Там были «Зал мониторинга», «Департамент научных исследований», «Кастинг», «Каскадерская», «Средства массовой информации», «Компьютерный зал», «Диспетчерская»... Словно мы находились в каком-то гибриде киностудии и научно-исследовательского института.
Наконец мы добрались до комнаты с табличкой «Директор Центра „Антидеус“.
В приемной сидела хорошенькая секретарша азиатской наружности, которая заставила Старшину повторить кодовое слово (на этот раз я расслышал его — «меритократия», хотя значение его оставалось загадкой), а затем разрешила нам «доступ к телу», как в таких случаях выражаются чиновники.
Директорский кабинет смахивал на офис какого-то малого и не очень процветающего предприятия. Стол, кресла, кожаный диван, пара шкафов из хорошего дерева, компьютерный столик в углу, ковровый пол. И большой экран на стене. По-моему, такой же я видел в спальне у жены Стрекозыча.
За столом сидел человек очень маленького роста. Не то переросший карлик, не то недовыросший взрослый. У него была крупная седая голова и внимательные серые глаза. На вид ему можно было дать лет семьдесят. Стол был завален множеством книг, папок, каких-то бумаг, и карлик был углублен в их изучение.
Когда мы вошли, он встал, поздоровался с нами за руку и указал на кресла.
Однако сам остался сидеть за столом, словно подчеркнуто держась на дистанции.
— Ну, что, Альмакор Павлович, — сказал он неожиданно приятным звучным голосом, — позвольте представиться. Меня зовут Марк Захарович Пилютин. Вас я уже заочно немного знаю. Но хотел бы познакомиться поближе. Рассказывайте.
— Что именно? — спросил я, покосившись на Старшину, который сделал каменное лицо — типа, не я здесь главный, поэтому делай что тебе говорят.
— Ну, для начала, о себе.
Охо-хо, подумал я.
— А зачем? — довольно дерзко осведомился я.
— Так положено, — пожал плечами директор. — Любой кандидат на зачисление в наш Центр должен изложить основные вехи своей жизни.
— Кандидат на зачисление? — удивился я. — С какой это стати я должен претендовать на работу у вас?
— Борис Александрович, — недоуменно поднял седые брови Пилютин, — кого вы мне привели?
— Все нормально, Марк Захарович, — успокоительно взмахнул рукой Старшина. — Парень, конечно, с закидонами, но, уверяю вас, очень полезный.
— Послушайте, граждане, — возмутился я. — Мне не очень нравится, когда меня пытаются сватать без моего ведома. Объясните, что происходит!
— Да ничего особенного не происходит, — терпеливо сказал Пилютин. — Вам просто предлагается перейти на работу к нам, Альмакор Павлович. Разумеется, если вы не согласны, то можете отказаться. Но я бы не советовал вам этого делать.
— Почему? Меня что — убьют, если я откажусь? Ах да, я и забыл, что теперь никого нельзя убить... Значит, посадите за решетку? Или прикуете наручниками к креслу и будете морить меня голодом, пока я не соглашусь работать на вас?
— М-да, — сказал директор Старшине. — Интересные молодые люди работают у вас в отряде...
— Алька, — сказал мне Старшина, — перестань валять дурака. Пойми, наконец, что ты не вправе отказываться от работы у Марка Захаровича. Мы не деспоты и не собираемся распоряжаться тобой, как вещью. Но сейчас почти военное время, и каждый из нас, профилактов, должен сделать все возможное, чтобы внести свой вклад в эту борьбу.
— Борьбу с чем? — тупо спросил я. — Или с кем?
— Знаете, почему наша Контора называется Профилактикой? — спросил Пилютин. — Не потому, что мы пытаемся предотвратить стихийные бедствия и катастрофы. Совсем не поэтому. Наша деятельность направлена на предотвращение гораздо более серьезной катастрофы для человечества. И имя этой катастрофы — Бог. К сожалению, в последнее время ситуация вышла из-под контроля. Теперь Бог есть, и он уже принялся менять наш мир. Как это ни странно звучит, но сейчас наша задача сводится к тому, чтобы ликвидировать его и восстановить статус-кво. Как следует из материалов вашего личного дела, любезно предоставленного нам вашим непосредственным начальником, — Пилютин покосился в какую-то раскрытую папку на столе, — вы — человек неверующий, хотя собирались стать специалистом по религии. Уже по этой причине, а также с учетом ваших личных качеств и способностей, вы нам подходите. Вопрос только в том, согласны ли вы работать у нас. Если нет — прощайте, не будем тратить напрасно время. Если же вас это в какой-то мере интересует, то мы постараемся ответить на все ваши вопросы. Что скажете?
Я поерзал в кресле.
Черт, ловко это они со Старшиной провернули... Зацепили меня на крючок, как крупную рыбу, и потихоньку подтаскивают к себе, чтобы вытянуть на берег.
Действительно, интересно узнать, что и как тут творится, и почему они считают, что борются с самим Всевышним, и с чего решили, что он существует, и как можно бороться с тем, кто способен одним движением пальца превратить всю Землю в труху?
К тому же, я отдавал себе отчет в том, что не смогу больше работать в отряде. Пора признаться самому себе: не мое это призвание — спасать людей. Тем более если смерть им не угрожает.
В то же время, если я соглашусь, то обратного хода, видимо, уже не будет никогда. Вряд ли мне позволят уволиться отсюда, если я буду знать все об этих богоборцах. Не представляю, как это у них здесь поставлено, но наверняка такие варианты хорошо продуманы и проработаны. Подпиской о неразглашении не отделаешься, слишком это слабый тормоз. Может, сотрут у тебя память, прежде чем отпустить на все четыре стороны. Ты же не хочешь этого, верно?
— А нельзя ли, — наконец сказал я, — предварительно узнать, как вы меня планируете использовать? Дадите в руки огнемет с адским огнем и пошлете охотиться на ангелов? Или церкви минировать? Или читать верующим лекции об агрессивной сущности Всевышнего?
Пилютин хохотнул, причем искренне. А вот от Старшины я получил довольно чувствительный удар локтем в область печени.
— Нет-нет, — сказал, отсмеявшись, хозяин кабинета. — Поверьте, ваши функции будут намного проще — или сложнее, это уж как посмотреть — и гораздо менее экстремальными. Например, Борис Александрович рекомендует использовать вас на аналитической работе... — Он взмахнул каким-то листком, испещренным каракулями Старшины. — Но я не гарантирую, что вы будете проводить время исключительно в кабинетной тиши, за компьютером. У нас имеется специальный оперативный отдел, но, к сожалению, его сотрудников порой катастрофически не хватает для выполнения особых миссий. Впрочем, я, кажется, опять забегаю вперед, потому что вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал я. — Я, пожалуй, соглашусь, Марк Захарович.
— Вот и отлично, — откликнулся Пилютин. По-моему, он едва удерживался от того, чтобы не потереть с удовлетворением ладони. — Когда сможете приступить к работе?
— Да хоть сейчас, — пожал плечами я.
— Правильное решение, — одобрил директор.
После этого он выпроводил Старшину, позвонил кому-то и пригласил его в свой кабинет, вызвал секретаршу и распорядился принести все необходимые бланки для оформления договора о сотрудничестве.
Наконец он повернулся ко мне:
— Ну-с, приступим к обряду вашей инициации, так сказать... С чего желаете начать?
— С рождества Христова, — неуклюже пошутил я. — То есть с самого начала.
— Хорошо, — не моргнув глазом, сказал Пилютин. — Сейчас подойдет наш главный научный консультант академик Гаршин, он ответит вам на любые теоретические вопросы. А практикой у нас ведает Петр Леонидович Ивлиев, начальник оперативного отдела. Я же как администратор возьму на себя смелость просветить вас относительно штатной структуры нашего Центра и основных организационных моментов...
Я подавил тоскливый вздох и всем своим видом выразил предельное внимание.
* * *
— А вот еще одна интересная запись, — сказал Гаршин, колдуя с пультом дистанционного управления. — Сделана она была в Штатах в самом начале Вмешательства, когда ученые в разных странах пытались получить экспериментальное подтверждение феномена.
Экран мигнул, и на нем возникло изображение помещения с голыми бетонными стенами без окон. Посередине помещения было закреплено кресло зубоврачебного типа, с той разницей, что человек, сидевший в нем, был зафиксирован с помощью специальных захватов за запястья, лодыжки и шею. К креслу из-за границы кадра тянулись толстые кабели и гофрированные шланги. Человек был одет в темно-серую робу, голова его была наголо выбрита. У него было неприятное лицо, и он взахлеб что-то вопил по-английски, выкатив водянистые глаза и оскалив кривые желтые зубы, похожие на звериные клыки.
— Этого типа зовут Ридли, — пояснил Гаршин. — Приговорен к смертной казни за три убийства, совершенные извращенным способом из садистских побуждений. A знаешь, что он кричит? Чтобы его не вздумали помиловать и казнили как можно быстрее. Иначе он, мол, обязательно сбежит из камеры смертников и опять будет убивать и издеваться над своими жертвами. В общем, редкая сволочь — другого слова не подберешь...
В кадр вошел человек в белом халате и сделал человеку укол в предплечье. Тот сразу обмяк и откинул голову на спинку кресла.
— Ему ввели успокоительное, — прокомментировал Гаршин. — А сейчас палач повернет рубильник, чтобы подать на кресло напряжение в несколько тысяч вольт.
Крупным планом возник вид электропульта с кнопками и красным рычагом рубильника с надписью «TENSION» и рисунком в виде черепа и двух скрещенных костей. Чья-то рука с обгрызенными ногтями легла на рубильник и рванула его вниз.
Экран разделился надвое. В левой его части было кресло, в правой — группка людей в полицейской форме, столпившихся у пульта.
Человек в кресле пошевелил головой и посмотрел в камеру.
В правой части экрана на пульте появилась мигающая надпись: «NO TENSION». Люди в форме засуетились, откуда-то прибежали люди в спецовках и стали проверять кабели.
Гаршин перемотал запись вперед.
— Они пытались включить ток еще трижды, — сказал он мне. — И всякий раз электрическая цепь необъяснимым образом размыкалась. Потом они решили казнить Ридли через повешение.
На экране появилась виселица, под которой стоял все тот же тип в серой робе. Двое в полицейской форме держали его за руки, сцепленные наручниками. На этот раз приговоренный не орал и не дергался — просто стоял и ждал с гнусной ухмылочкой на физиономии. На шею ему надели петлю из грубого каната. Люк под ногами Ридли раздвинулся, а веревка натянулась, поднимая его вверх. Он отчаянно задрыгал ногами, извиваясь, как червяк. Крышка люка вновь закрылась. Вдруг канат лопнул, и заключенный грянулся на пол камеры. Полицейские подняли его. Из разбитого при падении носа Ридли текла кровь, но сквозь гримасу боли на его лице проступала злорадная улыбка...
— Дальше будет показано, как его пытались отравить цианистым калием, расстрелять и даже вырезать у него сердце — под наркозом, конечно... Ради экономии времени скажу, что казнь так и не состоялась.
— Что — ампутировать сердце тоже не получилось? — спросил недоверчиво я. — У хирурга сломался скальпель, что ли?
— Да нет, — сказал Гаршин. — Сердце ему все-таки вырезали, и врачи зафиксировали смерть. Но через час Ридли ожил в морге, и сердце у него оказалось целым и невредимым. Зрелище это не очень приятное, поэтому я тебе не буду его показывать, ладно?
Он выключил видеомагнитофон и отложил в сторону пульт.
— Вот так, — сказал он. — То же самое происходило по всей планете, так что Ридли вовсе не был исключением.
Мы сидели у Гаршина в кабинете.
Был уже третий день моего пребывания на новом месте работы. И все это время меня посвящали в тайны Профилактики.
Гаршина звали Виталий Андреевич, но, поскольку он был не намного старше меня — ему было тридцать пять, не больше — то мы с ним быстро перешли на «ты». И вообще, Виталий смахивал больше на бодигарда какого-нибудь мафиози, чем на ученого: бритоголовый здоровяк в полуспортивном костюме и кроссовках. Однако речь шла о докторе физических наук, кандидате психологических наук, академике Нью-Йоркской академии, почетном члене полусотни университетов разных стран.
— Ну, что тебе ещё показать, Алик? — задумчиво спросил Виталий. — Как доброволец-испытатель прыгает с Эйфелевой башни, а его невесть откуда взявшимся ветром сносит в Сену и опускает бережно в воду, как будто он весит не под сотню кило, а как пушинка? Или как оживает утопленник, пробывший под водой больше часа?
— Не надо, — сказал я. — Верю на слово. Лучше вот что скажи: почему вы решили, что данное явление свидетельствует о существовании Бога? Ведь есть же масса других, более реалистических объяснений...
— Ну, во-первых, Бог — чисто условное название, — усмехнулся Гаршин. — Надеюсь, ты не воспринимаешь этот термин как некое высшее существо, которое сотворило наш мир и нас самих и которое обладает сверхсознанием и беспредельными способностями? Под Богом мы понимаем лишь ту неизвестную нам силу, которая проявила себя в виде целенаправленного воздействия на человечество путем предотвращения преждевременной гибели каждого индивида. Да, мы ничего не знаем о ней, поскольку нет иных проявлений этой силы — с нашей точки зрения, разумеется, — и поэтому мы можем лишь предполагать, что она собой представляет. За двадцать лет нами — я имею в виду не только нынешний состав Центра, но и наших предшественников, а также зарубежных коллег — было рассмотрено множество гипотез относительно причин избавления людей от смерти. До сих пор ни одна из этих теорий не подтвердилась, как, впрочем, и не была опровергнута. В то же время исследователями, работающими независимо друг от друга и в разных областях науки, были сделаны выводы о том, что жизнь на Земле не могла появиться случайно. Собственно, многие работы в этом плане были известны давно, только раньше им не придавали особого значения. А некоторые труды вообще были засекречены, потому что принадлежали авторитетным исследователям и в корне опровергали наши представления о мироздании...
— Кстати, лет десять тому назад в Египте цензура запретила показ фильма «Матрица», — перебил я Виталия. — Они там посчитали, что муссирование проблемы происхождения мира, свободы воли человека и отношений Создателя и его творений пагубно скажется на спокойствии населения и даже может привести к кризису общества.
— Вот-вот, — кивнул он. — То же самое происходило и в прошлом, когда наука стала делать первые выводы о возможности существования некоего начала всего сущего. Взять хотя бы Кельвина, который однажды высказался в том ключе, что наука заставляет людей верить в Бога. Или Фрэнсиса Бэкона. — Он возвел глаза к потолку и, словно считывая с него текст, продекламировал: — «Поверхностные философские знания приводят человека к безбожию, а полные и всесторонние философские знания делают его набожным»... Потом еще были Эйнштейн и Оппенгеймер, Бор и Планк, нобелевские лауреаты Карло Руббиа и Илья Пригожин... И знаешь, почему эти работы не получали широкой огласки?
Я добросовестно подумал и сказал:
— Не знаю. Может, потому, что они играли на руку религии, с которой наука всегда была на ножах?
— Скорее, наоборот, — возразил Гаршин. — Эти труды в корне опровергали все представления людей о Боге, которыми их на протяжении многих веков пичкали люди в сутанах и рясах. Ведь по священным писаниям разного толка Бог изображается как существо, подобное человеку, но обладающее тремя основными свойствами: всемогуществом, всеведением и вездесущностью. И еще этот Бог, по аналогии с человеком, должен быть мудрым, добрым и справедливым, не так ли?
— Ну, это смотря в какой религии, — сказал я. — В христианстве — пожалуй, а вот если взять буддизм...
— И там верховное божество тоже мудрое и справедливое, — перебил меня Виталий. — Ну, насчет всеведения и вездесущности ученые были согласны: теоретически доказана возможность мгновенного перемещения информации на любые расстояния — в науке это называется теорией квантовой телепортации. Всемогущество тоже не нарушает принцип причинности, если допустить, что вся Вселенная была сотворена кем-то, а, следовательно, является объектом для некоего внешнего субъекта.
— А что, наличие единого Творца тоже успели доказать? — спросил я.
Гаршин вздохнул.
— Ну, тут можно целую лекцию прочитать. Если же желаешь вкратце, самую суть, то однажды физик Поль Дэвис подсчитал, что вероятность самопроизвольного возникновения Вселенной составляет всего один шанс из числа вариантов, равного десяти в шестидесятой степени. То есть, по сути, эта вероятность ничтожна. Если бы параметры так называемого Большого Взрыва были хотя бы на долю процента иными, то вещество рассеялось бы по универсуму, и ни звезды, ни, тем более, планеты никогда не сформировались бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Наконец мы добрались до комнаты с табличкой «Директор Центра „Антидеус“.
В приемной сидела хорошенькая секретарша азиатской наружности, которая заставила Старшину повторить кодовое слово (на этот раз я расслышал его — «меритократия», хотя значение его оставалось загадкой), а затем разрешила нам «доступ к телу», как в таких случаях выражаются чиновники.
Директорский кабинет смахивал на офис какого-то малого и не очень процветающего предприятия. Стол, кресла, кожаный диван, пара шкафов из хорошего дерева, компьютерный столик в углу, ковровый пол. И большой экран на стене. По-моему, такой же я видел в спальне у жены Стрекозыча.
За столом сидел человек очень маленького роста. Не то переросший карлик, не то недовыросший взрослый. У него была крупная седая голова и внимательные серые глаза. На вид ему можно было дать лет семьдесят. Стол был завален множеством книг, папок, каких-то бумаг, и карлик был углублен в их изучение.
Когда мы вошли, он встал, поздоровался с нами за руку и указал на кресла.
Однако сам остался сидеть за столом, словно подчеркнуто держась на дистанции.
— Ну, что, Альмакор Павлович, — сказал он неожиданно приятным звучным голосом, — позвольте представиться. Меня зовут Марк Захарович Пилютин. Вас я уже заочно немного знаю. Но хотел бы познакомиться поближе. Рассказывайте.
— Что именно? — спросил я, покосившись на Старшину, который сделал каменное лицо — типа, не я здесь главный, поэтому делай что тебе говорят.
— Ну, для начала, о себе.
Охо-хо, подумал я.
— А зачем? — довольно дерзко осведомился я.
— Так положено, — пожал плечами директор. — Любой кандидат на зачисление в наш Центр должен изложить основные вехи своей жизни.
— Кандидат на зачисление? — удивился я. — С какой это стати я должен претендовать на работу у вас?
— Борис Александрович, — недоуменно поднял седые брови Пилютин, — кого вы мне привели?
— Все нормально, Марк Захарович, — успокоительно взмахнул рукой Старшина. — Парень, конечно, с закидонами, но, уверяю вас, очень полезный.
— Послушайте, граждане, — возмутился я. — Мне не очень нравится, когда меня пытаются сватать без моего ведома. Объясните, что происходит!
— Да ничего особенного не происходит, — терпеливо сказал Пилютин. — Вам просто предлагается перейти на работу к нам, Альмакор Павлович. Разумеется, если вы не согласны, то можете отказаться. Но я бы не советовал вам этого делать.
— Почему? Меня что — убьют, если я откажусь? Ах да, я и забыл, что теперь никого нельзя убить... Значит, посадите за решетку? Или прикуете наручниками к креслу и будете морить меня голодом, пока я не соглашусь работать на вас?
— М-да, — сказал директор Старшине. — Интересные молодые люди работают у вас в отряде...
— Алька, — сказал мне Старшина, — перестань валять дурака. Пойми, наконец, что ты не вправе отказываться от работы у Марка Захаровича. Мы не деспоты и не собираемся распоряжаться тобой, как вещью. Но сейчас почти военное время, и каждый из нас, профилактов, должен сделать все возможное, чтобы внести свой вклад в эту борьбу.
— Борьбу с чем? — тупо спросил я. — Или с кем?
— Знаете, почему наша Контора называется Профилактикой? — спросил Пилютин. — Не потому, что мы пытаемся предотвратить стихийные бедствия и катастрофы. Совсем не поэтому. Наша деятельность направлена на предотвращение гораздо более серьезной катастрофы для человечества. И имя этой катастрофы — Бог. К сожалению, в последнее время ситуация вышла из-под контроля. Теперь Бог есть, и он уже принялся менять наш мир. Как это ни странно звучит, но сейчас наша задача сводится к тому, чтобы ликвидировать его и восстановить статус-кво. Как следует из материалов вашего личного дела, любезно предоставленного нам вашим непосредственным начальником, — Пилютин покосился в какую-то раскрытую папку на столе, — вы — человек неверующий, хотя собирались стать специалистом по религии. Уже по этой причине, а также с учетом ваших личных качеств и способностей, вы нам подходите. Вопрос только в том, согласны ли вы работать у нас. Если нет — прощайте, не будем тратить напрасно время. Если же вас это в какой-то мере интересует, то мы постараемся ответить на все ваши вопросы. Что скажете?
Я поерзал в кресле.
Черт, ловко это они со Старшиной провернули... Зацепили меня на крючок, как крупную рыбу, и потихоньку подтаскивают к себе, чтобы вытянуть на берег.
Действительно, интересно узнать, что и как тут творится, и почему они считают, что борются с самим Всевышним, и с чего решили, что он существует, и как можно бороться с тем, кто способен одним движением пальца превратить всю Землю в труху?
К тому же, я отдавал себе отчет в том, что не смогу больше работать в отряде. Пора признаться самому себе: не мое это призвание — спасать людей. Тем более если смерть им не угрожает.
В то же время, если я соглашусь, то обратного хода, видимо, уже не будет никогда. Вряд ли мне позволят уволиться отсюда, если я буду знать все об этих богоборцах. Не представляю, как это у них здесь поставлено, но наверняка такие варианты хорошо продуманы и проработаны. Подпиской о неразглашении не отделаешься, слишком это слабый тормоз. Может, сотрут у тебя память, прежде чем отпустить на все четыре стороны. Ты же не хочешь этого, верно?
— А нельзя ли, — наконец сказал я, — предварительно узнать, как вы меня планируете использовать? Дадите в руки огнемет с адским огнем и пошлете охотиться на ангелов? Или церкви минировать? Или читать верующим лекции об агрессивной сущности Всевышнего?
Пилютин хохотнул, причем искренне. А вот от Старшины я получил довольно чувствительный удар локтем в область печени.
— Нет-нет, — сказал, отсмеявшись, хозяин кабинета. — Поверьте, ваши функции будут намного проще — или сложнее, это уж как посмотреть — и гораздо менее экстремальными. Например, Борис Александрович рекомендует использовать вас на аналитической работе... — Он взмахнул каким-то листком, испещренным каракулями Старшины. — Но я не гарантирую, что вы будете проводить время исключительно в кабинетной тиши, за компьютером. У нас имеется специальный оперативный отдел, но, к сожалению, его сотрудников порой катастрофически не хватает для выполнения особых миссий. Впрочем, я, кажется, опять забегаю вперед, потому что вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал я. — Я, пожалуй, соглашусь, Марк Захарович.
— Вот и отлично, — откликнулся Пилютин. По-моему, он едва удерживался от того, чтобы не потереть с удовлетворением ладони. — Когда сможете приступить к работе?
— Да хоть сейчас, — пожал плечами я.
— Правильное решение, — одобрил директор.
После этого он выпроводил Старшину, позвонил кому-то и пригласил его в свой кабинет, вызвал секретаршу и распорядился принести все необходимые бланки для оформления договора о сотрудничестве.
Наконец он повернулся ко мне:
— Ну-с, приступим к обряду вашей инициации, так сказать... С чего желаете начать?
— С рождества Христова, — неуклюже пошутил я. — То есть с самого начала.
— Хорошо, — не моргнув глазом, сказал Пилютин. — Сейчас подойдет наш главный научный консультант академик Гаршин, он ответит вам на любые теоретические вопросы. А практикой у нас ведает Петр Леонидович Ивлиев, начальник оперативного отдела. Я же как администратор возьму на себя смелость просветить вас относительно штатной структуры нашего Центра и основных организационных моментов...
Я подавил тоскливый вздох и всем своим видом выразил предельное внимание.
* * *
— А вот еще одна интересная запись, — сказал Гаршин, колдуя с пультом дистанционного управления. — Сделана она была в Штатах в самом начале Вмешательства, когда ученые в разных странах пытались получить экспериментальное подтверждение феномена.
Экран мигнул, и на нем возникло изображение помещения с голыми бетонными стенами без окон. Посередине помещения было закреплено кресло зубоврачебного типа, с той разницей, что человек, сидевший в нем, был зафиксирован с помощью специальных захватов за запястья, лодыжки и шею. К креслу из-за границы кадра тянулись толстые кабели и гофрированные шланги. Человек был одет в темно-серую робу, голова его была наголо выбрита. У него было неприятное лицо, и он взахлеб что-то вопил по-английски, выкатив водянистые глаза и оскалив кривые желтые зубы, похожие на звериные клыки.
— Этого типа зовут Ридли, — пояснил Гаршин. — Приговорен к смертной казни за три убийства, совершенные извращенным способом из садистских побуждений. A знаешь, что он кричит? Чтобы его не вздумали помиловать и казнили как можно быстрее. Иначе он, мол, обязательно сбежит из камеры смертников и опять будет убивать и издеваться над своими жертвами. В общем, редкая сволочь — другого слова не подберешь...
В кадр вошел человек в белом халате и сделал человеку укол в предплечье. Тот сразу обмяк и откинул голову на спинку кресла.
— Ему ввели успокоительное, — прокомментировал Гаршин. — А сейчас палач повернет рубильник, чтобы подать на кресло напряжение в несколько тысяч вольт.
Крупным планом возник вид электропульта с кнопками и красным рычагом рубильника с надписью «TENSION» и рисунком в виде черепа и двух скрещенных костей. Чья-то рука с обгрызенными ногтями легла на рубильник и рванула его вниз.
Экран разделился надвое. В левой его части было кресло, в правой — группка людей в полицейской форме, столпившихся у пульта.
Человек в кресле пошевелил головой и посмотрел в камеру.
В правой части экрана на пульте появилась мигающая надпись: «NO TENSION». Люди в форме засуетились, откуда-то прибежали люди в спецовках и стали проверять кабели.
Гаршин перемотал запись вперед.
— Они пытались включить ток еще трижды, — сказал он мне. — И всякий раз электрическая цепь необъяснимым образом размыкалась. Потом они решили казнить Ридли через повешение.
На экране появилась виселица, под которой стоял все тот же тип в серой робе. Двое в полицейской форме держали его за руки, сцепленные наручниками. На этот раз приговоренный не орал и не дергался — просто стоял и ждал с гнусной ухмылочкой на физиономии. На шею ему надели петлю из грубого каната. Люк под ногами Ридли раздвинулся, а веревка натянулась, поднимая его вверх. Он отчаянно задрыгал ногами, извиваясь, как червяк. Крышка люка вновь закрылась. Вдруг канат лопнул, и заключенный грянулся на пол камеры. Полицейские подняли его. Из разбитого при падении носа Ридли текла кровь, но сквозь гримасу боли на его лице проступала злорадная улыбка...
— Дальше будет показано, как его пытались отравить цианистым калием, расстрелять и даже вырезать у него сердце — под наркозом, конечно... Ради экономии времени скажу, что казнь так и не состоялась.
— Что — ампутировать сердце тоже не получилось? — спросил недоверчиво я. — У хирурга сломался скальпель, что ли?
— Да нет, — сказал Гаршин. — Сердце ему все-таки вырезали, и врачи зафиксировали смерть. Но через час Ридли ожил в морге, и сердце у него оказалось целым и невредимым. Зрелище это не очень приятное, поэтому я тебе не буду его показывать, ладно?
Он выключил видеомагнитофон и отложил в сторону пульт.
— Вот так, — сказал он. — То же самое происходило по всей планете, так что Ридли вовсе не был исключением.
Мы сидели у Гаршина в кабинете.
Был уже третий день моего пребывания на новом месте работы. И все это время меня посвящали в тайны Профилактики.
Гаршина звали Виталий Андреевич, но, поскольку он был не намного старше меня — ему было тридцать пять, не больше — то мы с ним быстро перешли на «ты». И вообще, Виталий смахивал больше на бодигарда какого-нибудь мафиози, чем на ученого: бритоголовый здоровяк в полуспортивном костюме и кроссовках. Однако речь шла о докторе физических наук, кандидате психологических наук, академике Нью-Йоркской академии, почетном члене полусотни университетов разных стран.
— Ну, что тебе ещё показать, Алик? — задумчиво спросил Виталий. — Как доброволец-испытатель прыгает с Эйфелевой башни, а его невесть откуда взявшимся ветром сносит в Сену и опускает бережно в воду, как будто он весит не под сотню кило, а как пушинка? Или как оживает утопленник, пробывший под водой больше часа?
— Не надо, — сказал я. — Верю на слово. Лучше вот что скажи: почему вы решили, что данное явление свидетельствует о существовании Бога? Ведь есть же масса других, более реалистических объяснений...
— Ну, во-первых, Бог — чисто условное название, — усмехнулся Гаршин. — Надеюсь, ты не воспринимаешь этот термин как некое высшее существо, которое сотворило наш мир и нас самих и которое обладает сверхсознанием и беспредельными способностями? Под Богом мы понимаем лишь ту неизвестную нам силу, которая проявила себя в виде целенаправленного воздействия на человечество путем предотвращения преждевременной гибели каждого индивида. Да, мы ничего не знаем о ней, поскольку нет иных проявлений этой силы — с нашей точки зрения, разумеется, — и поэтому мы можем лишь предполагать, что она собой представляет. За двадцать лет нами — я имею в виду не только нынешний состав Центра, но и наших предшественников, а также зарубежных коллег — было рассмотрено множество гипотез относительно причин избавления людей от смерти. До сих пор ни одна из этих теорий не подтвердилась, как, впрочем, и не была опровергнута. В то же время исследователями, работающими независимо друг от друга и в разных областях науки, были сделаны выводы о том, что жизнь на Земле не могла появиться случайно. Собственно, многие работы в этом плане были известны давно, только раньше им не придавали особого значения. А некоторые труды вообще были засекречены, потому что принадлежали авторитетным исследователям и в корне опровергали наши представления о мироздании...
— Кстати, лет десять тому назад в Египте цензура запретила показ фильма «Матрица», — перебил я Виталия. — Они там посчитали, что муссирование проблемы происхождения мира, свободы воли человека и отношений Создателя и его творений пагубно скажется на спокойствии населения и даже может привести к кризису общества.
— Вот-вот, — кивнул он. — То же самое происходило и в прошлом, когда наука стала делать первые выводы о возможности существования некоего начала всего сущего. Взять хотя бы Кельвина, который однажды высказался в том ключе, что наука заставляет людей верить в Бога. Или Фрэнсиса Бэкона. — Он возвел глаза к потолку и, словно считывая с него текст, продекламировал: — «Поверхностные философские знания приводят человека к безбожию, а полные и всесторонние философские знания делают его набожным»... Потом еще были Эйнштейн и Оппенгеймер, Бор и Планк, нобелевские лауреаты Карло Руббиа и Илья Пригожин... И знаешь, почему эти работы не получали широкой огласки?
Я добросовестно подумал и сказал:
— Не знаю. Может, потому, что они играли на руку религии, с которой наука всегда была на ножах?
— Скорее, наоборот, — возразил Гаршин. — Эти труды в корне опровергали все представления людей о Боге, которыми их на протяжении многих веков пичкали люди в сутанах и рясах. Ведь по священным писаниям разного толка Бог изображается как существо, подобное человеку, но обладающее тремя основными свойствами: всемогуществом, всеведением и вездесущностью. И еще этот Бог, по аналогии с человеком, должен быть мудрым, добрым и справедливым, не так ли?
— Ну, это смотря в какой религии, — сказал я. — В христианстве — пожалуй, а вот если взять буддизм...
— И там верховное божество тоже мудрое и справедливое, — перебил меня Виталий. — Ну, насчет всеведения и вездесущности ученые были согласны: теоретически доказана возможность мгновенного перемещения информации на любые расстояния — в науке это называется теорией квантовой телепортации. Всемогущество тоже не нарушает принцип причинности, если допустить, что вся Вселенная была сотворена кем-то, а, следовательно, является объектом для некоего внешнего субъекта.
— А что, наличие единого Творца тоже успели доказать? — спросил я.
Гаршин вздохнул.
— Ну, тут можно целую лекцию прочитать. Если же желаешь вкратце, самую суть, то однажды физик Поль Дэвис подсчитал, что вероятность самопроизвольного возникновения Вселенной составляет всего один шанс из числа вариантов, равного десяти в шестидесятой степени. То есть, по сути, эта вероятность ничтожна. Если бы параметры так называемого Большого Взрыва были хотя бы на долю процента иными, то вещество рассеялось бы по универсуму, и ни звезды, ни, тем более, планеты никогда не сформировались бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51