Джейн снова была беременна.
Узнав об этом, Билли кисло заметил:
– Можно подумать, что она унаследовала от матери кучу денег.
Элинор не сказала ничего, но, честно говоря, она была согласна с мужем. Когда Джейн впервые забеременела, Эдвард поступил так, как надлежало, но после рождения Клер им обоим следовало бы вести себя более разумно: растить двоих детей, когда самим-то родителям всего лишь по девятнадцать, да еще во время войны – дело очень и очень нелегкое.
– Политика умиротворения! – ворчал Билли утром накануне Рождества. – Нам просто надо было раньше задать жару этим ублюдкам. В первый раз мы вели себя слишком агрессивно, зато теперь что-то совсем размякли. Нам следовало взять их за шкирку, как паршивых щенков, и расквасить их германские носы еще тогда, когда они затеяли всю эту возню и влезли в Австрию.
В тот вечер Билли вернулся поздно. Он был слегка пьян и сиял от радости: ему предложили административную должность в Министерстве обороны, и эта работа была связана с авиацией.
Когда он рассказывал об этом Элинор, зазвонил телефон в прихожей. Билли снял трубку, выслушал, что ему говорили, и выговорил с какой-то непривычной интонацией, чеканя слова:
– Хорошо сделано, мой мальчик. Думаю, ты сам захочешь сказать матери… – и обратился к Элинор: – Эдвард и Джереми – ну, ты знаешь, его друг – записались добровольцами. Их направляют в разведывательную службу.
11 марта 1940 года, после обеда, Эдвард позвонил матери, чтобы сообщить, что Джейн только что родила второго ребенка – на две недели раньше положенного срока. Девочку назвали Аннабел.
Элинор не удалось связаться с Билли – его не было на месте, поэтому ей пришлось сдержать свое нетерпение и поделиться с мужем новостью только вечером, когда они должны были встретиться, чтобы, в кои-то веки, сходить в кино. Супруги собирались посмотреть „Ниночку" с участием Греты Гарбо и Мелвина Дугласа.
Они договорились встретиться в любимой пивной Билли неподалеку от Уайтхолла. Из-за режима затемнения на улицах не горели фонари, и люди продвигались почти на ощупь. Войдя в пивную, Элинор была поражена обрушившимися на нее ярким светом и шумом. Люди в форме цвета хаки столпились вокруг пианино, на котором кто-то наяривал „А ну-ка, выкатим бочонок", и громко подпевали кто во что горазд, размахивая высокими пивными кружками. В углу группа моряков, окружив аккордеониста, явно старалась перекричать их, распевая „Все красотки любят моряков". В спертом воздухе клубился сигаретный дым, крепко пахло застарелым потом, но, похоже, никто не обращал на это внимания. Кругом царило эйфорическое возбуждение. Углядев за маленьким угловым столиком два свободных места, Элинор начала с трудом протискиваться сквозь толпу.
Когда она уже сидела, в дверях появился Билли. Встав, она принялась махать ему руной, а когда поняла, что он заметил ее, сделала жест, словно держит на руках младенца, и подняла большой палец.
Не имея возможности расслышать, что говорит Билли, она по его губам прочла:
– Мальчик?
Она покачала головой.
Билли пожал плечами, усмехнулся и начал прокладывать себе путь к стойке.
Когда он, уже с кружками в руках, двинулся к Элинор, она увидела, как внезапно к ее мужу подбежала молоденькая девушка, худенькая, без шляпы, в темно-коричневом пальто. Схватив Билли за рукав, она горячо заговорила о чем-то. Лицо ее выражало тревогу и мольбу.
Билли, казалось, был захвачен врасплох. Он попытался освободить свой рукав из рун девушки, но тут она быстрым движением прижалась к нему, припав головой к его плечу.
Билли сердито указал ей на Элинор. Девушка обернулась, и Элинор увидела круглое, веснушчатое личико, коротко подстриженные каштановые волосы и большие, испуганные темные глаза.
Высвободив наконец свой рукав, Билли снова начал проталкиваться к столику Элинор.
– Кто это? – спросила Элинор, когда он добрался до нее.
– Тан, одна девушка из отдела прессы. Секретарша.
– Как ее зовут?
– Не помню.
– Если ты мне не скажешь, я сама спрошу у нее.
– Ради Бога, Элинор! Раз в жизни мы выбрались куда-то, а ты снова со своей глупой ревностью. Кажется, ее зовут Пэт Кеттл.
– Почему она плакала? Почему просила тебя о помощи? – Было очевидно, что дело обстоит именно так.
– У нее проблемы на службе. Пропали какие-то документы, и теперь подозревают ее. Но я-то ничего не могу сделать. Так я и сказал ей.
– Но она любит тебя. Я же видела.
Девушка все еще стояла у стойки, не отрывая печальных глаз от Билли. В ее взгляде Элинор прочла хорошо знакомое ей выражение: так мог бы смотреть щенок, ни за что ни про что наказанный хозяином.
– Ну, уж тут я и вовсе ничего не могу поделать, – резко ответил Билли. – Пей и пошли, а то опоздаем.
– Ради Бога, Билли! – гневно воскликнула Элинор. – Она ведь совсем ребенок. Неужели и она тебе понадобилась?
Она увидела, как Пэт Кеттл, все с тем же безнадежным и отчаянным выражением, отвернулась, двинулась к двери и затерялась в толпе.
– Ну, подумай сама, старушка. Что я могу сделать, если какой-нибудь женщине вздумалось влюбиться в меня?
– Ты можешь, – с горечью возразила Элинор, ставя на стол нетронутую кружку. – Билли, ради Бога, мы женаты двадцать два года, и тебе скоро пятьдесят.
А ей? Девятнадцать? Молоденькие девушки не влюбляются ни с того ни с сего в мужчин твоего возраста – их надо подтолкнуть к этому. Я знаю твои романтические подходы, Билли. По своему опыту знаю: они весьма эффективны.
Билли рассмеялся:
– Нет, дорогая. Романтической натурой всегда была ты. А теперь расскажи мне о моей новой внучке. И пей. В кино мы уже опоздали.
Глава 5
Суббота, 8 марта 1941 года
Эдвард и Джейн, женатые уже почти три года, отмечали день рождения Джейн в лондонском „Парижском кафе", когда две пятидесятикилограммовые немецкие бомбы угодили прямо туда, оставив яму на месте танцплощадки. Эдвард и Джейн были убиты на месте, а тела их изуродованы почти до неузнаваемости.
В эти дни Билли, молчаливый, подавленный, был с Элинор сердечен как никогда за все время их совместной жизни. Для нее случившееся несчастье было ударом, от которого, казалось, она уже никогда не оправится; но на руках у нее оказались крохотные осиротевшие существа – ее внучки, и ей пришлось, превозмогая горе, взять на себя все заботы о них.
Через несколько месяцев после трагедии, выходя из уже закрывавшейся пивной, Билли споткнулся на затемненной улице и упал, заработав сложный перелом малой берцовой кости. Нога срасталась медленно, Билли было трудно ходить, и ему пришлось отказаться от занимаемой должности. В конце концов он перебрался в деревню, где жила Элинор с тремя малютками; все ахали и выражали свое сочувствие, узнав о том, что бедняжка Миранда появилась на свет всего за месяц до гибели Эдварда и Джейн.
Ветхий домик, который они занимали, был частью ларквудского поместья. В большом особняке места им не нашлось: там располагался теперь дом отдыха для выздоравливающих после ранения офицеров.
В новых условиях Элинор пришлось привыкать жить по новому распорядку. Теперь Билли будил ее еще затемно, в пять утра, с тем чтобы она могла поработать до девяти. И так все семь дней в неделю, без выходных. Но зато эти часы принадлежали только ей; на это краткое время она забывала о холоде, неудобствах, лишениях военного времени, забывала даже о гибели сына, хотя во все остальное время, когда она бодрствовала, мысль о том, что ее мальчика больше нет, неотступно сверлила ее мозг, заполняя все безнадежностью, отнимая душевные и телесные силы. Но Элинор страницу за страницей описывала богатые одежды, изысканные драгоценности и роскошные пиры, уходя, как в единственное убежище, в праздную, щедрую, романтическую жизнь елизаветинской Англии.
Все остальное ее время уходило на то, чтобы присматривать за тремя малышками, с бою добывать что-нибудь в магазине, готовить и кормить девочек и делать все домашние дела, несмотря на отсутствие электричества, водопровода и даже элементарных удобств: деревянный туалет находился в глубине сада, а воду надо было качать насосом, установленным во дворе. Однако Элинор сумела отрешаться от этих проблем и старалась замечать только романтическое очарование своего нового жилища. Их домик стоял на южном склоне поросшего лесом холма, из его окон открывался вид на уходящие вдаль мягкими волнами поля, которые начинались сразу же за небольшим аккуратным огородиком, устроенным Билли. Элинор по душе пришелся деревенский покой, особенно зимой, в холодные, ясные и снежные дни. А летом, когда ветер гнал рябь по полям спелой пшеницы, Элинор всегда вспоминала детство, хотя английские поля выглядели крохотными по сравнению с привычными ей просторами Миннесоты.
Элинор до беспамятства любила своих маленьких внучек. Все находили девочек на редкость хорошенькими, особенно отмечая, что все три унаследовали от Билли его необыкновенные глаза – большие, ярко-аквамариновые, торжественно и загадочно взиравшие на мир. Клер, старшая, была хрупкой, темноволосой и спокойной, как ее отец в детстве. Аннабел напоминала Элинор ребенком: розовощекая пышка с копной густых волос, из золотистой рамки которых выглядывало милое круглое личико. Миранда, самая младшая из всех, была бледненькой, веснушчатой и очень маленькой для своего возраста.
– Да, нам очень повезло, – с улыбкой отвечала Элинор, когда кто-нибудь принимался рассыпать ей комплименты по поводу этого очаровательного трио. Однако, несмотря на ее горячую любовь к внучкам, они не могли заменить ей Эдварда. Как это случается с большинством матерей, ее дитя все еще было для нее плотью от ее плоти и кровью от ее крови, частью ее собственного тела, связанной с ней невидимой пуповиной, которую никому и ничему не дано разорвать, и теперь, лишившись сына, она чувствовала, что потеряла часть самой себя.
Всякий раз, когда ее глаза встречались с аквамариновым взглядом одной из малышек, перед ее мысленным взором вставал маленький Эдвард, и вся ее душа сжималась от тоски. Она мучила себя раскаянием – почему она уделяла Эдварду так мало внимания, когда он был рядом с ней, в той же комнате, а она в это время гладила, штопала или просто слушала радио? Всякий раз, когда она вспоминала любимого сына, сердце ее пронзала почти физическая боль. И, чтобы не поддаться горю и не разрыдаться в присутствии девочек, усилием воли она заставляла себя переключаться на обдумывание дальнейших деталей своей книги. Это всегда отвлекало ее от тяжелых мыслей.
Воскресенье, 5 августа 1945 года
Элинор завершила свой новый, четвертый по счету роман, над которым работала почти два года, и практически все это время не без удовольствия. Она убедила себя, что ей приятно вставать до рассвета, чтобы приняться за работу, хотя последняя зима была такой холодной, что перед тем, как сесть за письменный стол, она облачалась в пальто, накрывала колени одеялом, а под ноги приходилось класть бутылку с горячей водой.
Элинор писала целыми днями напролет. Зная, что завершающий этап работы требует от нее максимального напряжения сил и внимания, Билли следил за тем, чтобы ничто не мешало ей и не отвлекало ее. Он сам приносил жене на стол горячий чай или суп и уносил остывшие, к которым Элинор порой так и не прикасалась.
В этот вечер, вскоре после того, как пробило одиннадцать, Элинор наконец положила ручку, сняла очки, протерла глаза, потянулась и, как всякий уважающий себя писатель, начала сомневаться.
Может быть, книгу следовало бы озаглавить не „Смертельная удача", а „Роковая удача". Элинор не хотелось, чтобы это звучало как название какого-то детектива, хотя ее только что оконченный роман был именно таким: в нем рассказывалось о цепи убийств, совершаемых, чтобы завладеть состоянием, в одной семье елизаветинских времен.
Элинор снова потянулась. Ей захотелось выйти из дома и подышать свежим воздухом. И еще ей хотелось выпить. А еще она была голодна. Спать ей совсем не хотелось, голова была легкой и пустой.
В кухонном шкафу стояла бутылка сидра; в металлическом сетчатом ящике для продуктов, висевшем с наружной стороны кухонной двери, лежала баранья отбивная. Элинор пожарила себе отбивную, запила ее сидром. В этот поздний час ей казалось, что на всем белом свете нет никого, кроме нее, и ей было хорошо. Она взяла с кухонного стола номер „Дейли телеграф", раскрыла его на той странице, где помещался кроссворд, и начала было его разгадывать, но передумала: ей никогда не удавалось дорешать ни один кроссворд до конца, а это задевало ее самолюбие. Она вновь просмотрела заголовки статей: ничего особенного в мире не происходило.
А в это самое время на другом конце земли, где было раннее утро, небольшой парашют оторвался от бомбардировщика Б-52 и стал неторопливо опускаться вниз. В 8 часов 15 минут начавшаяся в бомбе цепная реакция создала температуру в несколько миллионов градусов. Образовался огненный шар, свет которого затмил сияние солнца. Шар стремительно рос, пока не достиг двухсот пятидесяти ярдов в диаметре. В то самое мгновение, когда он взорвался над Хиросимой, Вторая мировая война была окончена.
Вторник, 9 июля 1946 года
Офис Джо Гранта на Кейри-стрит был почти точной копией его кабинета в загородном доме, где он жил с семьей: та же обстановка, те же кресла, обтянутые темно-зеленой кожей. Сейчас Джо пятьдесят пять, но выглядит он старше, подумала Элинор, сидя напротив него в кресле с широкими подлокотниками возле незажженного намина. Ей пришло в голову, что он, наверное, сознательно культивирует этот традиционный, пиквикски-солидный образ юриста. Джо улыбнулся:
– Ты совсем не изменилась, Элинор. Ну, стала чуточку старше, как и все мы, но не изменилась.
– Ты льстишь мне, Джо, – возразила Элинор (ей уже исполнилось сорок шесть), но по ее улыбке он понял, какое нескрываемое удовольствие доставили ей его слова, и ему стало приятно. – Как поживают твои?
– У Этель слегка разыгрался артрит, а у мальчиков все в порядке. Майкл наконец привык к жизни в Итоне – все-таки легче, когда старший брат рядом.
Слушая его, Элинор подумала, что, хотя сыновья Джо росли в значительно лучших материальных условиях благодаря состоянию своей матери, но все же она рада, что не воспитывала Эдварда так сурово, как воспитывали их. Этель, которая была пятью годами старше мужа, исполнилось уже сорок в 1930 году, когда появился на свет Адам. Роды были трудными, Этель долгое время не могла оправиться от того, что позже специалисты окрестили послеродовой депрессией, и казалось, что она так никогда и не простила своего первенца за причиненные ей страдания. Во всяком случае, она всегда была более снисходительна к Майклу, родившемуся двумя годами позже, хотя не очень-то обрадовалась второй беременности. Элинор никогда не видела, чтобы Этель Грант приласкала или поцеловала сыновей; даже когда они шли спать, она просто подставляла им для поцелуя свою холодную щеку. Они вечно сидели в детской под надзором строгой и суровой няньки, и от них даже в самом нежном возрасте ждали и требовали скорее взрослого, чем детского поведения. Короткая – слишком короткая – жизнь Эдварда была согрета, по крайней мере, теплом материнской любви.
Джо взглянул на Элинор из-за своего идеально чистого письменного стола:
– Ты хотела меня видеть, Элинор. Что случилось? Обычно всеми ее делами занимался Билли; он же подписал подготовленные Джо контракты с тридцатью семью издательствами разных стран, пожелавшими выпустить у себя „Смертельную удачу", мгновенно ставшую бестселлером.
Когда компания „Парамаунт пикчерз" приобрела права на съемки кинофильма по книге Элинор Дав, а Вивьен Ли согласилась сняться в главной женской роли, Билли купил старенькую „лагонду", и Элинор еще раз, втайне от всех, съездила в одно местечко, расположенное милях в двадцати от их жилища, где присмотрела давно стоявший пустым дом с прилегающим земельным участком – неплохое, но сильно запущенное поместье под названием Стерлингс. Дом был слишком велик, чтобы жить в нем во время войны со всем прежним комфортом, но слишком мал для нужд армии, поэтому вскоре после объявления войны все земли имения были превращены в морковные поля; когда же наступил мир, бойкие деревенские девушки и итальянцы-военнопленные, что выращивали морковь, дружно отбыли в иные края, поля поместья были заброшены и по колено заросли сорняками.
И вот, сидя в кабинете Джо, Элинор, сдерживая волнение, изложила ему свой план. Она хочет устроить Билли сюрприз – купить ему собственное поместье!
– Оно поменьше Ларквуда, но ничуть не хуже, – сказала Элинор. – Это рядом с деревней Мейден-Брэдли, неподалеку от Вестминстера. Я бы хотела, чтобы ты занялся этим делом, Джо.
В папке, которую она передала ему, лежало несколько фотоснимков небольшого, обветшавшего, но красивого каменного особняка елизаветинских времен, рядом с которым цвел вишневый сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35