Как я смогу пустить его в ход? Ну, выследил я бывшего шефа советской разведки — конечно, это уже неплохо, чтобы ЦРУ закончило разгром разветвленной шпионской сети, будь у Управления побольше времени и прояви оно хоть немного изобретательности.
Ну а дальше что?
А теперь, если все пойдет по плану, я окажусь лицом к лицу со старым поднаторевшим мастером шпионажа из КГБ. Может, мне и удастся узнать, зачем он встречался с моим покойным тестем. А может, не удастся.
Вот что я знал наверняка, или, вернее, считал, что знал, так это то, что опасения Эдмунда Мура оказались не напрасными. Их высказывал также и Тоби Томпсон. Кое-что, в чем замешано ЦРУ, уже происходит, что-то, имеющее весьма существенное и угрожающее значение, а кое-что даже привело к глобальным последствиям. События развиваются с нарастающей быстротой. Сперва убили Шейлу Макадамс, затем отца Молли. Потом ликвидировали сенатора Марка Саттона. И вот теперь здесь, в Риме, пришили ван Эвера.
Но какая вырисовывается общая картина?
Тоби направил меня с заданием разузнать, что только можно, у Владимира Орлова. При выполнении задания меня чуть не убили.
Почему? С какой целью?
Чтобы мне не удалось узнать нечто такое, что стало известно Харрисону Синклеру? Нечто такое, из-за чего его и убили?
Присвоение чужих денег, эта обыкновенная человеческая жадность, вряд ли является убедительным объяснением. Инстинктивно я почувствовал, что истинная причина гораздо серьезнее, гораздо значимее, она-то и толкнула неизвестных пока заговорщиков на путь убийства.
Ну а если мне повезет, то я узнаю от Орлова эту подлинную причину.
Если мне повезет. А повезет мне только в том случае, если я узнаю тайну, которую никак не хотят раскрыть некоторые люди, обладающие безмерной властью.
Вместе с тем весьма даже вероятно, что я ничего не узнаю. А Молли остается заложницей. Я же вернусь домой с пустыми руками. И что тогда?
А тогда мне никогда не придется жить в безопасности, да и Молли тоже. По крайней мере до тех пор, пока будет существовать мой ужасный дар, а Росси и его подручные будут знать, где меня найти.
В таком удрученном состоянии я вышел из кафе и направился по извилистой главной улице к маленькому магазинчику под названием «Боеро», на витрине которого красовалось оружие, патроны и всякое охотничье снаряжение, поскольку данный район облюбовали охотники. На ящиках и коробках, лежащих в беспорядке на витрине, виднелись этикетки таких известных оружейных фирм, как «Роттвейл», «Браунинг» и «Кассия экстра».
То, что не продавалось здесь, я раскопал в Сиене, в гораздо большем и богатом магазине охотничьих товаров «Маффей», расположенном на улице Ринальди. В нем были дорогие охотничьи куртки и всякие разные принадлежности (я еще подумал, что их продают тем богатым тосканцам, которые хотят пустить пыль в глаза, отправляясь на однодневную охоту ради спортивного интереса, или же которые просто хотят выглядеть заправскими охотниками).
Затем я зашел в местный банк и оттуда перевел значительную сумму со своего счета в вашингтонском банке в лондонское отделение «Америкэн экспресс», а уже из Лондона — в Сиену, где мне и выдали деньги в американских долларах.
Наконец-то выпало время передохнуть, я собрался с мыслями, все как следует обдумал и решил — надо позвонить.
На улице Термини в Сиене оказалось отделение Итальянской телефонной компании СИП, там из телефонной будки я набрал по автомату американский телефонный номер. После обычных щелчков, потрескиваний, хрипов и статических разрядов на третьем длинном гудке телефон на том конце провода наконец-то откликнулся. Женский голос произнес:
— "Тридцать два два нуля слушает...
Я попросил:
— Добавочный восемьдесят семь.
Еще несколько щелчков в трубке, и тембр гула почти незаметно изменился, будто сигнал стал проходить по особому изолированному оптико-волоконному кабелю. Так оно, видимо, и происходило, сигнал пошел по такому кабелю: из пункта связи около Бетесды, штат Мэриленд, на переговорную станцию в Торонто, в Канаде, а оттуда — обратно, но уже в Лэнгли.
Наконец, в трубке послышался знакомый голос. Это он, Тоби Томпсон.
— Муравей катаглифиса, — сказал он, — выполз на полуденное солнышко.
Эти слова были обусловленным паролем, придуманным нами, и они обозначали серебристого муравья из Сахары; он может выдерживать такую высокую температуру, которую не переносит ни одно живое существо на свете — почти шестьдесят градусов по Цельсию.
Я ответил тоже обусловленной фразой:
— Да и бегают они побыстрее любых других животных.
— Вен! — закричал Тоби. — Где ты находишься, черт бы тебя побрал... где ты?..
Можно ли мне доверять Тоби? Может, — да, а может, — нет, но все же лучше использовать все возможности. В конце концов, что, если Алекс Траслоу прав и в Центральное разведывательное управление проникли враги? Я знал, что, если соблюдать меры предосторожности во время телефонных разговоров, учитывать многочисленные передаточные и соединительные пункты и прочее, я могу спокойно говорить не более восьмидесяти секунд, прежде чем засекут место, откуда я веду разговор, поэтому говорить надо побыстрее.
— Бен, как там идут дела?
— Тоби, может, мне кой-кого подменить? Чарльз ван Эвер убит, уверен, что тебе известно...
— Ван Эвер? Как?..
Насколько я мог судить, разговаривая по современному чуду-средству связи, Тоби и в самом деле был просто ошарашен, услышав это известие. Я глянул на часы и сказал:
— Приглядываюсь, прислушиваюсь, расспрашиваю...
— Но где ты сейчас? На связь в обусловленное время не выходил. Мы решили...
— Просто хочу, чтобы ты знал, что по обусловленному времени на связь выходить не буду. Это небезопасно. Но связи я не оборву. Позвоню снова ночью, часов в десять-одиннадцать по моему времени, и требую, чтобы меня сразу же соединили с Молли. Ты сумеешь организовать разговор — у тебя ребята не промах. Если связи не будет в течение двадцати секунд, я положу трубку...
— Послушай, Бен...
— И еще одно. Начинаю думать, что твой аппарат прослушивается. Советую поискать утечку, иначе я совсем прекращу с тобой связь, а тебе этого не хотелось бы.
И с этими словами я повесил трубку. Прошло семьдесят две секунды: засечь меня вряд ли успели.
Я не спеша поплелся через толпу по улице Термини и вскоре наткнулся на киоск, где продавались всякие иностранные газеты, среди них были «Файнэншл таймс», «Индепендент», «Монд» и «Интернэшнл геральд трибюн», «Франкфуртер альгемайне цайтунг», «Нойе цюрхер цайтунг» и многие другие солидные издания. Я взял экземпляр «Интернэшнл геральд трибюн» и глянул на ходу на первую страницу газеты. Ведущей темой, разумеется, был крах фондовой биржи в Германии.
А пониже, на левой стороне страницы, я прочел заголовок, набранный шрифтом помельче: «Комитет сената США расследует коррупцию в ЦРУ».
Увлеченный чтением статьи, я нечаянно столкнулся с молодым итальянцем и его девушкой, одетыми в оливково-зеленые костюмы. Молодой человек, в летних темных очках, что-то свирепо закричал на меня по-итальянски, но что именно — я не понял.
— Извините, — как можно нахальнее и грознее буркнул я в ответ.
И тут я увидел в левом верхнем углу газеты другой заголовок: «Александр Траслоу назначается руководителем ЦРУ».
Ниже следовал текст:
«Как стало известно из источников, близких к Белому дому, Александра Траслоу, старейшего сотрудника ЦРУ, одно время, в 1973 году, исполнявшего обязанности главы этого ведомства, собираются назначить его директором. Мистер Траслоу, в настоящее время являющийся руководителем одной международной консалтинговой фирмы, поклялся начать большую чистку внутри ЦРУ, сотрудники которого, как утверждают, запятнали себя причастностью к коррупции».
Дела, таким образом, стали проясняться. Неудивительно, стало быть, почему Тоби с горечью упоминал о «первостепенной важности». Траслоу представляет собой определенную угрозу для некоторых очень влиятельных людей. А теперь, когда его назначают вместо погибшего Харрисона Синклера, он вполне сможет кое-что сделать в отношении «раковой опухоли», которая, как он говорил, разъела все Центральное разведуправление.
Убили Хэла Синклера, убили и Эдмунда Мура, и Шейлу Макадамс, и Марка Саттона, и, возможно... вероятно... и многих других.
Следующий объект убийства очевиден.
Это — Алекс Траслоу.
Да, Тоби прав — нельзя терять ни минуты.
34
В самом начале четвертого часа пополудни я отправился на машине к каменному карьеру, вблизи которого провел минувшую ночь.
Спустя час с четвертью я уже сидел на переднем сиденье старого побитого грузовика «фиат», подрулившего к главным воротам Кастельбьянко. На мне была рабочая одежда: темно-синие саржевые штаны и светло-голубая заношенная и пропыленная рубаха. Управлял грузовиком тот самый долговязый смуглый парень, с которым я разговаривал в таверне ранним утром.
Звали его Руджеро, как оказалось, отец его был итальянец, а мать — марокканская эмигрантка. Я прикинул, что он должен быть по характеру общительным, разговорчивым и довольно падким на всякие подношения парнем, и я не ошибся. Разыскал я его в каменоломне и отозвал в сторону, чтобы кое-что выведать. Вернее сказать, купить у него информацию.
Я наплел ему, что сам, дескать, являюсь канадским бизнесменом, занимаюсь куплей-продажей недвижимости, а за стоящую информацию готов недурно заплатить. Сунув ему в карман пять десятитысячных банкнот в лирах (это около сорока долларов), я сказал, что мне позарез надо как-то добраться до «немца» и переговорить с ним по делу, а конкретно — предложить изрядный куш в наличных (что, вообще-то, запрещено законом) за имение Кастельбьянко. У меня якобы уже есть и потенциальный покупатель; «немец», таким образом, быстро и без труда получит изрядный навар.
— Ага, подожди минутку, — с готовностью ответил Руджеро. — Мне не хотелось бы потерять работу.
— Об этом беспокоиться не стоит, — заверил я его. — Чего бояться-то, если все тут в ажуре.
Руджеро тут же выложил все, что мне было нужно, насчет реставрационных работ в Кастельбьянко. Он рассказал, что с каменщиками имеет дело только один подрядчик из обслуживающего персонала виллы, он же заказывает мраморные и гранитные плитки. Видимо, «немец» затеял нешуточные реставрационные работы — в полуразрушенном крыле здания пол застилался темно-зеленым флорентийским мрамором, а терраса обкладывалась гранитом. Для этого подрядчик нанял опытных каменщиков из Сиены, настоящих мастеров своего дела.
Руджеро отчаянно торговался за свою информацию. Мне пришлось выложить целых семьсот тысяч лир, то есть свыше полтысячи долларов, за то, чтобы он отпросился с работы на несколько часов и помог мне. Затем он позвонил подрядчику в Кастельбьянко и передал ему, что флорентийский мрамор, заказ на который они получили три дня назад, оказывается, заканчивается. Подрядчик сразу же вспылил и совершил ужасную ошибку, приказав доставить весь недостающий мрамор немедленно.
Вряд ли кто-либо в Кастельбьянко стал бы возражать против готовности каменоломни досрочно выполнить заказ — так оно и оказалось. В самом худшем случае, если, скажем, охранники Орлова заподозрили бы неладное, Руджеро всегда смог бы отвертеться, заявив, что его, дескать, просто ввели в заблуждение. И ему ничего не будет.
Уже через несколько минут мы стояли перед воротами Кастельбьянко. Из каменной будки вышел охранник с длинным листом бумаги на доске с зажимом и подошел к грузовику, подмаргивающему фарами при ярком солнечном свете.
— Ну, чего надо?
Его тон и произношение сразу выдали в нем русского. Да и по внешнему облику — коротко подстриженные соломенного цвета волосы, краснощекая морда — в нем можно было сразу признать парня из русской крестьянской семьи. Таких тупых, исполнительных, жестоких головорезов особенно любили вербовать на службу на Лубянку.
— Привет, — весело выкрикнул Руджеро.
Охранник милостиво кивнул, сделал пометку в списке допущенных к проезду на виллу, глянул на мраморные плиты в кузове и, внимательно посмотрев на меня, снова удовлетворенно кивнул.
Я нагло уставился на него и сердито нахмурил брови, будто мне уже невтерпеж, когда закончится эта глупая процедура.
Руджеро завел мотор и медленно повел грузовик между массивными каменными колоннами. Пыльная дорога огибала небольшие домики с покатыми крышами, сложенные из камня. В них, видимо, проживал обслуживающий персонал. Во двориках перед домами гуляли куры и утки, сердито кудахтая и крякая. Двое работников посыпали белыми удобрениями из большого мешка редкую травку на лужайке.
— Его люди живут здесь, — пояснил Руджеро.
Я лишь хмыкнул в ответ, не пожелав спросить, кто это «его люди», хотя Руджеро, может, и знал — кто.
Слева на склоне холма паслось небольшое стадо овец. У них были розовые изящные мордочки, совсем непохожие на морды американских овец, а когда мы проезжали мимо, они, глядя на нас, блеяли, как бы подозревая в чем-то нехорошем.
Впереди появилось главное здание.
— А как дом выглядит изнутри? — поинтересовался я.
— Никогда не был внутри. Слышал только, что там роскошно, но запущено все основательно. Требуется большой ремонт. Слышал я, что немец поэтому и купил виллу по дешевке.
— Повезло ему.
Тут мы поехали вдоль невысокого парапета, установленного по верху извилистого оврага, и миновали какое-то приземистое каменное строение без окон.
— Крысиный дом, — заметил Руджеро.
— Что? Что?
— Да я так, в шутку. Туда обычно сваливают кухонные отбросы. Крысы там так и кишат, поэтому я держусь подальше от этого места. Теперь они собираются устроить в нем склад.
Я содрогнулся при одном напоминании о крысах — всю жизнь я панически боялся их.
— А как это ты умудрился столь многое узнать про это имение? — полюбопытствовал я.
— Про Кастельбьянко-то? Да я, еще когда был мальчишкой, любил здесь играть со сверстниками. Все пацаны любили ходить сюда играть.
Он переключил коробку передач на нейтралку и покатил к террасе, где несколько загорелых пожилых рабочих сидели, сгорбившись, и высекали на плитах известняка замысловатый орнамент из концентрических кругов.
— В те дни, когда имение Кастельбьянко принадлежало семье Перуцци — Мончинис, владельцы разрешали ребятам из Росиа играть здесь. Им было на все наплевать. А иногда мы помогали прислуге выполнять всякие работы по дому.
Он потянулся к боковому ящику, вытащил оттуда две пары брезентовых рукавиц и протянул мне одну. Потом взялся за рычаг механического устройства для выгрузки мрамора и сказал:
— Если у тебя есть человек, готовый перекупить имение у немца, тогда постарайся найти людей, которые снимут и колючую проволоку вокруг. Этим местом должна пользоваться вся коммуна.
Он выпрыгнул из кабины, я вылез тоже и пошел за ним к заднему борту грузовика, где он стал поднимать с земли мраморные плиты и аккуратно укладывать их в ровный ряд около террасы.
— Какого дьявола ты сюда приперся, Руджеро? — крикнул один из каменщиков, повернувшись к нам и махнув рукой.
— Спроси начальство, — ответил ему Руджеро, продолжая сгружать плитки. — Я делаю свое дело. За это мне деньги платят.
Я стал помогать сгружать и сортировать мрамор: тонкие, необработанные плитки — укладывать в одну сторону, отполированные — в другую. Плитки были совсем не тяжелые, но довольно хрупкие, так что приходилось обращаться с ними весьма осторожно.
— А меня никто не предупреждал, что привезут мрамор, — между тем говорил, отчаянно жестикулируя, тот же каменщик, который оказался бригадиром. — Мрамор привозили на той неделе. Твои ребята что, спятили, или как?
— Я делаю только то, что мне велено, — ругался в ответ Руджеро, показывая рукой на виллу. — Того мрамора не хватило, вот Альдо и решил прислать этот. Да ладно, что бы там ни было, не твое это собачье дело.
Бригадир поднял мастерок, пригладил цементную кладку и примирительно сказал:
— Ну, черт с тобой.
Некоторое время мы проработали молча, поднимая плиты, перенося их и укладывая, стараясь работать ритмично, а потом я спросил:
— Эти рабочие, они что, знают тебя?
— Бригадир знает. Мой брат у него работал пару лет. Осел он лопоухий. Ты что, хочешь разгрузить все эти плиты?
— Почти все, — ответил я.
— Почти.
Работая без разговоров, я присматривался к дому и местности. Вблизи Кастельбьянко оказалось вовсе не роскошным дворцом. Здание было, конечно, большим и довольно красивым, но уже сильно обветшало и местами разрушилось. Наверное, потребуется выложить не менее миллиона долларов, чтобы вернуть великолепие, каким оно блистало века назад, но вряд ли у Орлова есть на счету такие огромные деньги. А где он вообще взял деньги, подумал я, а потом решил, что почему бывшему шефу советской разведки не найти путей по-умному прикарманить толику из безмерного бюджета, которым он, по сути, бесконтрольно распоряжался, и перевести суммы в конвертируемой валюте в швейцарские банки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Ну а дальше что?
А теперь, если все пойдет по плану, я окажусь лицом к лицу со старым поднаторевшим мастером шпионажа из КГБ. Может, мне и удастся узнать, зачем он встречался с моим покойным тестем. А может, не удастся.
Вот что я знал наверняка, или, вернее, считал, что знал, так это то, что опасения Эдмунда Мура оказались не напрасными. Их высказывал также и Тоби Томпсон. Кое-что, в чем замешано ЦРУ, уже происходит, что-то, имеющее весьма существенное и угрожающее значение, а кое-что даже привело к глобальным последствиям. События развиваются с нарастающей быстротой. Сперва убили Шейлу Макадамс, затем отца Молли. Потом ликвидировали сенатора Марка Саттона. И вот теперь здесь, в Риме, пришили ван Эвера.
Но какая вырисовывается общая картина?
Тоби направил меня с заданием разузнать, что только можно, у Владимира Орлова. При выполнении задания меня чуть не убили.
Почему? С какой целью?
Чтобы мне не удалось узнать нечто такое, что стало известно Харрисону Синклеру? Нечто такое, из-за чего его и убили?
Присвоение чужих денег, эта обыкновенная человеческая жадность, вряд ли является убедительным объяснением. Инстинктивно я почувствовал, что истинная причина гораздо серьезнее, гораздо значимее, она-то и толкнула неизвестных пока заговорщиков на путь убийства.
Ну а если мне повезет, то я узнаю от Орлова эту подлинную причину.
Если мне повезет. А повезет мне только в том случае, если я узнаю тайну, которую никак не хотят раскрыть некоторые люди, обладающие безмерной властью.
Вместе с тем весьма даже вероятно, что я ничего не узнаю. А Молли остается заложницей. Я же вернусь домой с пустыми руками. И что тогда?
А тогда мне никогда не придется жить в безопасности, да и Молли тоже. По крайней мере до тех пор, пока будет существовать мой ужасный дар, а Росси и его подручные будут знать, где меня найти.
В таком удрученном состоянии я вышел из кафе и направился по извилистой главной улице к маленькому магазинчику под названием «Боеро», на витрине которого красовалось оружие, патроны и всякое охотничье снаряжение, поскольку данный район облюбовали охотники. На ящиках и коробках, лежащих в беспорядке на витрине, виднелись этикетки таких известных оружейных фирм, как «Роттвейл», «Браунинг» и «Кассия экстра».
То, что не продавалось здесь, я раскопал в Сиене, в гораздо большем и богатом магазине охотничьих товаров «Маффей», расположенном на улице Ринальди. В нем были дорогие охотничьи куртки и всякие разные принадлежности (я еще подумал, что их продают тем богатым тосканцам, которые хотят пустить пыль в глаза, отправляясь на однодневную охоту ради спортивного интереса, или же которые просто хотят выглядеть заправскими охотниками).
Затем я зашел в местный банк и оттуда перевел значительную сумму со своего счета в вашингтонском банке в лондонское отделение «Америкэн экспресс», а уже из Лондона — в Сиену, где мне и выдали деньги в американских долларах.
Наконец-то выпало время передохнуть, я собрался с мыслями, все как следует обдумал и решил — надо позвонить.
На улице Термини в Сиене оказалось отделение Итальянской телефонной компании СИП, там из телефонной будки я набрал по автомату американский телефонный номер. После обычных щелчков, потрескиваний, хрипов и статических разрядов на третьем длинном гудке телефон на том конце провода наконец-то откликнулся. Женский голос произнес:
— "Тридцать два два нуля слушает...
Я попросил:
— Добавочный восемьдесят семь.
Еще несколько щелчков в трубке, и тембр гула почти незаметно изменился, будто сигнал стал проходить по особому изолированному оптико-волоконному кабелю. Так оно, видимо, и происходило, сигнал пошел по такому кабелю: из пункта связи около Бетесды, штат Мэриленд, на переговорную станцию в Торонто, в Канаде, а оттуда — обратно, но уже в Лэнгли.
Наконец, в трубке послышался знакомый голос. Это он, Тоби Томпсон.
— Муравей катаглифиса, — сказал он, — выполз на полуденное солнышко.
Эти слова были обусловленным паролем, придуманным нами, и они обозначали серебристого муравья из Сахары; он может выдерживать такую высокую температуру, которую не переносит ни одно живое существо на свете — почти шестьдесят градусов по Цельсию.
Я ответил тоже обусловленной фразой:
— Да и бегают они побыстрее любых других животных.
— Вен! — закричал Тоби. — Где ты находишься, черт бы тебя побрал... где ты?..
Можно ли мне доверять Тоби? Может, — да, а может, — нет, но все же лучше использовать все возможности. В конце концов, что, если Алекс Траслоу прав и в Центральное разведывательное управление проникли враги? Я знал, что, если соблюдать меры предосторожности во время телефонных разговоров, учитывать многочисленные передаточные и соединительные пункты и прочее, я могу спокойно говорить не более восьмидесяти секунд, прежде чем засекут место, откуда я веду разговор, поэтому говорить надо побыстрее.
— Бен, как там идут дела?
— Тоби, может, мне кой-кого подменить? Чарльз ван Эвер убит, уверен, что тебе известно...
— Ван Эвер? Как?..
Насколько я мог судить, разговаривая по современному чуду-средству связи, Тоби и в самом деле был просто ошарашен, услышав это известие. Я глянул на часы и сказал:
— Приглядываюсь, прислушиваюсь, расспрашиваю...
— Но где ты сейчас? На связь в обусловленное время не выходил. Мы решили...
— Просто хочу, чтобы ты знал, что по обусловленному времени на связь выходить не буду. Это небезопасно. Но связи я не оборву. Позвоню снова ночью, часов в десять-одиннадцать по моему времени, и требую, чтобы меня сразу же соединили с Молли. Ты сумеешь организовать разговор — у тебя ребята не промах. Если связи не будет в течение двадцати секунд, я положу трубку...
— Послушай, Бен...
— И еще одно. Начинаю думать, что твой аппарат прослушивается. Советую поискать утечку, иначе я совсем прекращу с тобой связь, а тебе этого не хотелось бы.
И с этими словами я повесил трубку. Прошло семьдесят две секунды: засечь меня вряд ли успели.
Я не спеша поплелся через толпу по улице Термини и вскоре наткнулся на киоск, где продавались всякие иностранные газеты, среди них были «Файнэншл таймс», «Индепендент», «Монд» и «Интернэшнл геральд трибюн», «Франкфуртер альгемайне цайтунг», «Нойе цюрхер цайтунг» и многие другие солидные издания. Я взял экземпляр «Интернэшнл геральд трибюн» и глянул на ходу на первую страницу газеты. Ведущей темой, разумеется, был крах фондовой биржи в Германии.
А пониже, на левой стороне страницы, я прочел заголовок, набранный шрифтом помельче: «Комитет сената США расследует коррупцию в ЦРУ».
Увлеченный чтением статьи, я нечаянно столкнулся с молодым итальянцем и его девушкой, одетыми в оливково-зеленые костюмы. Молодой человек, в летних темных очках, что-то свирепо закричал на меня по-итальянски, но что именно — я не понял.
— Извините, — как можно нахальнее и грознее буркнул я в ответ.
И тут я увидел в левом верхнем углу газеты другой заголовок: «Александр Траслоу назначается руководителем ЦРУ».
Ниже следовал текст:
«Как стало известно из источников, близких к Белому дому, Александра Траслоу, старейшего сотрудника ЦРУ, одно время, в 1973 году, исполнявшего обязанности главы этого ведомства, собираются назначить его директором. Мистер Траслоу, в настоящее время являющийся руководителем одной международной консалтинговой фирмы, поклялся начать большую чистку внутри ЦРУ, сотрудники которого, как утверждают, запятнали себя причастностью к коррупции».
Дела, таким образом, стали проясняться. Неудивительно, стало быть, почему Тоби с горечью упоминал о «первостепенной важности». Траслоу представляет собой определенную угрозу для некоторых очень влиятельных людей. А теперь, когда его назначают вместо погибшего Харрисона Синклера, он вполне сможет кое-что сделать в отношении «раковой опухоли», которая, как он говорил, разъела все Центральное разведуправление.
Убили Хэла Синклера, убили и Эдмунда Мура, и Шейлу Макадамс, и Марка Саттона, и, возможно... вероятно... и многих других.
Следующий объект убийства очевиден.
Это — Алекс Траслоу.
Да, Тоби прав — нельзя терять ни минуты.
34
В самом начале четвертого часа пополудни я отправился на машине к каменному карьеру, вблизи которого провел минувшую ночь.
Спустя час с четвертью я уже сидел на переднем сиденье старого побитого грузовика «фиат», подрулившего к главным воротам Кастельбьянко. На мне была рабочая одежда: темно-синие саржевые штаны и светло-голубая заношенная и пропыленная рубаха. Управлял грузовиком тот самый долговязый смуглый парень, с которым я разговаривал в таверне ранним утром.
Звали его Руджеро, как оказалось, отец его был итальянец, а мать — марокканская эмигрантка. Я прикинул, что он должен быть по характеру общительным, разговорчивым и довольно падким на всякие подношения парнем, и я не ошибся. Разыскал я его в каменоломне и отозвал в сторону, чтобы кое-что выведать. Вернее сказать, купить у него информацию.
Я наплел ему, что сам, дескать, являюсь канадским бизнесменом, занимаюсь куплей-продажей недвижимости, а за стоящую информацию готов недурно заплатить. Сунув ему в карман пять десятитысячных банкнот в лирах (это около сорока долларов), я сказал, что мне позарез надо как-то добраться до «немца» и переговорить с ним по делу, а конкретно — предложить изрядный куш в наличных (что, вообще-то, запрещено законом) за имение Кастельбьянко. У меня якобы уже есть и потенциальный покупатель; «немец», таким образом, быстро и без труда получит изрядный навар.
— Ага, подожди минутку, — с готовностью ответил Руджеро. — Мне не хотелось бы потерять работу.
— Об этом беспокоиться не стоит, — заверил я его. — Чего бояться-то, если все тут в ажуре.
Руджеро тут же выложил все, что мне было нужно, насчет реставрационных работ в Кастельбьянко. Он рассказал, что с каменщиками имеет дело только один подрядчик из обслуживающего персонала виллы, он же заказывает мраморные и гранитные плитки. Видимо, «немец» затеял нешуточные реставрационные работы — в полуразрушенном крыле здания пол застилался темно-зеленым флорентийским мрамором, а терраса обкладывалась гранитом. Для этого подрядчик нанял опытных каменщиков из Сиены, настоящих мастеров своего дела.
Руджеро отчаянно торговался за свою информацию. Мне пришлось выложить целых семьсот тысяч лир, то есть свыше полтысячи долларов, за то, чтобы он отпросился с работы на несколько часов и помог мне. Затем он позвонил подрядчику в Кастельбьянко и передал ему, что флорентийский мрамор, заказ на который они получили три дня назад, оказывается, заканчивается. Подрядчик сразу же вспылил и совершил ужасную ошибку, приказав доставить весь недостающий мрамор немедленно.
Вряд ли кто-либо в Кастельбьянко стал бы возражать против готовности каменоломни досрочно выполнить заказ — так оно и оказалось. В самом худшем случае, если, скажем, охранники Орлова заподозрили бы неладное, Руджеро всегда смог бы отвертеться, заявив, что его, дескать, просто ввели в заблуждение. И ему ничего не будет.
Уже через несколько минут мы стояли перед воротами Кастельбьянко. Из каменной будки вышел охранник с длинным листом бумаги на доске с зажимом и подошел к грузовику, подмаргивающему фарами при ярком солнечном свете.
— Ну, чего надо?
Его тон и произношение сразу выдали в нем русского. Да и по внешнему облику — коротко подстриженные соломенного цвета волосы, краснощекая морда — в нем можно было сразу признать парня из русской крестьянской семьи. Таких тупых, исполнительных, жестоких головорезов особенно любили вербовать на службу на Лубянку.
— Привет, — весело выкрикнул Руджеро.
Охранник милостиво кивнул, сделал пометку в списке допущенных к проезду на виллу, глянул на мраморные плиты в кузове и, внимательно посмотрев на меня, снова удовлетворенно кивнул.
Я нагло уставился на него и сердито нахмурил брови, будто мне уже невтерпеж, когда закончится эта глупая процедура.
Руджеро завел мотор и медленно повел грузовик между массивными каменными колоннами. Пыльная дорога огибала небольшие домики с покатыми крышами, сложенные из камня. В них, видимо, проживал обслуживающий персонал. Во двориках перед домами гуляли куры и утки, сердито кудахтая и крякая. Двое работников посыпали белыми удобрениями из большого мешка редкую травку на лужайке.
— Его люди живут здесь, — пояснил Руджеро.
Я лишь хмыкнул в ответ, не пожелав спросить, кто это «его люди», хотя Руджеро, может, и знал — кто.
Слева на склоне холма паслось небольшое стадо овец. У них были розовые изящные мордочки, совсем непохожие на морды американских овец, а когда мы проезжали мимо, они, глядя на нас, блеяли, как бы подозревая в чем-то нехорошем.
Впереди появилось главное здание.
— А как дом выглядит изнутри? — поинтересовался я.
— Никогда не был внутри. Слышал только, что там роскошно, но запущено все основательно. Требуется большой ремонт. Слышал я, что немец поэтому и купил виллу по дешевке.
— Повезло ему.
Тут мы поехали вдоль невысокого парапета, установленного по верху извилистого оврага, и миновали какое-то приземистое каменное строение без окон.
— Крысиный дом, — заметил Руджеро.
— Что? Что?
— Да я так, в шутку. Туда обычно сваливают кухонные отбросы. Крысы там так и кишат, поэтому я держусь подальше от этого места. Теперь они собираются устроить в нем склад.
Я содрогнулся при одном напоминании о крысах — всю жизнь я панически боялся их.
— А как это ты умудрился столь многое узнать про это имение? — полюбопытствовал я.
— Про Кастельбьянко-то? Да я, еще когда был мальчишкой, любил здесь играть со сверстниками. Все пацаны любили ходить сюда играть.
Он переключил коробку передач на нейтралку и покатил к террасе, где несколько загорелых пожилых рабочих сидели, сгорбившись, и высекали на плитах известняка замысловатый орнамент из концентрических кругов.
— В те дни, когда имение Кастельбьянко принадлежало семье Перуцци — Мончинис, владельцы разрешали ребятам из Росиа играть здесь. Им было на все наплевать. А иногда мы помогали прислуге выполнять всякие работы по дому.
Он потянулся к боковому ящику, вытащил оттуда две пары брезентовых рукавиц и протянул мне одну. Потом взялся за рычаг механического устройства для выгрузки мрамора и сказал:
— Если у тебя есть человек, готовый перекупить имение у немца, тогда постарайся найти людей, которые снимут и колючую проволоку вокруг. Этим местом должна пользоваться вся коммуна.
Он выпрыгнул из кабины, я вылез тоже и пошел за ним к заднему борту грузовика, где он стал поднимать с земли мраморные плиты и аккуратно укладывать их в ровный ряд около террасы.
— Какого дьявола ты сюда приперся, Руджеро? — крикнул один из каменщиков, повернувшись к нам и махнув рукой.
— Спроси начальство, — ответил ему Руджеро, продолжая сгружать плитки. — Я делаю свое дело. За это мне деньги платят.
Я стал помогать сгружать и сортировать мрамор: тонкие, необработанные плитки — укладывать в одну сторону, отполированные — в другую. Плитки были совсем не тяжелые, но довольно хрупкие, так что приходилось обращаться с ними весьма осторожно.
— А меня никто не предупреждал, что привезут мрамор, — между тем говорил, отчаянно жестикулируя, тот же каменщик, который оказался бригадиром. — Мрамор привозили на той неделе. Твои ребята что, спятили, или как?
— Я делаю только то, что мне велено, — ругался в ответ Руджеро, показывая рукой на виллу. — Того мрамора не хватило, вот Альдо и решил прислать этот. Да ладно, что бы там ни было, не твое это собачье дело.
Бригадир поднял мастерок, пригладил цементную кладку и примирительно сказал:
— Ну, черт с тобой.
Некоторое время мы проработали молча, поднимая плиты, перенося их и укладывая, стараясь работать ритмично, а потом я спросил:
— Эти рабочие, они что, знают тебя?
— Бригадир знает. Мой брат у него работал пару лет. Осел он лопоухий. Ты что, хочешь разгрузить все эти плиты?
— Почти все, — ответил я.
— Почти.
Работая без разговоров, я присматривался к дому и местности. Вблизи Кастельбьянко оказалось вовсе не роскошным дворцом. Здание было, конечно, большим и довольно красивым, но уже сильно обветшало и местами разрушилось. Наверное, потребуется выложить не менее миллиона долларов, чтобы вернуть великолепие, каким оно блистало века назад, но вряд ли у Орлова есть на счету такие огромные деньги. А где он вообще взял деньги, подумал я, а потом решил, что почему бывшему шефу советской разведки не найти путей по-умному прикарманить толику из безмерного бюджета, которым он, по сути, бесконтрольно распоряжался, и перевести суммы в конвертируемой валюте в швейцарские банки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58