В соответствии с картой Дрейк каждый вечер приказывал брать на два румба западнее, чтобы ночью нечаянно не врезаться в берег! Но каждое утро оказывалось, что берег исчез из вида, но по приметам ясно, что он идет прямо на норд. И, чтобы подойти к нему вновь, приходилось забирать круто на северо-восток. Получалось, что «Золотая лань» теряет на эти зигзаги две трети времени. Нуньеш да Силва строго следил за тем, чтобы адмирал тщательно соблюдал указания этой карты. Дело в том, что адмирал внушил португальцу, что да, в самом деле, такую карту только в Лиссабоне и могли изготовить. Ну, есть еще годные для такого дела космографы в Барселоне, — но эта замечательнейшая карта, конечно же, творение земляков прославленного кормчего и «пилота» (так в том веке именовали лоцманов). И теперь дом Нуньеш готов был из патриотических побуждений яростно отстаивать достоинства этой карты, даже вопреки очевидности!
В последний день ноября «Золотая лань» вошла в залив Филиппа — это в пятнадцати милях севернее Вальпараисо. К сожалению, на берегу не оказалось ни источников пресной воды, ни овощей. Паслось только одно стадо свирепых на вид, но невозмутимых при ближайшем знакомстве коротконогих буйволов. Людей на берегах залива видно не было. Только в дальнем конце его какой-то индеец ловил рыбу — вернее сказать, бил ее острогой. Англичане отбуксировали его лодчонку к «Золотой лани». Индеец невозмутимо поднялся по штормтрапу — так уверенно, точно полжизни отплавал на европейских кораблях.
Дрейк сказал:
— Почти месяц плывем вдоль арауканских берегов, и ни разу ведь не видели туземцев в море. Должно быть, земли этого племени кончились.
Но нет, темное морщинистое лицо, печальные глаза — бессомненный арауканец. Адмирал подошел к рыбаку и приветливо спросил о том, что более всего его поразило во внешнем виде индейца:
— Испанские, что ли? — И показал на короткие панталоны из домотканой пестряди. Индеец тряхнул отрицательно головою и сказал: «Но, сеньор».
Адмирал поднес индейцу подарки, тот успокоился и завязалась беседа. Этот арауканец говорил по-испански лучше всех, встречавшихся людям Дрейка к югу от Ла-Платы на восточном и к северу от Огненной Земли на западном побережье. Дрейк позвал его в свою каюту и начал расспрашивать. Тот охотно отвечал. Да, сейчас в Вальпараисо заходят большие торговые корабли, чего не случалось еще пять лет назад.
Услышав это, Дрейк оживился:
— Большие? Очень большие? Больше нашего корабля?
— Бывают много больше, вдвое в длину, и палки с одеялами длиннее.
— Палки… А, мачты. И по скольку их?
— У вас три, а на тех кораблях по четыре.
— Правильно. Большие галионы, с крейс-мачтой. Часто они заходят?
— Разно. Нельзя сказать, что часто. Два месяца, три месяца. Один и сейчас там стоит.
— Вот как? А как ты думаешь, там можно на моем корабле подойти к берегу не там, где испанцы причаливают? — спросил Дрейк. Карта барселонских космографов утверждала, что в Вальпараисо гавань даже в отлив доступна для любых кораблей и глубины у кромки берега всюду в ней с избытком достаточны. Но если верить свитку — «Золотая лань» уже давно идет по суше.
Если восточное побережье Южной Америки те, кто давал информацию барселонским картографам, знали отлично, а Караибское — прилично, то западное… Дрейк утратил доверие к своему тридцатитрехфутовому свитку…
— Если дону адмиралу угодно, — сказал индеец, — я проведу ваше судно к самому городу безопасными путями.
— Ххо! Еще как угодно! — вскричал Дрейк.
Индеец уговорился с Дрейком, что привезет вождя своего племени, — и отплыл. Вскоре вернулся с людьми своего племени (название которого никто из осмелившихся на то англичан, ни даже Федор, справлявшийся хоть с турецкими, хоть с патагонскими, хоть — что посерьезнее — с берберскими и валлийскими именами и названиями, не смог повторить за индейцами) на двух больших лодках. Лодки были неинтересные: обыкновенные ялы испанского образца. Индейцы приплыли с провизией. Тут были яйца, куры, тощая пегая свинья и два мешка странных сушенных ягод, с инжир величиною, бурого цвета и слабо пахнущих чем-то сладковатым. Вождь извинился, что их край столь скуден и более нечем им одарить дорогих гостей. Но невдалеке имеется место, где в изобилии вина, и еда, и всякие вещи, и оружие — да что душа пожелает! Надо только отобрать все это у испанцев…
— Вот затем мы сюда и явились! — весело сказал адмирал.
6
4 декабря «Золотая лань», ведомая лоцманом-индейцем, вышла из залива Филиппа в южном направлении. Вторично проходя вдоль побережья в тех именно местах, где была назначена встреча трех английских кораблей, Дрейк не видел ни «Елизаветы», ни «Меригоулда». Индейцы заверили, что таких кораблей здесь не бывало, и что пройти незамеченными они не могли: для испанцев да, для индейцев — исключено! 5 декабря в полдень «Золотая лань» вошла в гавань Вальпараисо. В гавани стояло одно сравнительно крупное испанское судно. Это был «Капитан Мореаль», знаменитый тем, что десять лет назад на нем держали флаг первооткрыватели Соломоновых островов: Альваро Менданья да Нейра — номинальный глава экспедиции, двадцатипятилетний паркетный шаркун, племянничек вице-короля Перу, и Педро Сармьенто де Гамбоа — профессиональный мореплаватель. С последним нам еще суждено встретиться позже, так что запомни, читатель, имя этого отважного моряка!
Сейчас судно использовалось в качестве торгового и как раз заканчивало погрузку чилийского вина и небольшого количества золота для перевозки в Перу. Появление «Золотой лани» в гавани Вальпараисо не вызвало ни паники, ни особого интереса ни в ком. В «Испанском озере» могут плавать ведь исключительно испанские корабли, не так ли? «Лань» даже, для проформы, которую в этом захолустье считали нужным соблюдать далеко не всегда, поприветствовали: подняли флаг, забили в барабан…
Дрейк приказал на приветствия не отвечать и спустить шлюпку. В нее сели 18 матросов с аркебузами, луками и щитами, во главе с Томом Муни. А вся команда «Капитана Мореаля» составляла пятнадцать человек!
Первым на борт испанца поднялись ветераны Дрейка, более или менее знающие испанский язык. Том Муни бросился на испанца, которому вздумалось с ним поздороваться, с аркебузой (впрочем, повернутой прикладом вверх). Этим прикладом он навернул испанского матроса по плечу с криком: «Абахо, перро!», что по-испански означает: «Прочь, собака!» Ничего не понимая, испанцы испуганно пятились. Они начали оправляться от ошеломления и догадываться, что корабль кем-то захвачен (кем? откуда эти люди? кто они? Непонятно!), только будучи уже надежно заперты в трюме…
Оставив на захваченном корабле небольшую охрану — людей, знающих испанский, чтоб могли перекинуться парой слов, если вдруг в гавань войдет другое испанское судно, Дрейк послал остальных людей в город.
Весь Вальпараисо, как-никак крупнейший порт всего многосотмильного чилийского побережья, состоял, оказывается, из одной коротенькой улочки, жмущейся к обрыву. Местность холмистая, покрыта несплошной растительностью и изрыта мелкими овражками. Почва — в размывах на склонах оврагов хорошо это видно — ярко-красная, как в Вест-Индии или Гвинее. Севернее города видна цепь очень высоких гор со снежными вершинами.
Позже, уже возвращаясь из города, англичане видели дивную картину: солнце садилось в море, а на зубцах гор видны были отблески заката. Снежные вершины казались розовыми, как бы раскаленными и светящимися изнутри — то золотым свечением, то багряным, то неожиданно зеленым…
Но то позже. А сейчас… Войдя в город, англичане обнаружили, что он пуст. Покинув дома, все его жители бежали в горы. Вылавливать их там на ночь глядя было, конечно, бессмысленно. Англичане осмотрелись. Жилых домов в «городе» было аж девять — зато много больших складов, набитых мукой, солониной, салом и иными припасами. Особенно много было вина. Золота и иных ценностей нигде не видно. Матросы с «Лани» выкатили из чьего-то двора телегу, впрягли в нее четверку волов и нагрузили телегу солониной и мешками с мукой — вино было на складах местное, а его и на захваченном судне более чем хватало. В небольшой часовенке прихватили богато расшитый алтарный покров. Его адмирал приказал передать Флетчеру. Пастору уже достался нынче большой крест «с прибитым к нему Богом», как выразился он в своих записках. Распятие было усыпано мелкими изумрудами.
Закончив грабеж Вальпараисо, адмирал отпустил на берег дюжину матросов «Капитана Мореаля», задержав штурмана Хуана Гриего и еще двоих парией. На «Мореаля» были переведены двадцать пять англичан, — и в полдень, б декабря, ровно через сутки после вхождения «Золотой лани» в гавань Вальпараисо, Дрейк покинул порт, уже на двух кораблях.
Опасаясь нападения в условиях, когда ты беспомощен и связан делом, прервать которое означает наверняка утратить часть прибыли, Дрейк избегал производить перегрузку трофеев с захваченного судна во вражеском порту. Он уводил приз в открытое море — и там, спокойно, обстоятельно, не торопясь…
Так и на этот раз. С «Капитана Мореаля» были сняты сто семьдесят бочонков вина и некоторое (не столь уж ничтожное!) количество золота. Правда, сколько точно, определить трудно. Вице-король Перу дон Луис де Толедо называл 14 тысяч песо. Педро Сармьенто де Гамбоа — 24 тысячи песо. А в делах Совета по делам Индий значится 37 тысяч дукатов — причем нигде не сказано, цена золота тут или общая (с вином вместе) цена груза?
Во всяком случае, первое же нападение на противника в Тихом океане принесло англичанам некоторую прибыль. Эти десятки тысяч песо предвещали то, чего ради Дрейк сюда пожаловал из-за двух океанов: небывалую добычу, не десятки, а сотни тысяч монет! Хорошее предзнаменование!
Дрейк завез индейцев в залив Филиппа, поблагодарил за помощь и вновь двинулся на север, к тропикам. Шел он, не теряя из виду берега, и заходил во все встречающиеся по пути бухточки и устья рек: он все еще не утерял надежду отыскать два пропавших корабля своей флотилии. Но все поиски покуда были тщетны. Люди уже начинали ворчать, когда приходилось снова и снова спускать на воду и поднимать на палубу пинассу, — а это приходилось делать всякий раз, когда бухточка оказывалась чересчур мелководной для «Золотой лани»: «Мэригоулд» прошел бы и по мелководью, а «Елизавету» могло разбить бурей, и товарищи, возможно, на обломках кораблекрушения добрались до берега и сейчас пересчитывают скудные припасы… Нет-нет, он не вправе пропустить хоть одну ничтожную бухту!
7
Между тем «Золотая лань» все более давала понять, что после ужасного двухмесячного шторма она нуждается в серьезном ремонте. В нескольких местах открылись течи в корпусе корабля; до времени истерлась часть такелажа (и внушала опасения — тем более что тропические широты вод Нового Света известны тем, что тут случаются ужасные бури — «хурриканы», как их называли индейцы-караибы. Испанцы переделали это слово в «ураган»). Так что в этих широтах сечения даже новехоньких канатов надо подбирать на пару линий больше, а рангоутных деревьев — на дюйм, а то и на два!
19 декабря вроде подходящую для ремонта бухту отыскали чуть-чуть южнее городишки Сиппо — это под двадцать восьмым с половиной градусом южной широты. Место было таким удобным — прямо-таки заманчивым! Даже странно было, что рядом с городом безлюдное место! Странно и подозрительно. Дрейк приказал вахтенному марсовому взобраться на грота-марс «Золотой лани» и смотреть «не под ноги нашим людям, а на перевальчики — особенно с северных румбов!»
Четырнадцать матросов в шлюпке отправились на поиски свежей воды — но пристали не к самому берегу, а к желтой скале футах в пятнадцати от берега. Матросы высадились на берег — и обнаружили тут же, рядом, родник. Набрав воды во все бочонки и бурдюки, какие были с собой, матросы стали приглядываться к окрестностям в размышлениях на тему: «Чем бы еще поживиться?» Увидели стадо свиней. Двоих изловили, тут же закололи, чтобы не брыкались, уже почти загнали в ловушку — тупик между камнями — еще троих, но тут раздался выстрел из мушкета. Стрелял вахтенный с грота-марса «Лани»: он заметил спускающийся с гор испанский кавалерийский отряд, за которым бежала толпа вооруженных индейцев.
Вняв сигналу, матросы с бочонками, бурдюками и свиными тушами бросились к шлюпкам. Трое, имеющие свободные руки, задержались прикрыть отход товарищей. Сделав по паре выстрелов, побежали и они. И только балагур Том Миниви, душа компаний, весельчак и выпивоха, приостановился: что-то у него не то развязалось, не то расстегнулось… Остальные уже в шлюпку заскакивали — а он только на береговой песок вступил. И тут его уложили выстрелом из аркебузы.
Испанцы выместили на трупе моряка всю злобу: отсекли голову, затем — правую руку по локоть, затем вырезали сердце и наконец приказали своим холуям — почему-то эта низкая порода именуется в испанских владениях «мирными индейцами» — пронзить мертвое тело стрелами! Наконец, натешившись, ускакали, выкрикивая на скаку, что к утру дикие звери сожрут тело и дневным стервятникам уже ничего не достанется — а жаль!
Но при закате солнца, когда берег вновь стал совершенно пуст, — о чем свидетельствовали вновь высыпавшие на берег свиньи — Дрейк выслал шлюпку с добровольцами, вооруженными заступами и мушкетами. Миниви похоронили, вырыв яму поглубже — с таким расчетом, чтобы ни койоты не разрыли, ни испанцы не раскопали. И «Золотая лань» вновь вышла в путь.
Пройдя девяносто миль к северу, Дрейк наконец нашел место, где можно было остановиться на месяц-другой для ремонта.
8
Это было именно такое место, какое потребно: широкий залив с песчаным берегом, отлого уходящим в воду (а значит, тут легче будет вытягивать «Лань» на берег для кренгования и замены негодных досок обшивки; в горах над бухтой — корабельный лес (что-то вроде сосен, но с голубой длинной хвоей и большущими круглыми шишками. Неизвестно, как это называть, но явно годится!), можно рубить и скатывать вниз, прямо к месту работ; опять же смола от этих сосен-несосен; наконец, изобилие пресной воды. Испанцы не случайно так этот залив и назвали: «Баия-Саладо», то есть «Бухта Сладкая»…
Испанцев тут не было, на берегу стояло лишь несколько индейских хижин. А рыбы в заливе было такое великое множество, что за три часа первой рыбалки Дрейк и товарищи на пять удочек поймали более двухсот рыбин, — да не мелочи какой-нибудь, а красавцев от трех до двадцати фунтов весом! Том Муни, любитель лишний раз испробовать силу своих могучих клешней каким-либо диким или, по крайней мере, неслыханным способом, опять попытался ловить рыбу руками (помните? На мысе Бланко, в Африке, он уже пытался, на берберов глядя, но тогда не получилось) — и наловил. То ли рыба здесь была балованная, то ли сам старина Том проявил больше проворства, заранее настроясь на то, что просто так рыбу не удержать, даже если схватил, — Бог весть. А Федор подметил: «А вы знаете, что тут с мысом Бланко общего? Там холодное течение и вода на его стремнине часто цветет — и тут то же. Там китов изобилие, именно на стремнине течения, — и тут…»
Покончив с рыбалкой, на которую его сговорил адмирал, Том Муни пошел в гору — выбирать и топором помечать подходящие деревья, чтобы потом матросы их свалили и спустили вниз. Особым знаком он помечал стволы, пригодные для замены рангоутных деревьев.
А сам адмирал, покуда шел ремонт, на пинассе с одиннадцатью матросами и братом Томасом отплыл на юг — поискать пропавшие корабли флотилии. Он все еще надеялся на встречу. Но «Мэригоулд» уже три месяца, как лежал на дне близ тихоокеанского входа в Магелланов пролив. Что же касается вице-адмиральского корабля, то…
Впрочем, о судьбе «Елизаветы» стоит рассказать подробнее…
9
«Елизавета» в эти дни шла по Южной Атлантике на север, следуя на родину. В Плимут она вернулась в июне 1579 года, проторчав в «конских широтах» полтора месяца полного штиля. Из этих безоблачных, безотрадных мест их вытащило течение, а не мореходное искусство капитана.
Дрейк в те дни, когда «Елизавета» пришла в Плимут, стоял в заливе, доныне носящем его имя: «Дрейкс-бей», это в Калифорнии, к северу от современного Сан-Франциско.
На ведомственном расследовании в Адмиралтействе капитан Винтер излагал дело так: три недели он прождал окончания свирепствующей в Тихом океане бури, стоя в одном из заливчиков Магелланова пролива, куда непогода загнала его корабль сразу же после выхода из пролива. Вернулись ли в пролив «Мэригоулд» и «Золотая лань», он не знал, но предполагал, что да, так как это решение диктовалось элементарными требованиями хорошей морской практики. Адмирал Дрейк, капитан Худ и капитан Томас, по его мнению, опытные мореходы и поступили так же, как и он, только укромных мест в лабиринтах Магелланова пролива слишком много, чтобы не видеть друг друга… Команда начинала роптать — и ему пришлось уступить ей и вернуться в Англию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
В последний день ноября «Золотая лань» вошла в залив Филиппа — это в пятнадцати милях севернее Вальпараисо. К сожалению, на берегу не оказалось ни источников пресной воды, ни овощей. Паслось только одно стадо свирепых на вид, но невозмутимых при ближайшем знакомстве коротконогих буйволов. Людей на берегах залива видно не было. Только в дальнем конце его какой-то индеец ловил рыбу — вернее сказать, бил ее острогой. Англичане отбуксировали его лодчонку к «Золотой лани». Индеец невозмутимо поднялся по штормтрапу — так уверенно, точно полжизни отплавал на европейских кораблях.
Дрейк сказал:
— Почти месяц плывем вдоль арауканских берегов, и ни разу ведь не видели туземцев в море. Должно быть, земли этого племени кончились.
Но нет, темное морщинистое лицо, печальные глаза — бессомненный арауканец. Адмирал подошел к рыбаку и приветливо спросил о том, что более всего его поразило во внешнем виде индейца:
— Испанские, что ли? — И показал на короткие панталоны из домотканой пестряди. Индеец тряхнул отрицательно головою и сказал: «Но, сеньор».
Адмирал поднес индейцу подарки, тот успокоился и завязалась беседа. Этот арауканец говорил по-испански лучше всех, встречавшихся людям Дрейка к югу от Ла-Платы на восточном и к северу от Огненной Земли на западном побережье. Дрейк позвал его в свою каюту и начал расспрашивать. Тот охотно отвечал. Да, сейчас в Вальпараисо заходят большие торговые корабли, чего не случалось еще пять лет назад.
Услышав это, Дрейк оживился:
— Большие? Очень большие? Больше нашего корабля?
— Бывают много больше, вдвое в длину, и палки с одеялами длиннее.
— Палки… А, мачты. И по скольку их?
— У вас три, а на тех кораблях по четыре.
— Правильно. Большие галионы, с крейс-мачтой. Часто они заходят?
— Разно. Нельзя сказать, что часто. Два месяца, три месяца. Один и сейчас там стоит.
— Вот как? А как ты думаешь, там можно на моем корабле подойти к берегу не там, где испанцы причаливают? — спросил Дрейк. Карта барселонских космографов утверждала, что в Вальпараисо гавань даже в отлив доступна для любых кораблей и глубины у кромки берега всюду в ней с избытком достаточны. Но если верить свитку — «Золотая лань» уже давно идет по суше.
Если восточное побережье Южной Америки те, кто давал информацию барселонским картографам, знали отлично, а Караибское — прилично, то западное… Дрейк утратил доверие к своему тридцатитрехфутовому свитку…
— Если дону адмиралу угодно, — сказал индеец, — я проведу ваше судно к самому городу безопасными путями.
— Ххо! Еще как угодно! — вскричал Дрейк.
Индеец уговорился с Дрейком, что привезет вождя своего племени, — и отплыл. Вскоре вернулся с людьми своего племени (название которого никто из осмелившихся на то англичан, ни даже Федор, справлявшийся хоть с турецкими, хоть с патагонскими, хоть — что посерьезнее — с берберскими и валлийскими именами и названиями, не смог повторить за индейцами) на двух больших лодках. Лодки были неинтересные: обыкновенные ялы испанского образца. Индейцы приплыли с провизией. Тут были яйца, куры, тощая пегая свинья и два мешка странных сушенных ягод, с инжир величиною, бурого цвета и слабо пахнущих чем-то сладковатым. Вождь извинился, что их край столь скуден и более нечем им одарить дорогих гостей. Но невдалеке имеется место, где в изобилии вина, и еда, и всякие вещи, и оружие — да что душа пожелает! Надо только отобрать все это у испанцев…
— Вот затем мы сюда и явились! — весело сказал адмирал.
6
4 декабря «Золотая лань», ведомая лоцманом-индейцем, вышла из залива Филиппа в южном направлении. Вторично проходя вдоль побережья в тех именно местах, где была назначена встреча трех английских кораблей, Дрейк не видел ни «Елизаветы», ни «Меригоулда». Индейцы заверили, что таких кораблей здесь не бывало, и что пройти незамеченными они не могли: для испанцев да, для индейцев — исключено! 5 декабря в полдень «Золотая лань» вошла в гавань Вальпараисо. В гавани стояло одно сравнительно крупное испанское судно. Это был «Капитан Мореаль», знаменитый тем, что десять лет назад на нем держали флаг первооткрыватели Соломоновых островов: Альваро Менданья да Нейра — номинальный глава экспедиции, двадцатипятилетний паркетный шаркун, племянничек вице-короля Перу, и Педро Сармьенто де Гамбоа — профессиональный мореплаватель. С последним нам еще суждено встретиться позже, так что запомни, читатель, имя этого отважного моряка!
Сейчас судно использовалось в качестве торгового и как раз заканчивало погрузку чилийского вина и небольшого количества золота для перевозки в Перу. Появление «Золотой лани» в гавани Вальпараисо не вызвало ни паники, ни особого интереса ни в ком. В «Испанском озере» могут плавать ведь исключительно испанские корабли, не так ли? «Лань» даже, для проформы, которую в этом захолустье считали нужным соблюдать далеко не всегда, поприветствовали: подняли флаг, забили в барабан…
Дрейк приказал на приветствия не отвечать и спустить шлюпку. В нее сели 18 матросов с аркебузами, луками и щитами, во главе с Томом Муни. А вся команда «Капитана Мореаля» составляла пятнадцать человек!
Первым на борт испанца поднялись ветераны Дрейка, более или менее знающие испанский язык. Том Муни бросился на испанца, которому вздумалось с ним поздороваться, с аркебузой (впрочем, повернутой прикладом вверх). Этим прикладом он навернул испанского матроса по плечу с криком: «Абахо, перро!», что по-испански означает: «Прочь, собака!» Ничего не понимая, испанцы испуганно пятились. Они начали оправляться от ошеломления и догадываться, что корабль кем-то захвачен (кем? откуда эти люди? кто они? Непонятно!), только будучи уже надежно заперты в трюме…
Оставив на захваченном корабле небольшую охрану — людей, знающих испанский, чтоб могли перекинуться парой слов, если вдруг в гавань войдет другое испанское судно, Дрейк послал остальных людей в город.
Весь Вальпараисо, как-никак крупнейший порт всего многосотмильного чилийского побережья, состоял, оказывается, из одной коротенькой улочки, жмущейся к обрыву. Местность холмистая, покрыта несплошной растительностью и изрыта мелкими овражками. Почва — в размывах на склонах оврагов хорошо это видно — ярко-красная, как в Вест-Индии или Гвинее. Севернее города видна цепь очень высоких гор со снежными вершинами.
Позже, уже возвращаясь из города, англичане видели дивную картину: солнце садилось в море, а на зубцах гор видны были отблески заката. Снежные вершины казались розовыми, как бы раскаленными и светящимися изнутри — то золотым свечением, то багряным, то неожиданно зеленым…
Но то позже. А сейчас… Войдя в город, англичане обнаружили, что он пуст. Покинув дома, все его жители бежали в горы. Вылавливать их там на ночь глядя было, конечно, бессмысленно. Англичане осмотрелись. Жилых домов в «городе» было аж девять — зато много больших складов, набитых мукой, солониной, салом и иными припасами. Особенно много было вина. Золота и иных ценностей нигде не видно. Матросы с «Лани» выкатили из чьего-то двора телегу, впрягли в нее четверку волов и нагрузили телегу солониной и мешками с мукой — вино было на складах местное, а его и на захваченном судне более чем хватало. В небольшой часовенке прихватили богато расшитый алтарный покров. Его адмирал приказал передать Флетчеру. Пастору уже достался нынче большой крест «с прибитым к нему Богом», как выразился он в своих записках. Распятие было усыпано мелкими изумрудами.
Закончив грабеж Вальпараисо, адмирал отпустил на берег дюжину матросов «Капитана Мореаля», задержав штурмана Хуана Гриего и еще двоих парией. На «Мореаля» были переведены двадцать пять англичан, — и в полдень, б декабря, ровно через сутки после вхождения «Золотой лани» в гавань Вальпараисо, Дрейк покинул порт, уже на двух кораблях.
Опасаясь нападения в условиях, когда ты беспомощен и связан делом, прервать которое означает наверняка утратить часть прибыли, Дрейк избегал производить перегрузку трофеев с захваченного судна во вражеском порту. Он уводил приз в открытое море — и там, спокойно, обстоятельно, не торопясь…
Так и на этот раз. С «Капитана Мореаля» были сняты сто семьдесят бочонков вина и некоторое (не столь уж ничтожное!) количество золота. Правда, сколько точно, определить трудно. Вице-король Перу дон Луис де Толедо называл 14 тысяч песо. Педро Сармьенто де Гамбоа — 24 тысячи песо. А в делах Совета по делам Индий значится 37 тысяч дукатов — причем нигде не сказано, цена золота тут или общая (с вином вместе) цена груза?
Во всяком случае, первое же нападение на противника в Тихом океане принесло англичанам некоторую прибыль. Эти десятки тысяч песо предвещали то, чего ради Дрейк сюда пожаловал из-за двух океанов: небывалую добычу, не десятки, а сотни тысяч монет! Хорошее предзнаменование!
Дрейк завез индейцев в залив Филиппа, поблагодарил за помощь и вновь двинулся на север, к тропикам. Шел он, не теряя из виду берега, и заходил во все встречающиеся по пути бухточки и устья рек: он все еще не утерял надежду отыскать два пропавших корабля своей флотилии. Но все поиски покуда были тщетны. Люди уже начинали ворчать, когда приходилось снова и снова спускать на воду и поднимать на палубу пинассу, — а это приходилось делать всякий раз, когда бухточка оказывалась чересчур мелководной для «Золотой лани»: «Мэригоулд» прошел бы и по мелководью, а «Елизавету» могло разбить бурей, и товарищи, возможно, на обломках кораблекрушения добрались до берега и сейчас пересчитывают скудные припасы… Нет-нет, он не вправе пропустить хоть одну ничтожную бухту!
7
Между тем «Золотая лань» все более давала понять, что после ужасного двухмесячного шторма она нуждается в серьезном ремонте. В нескольких местах открылись течи в корпусе корабля; до времени истерлась часть такелажа (и внушала опасения — тем более что тропические широты вод Нового Света известны тем, что тут случаются ужасные бури — «хурриканы», как их называли индейцы-караибы. Испанцы переделали это слово в «ураган»). Так что в этих широтах сечения даже новехоньких канатов надо подбирать на пару линий больше, а рангоутных деревьев — на дюйм, а то и на два!
19 декабря вроде подходящую для ремонта бухту отыскали чуть-чуть южнее городишки Сиппо — это под двадцать восьмым с половиной градусом южной широты. Место было таким удобным — прямо-таки заманчивым! Даже странно было, что рядом с городом безлюдное место! Странно и подозрительно. Дрейк приказал вахтенному марсовому взобраться на грота-марс «Золотой лани» и смотреть «не под ноги нашим людям, а на перевальчики — особенно с северных румбов!»
Четырнадцать матросов в шлюпке отправились на поиски свежей воды — но пристали не к самому берегу, а к желтой скале футах в пятнадцати от берега. Матросы высадились на берег — и обнаружили тут же, рядом, родник. Набрав воды во все бочонки и бурдюки, какие были с собой, матросы стали приглядываться к окрестностям в размышлениях на тему: «Чем бы еще поживиться?» Увидели стадо свиней. Двоих изловили, тут же закололи, чтобы не брыкались, уже почти загнали в ловушку — тупик между камнями — еще троих, но тут раздался выстрел из мушкета. Стрелял вахтенный с грота-марса «Лани»: он заметил спускающийся с гор испанский кавалерийский отряд, за которым бежала толпа вооруженных индейцев.
Вняв сигналу, матросы с бочонками, бурдюками и свиными тушами бросились к шлюпкам. Трое, имеющие свободные руки, задержались прикрыть отход товарищей. Сделав по паре выстрелов, побежали и они. И только балагур Том Миниви, душа компаний, весельчак и выпивоха, приостановился: что-то у него не то развязалось, не то расстегнулось… Остальные уже в шлюпку заскакивали — а он только на береговой песок вступил. И тут его уложили выстрелом из аркебузы.
Испанцы выместили на трупе моряка всю злобу: отсекли голову, затем — правую руку по локоть, затем вырезали сердце и наконец приказали своим холуям — почему-то эта низкая порода именуется в испанских владениях «мирными индейцами» — пронзить мертвое тело стрелами! Наконец, натешившись, ускакали, выкрикивая на скаку, что к утру дикие звери сожрут тело и дневным стервятникам уже ничего не достанется — а жаль!
Но при закате солнца, когда берег вновь стал совершенно пуст, — о чем свидетельствовали вновь высыпавшие на берег свиньи — Дрейк выслал шлюпку с добровольцами, вооруженными заступами и мушкетами. Миниви похоронили, вырыв яму поглубже — с таким расчетом, чтобы ни койоты не разрыли, ни испанцы не раскопали. И «Золотая лань» вновь вышла в путь.
Пройдя девяносто миль к северу, Дрейк наконец нашел место, где можно было остановиться на месяц-другой для ремонта.
8
Это было именно такое место, какое потребно: широкий залив с песчаным берегом, отлого уходящим в воду (а значит, тут легче будет вытягивать «Лань» на берег для кренгования и замены негодных досок обшивки; в горах над бухтой — корабельный лес (что-то вроде сосен, но с голубой длинной хвоей и большущими круглыми шишками. Неизвестно, как это называть, но явно годится!), можно рубить и скатывать вниз, прямо к месту работ; опять же смола от этих сосен-несосен; наконец, изобилие пресной воды. Испанцы не случайно так этот залив и назвали: «Баия-Саладо», то есть «Бухта Сладкая»…
Испанцев тут не было, на берегу стояло лишь несколько индейских хижин. А рыбы в заливе было такое великое множество, что за три часа первой рыбалки Дрейк и товарищи на пять удочек поймали более двухсот рыбин, — да не мелочи какой-нибудь, а красавцев от трех до двадцати фунтов весом! Том Муни, любитель лишний раз испробовать силу своих могучих клешней каким-либо диким или, по крайней мере, неслыханным способом, опять попытался ловить рыбу руками (помните? На мысе Бланко, в Африке, он уже пытался, на берберов глядя, но тогда не получилось) — и наловил. То ли рыба здесь была балованная, то ли сам старина Том проявил больше проворства, заранее настроясь на то, что просто так рыбу не удержать, даже если схватил, — Бог весть. А Федор подметил: «А вы знаете, что тут с мысом Бланко общего? Там холодное течение и вода на его стремнине часто цветет — и тут то же. Там китов изобилие, именно на стремнине течения, — и тут…»
Покончив с рыбалкой, на которую его сговорил адмирал, Том Муни пошел в гору — выбирать и топором помечать подходящие деревья, чтобы потом матросы их свалили и спустили вниз. Особым знаком он помечал стволы, пригодные для замены рангоутных деревьев.
А сам адмирал, покуда шел ремонт, на пинассе с одиннадцатью матросами и братом Томасом отплыл на юг — поискать пропавшие корабли флотилии. Он все еще надеялся на встречу. Но «Мэригоулд» уже три месяца, как лежал на дне близ тихоокеанского входа в Магелланов пролив. Что же касается вице-адмиральского корабля, то…
Впрочем, о судьбе «Елизаветы» стоит рассказать подробнее…
9
«Елизавета» в эти дни шла по Южной Атлантике на север, следуя на родину. В Плимут она вернулась в июне 1579 года, проторчав в «конских широтах» полтора месяца полного штиля. Из этих безоблачных, безотрадных мест их вытащило течение, а не мореходное искусство капитана.
Дрейк в те дни, когда «Елизавета» пришла в Плимут, стоял в заливе, доныне носящем его имя: «Дрейкс-бей», это в Калифорнии, к северу от современного Сан-Франциско.
На ведомственном расследовании в Адмиралтействе капитан Винтер излагал дело так: три недели он прождал окончания свирепствующей в Тихом океане бури, стоя в одном из заливчиков Магелланова пролива, куда непогода загнала его корабль сразу же после выхода из пролива. Вернулись ли в пролив «Мэригоулд» и «Золотая лань», он не знал, но предполагал, что да, так как это решение диктовалось элементарными требованиями хорошей морской практики. Адмирал Дрейк, капитан Худ и капитан Томас, по его мнению, опытные мореходы и поступили так же, как и он, только укромных мест в лабиринтах Магелланова пролива слишком много, чтобы не видеть друг друга… Команда начинала роптать — и ему пришлось уступить ей и вернуться в Англию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66