«Порядочные люди письма друг друга не читают».
Разумеется, Стимсон ошибался, и Даллес недаром привел его цитату. В шпионском деле все читают письма друг друга и вообще все, что смогут прочесть. Хотя, может быть, потому, что шпионы к категории порядочных людей не относятся.
Интересно, а какую хреновину выдал бы Генри Стимсон насчет того, может ли порядочный человек читать мысли других людей?
Через час я снова позвонил в Эри. Приятель сразу же поднял трубку, но голос его изменился и стал каким-то напряженным.
— Я не смог достать книгу, — заявил он.
— Как так? Ее что, взял кто-то?
— Она изъята.
— Как это?
— Очень просто — изъята. Все экземпляры взяли из открытого фонда и никому не выдают.
— А с каких это пор?
— Со вчерашнего дня. Бен, что все это значит?
— Извини, старина, — ответил я, а в груди у меня сжалось сердце от нехорошего предчувствия: и здесь рука «Чародеев». — Я должен бежать. Спасибо тебе.
И положил трубку.
* * *
Утром мы пошли по Банхофштрассе и, миновав несколько кварталов от площади Парадов, очутились на нужной улице. Большинство местных банков свои операционные конторки и служебные помещения оборудуют на верхних этажах зданий, а на нижних располагаются фешенебельные магазины.
Хотя «Банк Цюриха» носил довольно претенциозное название, на деле он оказался маленьким, скромным учреждением, и управляла им одна семья. Вход в банк найти было нелегко — он оказался в переулке, отходящем от Банхофштрассе, около кондитерской. На небольшой медной пластине виднелась гравировка «Б.Ц. И КОМПАНИЯ».
Кто не знает этого сокращения, тому и знать незачем.
Когда мы входили в вестибюль, я ощутил за спиной какое-то движение, внутренне напрягся и быстро повернулся кругом. Мимо проходил явно местный житель — банкир или владелец магазина, высокий, худощавый, одетый в темно-серый костюм. На душе стало легче, и, взяв Молли под руку, я ввел ее в вестибюль.
Но что-то не давало мне покоя, и я снова оглянулся назад — местный житель спешил по делам. Тут я вспомнил его лицо — бледное, даже чересчур, с большими растянутыми желтоватыми кругами под глазами, бледными тонкими губами и редкими светлыми волосами на голове, зачесанными назад. Без всякого сомнения, его лицо напоминало мне чье-то еще.
И вдруг я вспомнил тот дождливый вечер в Бостоне, когда на Мальборо-стрит разгорелась ожесточенная пальба, промелькнувшую длинную сухопарую фигуру.
Да, это был он! Сомнений нет. Сразу я как-то его не припомнил и не среагировал, но теперь был абсолютно уверен, что это тот самый альбинос из Бостона околачивается здесь, в Цюрихе.
— Что случилось? — встревожилась Молли.
Я повернулся, и мы продолжили путь в вестибюль.
— Ничего особенного, — успокоил я. — Пошли. Нам предстоит провернуть здесь одно дело.
45
— Что там такое, Бен? — испуганно воскликнула Молли. — Там кто-то прошел?
Но не успела она сказать еще что-то, как откуда-то из глубины невидимый служащий спросил, зачем мы сюда пожаловали.
Я представился, назвав свое подлинное имя. Невидимка, не меняя тона, ответил:
— Входите, пожалуйста, господин Эллисон. Герр директор Эйслер уже ожидает вас.
Должен отдать должное Джону Кнаппу — он все-таки обладал известным влиянием в местных кругах.
— Пожалуйста, выньте все металлические предметы, — продолжал между тем говорить служащий. — Ключи, перочинные ножички, крупные монеты. Можете положить их на хранение в ящичек.
На стене мы увидели небольшой ящик и, вынув из карманов монеты, ключи и прочую металлическую мелочь, положили все в него. «Внушительная предусмотрительность», — еще подумал я про себя.
Послышалось слабое гудение — и перед нами автоматически открылись двери с электронными запорами. Посмотрев наверх, я заметил под потолком пару небольших японских телевизионных камер слежения. Мы с Молли прошли в небольшую комнату и остановились перед другими дверьми, тоже открывающимися с помощью электронного устройства.
— Ты пушку случаем не приволок с собой? — шепнула Молли.
Я мотнул головой. «Пушку», «приволок» — откуда только моя жена таких словечек нахваталась?
Двери открылись, и нас встретила молоденькая блондинка, немного полноватая, в больших очках в металлической оправе, которые на ком-то другом, может, и выглядели бы довольно модными. Она представилась личным секретарем герра Эйслера и повела нас по коридору, застланному серым ковром. На секунду-другую я замешкался в приемной, а затем последовал за ними.
Рабочий кабинет доктора Альфреда Эйслера оказался совсем небольшим и простенько обставленным, стены были обиты панелями из ореха. На них висели несколько акварелей в светлых деревянных рамках. Я ожидал увидеть всякие дорогие красивые предметы — восточные ковры, дедовские напольные часы, мебель из красного дерева, но ничего подобного и в помине не было. Даже письменный стол был довольно простым — из хромированного металла и стекла. И на нем ничего не лежало. Напротив стола стояла пара шведских кресел, на вид довольно удобных, обтянутых белой кожей, и кожаная кушетка тоже белого цвета.
Эйслер показался мне довольно высоким, примерно моего роста, но чуточку пополнее, носил он черный шерстяной костюм. На вид ему можно было дать лет сорок с небольшим, лицо круглое с выступающим подбородком, глаза глубоко посажены, большие уши слегка оттопырены. Около рта, на лбу и между бровей прорезались заметные морщины. На голове не осталось ни волосочка — лысина так и сияла. Весь облик его невольно привлекал внимание — от него веяло чем-то мрачным.
— Мисс Синклер, — приветствовал он Молли, пожав ей руку. Эйслер прекрасно знал, кому следует уделить внимание в первую очередь — не супругу, понятное дело, а его половине, ведь это она, согласно положениям швейцарского банковского права, наследница зашифрованного счета своего отца.
Мне Эйслер в качестве приветствия слегка кивнул головой:
— Мистер Эллисон.
Голос у него оказался низким — глубоким басом, в акценте причудливо смешались швейцарско-немецкий говор и чистое оксфордское произношение англичанина.
Мы с Молли уселись в кресла из белой кожи, а он устроился на кушетке. Для начала мы обменялись ничего не значащими словами, обычно предшествующими деловому разговору, а его секретарша принесла на подносе по чашечке кофе. Когда Эйслер говорил, складки у него на переносице обозначались еще резче, при разговоре он жестикулировал руками с наманикюренными ногтями, причем так вычурно, что своими манерами напоминал женщину.
Наконец он натянуто улыбнулся и всем своим видом дал понять, что пора переходить к главному: что у нас за дело к нему и что нам нужно.
Я вынул из портфеля соответствующий документ о наследстве, подписанный отцом Молли, и передал ему. Он просмотрел текст и сказал:
— Догадываюсь, вам нужен доступ к зашифрованному вкладу.
— Совершенно верно, — подтвердила Молли сухим деловым тоном.
— Но сначала нужно выполнить несколько формальностей, — как бы извиняясь, произнес банкир. — Требуется подтверждение вашей личности, заверенный образец вашей подписи, ну и еще кое-что по мелочи. Полагаю, что у вас имеются поручительства от американских банков?
Молли важно кивнула головой и вытащила целую кипу бумаг с необходимыми рекомендациями. Взяв бумаги, он нажал кнопку вызова и передал их появившейся секретарше.
Минут пять мы болтали о всяких пустяках, о «Кунстхаузе» и о других достопримечательностях Цюриха, которые стоит осмотреть, а потом послышалось жужжание зуммера телефона. Эйслер поднял трубку и, уронив «да», несколько секунд слушал, что ему говорят. Положив трубку, он опять деланно улыбнулся.
— Удивительная вещь — телефакс, — заметил он. — Прежде такая процедура обычно отнимала гораздо больше времени. Не могли бы вы...
И с этими словами он протянул Моли шариковую ручку и подставку, обтянутую твердой резиной, на которой лежал чистый фирменный бланк «Банка Цюриха», и попросил ее написать прописью номер счета, а над тонкой серой линией в центре бланка указать номер счета цифрами и поставить свою подпись.
Когда Молли закончила писать номер счета, столь оригинально зашифрованный ее отцом, Эйслер снова вызвал секретаршу, передал ей бланк и опять заговорил о разных пустяках. Беседа несколько затянулась, пока подпись Молли сверялась, как он объяснил, посредством оптических приборов с ее подписью, полученной по факсу из нашего банка в Бостоне.
Снова раздалось жужжание телефона, подняв трубку, он сказал «спасибо». И положил ее. Тут же опять появилась секретарша и принесла серый скоросшиватель под номером 322069. Номер счета мы определили правильно. Таким образом, первый барьер был взят нами чисто.
— Ну а теперь, — сказал Эйслер, — чем конкретно могу быть полезен?
Я заранее намеренно сел в кресло поближе к нему. Теперь я наклонился вперед и сосредоточился.
Нужно прогнать все мысли. Воспользоваться наступившей тишиной. Напрячься и сконцентрироваться. И вот мой дар стал прорезаться. Послышались отдельные слова по-немецки, разумеется, однако фразы понять невозможно.
— Пожалуйста, слушаю вас, — повторил он, глядя, как я вытягиваю шею и сосредоточенно хмурю брови.
Моя дьявольская способность еще не восстановилась полностью. Немецкий язык я изучал, для чего прошел интенсивные языковые курсы еще на «ферме», но он думал как-то непривычно быстро, и я не улавливал ход его мыслей. Не мог я толком расслышать и слова. Пауза затягивалась, и я решился:
— Нам хотелось бы узнать величину вклада.
Я снова вытянул шею, немного наклонился вперед и напрягся, пытаясь выделить из потока мыслей на немецком языке отдельные слова, которые понятны мне, и ухватиться за них.
— Я не уполномочен обсуждать частные вопросы, — нудно процедил Эйслер. — Да все равно так или иначе это мне не известно.
И тут я расслышал слова «стальная камера».
Без всякого сомнения, это слово имело ко мне прямое отношение. Итак, стальная камера, то есть хранилище золота.
Тогда я спросил:
— Вклад, видимо, хранится в специальном хранилище — верно ведь?
— Да, сэр, — подтвердил Эйслер, — хранится там. Вклад, в сущности, довольно объемный.
— Я хотел бы сразу и пройти туда.
— Как пожелаете, — засуетился Эйслер. — Конечно же. Сразу и пойдете. — Он привстал с кресла. Лысая голова его сверкнула в свете маленьких лампочек, скрытно укрепленных на потолке. — Полагаю, вам известна комбинация кода для открытия замка в хранилище.
Молли в растерянности посмотрела на меня и подала знак, что ей эта комбинация не известна.
— Думаю, что та же самая, что и номер счета, — самонадеянно заявил я.
Эйслер коротко хмыкнул и сел обратно в кресло:
— А я ведь и впрямь не знаю кода. По соображениям безопасности мы и своим клиентам не советуем говорить нам его номер. Но как бы там ни было, этот номер не совпадает с номером счета.
— У нас он есть. Уверен, что есть, но где запропастился — не помним. Отец моей супруги оставил после себя целую кучу всяких бумаг и записок. Может, вы поможете нам разобраться. Сколько чисел в этом коде?
Он заглянул в досье и ответил:
— Боюсь, не могу сказать даже этого.
Но я уже подслушал его мысль, да еще несколько раз. Мысленно он произнес число цифр — оно так и вертелось где-то в речевом центре его мозга: «Четыре...»
Стало быть, четыре цифры?
И я как бы нехотя заметил:
— В коде четыре цифры?
Он снова рассмеялся и пожал плечами: такая игра ему явно понравилась, весь его вид говорил об этом; а мы взяли еще один барьер.
— Существует закодированный вклад, который мы обслуживаем, — терпеливо разъяснял он, как разъясняют непонятное тупоумному дитяти. — По закону вам разрешается закрывать свой вклад или переводить его по вашему желанию. А кроме того, имеются также и хранилища. Это, по сути дела, сейфы для хранения ценностей, об охране и безопасности которых взяли на себя заботу мы. Но допуска к этим ценностям у нас нет. И мы никогда не входим в хранилища, за исключением разве уж очень чрезвычайных происшествий. Мистер Синклер предусмотрел условия, согласно которым, чтобы открыть хранилище, нужно назвать код допуска.
— В таком случае сообщите нам его, — попросила Молли, стараясь держаться как можно высокомернее.
— Извините, мадам, но никак не могу.
— Я законная наследница его счета и требую сообщить цифру кода.
— Если бы я мог, то с радостью сообщил бы вам, — отбивался Эйслер. — Но, по условиям, изложенным в этом договоре, никак не могу этого сделать.
— Но ведь...
— Извините, — твердо и окончательно заявил он. — Боюсь, это никак невозможно.
— Но я же законная наследница всего имущества и достояния моего отца, — с возмущением упорствовала Молли.
— Прошу меня извинить, — невозмутимо отвечал Эйслер. — Очень надеюсь, что вы прилетели сюда — из Вашингтона, так ведь? — не ради того, чтобы узнать код. Что вам стоит поднять трубку и позвонить туда — звонок сбережет вам массу времени и предотвратит ненужные расходы.
Я сидел и молчал, не слушая этого обмена любезностями и забыв закрыть молнию на своем кожаном портфеле.
И вдруг я четко услышал слово «четыре», а вслед за ним и другие цифры. «Восемь... семь...» — читал он в досье, а потом назвал мысленно все цифры, не спеша и по порядку: «Четыре... Восемь... семь... девять... девять».
— Видите ли, мисс Синклер, — произнес вслух банкир, — здесь применена система двойных цифр, предназначенная...
— Да, — перебил я Эйслера и, пошарив рукой в портфеле, вытащил какой-то листок и сделал вид, будто внимательно разглядываю цифры. — Вот этот код. Я нашел его.
Эйслер замолчал, кивнул головой и подозрительно посмотрел на меня.
— Великолепно, — отозвался он, когда я назвал цифры кода. — По условиям, предложенным самими вкладчиками, теперь, когда у вас есть доступ к вкладу, он переходит из пассивного состояния в активное...
— Вкладчики? — удивившись, перебил я его. — Разве вкладчик не один?
— Да, сэр, не один. Этот счет открыт на двух вкладчиков. Ваша супруга в качестве законной наследницы является только одним из них.
— А кто второй-то вкладчик? — задала вопрос Молли.
— А вот этого сказать вам не могу, — пояснил Эйслер виноватым и вместе с тем снисходительным тоном. — Требуется вторая подпись. По правде говоря, я и сам не знаю, кто такой этот второй владелец вклада. Порядок таков: совладельцы вклада сообщают нам каждый по отдельности свои цифры и порядок кода, открывающего двери в хранилище, и мы вводим эти данные в компьютеры. При этом зашифровываются также образцы их подписей. Таким образом, в случае необходимости, выведя этот код на экране дисплея можно получить изображение подписи вкладчика, так сказать, в натуре, графически. Вот какую сложную систему применяем мы у себя в банке в целях безопасности, чтобы в случае, если к нам будут предъявляться какие-либо претензии, никто не смел бы обвинить служащих банка в каких-то махинациях.
— Ну а что же все это значит для нас? — задала вопрос Молли.
— А это значит, — стал объяснять Эйслер, — что вам позволено на законном основании всего лишь осмотреть хранилище и проверить его содержимое. Но вы не вправе ни забрать назад вклад, ни перевести его в другое место без ведома и разрешения второго вкладчика.
* * *
После этого мы в сопровождении доктора Альфреда Эйслера спустились в тесном лифте на несколько пролетов ниже и, оказавшись глубоко под Банхофштрассе, направились в хранилище.
Сначала мы прошли по короткому коридору, застланному серым ковром, вдоль его стен тянулись стальные рельсы-поручни. В самом конце коридора стоял здоровенный охранник в униформе оливкового цвета. Он поздоровался с директором банка и отпер тяжелую стальную дверь.
Молча мы прошли через эту дверь, спустились немного вниз и по другому коридору со стальными поручнями вошли в небольшое закрытое помещение, обозначенное цифрой 7. В нем стояла клетка, три стены которой сделаны из стальных рельсов, а четвертая была сплошной металлической из блестящей хромированной стали. В центре помещения находился большой штурвал с шестью спицами — очевидно, какой-то механизм, открывающий и закрывающий сплошную металлическую стену.
Эйслер снял с кольца на своем поясе ключ и открыл клетку.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил он, показав на маленький столик из серого металла и два стула около него. В центре стола мы увидели бежевый настольный телефон без диска или кнопок и небольшой черный электронный клавишный пульт.
— В условиях соглашения о хранении ценностей, — пояснил банкир, — предусмотрено, что во время набора кода для входа в хранилище сотрудникам банка запрещено находиться в этом помещении. Цифры кода набирайте медленно, во избежание ошибки перепроверяйте себя, ту ли цифру вы нажали. Если ошиблись, то можно сделать вторую попытку. Ну а если и во второй раз ошибетесь, то включится электронный запорный механизм, и в хранилище нельзя будет войти по меньшей мере в течение суток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Разумеется, Стимсон ошибался, и Даллес недаром привел его цитату. В шпионском деле все читают письма друг друга и вообще все, что смогут прочесть. Хотя, может быть, потому, что шпионы к категории порядочных людей не относятся.
Интересно, а какую хреновину выдал бы Генри Стимсон насчет того, может ли порядочный человек читать мысли других людей?
Через час я снова позвонил в Эри. Приятель сразу же поднял трубку, но голос его изменился и стал каким-то напряженным.
— Я не смог достать книгу, — заявил он.
— Как так? Ее что, взял кто-то?
— Она изъята.
— Как это?
— Очень просто — изъята. Все экземпляры взяли из открытого фонда и никому не выдают.
— А с каких это пор?
— Со вчерашнего дня. Бен, что все это значит?
— Извини, старина, — ответил я, а в груди у меня сжалось сердце от нехорошего предчувствия: и здесь рука «Чародеев». — Я должен бежать. Спасибо тебе.
И положил трубку.
* * *
Утром мы пошли по Банхофштрассе и, миновав несколько кварталов от площади Парадов, очутились на нужной улице. Большинство местных банков свои операционные конторки и служебные помещения оборудуют на верхних этажах зданий, а на нижних располагаются фешенебельные магазины.
Хотя «Банк Цюриха» носил довольно претенциозное название, на деле он оказался маленьким, скромным учреждением, и управляла им одна семья. Вход в банк найти было нелегко — он оказался в переулке, отходящем от Банхофштрассе, около кондитерской. На небольшой медной пластине виднелась гравировка «Б.Ц. И КОМПАНИЯ».
Кто не знает этого сокращения, тому и знать незачем.
Когда мы входили в вестибюль, я ощутил за спиной какое-то движение, внутренне напрягся и быстро повернулся кругом. Мимо проходил явно местный житель — банкир или владелец магазина, высокий, худощавый, одетый в темно-серый костюм. На душе стало легче, и, взяв Молли под руку, я ввел ее в вестибюль.
Но что-то не давало мне покоя, и я снова оглянулся назад — местный житель спешил по делам. Тут я вспомнил его лицо — бледное, даже чересчур, с большими растянутыми желтоватыми кругами под глазами, бледными тонкими губами и редкими светлыми волосами на голове, зачесанными назад. Без всякого сомнения, его лицо напоминало мне чье-то еще.
И вдруг я вспомнил тот дождливый вечер в Бостоне, когда на Мальборо-стрит разгорелась ожесточенная пальба, промелькнувшую длинную сухопарую фигуру.
Да, это был он! Сомнений нет. Сразу я как-то его не припомнил и не среагировал, но теперь был абсолютно уверен, что это тот самый альбинос из Бостона околачивается здесь, в Цюрихе.
— Что случилось? — встревожилась Молли.
Я повернулся, и мы продолжили путь в вестибюль.
— Ничего особенного, — успокоил я. — Пошли. Нам предстоит провернуть здесь одно дело.
45
— Что там такое, Бен? — испуганно воскликнула Молли. — Там кто-то прошел?
Но не успела она сказать еще что-то, как откуда-то из глубины невидимый служащий спросил, зачем мы сюда пожаловали.
Я представился, назвав свое подлинное имя. Невидимка, не меняя тона, ответил:
— Входите, пожалуйста, господин Эллисон. Герр директор Эйслер уже ожидает вас.
Должен отдать должное Джону Кнаппу — он все-таки обладал известным влиянием в местных кругах.
— Пожалуйста, выньте все металлические предметы, — продолжал между тем говорить служащий. — Ключи, перочинные ножички, крупные монеты. Можете положить их на хранение в ящичек.
На стене мы увидели небольшой ящик и, вынув из карманов монеты, ключи и прочую металлическую мелочь, положили все в него. «Внушительная предусмотрительность», — еще подумал я про себя.
Послышалось слабое гудение — и перед нами автоматически открылись двери с электронными запорами. Посмотрев наверх, я заметил под потолком пару небольших японских телевизионных камер слежения. Мы с Молли прошли в небольшую комнату и остановились перед другими дверьми, тоже открывающимися с помощью электронного устройства.
— Ты пушку случаем не приволок с собой? — шепнула Молли.
Я мотнул головой. «Пушку», «приволок» — откуда только моя жена таких словечек нахваталась?
Двери открылись, и нас встретила молоденькая блондинка, немного полноватая, в больших очках в металлической оправе, которые на ком-то другом, может, и выглядели бы довольно модными. Она представилась личным секретарем герра Эйслера и повела нас по коридору, застланному серым ковром. На секунду-другую я замешкался в приемной, а затем последовал за ними.
Рабочий кабинет доктора Альфреда Эйслера оказался совсем небольшим и простенько обставленным, стены были обиты панелями из ореха. На них висели несколько акварелей в светлых деревянных рамках. Я ожидал увидеть всякие дорогие красивые предметы — восточные ковры, дедовские напольные часы, мебель из красного дерева, но ничего подобного и в помине не было. Даже письменный стол был довольно простым — из хромированного металла и стекла. И на нем ничего не лежало. Напротив стола стояла пара шведских кресел, на вид довольно удобных, обтянутых белой кожей, и кожаная кушетка тоже белого цвета.
Эйслер показался мне довольно высоким, примерно моего роста, но чуточку пополнее, носил он черный шерстяной костюм. На вид ему можно было дать лет сорок с небольшим, лицо круглое с выступающим подбородком, глаза глубоко посажены, большие уши слегка оттопырены. Около рта, на лбу и между бровей прорезались заметные морщины. На голове не осталось ни волосочка — лысина так и сияла. Весь облик его невольно привлекал внимание — от него веяло чем-то мрачным.
— Мисс Синклер, — приветствовал он Молли, пожав ей руку. Эйслер прекрасно знал, кому следует уделить внимание в первую очередь — не супругу, понятное дело, а его половине, ведь это она, согласно положениям швейцарского банковского права, наследница зашифрованного счета своего отца.
Мне Эйслер в качестве приветствия слегка кивнул головой:
— Мистер Эллисон.
Голос у него оказался низким — глубоким басом, в акценте причудливо смешались швейцарско-немецкий говор и чистое оксфордское произношение англичанина.
Мы с Молли уселись в кресла из белой кожи, а он устроился на кушетке. Для начала мы обменялись ничего не значащими словами, обычно предшествующими деловому разговору, а его секретарша принесла на подносе по чашечке кофе. Когда Эйслер говорил, складки у него на переносице обозначались еще резче, при разговоре он жестикулировал руками с наманикюренными ногтями, причем так вычурно, что своими манерами напоминал женщину.
Наконец он натянуто улыбнулся и всем своим видом дал понять, что пора переходить к главному: что у нас за дело к нему и что нам нужно.
Я вынул из портфеля соответствующий документ о наследстве, подписанный отцом Молли, и передал ему. Он просмотрел текст и сказал:
— Догадываюсь, вам нужен доступ к зашифрованному вкладу.
— Совершенно верно, — подтвердила Молли сухим деловым тоном.
— Но сначала нужно выполнить несколько формальностей, — как бы извиняясь, произнес банкир. — Требуется подтверждение вашей личности, заверенный образец вашей подписи, ну и еще кое-что по мелочи. Полагаю, что у вас имеются поручительства от американских банков?
Молли важно кивнула головой и вытащила целую кипу бумаг с необходимыми рекомендациями. Взяв бумаги, он нажал кнопку вызова и передал их появившейся секретарше.
Минут пять мы болтали о всяких пустяках, о «Кунстхаузе» и о других достопримечательностях Цюриха, которые стоит осмотреть, а потом послышалось жужжание зуммера телефона. Эйслер поднял трубку и, уронив «да», несколько секунд слушал, что ему говорят. Положив трубку, он опять деланно улыбнулся.
— Удивительная вещь — телефакс, — заметил он. — Прежде такая процедура обычно отнимала гораздо больше времени. Не могли бы вы...
И с этими словами он протянул Моли шариковую ручку и подставку, обтянутую твердой резиной, на которой лежал чистый фирменный бланк «Банка Цюриха», и попросил ее написать прописью номер счета, а над тонкой серой линией в центре бланка указать номер счета цифрами и поставить свою подпись.
Когда Молли закончила писать номер счета, столь оригинально зашифрованный ее отцом, Эйслер снова вызвал секретаршу, передал ей бланк и опять заговорил о разных пустяках. Беседа несколько затянулась, пока подпись Молли сверялась, как он объяснил, посредством оптических приборов с ее подписью, полученной по факсу из нашего банка в Бостоне.
Снова раздалось жужжание телефона, подняв трубку, он сказал «спасибо». И положил ее. Тут же опять появилась секретарша и принесла серый скоросшиватель под номером 322069. Номер счета мы определили правильно. Таким образом, первый барьер был взят нами чисто.
— Ну а теперь, — сказал Эйслер, — чем конкретно могу быть полезен?
Я заранее намеренно сел в кресло поближе к нему. Теперь я наклонился вперед и сосредоточился.
Нужно прогнать все мысли. Воспользоваться наступившей тишиной. Напрячься и сконцентрироваться. И вот мой дар стал прорезаться. Послышались отдельные слова по-немецки, разумеется, однако фразы понять невозможно.
— Пожалуйста, слушаю вас, — повторил он, глядя, как я вытягиваю шею и сосредоточенно хмурю брови.
Моя дьявольская способность еще не восстановилась полностью. Немецкий язык я изучал, для чего прошел интенсивные языковые курсы еще на «ферме», но он думал как-то непривычно быстро, и я не улавливал ход его мыслей. Не мог я толком расслышать и слова. Пауза затягивалась, и я решился:
— Нам хотелось бы узнать величину вклада.
Я снова вытянул шею, немного наклонился вперед и напрягся, пытаясь выделить из потока мыслей на немецком языке отдельные слова, которые понятны мне, и ухватиться за них.
— Я не уполномочен обсуждать частные вопросы, — нудно процедил Эйслер. — Да все равно так или иначе это мне не известно.
И тут я расслышал слова «стальная камера».
Без всякого сомнения, это слово имело ко мне прямое отношение. Итак, стальная камера, то есть хранилище золота.
Тогда я спросил:
— Вклад, видимо, хранится в специальном хранилище — верно ведь?
— Да, сэр, — подтвердил Эйслер, — хранится там. Вклад, в сущности, довольно объемный.
— Я хотел бы сразу и пройти туда.
— Как пожелаете, — засуетился Эйслер. — Конечно же. Сразу и пойдете. — Он привстал с кресла. Лысая голова его сверкнула в свете маленьких лампочек, скрытно укрепленных на потолке. — Полагаю, вам известна комбинация кода для открытия замка в хранилище.
Молли в растерянности посмотрела на меня и подала знак, что ей эта комбинация не известна.
— Думаю, что та же самая, что и номер счета, — самонадеянно заявил я.
Эйслер коротко хмыкнул и сел обратно в кресло:
— А я ведь и впрямь не знаю кода. По соображениям безопасности мы и своим клиентам не советуем говорить нам его номер. Но как бы там ни было, этот номер не совпадает с номером счета.
— У нас он есть. Уверен, что есть, но где запропастился — не помним. Отец моей супруги оставил после себя целую кучу всяких бумаг и записок. Может, вы поможете нам разобраться. Сколько чисел в этом коде?
Он заглянул в досье и ответил:
— Боюсь, не могу сказать даже этого.
Но я уже подслушал его мысль, да еще несколько раз. Мысленно он произнес число цифр — оно так и вертелось где-то в речевом центре его мозга: «Четыре...»
Стало быть, четыре цифры?
И я как бы нехотя заметил:
— В коде четыре цифры?
Он снова рассмеялся и пожал плечами: такая игра ему явно понравилась, весь его вид говорил об этом; а мы взяли еще один барьер.
— Существует закодированный вклад, который мы обслуживаем, — терпеливо разъяснял он, как разъясняют непонятное тупоумному дитяти. — По закону вам разрешается закрывать свой вклад или переводить его по вашему желанию. А кроме того, имеются также и хранилища. Это, по сути дела, сейфы для хранения ценностей, об охране и безопасности которых взяли на себя заботу мы. Но допуска к этим ценностям у нас нет. И мы никогда не входим в хранилища, за исключением разве уж очень чрезвычайных происшествий. Мистер Синклер предусмотрел условия, согласно которым, чтобы открыть хранилище, нужно назвать код допуска.
— В таком случае сообщите нам его, — попросила Молли, стараясь держаться как можно высокомернее.
— Извините, мадам, но никак не могу.
— Я законная наследница его счета и требую сообщить цифру кода.
— Если бы я мог, то с радостью сообщил бы вам, — отбивался Эйслер. — Но, по условиям, изложенным в этом договоре, никак не могу этого сделать.
— Но ведь...
— Извините, — твердо и окончательно заявил он. — Боюсь, это никак невозможно.
— Но я же законная наследница всего имущества и достояния моего отца, — с возмущением упорствовала Молли.
— Прошу меня извинить, — невозмутимо отвечал Эйслер. — Очень надеюсь, что вы прилетели сюда — из Вашингтона, так ведь? — не ради того, чтобы узнать код. Что вам стоит поднять трубку и позвонить туда — звонок сбережет вам массу времени и предотвратит ненужные расходы.
Я сидел и молчал, не слушая этого обмена любезностями и забыв закрыть молнию на своем кожаном портфеле.
И вдруг я четко услышал слово «четыре», а вслед за ним и другие цифры. «Восемь... семь...» — читал он в досье, а потом назвал мысленно все цифры, не спеша и по порядку: «Четыре... Восемь... семь... девять... девять».
— Видите ли, мисс Синклер, — произнес вслух банкир, — здесь применена система двойных цифр, предназначенная...
— Да, — перебил я Эйслера и, пошарив рукой в портфеле, вытащил какой-то листок и сделал вид, будто внимательно разглядываю цифры. — Вот этот код. Я нашел его.
Эйслер замолчал, кивнул головой и подозрительно посмотрел на меня.
— Великолепно, — отозвался он, когда я назвал цифры кода. — По условиям, предложенным самими вкладчиками, теперь, когда у вас есть доступ к вкладу, он переходит из пассивного состояния в активное...
— Вкладчики? — удивившись, перебил я его. — Разве вкладчик не один?
— Да, сэр, не один. Этот счет открыт на двух вкладчиков. Ваша супруга в качестве законной наследницы является только одним из них.
— А кто второй-то вкладчик? — задала вопрос Молли.
— А вот этого сказать вам не могу, — пояснил Эйслер виноватым и вместе с тем снисходительным тоном. — Требуется вторая подпись. По правде говоря, я и сам не знаю, кто такой этот второй владелец вклада. Порядок таков: совладельцы вклада сообщают нам каждый по отдельности свои цифры и порядок кода, открывающего двери в хранилище, и мы вводим эти данные в компьютеры. При этом зашифровываются также образцы их подписей. Таким образом, в случае необходимости, выведя этот код на экране дисплея можно получить изображение подписи вкладчика, так сказать, в натуре, графически. Вот какую сложную систему применяем мы у себя в банке в целях безопасности, чтобы в случае, если к нам будут предъявляться какие-либо претензии, никто не смел бы обвинить служащих банка в каких-то махинациях.
— Ну а что же все это значит для нас? — задала вопрос Молли.
— А это значит, — стал объяснять Эйслер, — что вам позволено на законном основании всего лишь осмотреть хранилище и проверить его содержимое. Но вы не вправе ни забрать назад вклад, ни перевести его в другое место без ведома и разрешения второго вкладчика.
* * *
После этого мы в сопровождении доктора Альфреда Эйслера спустились в тесном лифте на несколько пролетов ниже и, оказавшись глубоко под Банхофштрассе, направились в хранилище.
Сначала мы прошли по короткому коридору, застланному серым ковром, вдоль его стен тянулись стальные рельсы-поручни. В самом конце коридора стоял здоровенный охранник в униформе оливкового цвета. Он поздоровался с директором банка и отпер тяжелую стальную дверь.
Молча мы прошли через эту дверь, спустились немного вниз и по другому коридору со стальными поручнями вошли в небольшое закрытое помещение, обозначенное цифрой 7. В нем стояла клетка, три стены которой сделаны из стальных рельсов, а четвертая была сплошной металлической из блестящей хромированной стали. В центре помещения находился большой штурвал с шестью спицами — очевидно, какой-то механизм, открывающий и закрывающий сплошную металлическую стену.
Эйслер снял с кольца на своем поясе ключ и открыл клетку.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил он, показав на маленький столик из серого металла и два стула около него. В центре стола мы увидели бежевый настольный телефон без диска или кнопок и небольшой черный электронный клавишный пульт.
— В условиях соглашения о хранении ценностей, — пояснил банкир, — предусмотрено, что во время набора кода для входа в хранилище сотрудникам банка запрещено находиться в этом помещении. Цифры кода набирайте медленно, во избежание ошибки перепроверяйте себя, ту ли цифру вы нажали. Если ошиблись, то можно сделать вторую попытку. Ну а если и во второй раз ошибетесь, то включится электронный запорный механизм, и в хранилище нельзя будет войти по меньшей мере в течение суток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58