то головы каких-то языческих богов, то осевшие под тяжестью времени крепостные стены с островерхими зубцами по краям.
– Хорошо?! – Дейл чуть послал штурвал вниз, от себя, и самолет «клюнул» в пасть ущелья.
Если бы на берегу пропасти стоял человек и смотрел прямо перед собой, он мог бы не заметить самолет. Гранд коньон образовался на ровном, будто покрытом зеленой мохнатой скатертью леса плато. Дейл отдал рули второму пилоту. Мы вышли с ним из кабины. Он вытер платком капельки пота на лице.
– Кому красота, а кому чортов полет! Самолет большой, только и думай, что зацепишь крылом за горку.
Пилот откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза:
– А в газетах напишут что-нибудь завлекательное: «Пилот Веллинг и все пассажиры искупались в Колорадо по причине отказа моторов». Эх!.. – и Веллинг взглянул в нашу сторону, как будто мы были не те, кто мог искупаться в Колорадо вместе с ним, а те, кто уже диктует сенсацию в газету.
Внизу все еще топорщились скалы. Но мы уже вылетели из основного ущелья. Серая ленточка реки кажется беспомощным ручейком, несильным и наполовину пересохшим. И как это смогла Колорадо устроить такое? Воображение отступало перед вечными грозными силами природы, перед временем. И только вспомнилась какая-то восточная мудрость: «И капля может победить скалу».
На аэродроме нас ждал Копченая Туча. Но ему положительно не везло. Возле аэродромной решетки ходили люди с плакатами: «Забастовка авиационных механиков». Эта забастовка продолжалась долго. Когда мы покидали Америку, она еще не окончилась, хотя к этому времени была уже свернута выставка штата Аризона, где на рекламном щите под мордочкой аппетитного поросеночка было написано: «Вот это и есть жизнь!»
Нет, недаром заехала делегация в Феникс, в провинцию! Нравы и обычаи некоторых представителей американского общества здесь проявлялись более заметно: сказывалось отсутствие дипломатической тренировки.
Завтракали мы как-то вместе с американскими господами. Должен сказать, что среди них не было ни мистера Митчела – председателя городского комитета по приему советских журналистов, ни Ван Дайка, члена комитета. Они остались в нашей памяти более приятными людьми. Завтрак подходил к концу. Вдруг краснощекий мистер, резко пристукнув ладонью по столу, крикнул:
– Эти черные!..
Он выговорил по отношению к негру-официанту нечто такое, чего я не могу повторить в присутствии «серебряной кошки». Анатолий Софронов удивленно взглянул на мистера. За столом стало тихо, – все почувствовали себя неловко, кроме краснощекого. Он продолжал жевать мясо. Софронов обратился к соседу:
– Мы бы хотели прекратить завтрак, так как не желаем сидеть за одним столом с расистом.
– О, я прошу вас не делайте этого! – зашептал американец. – Господина Лея вы не перевоспитаете, а он грубиян и наделает шуму.
А г-н Лей дожевал мясо, прополоскал глотку водой со льдом и обратился к нам:
– Теперь сыграем в карты!
Чтобы деликатно отделаться от предложения, отвечаем:
– Мы гости, и вы не захотите нас обыгрывать…
– О нет, – краснощекий раскачивался вместе со стулом, – я с удовольствием обыграю вас. Я не боюсь брать за карточный долг даже штаны и продаю их. Деньги не пахнут. А я хочу иметь много денег, чтобы покупать все!
Вспомнив, что нас ждет мистер Митчел, с которым мы должны были ехать на ферму, извинились и, не подав руки краснощекому, вышли на улицу.
Путь на ферму лежал возделанной долиной. Апельсиновые деревья, покрытые золотыми шарами плодов, тянулись вдоль всего нашего пути. Рощи придавали окрестностям сказочный вид, и недаром эти места называют «Долиной Рая». Впереди высились горы. Одна из вершин напоминала спину верблюда. Пятьсот тысяч гектаров богатейших земель принадлежат в долине крупным фруктовым компаниям. Их годовой доход превышает миллион долларов! Когда-то этой землей владели индейцы из племени пимов.
Им «оставили» сейчас всего шесть тысяч гектаров, да и те беспрерывно урезают. Индейцы покидают хорошие, снабженные водой угодья, а в газетах пишут, что подобные меры «продиктованы заботой о земледелии штата».
Ранчо Брузан, где мы вскоре оказались, знаменито арабскими лошадьми. Нас встретила возле беленького, крытого цветным шифером домика Флоренс Дохерти – стройная худенькая женщина в одежде ковбоя. Муж ее, Гарольд, объезжал лошадь. Пока ждали его, осмотрели домик. В комнате Дохерти была масса призов: кубки, жетоны, вазы, вымпелы – награды за арабских чистокровок.
Приехал из степи Гарольд. Его ковбойский наряд отличался от тех, что носят богатые скотопромышленники. Синие холщовые брюки, пропыленная рубаха из толстой бумажной ткани, старая, загнутая с боков шляпа. Двадцать семь арабских лошадей на ранчо, почему же так бедно одет хозяин?
Оказалось, что Флоренс и Гарольд Дохерти не владельцы ранчо. Хозяин Эдвин Туит живет в пяти милях отсюда, в богатой вилле. Флоренс и Гарольд его работники. Он платит им обоим за круглосуточную работу триста пятьдесят долларов в месяц.
Флоренс вывела из конюшни красавца жеребца по кличке Скорадж. Хозяин отдал за него двадцать пять тысяч долларов! Флоренс пошутила:
– Эта лошадка стоит хозяину в день больше, чем мы с мужем. Неизвестно, кому живется лучше.
У домика Дохерти мы повстречались с мистером Бредфордом – он ухаживает за коровами, тоже принадлежащими Туиту. Кенес Бредфорд – молчаливый, сумрачный человек. Он рассказал, что до 1947 года сам имел ферму, но… заболел, и пришлось продать землю. Приехал сюда.
– Теперь ферму трудно завести, – глядя куда-то в сторону, медленно проговорил Кенес. – Хорошо, что хоть устроился на чужую. А своя была, да нет…
Приподняв шляпу, Кенес зашагал прочь. Подумалось: «Какой же он больной человек, этот двухметровый богатырь?» Но не в болезни дело: за последние годы в США усиливается процесс разорения мелких фермеров.
Вот некоторые данные. В период с 1940 по 1954 год, то-есть за четырнадцать лет, около одного миллиона трехсот тысяч фермеров США разорились, лишились своей земли и вместе с семьями устремились в города, надеясь найти там работу, либо стали «бродячими фермерами». Только за последние четыре года количество ферм в США сократилось на шестьсот тысяч.
Вернулись с ранчо Брузан во второй половине дня. В гостинице нас ждало приглашение на вечер молодежи. Так как нам не предоставляли возможности подолгу разговаривать с американскими юношами и девушками, было решено, что Валентин Бережков и я непременно побываем на этом вечере.
Попали мы на странный вечер. Его проводила молодежная торговая палата города. Что это такое? Я уже рассказывал коротко о деятельности «взрослых» торговых палат; молодежная торговая палата – это обучение бизнесу, предпринимательству, путаной и рискованной игре на бирже начинающих дельцов. Принимаются в молодежную торговую палату лица, имеющие свои акции. В Америке существует две тысячи восемьсот таких молодежных торговых палат. Главное в их деятельности «прикрывается» заботой о досуге молодежи. Тут и чтение вслух перед началом собрания душеспасительных заветов о любви к ближнему, и выступления артистов из кружков самодеятельности, и запись в различные кружки: от кройки и шитья до авиационного. Богатая американская молодежь под руководством капиталистов набивает себе руку.
Мистер Перри торгует автомобильчиками на улице.
У здания сената.
Детектив Большой Том (в центре) ни на шаг не отставал от советской делегации.
В гостях у Лиона Фейхтвангера
Домик Вашингтона.
Калифорнийский университет.
Поль Робсон подарил каждому из нас свою фотографию.
Собрание, на котором мы побывали, посвящалось награждению победителей всеамериканского конкурса «Голос демократии», а проще сказать – конкурса по пропаганде «американского образа жизни». Юные бизнесменчики под руководством попов готовят пятнадцатиминутные речи о прелестях американского бытия. Они зачитывают их перед комиссией, и та присуждает премии – «статуэтки свободы». Награждается и ментор, наставник отличившегося оратора, чаще всего священник. Когда были розданы призы, председательствующий объявил, что получено приветствие от городского банка. Приветствие оригинальное – по двадцать пять долларов в конверте каждому призеру. Вот тебе и «голос демократии»… за небольшую мзду! Недаром с таким рвением и охотой вставляют в свои речи юные ораторы фразы о «железном занавесе» и «опасности с Востока». «Деньги не пахнут», – как говорил краснощекий спекулянт Лей.
Деньги не пахнут! Перед приездом делегации в Феникс с провокационной речью в городе выступил «неизвестный», выдававший себя за советского журналиста. Впрочем, история эта настолько «своеобразна», что стоит привести полностью заметку, опубликованную в «Феникс газетт»:
«Как это видно из статей и писем, опубликованных в нашей газете в последние несколько недель, визит русских журналистов, находящихся сейчас в Фениксе, не находится целиком в том духе гостеприимства, который традиционно считается западным и американским. Мы живем не в том мире – с его безопасностью и сердечностью, – который существовал раньше, до того, как бомбардировщик дальнего действия и ядерные бомбы заставили всех нас теснее прижаться к зеленой траве. От приветствий «Добро пожаловать, чужестранец!» воздержались в данном случае те люди, которые обычно являются прекрасными хозяевами.
Возьмем для примера Ассоциацию закупочных агентов штата Аризона, которая собралась в Кулидже в пятницу на позапрошлой неделе на общее собрание феникского и туксонского отделений. Эд Зиглер, владелец конторы по снабжению предметами ухода за домами в Фениксе и руководитель программы местного клуба, организовал выступление одного русского оратора. Было объявлено, что один из прибывающих к нам русских журналистов сумел прилететь раньше других для того, чтобы произнести эту речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
– Купите «кадиллак»! Купите «шевроле»! Ой, купите! Ах, купите!
Писатели пишут сценарии об автомобилях, актеры произносят нежные монологи об автомобилях. Можно потерять сознание, упасть в обморок, глядя на всю эту «автомобильную вакханалию». Мне не довелось поговорить в Лос-Анжелосе ни с Френком Лайном, которому приходится тратить свой приятный баритон на песенки «Купите машину», ни с веселым комиком Джеком Бени, который расточает свое остроумие рулям, покрышкам и брезенту «кадиллака», но я говорил с Бобом Доннелли и знаю теперь, почему им приходится это делать.
Американцы гордятся техникой своего телевидения. Линии телевидения связывают города Соединенных Штатов. Но изображение передается частотой в триста двадцать пять строк, что почти в два раза ниже, чем в нашей стране. Экраны в Америке чуть больше экрана нашего «Темпа», но смотреть передачу трудно: изображение расплывчатое, не четкое. Однако все – и достоинство и недостатки техники – сущие пустяки перед тем, что в американском телевидении нет и грана искусства.
Помню, Николай Грибачев остался как-то в номере лос-анжелосского отеля и просмотрел всю вечернюю программу. «Серебряная кошка», естественно, не могла видеть вместе с Грибачевым этой передачи, но она стала «черной кошкой», как только Николай Матвеевич рассказал нам все, что пережил.
– Даже снятый по заказу студии фильм прерывался двенадцать раз в самых острых местах, – говорил Грибачев, – а на экране появлялись автомобили, жевательная резинка, мыло…
– Так тебе и надо! – шутил Софронов. – Зато ты теперь лучший знаток американских автомобилей.
Грибачев заткнул уши и закачал головой: он не мог слышать этого слова. Впрочем, так же, как и мы.
Видно, американцы плохо покупают автомобили, коли так много и громко кричат о их достоинствах кино, радио, телевидение. И как тяжело, должно быть, актерам зарабатывать деньги, играя веселых и щедрых покупателей!
В Фениксе мы встретили людей, которые тоже для зрителей целый день «играют свою жизнь», хотя они давно не живут ею. Ноябрь – месяц выставки штата. На ней отведен уголок, где раскинулся своеобразный экспонат – индейское поселение. В глинобитных мазанках и шалашах женщины-индианки ткут ковры, плетут корзиночки, выделывают кожу; мужчины-старики режут из дерева детские игрушки. Неподалеку от жилья два индейца рисуют на песке замысловатый узор. Оказывается, это священное действие: рисунок по религии индейцев спасает поселение от злой напасти. Они меняют его линии каждые сутки и тем останавливают чудовище, боящееся своеобразной песчаной иконы.
В Фениксе, по распоряжению госдепартамента, нас окружила шестерка старцев и старух, говорящих, правда плохо, по-русски. Они выдавали себя за «страдальцев по земле русской». Так вот один из них, сумрачный матерщинник, в прошлом сибирский купец, головорез, глядя на работающих индейцев, зло процедил:
– Ленивые, страх как ленивые! И зачем только живут на земле?
Бесполезно было вдаваться в споры с этим типом. Мы подошли к старой индианке. Лицо ее, широкое, открытое, прорезанное глубокими следами морщин, не выдавало никаких чувств, как если бы перед женщиной никто не стоял.
– Чего хотят белые? – спросила старуха.
Она произносила английские слова медленно, с трудом.
– Они русские, – сказал кто-то из толпы, моментально окружившей нас.
– Русские?! Я слышала про их землю.
Индианка подошла к нам поближе.
– Я из племени апачей. Меня зовут Нелли Куэйл – что означает Фазан. Резервация апачей – Форт Мета – тридцать миль севернее Феникса. Там двести человек наших, но они живут далеко друг от друга.
Старуха выговорила это быстро и замолчала. Большего сообщать на выставке иностранцам, да еще из Советского Союза, явно не полагалось. Нам очень хотелось сняться вместе с Нелли Куэйл.
– А вы не побоитесь быть на картинке со мною рядом? – удивилась она. – Ведь про индейцев говорят, что они страшные. Нет?! Я знаю: на ваших землях людей не пугают людьми.
Мы сделали несколько снимков. Рядом оказался один из шести «прикрепленных» к нам русских – Александр Райзин, низенький, плешивый, с выпученными глазами алкоголика; от него и сейчас несло винным перегаром. Александр Райзин – член двадцати шести клубов, почетный председатель всех городских благотворительных контор – словом, общественное лицо города. Он снисходительно заговорил с индианкой. Но она отвечала ему отрывисто и нехотя. Дабы не опозориться перед советскими журналистами, он замолчал и юркнул в толпу.
– Ве-ли-колепный народ! – объявился Райзин возле автобуса. – Нежный, тихий. А как любит нас?! Индейцы выбрали меня защищать их интересы в правительстве штата.
– А что, самим индейцам это не под силу?
– Нет, знаете, но важно знание законов, ситуаций. Я ведь член двадцати шести клубов. Там скажешь слово, тут попросишь, авось бедным и перепадет кое-что.
Александр Райзин развивал свою точку зрения на защиту прав индейцев так увлеченно, что мы решили не перебивать его.
– Они даже дали мне индейское имя, – закончил он свою речь.
– Как вас называют индейцы?
– Смок Клоуд.
В переводе это означает «Копченая Туча». Александр Райзин даже не чувствовал той иронии, что скрывалась за вторым его именем. А ведь неспроста невесело прозвали «защитника прав индейцев» остроумные апачи из Форта Меты.
Перед въездом на выставку висит рекламка: изображение улыбающейся морды поросенка, и подпись под ней: «Вот это и есть жизнь!» Александр Райзин и тут не преминул пофилософствовать. Неожиданный случай заставил его замолчать. Он раскрыл газету и увидел снимок. Возле большого магазина стояли люди с плакатами, на которых было написано: «Забастовка. Не покупайте в этом магазине, если вам жаль тех, кто зарабатывает слишком мало». Райзин вяло улыбнулся, свернул газету и «случайно» уронил ее за борт открытого автобуса. Копченая Туча, наконец, замолчал.
Делегация так устала от беспрерывного присутствия «шестерки русских», что мы чуть не крикнули «ура», когда нам сказали, что во время полета над Гранд коньоном в самолете их не будет.
Через десять минут полета скрылся в тучах пыли Феникс. Сильный ветер ощутимо покачивал самолет. Пилот Дейл Веллинг, рядом с которым я присел, чтобы сделать из кабины несколько снимков, сказал:
– Гранд коньон – седьмое чудо света. Его глубина около тысячи семисот метров, длина триста восемьдесят километров, а ширина от шести до двадцати семи километров в разных местах. Через час будем на месте.
Величественная картина развернулась вскоре под крылом самолета. Река пробила, прогрызла в желто-бурых, красных, серобелых породах гигантское ущелье. Порода оседала, ломалась, рушился пласт на пласт. Казалось, сильнейшее землетрясение заставило землю не только треснуть, но и закружило в пляске скалы, валуны, а теперь они застыли неподвижно, напоминая то египетские пирамиды, то головы каких-то языческих богов, то осевшие под тяжестью времени крепостные стены с островерхими зубцами по краям.
– Хорошо?! – Дейл чуть послал штурвал вниз, от себя, и самолет «клюнул» в пасть ущелья.
Если бы на берегу пропасти стоял человек и смотрел прямо перед собой, он мог бы не заметить самолет. Гранд коньон образовался на ровном, будто покрытом зеленой мохнатой скатертью леса плато. Дейл отдал рули второму пилоту. Мы вышли с ним из кабины. Он вытер платком капельки пота на лице.
– Кому красота, а кому чортов полет! Самолет большой, только и думай, что зацепишь крылом за горку.
Пилот откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза:
– А в газетах напишут что-нибудь завлекательное: «Пилот Веллинг и все пассажиры искупались в Колорадо по причине отказа моторов». Эх!.. – и Веллинг взглянул в нашу сторону, как будто мы были не те, кто мог искупаться в Колорадо вместе с ним, а те, кто уже диктует сенсацию в газету.
Внизу все еще топорщились скалы. Но мы уже вылетели из основного ущелья. Серая ленточка реки кажется беспомощным ручейком, несильным и наполовину пересохшим. И как это смогла Колорадо устроить такое? Воображение отступало перед вечными грозными силами природы, перед временем. И только вспомнилась какая-то восточная мудрость: «И капля может победить скалу».
На аэродроме нас ждал Копченая Туча. Но ему положительно не везло. Возле аэродромной решетки ходили люди с плакатами: «Забастовка авиационных механиков». Эта забастовка продолжалась долго. Когда мы покидали Америку, она еще не окончилась, хотя к этому времени была уже свернута выставка штата Аризона, где на рекламном щите под мордочкой аппетитного поросеночка было написано: «Вот это и есть жизнь!»
Нет, недаром заехала делегация в Феникс, в провинцию! Нравы и обычаи некоторых представителей американского общества здесь проявлялись более заметно: сказывалось отсутствие дипломатической тренировки.
Завтракали мы как-то вместе с американскими господами. Должен сказать, что среди них не было ни мистера Митчела – председателя городского комитета по приему советских журналистов, ни Ван Дайка, члена комитета. Они остались в нашей памяти более приятными людьми. Завтрак подходил к концу. Вдруг краснощекий мистер, резко пристукнув ладонью по столу, крикнул:
– Эти черные!..
Он выговорил по отношению к негру-официанту нечто такое, чего я не могу повторить в присутствии «серебряной кошки». Анатолий Софронов удивленно взглянул на мистера. За столом стало тихо, – все почувствовали себя неловко, кроме краснощекого. Он продолжал жевать мясо. Софронов обратился к соседу:
– Мы бы хотели прекратить завтрак, так как не желаем сидеть за одним столом с расистом.
– О, я прошу вас не делайте этого! – зашептал американец. – Господина Лея вы не перевоспитаете, а он грубиян и наделает шуму.
А г-н Лей дожевал мясо, прополоскал глотку водой со льдом и обратился к нам:
– Теперь сыграем в карты!
Чтобы деликатно отделаться от предложения, отвечаем:
– Мы гости, и вы не захотите нас обыгрывать…
– О нет, – краснощекий раскачивался вместе со стулом, – я с удовольствием обыграю вас. Я не боюсь брать за карточный долг даже штаны и продаю их. Деньги не пахнут. А я хочу иметь много денег, чтобы покупать все!
Вспомнив, что нас ждет мистер Митчел, с которым мы должны были ехать на ферму, извинились и, не подав руки краснощекому, вышли на улицу.
Путь на ферму лежал возделанной долиной. Апельсиновые деревья, покрытые золотыми шарами плодов, тянулись вдоль всего нашего пути. Рощи придавали окрестностям сказочный вид, и недаром эти места называют «Долиной Рая». Впереди высились горы. Одна из вершин напоминала спину верблюда. Пятьсот тысяч гектаров богатейших земель принадлежат в долине крупным фруктовым компаниям. Их годовой доход превышает миллион долларов! Когда-то этой землей владели индейцы из племени пимов.
Им «оставили» сейчас всего шесть тысяч гектаров, да и те беспрерывно урезают. Индейцы покидают хорошие, снабженные водой угодья, а в газетах пишут, что подобные меры «продиктованы заботой о земледелии штата».
Ранчо Брузан, где мы вскоре оказались, знаменито арабскими лошадьми. Нас встретила возле беленького, крытого цветным шифером домика Флоренс Дохерти – стройная худенькая женщина в одежде ковбоя. Муж ее, Гарольд, объезжал лошадь. Пока ждали его, осмотрели домик. В комнате Дохерти была масса призов: кубки, жетоны, вазы, вымпелы – награды за арабских чистокровок.
Приехал из степи Гарольд. Его ковбойский наряд отличался от тех, что носят богатые скотопромышленники. Синие холщовые брюки, пропыленная рубаха из толстой бумажной ткани, старая, загнутая с боков шляпа. Двадцать семь арабских лошадей на ранчо, почему же так бедно одет хозяин?
Оказалось, что Флоренс и Гарольд Дохерти не владельцы ранчо. Хозяин Эдвин Туит живет в пяти милях отсюда, в богатой вилле. Флоренс и Гарольд его работники. Он платит им обоим за круглосуточную работу триста пятьдесят долларов в месяц.
Флоренс вывела из конюшни красавца жеребца по кличке Скорадж. Хозяин отдал за него двадцать пять тысяч долларов! Флоренс пошутила:
– Эта лошадка стоит хозяину в день больше, чем мы с мужем. Неизвестно, кому живется лучше.
У домика Дохерти мы повстречались с мистером Бредфордом – он ухаживает за коровами, тоже принадлежащими Туиту. Кенес Бредфорд – молчаливый, сумрачный человек. Он рассказал, что до 1947 года сам имел ферму, но… заболел, и пришлось продать землю. Приехал сюда.
– Теперь ферму трудно завести, – глядя куда-то в сторону, медленно проговорил Кенес. – Хорошо, что хоть устроился на чужую. А своя была, да нет…
Приподняв шляпу, Кенес зашагал прочь. Подумалось: «Какой же он больной человек, этот двухметровый богатырь?» Но не в болезни дело: за последние годы в США усиливается процесс разорения мелких фермеров.
Вот некоторые данные. В период с 1940 по 1954 год, то-есть за четырнадцать лет, около одного миллиона трехсот тысяч фермеров США разорились, лишились своей земли и вместе с семьями устремились в города, надеясь найти там работу, либо стали «бродячими фермерами». Только за последние четыре года количество ферм в США сократилось на шестьсот тысяч.
Вернулись с ранчо Брузан во второй половине дня. В гостинице нас ждало приглашение на вечер молодежи. Так как нам не предоставляли возможности подолгу разговаривать с американскими юношами и девушками, было решено, что Валентин Бережков и я непременно побываем на этом вечере.
Попали мы на странный вечер. Его проводила молодежная торговая палата города. Что это такое? Я уже рассказывал коротко о деятельности «взрослых» торговых палат; молодежная торговая палата – это обучение бизнесу, предпринимательству, путаной и рискованной игре на бирже начинающих дельцов. Принимаются в молодежную торговую палату лица, имеющие свои акции. В Америке существует две тысячи восемьсот таких молодежных торговых палат. Главное в их деятельности «прикрывается» заботой о досуге молодежи. Тут и чтение вслух перед началом собрания душеспасительных заветов о любви к ближнему, и выступления артистов из кружков самодеятельности, и запись в различные кружки: от кройки и шитья до авиационного. Богатая американская молодежь под руководством капиталистов набивает себе руку.
Мистер Перри торгует автомобильчиками на улице.
У здания сената.
Детектив Большой Том (в центре) ни на шаг не отставал от советской делегации.
В гостях у Лиона Фейхтвангера
Домик Вашингтона.
Калифорнийский университет.
Поль Робсон подарил каждому из нас свою фотографию.
Собрание, на котором мы побывали, посвящалось награждению победителей всеамериканского конкурса «Голос демократии», а проще сказать – конкурса по пропаганде «американского образа жизни». Юные бизнесменчики под руководством попов готовят пятнадцатиминутные речи о прелестях американского бытия. Они зачитывают их перед комиссией, и та присуждает премии – «статуэтки свободы». Награждается и ментор, наставник отличившегося оратора, чаще всего священник. Когда были розданы призы, председательствующий объявил, что получено приветствие от городского банка. Приветствие оригинальное – по двадцать пять долларов в конверте каждому призеру. Вот тебе и «голос демократии»… за небольшую мзду! Недаром с таким рвением и охотой вставляют в свои речи юные ораторы фразы о «железном занавесе» и «опасности с Востока». «Деньги не пахнут», – как говорил краснощекий спекулянт Лей.
Деньги не пахнут! Перед приездом делегации в Феникс с провокационной речью в городе выступил «неизвестный», выдававший себя за советского журналиста. Впрочем, история эта настолько «своеобразна», что стоит привести полностью заметку, опубликованную в «Феникс газетт»:
«Как это видно из статей и писем, опубликованных в нашей газете в последние несколько недель, визит русских журналистов, находящихся сейчас в Фениксе, не находится целиком в том духе гостеприимства, который традиционно считается западным и американским. Мы живем не в том мире – с его безопасностью и сердечностью, – который существовал раньше, до того, как бомбардировщик дальнего действия и ядерные бомбы заставили всех нас теснее прижаться к зеленой траве. От приветствий «Добро пожаловать, чужестранец!» воздержались в данном случае те люди, которые обычно являются прекрасными хозяевами.
Возьмем для примера Ассоциацию закупочных агентов штата Аризона, которая собралась в Кулидже в пятницу на позапрошлой неделе на общее собрание феникского и туксонского отделений. Эд Зиглер, владелец конторы по снабжению предметами ухода за домами в Фениксе и руководитель программы местного клуба, организовал выступление одного русского оратора. Было объявлено, что один из прибывающих к нам русских журналистов сумел прилететь раньше других для того, чтобы произнести эту речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14