Пастухов при них видно не было.
Англичане без команды остановились. Матросы (больше половины их — крестьянские дети) соскучились по скоту, по травке, по простой сельской жизни… «Глянь, Джейк, какая сочная! Прямо как у нас, в Торки!» — «Уж у вас в Торки трава известно какая: верещатники одни, где пустошь, а где просто голые камни. Это скорее смахивает на Эксмурские торфяные болота в начале июня». — «Да ну вас, парни! Нигде в Англии и близко нет ничего похожего на эту роскошь. Нет и никогда не было. Вы приглядитесь получше, ребятки! Приглядитесь: трава отрастает быстрее, чем скот ее поедает! Такое разве что в стране Кокейн бывало!» — «У-у-у! Лопни мои глаза — ведь Фрэд верно заметил! Про такое я если б от кого услыхал — нипочем бы не поверил!»
И тут зоркий глаз Джона Оксенхэма узрел нечто…
— Эй, все тихо! Что там на зюйд-осте белеет? Э-э, вот то-то! Тихо, я сказал!
Все англичане поворотились в одну сторону и затихали один за одним, разглядевши то, что первым увидел мистер Оксенхэм: из-за поросшего травой бугра торчал белый шпиль католической церкви.
— Ох ты, до Панамы дошли! — шепотом вскрикнул кто-то.
— Ну, положим, это навряд ли Панама, а всего-навсего Вента-Крус. Но подтянитесь, джентльмены: враг может оказаться слишком близко!
14 февраля 1573 года один из симаррунов, тезка дарьенского короля, Педро Баланте, вызвался сходить в город на разведку. Дрейк воспротивился было:
— Это опасно. Тебя схватят. Погибнешь.
— Не так уж опасно, капитан. В городе полно цветных. Испанцы нас плохо различают, особенно в сумерках. А нарываться я не стану. Лучше стану за сто шагов перед каждым белым шляпу снимать, чем дожидаться, пока меня за гордость не подведут к фонарю и не начнут разглядывать в упор: чей негр и почему так плохо себя ведет.
— Какую еще шляпу? Ты же всю дорогу с непокрытой башкою шел! — не понял Дрейк.
— Так это потому, что среди своих. А в городе цветной человек должен всегда быть в шляпе — чтоб было что снять перед белым. А уж я сумею снять ее так, чтобы даже пристальным взглядом лица моего не разглядеть.
— Каким это образом?
— Да вот таким! — и, хитро ухмыльнувшись, Педро схватил с чьей-то ближайшей головы шляпу, нахлобучил ее на голову, сдвинув так, что пол-лица было в тени, тут же сорвал ее с головы торопливо и как бы даже всполошенно и низко поклонился, шляпой подметая землю у ног. И действительно: пока Педро Баланте был в шляпе, видно было едва пол-лица его, но как он шляпу снял (или, точнее, сорвал) с головы, никто не видел его лица…
— Пожалуй, ты справишься с задачей и вернешься целым, — сказал Дрейк. — Иди. И возвращайся!
И Педро Баланте крупными шагами ушел на юго-восток, к городу и к Тихому океану… Это произошло за час до наступления темноты. Назавтра через час после наступления темноты разведчик вернулся довольный. Ему повезло: он почти сразу натолкнулся на людей одного с ним племени, и они помогли не только разузнать все, что ему нужно было, но еще и съездить в Панаму и обратно в качестве младшего погонщика мулов.
7
Обыкновенно караваны с сокровищами выходили из Панамы в сторону Номбре-де-Дьоса в вечерних сумерках. Делалось это для того, чтобы путь до укрепленного поселения Вента-Крус, проходящий по открытой местности, миновать за ночь. Дальнейший путь от Вента-Крус до Атлантического побережья совершался днем либо под покровом густого леса, либо по реке.
Так вот, караван выйдет из Панамы сегодня ночью — и возглавит его лично его превосходительство казначей столицы вице-королевства Перу — Лимы. С ним будут следовать его жена и дочь, отъезжающие домой, в Испанию. Состав каравана — четырнадцать мулов. Восемь из них будут нагружены золотом и драгоценными каменьями, а остальные шесть — личным багажом его высокопревосходительства.
За этим караваном последуют с интервалом в час или менее еще два, в общей сложности из пятидесяти мулов. Один будет везти провиант и серебро, а другой — основную часть сокровищ.
— И сокровища повезет, разумеется, средний караван?
— Нет, капитан. Порядок меняется: главный караван идет в один год первым, в другой — третьим, в третий — вторым. Но хитрость в том, что порядок следования меняют вовсе не ежегодно! Иногда три года подряд главный идет первым, иногда два. Кто не знает заранее — нипочем не угадает!
— Ладно, увидим, когда вскроем вьюки.
Дрейк приказал всем переодеться в белые рубашки — это для того, чтобы во тьме нечаянно не перестрелять своих. Отряд был разбит на две группы. Одной, во главе с Оксенхэмом и тем симарруном, что ходил в город на разведку, приказано было залечь в канаве по одну сторону дороги и пропустить караван, не обнаруживая себя до тех пор, пока последний мул не поравняется с англичанами. Другая группа во главе с ним самим заляжет по другую сторону дороги и чуть далее от Панамы — на то примерно расстояние, какое займет караван…
То есть Дрейк намеревался атаковать одновременно голову и хвост каравана: мулы ведь, как известно, имеют обыкновение ложиться, почуяв опасность. Сначала ложится вожак, за ним и все остальные. Движение прекращается…
Минуло уже тридцать пять недель после отплытия из Плимута — и нельзя сказать, чтобы удача в эти месяцы была приветлива к нему. Хотя…
— Добычи пока нет, братья мои погибли… Хотя можно на дело глянуть и с такой точки зрения: мор меня не затронул, кораблей у меня ныне больше, по тоннажу считая, чем было в начале экспедиции. Налажен союз с симаррунами. Неплохо! Но я предпочитаю иную точку зрения, третью: да, мне не везло на этот раз. Не везло сплошь. Другой на моем месте уже сдался бы и повернул назад. Но я говорю: да, была полоса невезения. Не бесконечна же она, в конце-то концов? Возможно, она уже кончается. А значит, впереди — счастливая полоса: сплошные удачи, везение и богатства. Верно, Тэд? — вполголоса говорил Дрейк моему главному герою, лежа на обочине. — Уж теперь-то нам ничего иного, кроме успеха, кажется, и не остается. Сокровища перуанских рудников — наши! Собственно говоря, теперь у меня одна забота остается: не допустить, чтобы мои люди перессорились и разодрались при дележе добычи…
Голос у капитана был веселым, но не сказать, чтобы очень уж уверенным…
Минул час. Пала тяжелая роса. Стало прохладно.
— Тэд, не заснул? Ну молодец, не спи. Мне сейчас пришла в голову одна забавная идея: иногда по Золотому тракту ходят караваны и из Номбре-де-Дьоса в Панаму: с продовольствием, почтой, модными безделушками из Испании и тому подобной ерундой. Так вот, если полоса моего невезения до сих пор не кончилась — это тотчас станет видно по караванам. Тогда к месту нашей засады подойдут одновременно два каравана с разных сторон. Понимаешь, Тэд: одновременно. А у нас не хватит людей, чтобы напасть на два каравана враз.
…И тут, точно горькое подтверждение его слов, со стороны Вента-Крус раздалось позвякиванье колокольчиков. То шел в Панаму караван с продовольствием!
«Эх, только бы! Только бы караван с сокровищами не сейчас подошел сюда! Ну хоть бы на четверть часа припозднился! А еще лучше бы — на полчаса!» — подумал Федор. О том же, надо полагать, думал (возможно даже и — молился!) Дрейк, и симарруны, и те из матросов, кто сознавал, в чем дело.
Но нет, Караван из Номбре-де-Дьоса только-только миновал засаду, последний мул его только-только протрусил мимо Оксенхэма, когда раздались звуки точно таких же колокольчиков со стороны Панамы. Приближались наконец сокровища Перу, которые уже тридцать девять лет дразнили воображение джентльменов удачи!
Караван с сокровищами приближался. Осталось триста ярдов… Двести… Полтораста… И тут случилось то, что не нарушило — нет, происшедшее до основания разрушило весь ход операции! Из придорожных кустов поднялся, шатаясь, очень высокий человек в белой рубашке. Заплетающимся языком он изрыгал чудовищные богохульства в адрес Испанской империи, католической религии и климата перешейка.
Он бросился к… к последнему мулу каравана с продовольствием, идущего из Вента-Крус в Панаму. В следующее мгновение на него кинулся симаррун, таившийся в засаде рядом, сбил с ног и зажал рот. Но было уже поздно: всадники, едущие в авангарде каравана с сокровищами, заметили белое пятно рубашки англичанина. Один из них поворотил своего коня, подхлестнул его и поскакал в сторону Панамы, то есть к основной части каравана.
Дрейк не понял, что именно произошло. Ему лишь показалось, что караван с сокровищами остановился: колокольцы затихли. Капитан заподозрил что-то неладное, но все еще надеялся на скорую встречу с казначеем города Лимы…
Но казначей был не просто осторожен и подозрителен (без этих качеств он не продвинулся бы по службе в своем ведомстве), он был еще по природе своей трус. Поэтому он принял меры — и, конечно же, это были меры предосторожности, умелые и надежные. Услышав от подскакавшего из головы каравана всадника о подозрительном белом пятне, мелькнувшем в кустах у дороги (бессвязных проклятий Роберта Пайка не услышали именно те, кому они были адресованы. Только кое-кто из своих. Впрочем, дела это не меняло), казначей приказал всему каравану остановиться. Мулов свели на обочину и пропустили вперед второй караван — гот, что вез продовольствие и серебро.
Когда караван поравнялся с местом засады, Дрейк дал сигнал к нападению.
Захватили-то караван легко. Но вот когда дело дошло до вскрытия вьюков — ни золота, ни драгоценных камней ни в одном не оказалось. И только тут Дрейку толком, в подробностях рассказали о выходке матроса Пайка. Как и о том, что в сторону Панамы ускакал испанец из авангарда так и не появившегося у места засады каравана сокровищ.
Опять ему срывали блестяще задуманную операцию! Опять от внезапности действий к самому их началу не оставалось ни-че-го. Полоса невезения явно еще не пройдена им до конца. Впору было завыть! Любой другой на его месте признал поражение и отступился
от намерения разбогатеть за один рейс. Любой другой… Но это был Фрэнсис Дрейк!
И он отдал приказ: готовиться к бою. А симаррунам — выслать в сторону тихоокеанского побережья разведку. Лазутчики вернулись скорее, чем их ждали, с известием, что от Панамы по «Золотому тракту» движутся вооруженные испанцы. Человек до полусотни.
Через час испанцы поравнялись с засадой. Завидя в сумраке смутные фигуры, испанский офицер крикнул:
— Эй, именем короля, кто вы такие?
— Англичане, — кратко ответил Дрейк.
— Откуда принесло этих еретиков на верную погибель? — менее громко, но в ночной тишине хорошо слышно, спросил офицер и снова закричал:
— Сдавайтесь во имя короля Филиппа Второго! Даю слово офицера и дворянина, что я встречу вас со всем почтением!
— Спасибо, не нужно, — с издевательской вежливостью отвечал ему Дрейк. — Во имя Ее Величества королевы Англии я найду свой путь.
И началась перестрелка во тьме. Пули с обеих сторон летели наугад. Но симарруны, подобно кошкам видящие во тьме, стреляли из своих луков куда точнее — и притом бесшумно, поэтому испанцы сосредоточили огонь на англичанах — тут по крайней мере вспышки видны при выстрелах! Дрейк был легко ранен, а один из матросов — убит. Тогда Дрейк свистком собрал своих людей и бросился во главе них вперед с криком: «Святой Георгий и Англия!»
Испанцы начали отступать в направлении небольшого форта, расположенного близ дороги, в сторону Вента-Крус. Но тут симарруны выскочили из засады со своим, наводящим на испанцев остолбенение от ужаса, боевым кличем: «Йо-пе-хоу!» Тут испанцы прекратили бой и кинулись наутек!
Преследуя испанцев, люди Дрейка ворвались в Вента-Крус. «Город» этот по количеству жителей не превосходил «столицу» Дарьенского королевства симаррунов.
— Что ж, Диего, если этот поселочек у них считается городом, то и ваша «столица» город, еще и получше этого! — сказал Дрейк симарруну Диего, с которым подружился за эти недели.
— О, да, у нас ведь куда больше укреплений! — важно отвечал симаррун.
Заняв город, англичане обыскали дома — из иных обыватели уже разбежались, а в иных сладко спали — но не обнаружили ничего стоящего. Так, сувенирчики.
— Уходим! — скомандовал Дрейк. В свете занимающегося утра он выглядел ужасно. К тому же открылась так и не зажившая толком рана на ноге, оставшаяся от первой атаки на Номбре-де-Дьос. Поэтому он приказал симаррунам подыскать место для дневки, такое, чтобы испанцы не сразу обнаружили. А главное — такое, чтобы и обнаружив, не имели возможности скрытно подобраться на выстрел.
И послал одного из симаррунов в Форт-Диего: сообщить, что вернется скоро, но не немедленно. Зная характер оставленного за старшего боцмана Эллиса Хиксона, — а Эллис вообще никому никогда не верил на слово: давая родному брату Родерику полшиллинга в долг, требовал расписку! — капитан написал тому «письмо». Достав из специального узенького кармашка на груди одну из своих золотых зубочисток, мистер Дрейк нацарапал на ней острием кинжала: «От меня. Фрэнсис Др.». И точно, Хиксон поверил посланцу, только прочтя надпись и узнав руку, ее нацарапавшую.
Отдыхали два дня. Потом двинулись к заливу. Шли медленнее, чем сюда. И вечером 22 февраля увидели, наконец, свои пинассы и оставленных при них матросов. Думаю, можно подробно не объяснять, что ждали их с нетерпением, встречали с трепетом, а, узнав все, прониклись разочарованием, большим даже, чем разочарование тех, кто ходил с Дрейком в поход. Так ведь всегда бывает: кто ждет — переживает острее, нежели тот, кто действует…
Жестокая неудача не изменила и даже не поколебала намерений Дрейка. Внезапность со всеми ее преимуществами утеряна безвозвратно? Да. Все возможности упущены? О нет!
— «Золотой флот» стоит в Номбре-де-Дьосе, не так ли? А это означает одно: что они все равно повезут сокровища Перу через перешеек — надо же доставить их в Испанию! И уж тут мы своего не упустим! А теперь подавайте сюда этого придурка или злодея, разберусь, то или это, ибо ничем третьим он быть не может!
Привели долговязого Боба Пайка. Тот растерянно улыбался. Явно не мог сообразить, что сказать и вообще как себя вести. «Ротастый какой! — подумал Федор. — Вот уж доподлинно Пайк, то есть Щукин по-русски».
— Ага. Хорош обалдуй. Чего щеришься-то, болван? Ты хоть сознаешь, что наказал своих товарищей на несколько десятков тысяч фунтов стерлингов? — зло спросил Дрейк.
— Я… Я это… Я ж не со зла… Я не хотел…
— А какого ж дьявола ты хотел? Молчишь? Эх, вздернуть бы тебя на грота-pee. В наказание тебе и в назидание другим. Ну, рассказывай по порядку. Чего высунулся-то?
— Я это, ну… В общем, напился.
— Мне уже докладывали, но я не поверил. Думал, у моих парней у всех есть мозги в голове. Очевидно, я ошибался. Зачем напился-то?
— Это… Для сугреву… Роса упала, а мы ведь в траве лежали. Ну, я и зазяб…
— Вокруг цветы цветут, а он озяб. Какое нежное дитя тропиков! Откуда ты родом, мерзляк?
— Из Вест-Тейвистока.
— Тьфу! Земляки, значит?
— Ага! Папаня арендует участок у лорда Рассела, неподалеку от вашего Кроундейла! — со вспыхнувшей надеждой торопливо подтвердил Боб Пайк.
— Позорище! Что ж теперь люди о нас скажут? — как-то неожиданно по-деревенски, озабоченно спросил Дрейк. — Опять нечего сказать? Ну, а выпивку где взял-то?
— Под курткой фляжку держу, всегда со мною. — Не без гордости своею предусмотрительностью сказал Пайк.
— Глядите, люди добрые: он еще гордится собой! Не награды ли за свои подвиги ждешь, парень? Ну так вот тебе аванс, а окончательный расчет получишь после того, как завладеем сокровищами! — и с этими словами Дрейк вскочил, подошел к Пайку, бывшему на полторы головы выше капитана, и врезал обеими руками враз — да так, что тот сложился вдвое, как перочинный ножичек, и рухнул к ногам Дрейка. Стоя над ним, Дрейк брезгливо сказал:
— Ты остаешься в живых исключительно потому, что людей у меня мало. Но после окончания кампании подведем итоги. Потому что, если б не твоя пьяная выходка — дело было б уже закончено. Сокровища были б в наших руках и все — слышишь ты меня, образина? Сейчас я назову твой главный грех — грех, который не отмолить никак и никогда! Все люди, которым суждено погибнуть при захвате сокровищ Перу, — слышишь ты, все до одного — на твоей совести, Боб Пайк! Живи пока, тля!
Дрейк смачно плюнул на землю у самого уха матроса, лепечущего какую-то жалкую чепуху вроде: «Я отслужу, сэр! Вы еще увидите!» — и отвернулся.
8
Дрейк торжественно переименовал пинассы, чьи гордые имена не принесли удачи. «Единорог» стал «Медведем», а «Лев» — «Миньоном». Джон Оксенхэм на «Медведе» был отправлен на поиски продовольствия, а Дрейк на «Миньоне» отправился подстерегать и задерживать испанские корабли на подходах к Номбре-де-Дьосу.
Оксенхэму повезло сразу: первое же встреченное им испанское судно оказалось загруженным именно продовольствием. Фрегат с командой всего в десять человек вез большое количество маисового зерна в мешках, две сотни живых кур в клетках и двадцать восемь откормленных свиней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Англичане без команды остановились. Матросы (больше половины их — крестьянские дети) соскучились по скоту, по травке, по простой сельской жизни… «Глянь, Джейк, какая сочная! Прямо как у нас, в Торки!» — «Уж у вас в Торки трава известно какая: верещатники одни, где пустошь, а где просто голые камни. Это скорее смахивает на Эксмурские торфяные болота в начале июня». — «Да ну вас, парни! Нигде в Англии и близко нет ничего похожего на эту роскошь. Нет и никогда не было. Вы приглядитесь получше, ребятки! Приглядитесь: трава отрастает быстрее, чем скот ее поедает! Такое разве что в стране Кокейн бывало!» — «У-у-у! Лопни мои глаза — ведь Фрэд верно заметил! Про такое я если б от кого услыхал — нипочем бы не поверил!»
И тут зоркий глаз Джона Оксенхэма узрел нечто…
— Эй, все тихо! Что там на зюйд-осте белеет? Э-э, вот то-то! Тихо, я сказал!
Все англичане поворотились в одну сторону и затихали один за одним, разглядевши то, что первым увидел мистер Оксенхэм: из-за поросшего травой бугра торчал белый шпиль католической церкви.
— Ох ты, до Панамы дошли! — шепотом вскрикнул кто-то.
— Ну, положим, это навряд ли Панама, а всего-навсего Вента-Крус. Но подтянитесь, джентльмены: враг может оказаться слишком близко!
14 февраля 1573 года один из симаррунов, тезка дарьенского короля, Педро Баланте, вызвался сходить в город на разведку. Дрейк воспротивился было:
— Это опасно. Тебя схватят. Погибнешь.
— Не так уж опасно, капитан. В городе полно цветных. Испанцы нас плохо различают, особенно в сумерках. А нарываться я не стану. Лучше стану за сто шагов перед каждым белым шляпу снимать, чем дожидаться, пока меня за гордость не подведут к фонарю и не начнут разглядывать в упор: чей негр и почему так плохо себя ведет.
— Какую еще шляпу? Ты же всю дорогу с непокрытой башкою шел! — не понял Дрейк.
— Так это потому, что среди своих. А в городе цветной человек должен всегда быть в шляпе — чтоб было что снять перед белым. А уж я сумею снять ее так, чтобы даже пристальным взглядом лица моего не разглядеть.
— Каким это образом?
— Да вот таким! — и, хитро ухмыльнувшись, Педро схватил с чьей-то ближайшей головы шляпу, нахлобучил ее на голову, сдвинув так, что пол-лица было в тени, тут же сорвал ее с головы торопливо и как бы даже всполошенно и низко поклонился, шляпой подметая землю у ног. И действительно: пока Педро Баланте был в шляпе, видно было едва пол-лица его, но как он шляпу снял (или, точнее, сорвал) с головы, никто не видел его лица…
— Пожалуй, ты справишься с задачей и вернешься целым, — сказал Дрейк. — Иди. И возвращайся!
И Педро Баланте крупными шагами ушел на юго-восток, к городу и к Тихому океану… Это произошло за час до наступления темноты. Назавтра через час после наступления темноты разведчик вернулся довольный. Ему повезло: он почти сразу натолкнулся на людей одного с ним племени, и они помогли не только разузнать все, что ему нужно было, но еще и съездить в Панаму и обратно в качестве младшего погонщика мулов.
7
Обыкновенно караваны с сокровищами выходили из Панамы в сторону Номбре-де-Дьоса в вечерних сумерках. Делалось это для того, чтобы путь до укрепленного поселения Вента-Крус, проходящий по открытой местности, миновать за ночь. Дальнейший путь от Вента-Крус до Атлантического побережья совершался днем либо под покровом густого леса, либо по реке.
Так вот, караван выйдет из Панамы сегодня ночью — и возглавит его лично его превосходительство казначей столицы вице-королевства Перу — Лимы. С ним будут следовать его жена и дочь, отъезжающие домой, в Испанию. Состав каравана — четырнадцать мулов. Восемь из них будут нагружены золотом и драгоценными каменьями, а остальные шесть — личным багажом его высокопревосходительства.
За этим караваном последуют с интервалом в час или менее еще два, в общей сложности из пятидесяти мулов. Один будет везти провиант и серебро, а другой — основную часть сокровищ.
— И сокровища повезет, разумеется, средний караван?
— Нет, капитан. Порядок меняется: главный караван идет в один год первым, в другой — третьим, в третий — вторым. Но хитрость в том, что порядок следования меняют вовсе не ежегодно! Иногда три года подряд главный идет первым, иногда два. Кто не знает заранее — нипочем не угадает!
— Ладно, увидим, когда вскроем вьюки.
Дрейк приказал всем переодеться в белые рубашки — это для того, чтобы во тьме нечаянно не перестрелять своих. Отряд был разбит на две группы. Одной, во главе с Оксенхэмом и тем симарруном, что ходил в город на разведку, приказано было залечь в канаве по одну сторону дороги и пропустить караван, не обнаруживая себя до тех пор, пока последний мул не поравняется с англичанами. Другая группа во главе с ним самим заляжет по другую сторону дороги и чуть далее от Панамы — на то примерно расстояние, какое займет караван…
То есть Дрейк намеревался атаковать одновременно голову и хвост каравана: мулы ведь, как известно, имеют обыкновение ложиться, почуяв опасность. Сначала ложится вожак, за ним и все остальные. Движение прекращается…
Минуло уже тридцать пять недель после отплытия из Плимута — и нельзя сказать, чтобы удача в эти месяцы была приветлива к нему. Хотя…
— Добычи пока нет, братья мои погибли… Хотя можно на дело глянуть и с такой точки зрения: мор меня не затронул, кораблей у меня ныне больше, по тоннажу считая, чем было в начале экспедиции. Налажен союз с симаррунами. Неплохо! Но я предпочитаю иную точку зрения, третью: да, мне не везло на этот раз. Не везло сплошь. Другой на моем месте уже сдался бы и повернул назад. Но я говорю: да, была полоса невезения. Не бесконечна же она, в конце-то концов? Возможно, она уже кончается. А значит, впереди — счастливая полоса: сплошные удачи, везение и богатства. Верно, Тэд? — вполголоса говорил Дрейк моему главному герою, лежа на обочине. — Уж теперь-то нам ничего иного, кроме успеха, кажется, и не остается. Сокровища перуанских рудников — наши! Собственно говоря, теперь у меня одна забота остается: не допустить, чтобы мои люди перессорились и разодрались при дележе добычи…
Голос у капитана был веселым, но не сказать, чтобы очень уж уверенным…
Минул час. Пала тяжелая роса. Стало прохладно.
— Тэд, не заснул? Ну молодец, не спи. Мне сейчас пришла в голову одна забавная идея: иногда по Золотому тракту ходят караваны и из Номбре-де-Дьоса в Панаму: с продовольствием, почтой, модными безделушками из Испании и тому подобной ерундой. Так вот, если полоса моего невезения до сих пор не кончилась — это тотчас станет видно по караванам. Тогда к месту нашей засады подойдут одновременно два каравана с разных сторон. Понимаешь, Тэд: одновременно. А у нас не хватит людей, чтобы напасть на два каравана враз.
…И тут, точно горькое подтверждение его слов, со стороны Вента-Крус раздалось позвякиванье колокольчиков. То шел в Панаму караван с продовольствием!
«Эх, только бы! Только бы караван с сокровищами не сейчас подошел сюда! Ну хоть бы на четверть часа припозднился! А еще лучше бы — на полчаса!» — подумал Федор. О том же, надо полагать, думал (возможно даже и — молился!) Дрейк, и симарруны, и те из матросов, кто сознавал, в чем дело.
Но нет, Караван из Номбре-де-Дьоса только-только миновал засаду, последний мул его только-только протрусил мимо Оксенхэма, когда раздались звуки точно таких же колокольчиков со стороны Панамы. Приближались наконец сокровища Перу, которые уже тридцать девять лет дразнили воображение джентльменов удачи!
Караван с сокровищами приближался. Осталось триста ярдов… Двести… Полтораста… И тут случилось то, что не нарушило — нет, происшедшее до основания разрушило весь ход операции! Из придорожных кустов поднялся, шатаясь, очень высокий человек в белой рубашке. Заплетающимся языком он изрыгал чудовищные богохульства в адрес Испанской империи, католической религии и климата перешейка.
Он бросился к… к последнему мулу каравана с продовольствием, идущего из Вента-Крус в Панаму. В следующее мгновение на него кинулся симаррун, таившийся в засаде рядом, сбил с ног и зажал рот. Но было уже поздно: всадники, едущие в авангарде каравана с сокровищами, заметили белое пятно рубашки англичанина. Один из них поворотил своего коня, подхлестнул его и поскакал в сторону Панамы, то есть к основной части каравана.
Дрейк не понял, что именно произошло. Ему лишь показалось, что караван с сокровищами остановился: колокольцы затихли. Капитан заподозрил что-то неладное, но все еще надеялся на скорую встречу с казначеем города Лимы…
Но казначей был не просто осторожен и подозрителен (без этих качеств он не продвинулся бы по службе в своем ведомстве), он был еще по природе своей трус. Поэтому он принял меры — и, конечно же, это были меры предосторожности, умелые и надежные. Услышав от подскакавшего из головы каравана всадника о подозрительном белом пятне, мелькнувшем в кустах у дороги (бессвязных проклятий Роберта Пайка не услышали именно те, кому они были адресованы. Только кое-кто из своих. Впрочем, дела это не меняло), казначей приказал всему каравану остановиться. Мулов свели на обочину и пропустили вперед второй караван — гот, что вез продовольствие и серебро.
Когда караван поравнялся с местом засады, Дрейк дал сигнал к нападению.
Захватили-то караван легко. Но вот когда дело дошло до вскрытия вьюков — ни золота, ни драгоценных камней ни в одном не оказалось. И только тут Дрейку толком, в подробностях рассказали о выходке матроса Пайка. Как и о том, что в сторону Панамы ускакал испанец из авангарда так и не появившегося у места засады каравана сокровищ.
Опять ему срывали блестяще задуманную операцию! Опять от внезапности действий к самому их началу не оставалось ни-че-го. Полоса невезения явно еще не пройдена им до конца. Впору было завыть! Любой другой на его месте признал поражение и отступился
от намерения разбогатеть за один рейс. Любой другой… Но это был Фрэнсис Дрейк!
И он отдал приказ: готовиться к бою. А симаррунам — выслать в сторону тихоокеанского побережья разведку. Лазутчики вернулись скорее, чем их ждали, с известием, что от Панамы по «Золотому тракту» движутся вооруженные испанцы. Человек до полусотни.
Через час испанцы поравнялись с засадой. Завидя в сумраке смутные фигуры, испанский офицер крикнул:
— Эй, именем короля, кто вы такие?
— Англичане, — кратко ответил Дрейк.
— Откуда принесло этих еретиков на верную погибель? — менее громко, но в ночной тишине хорошо слышно, спросил офицер и снова закричал:
— Сдавайтесь во имя короля Филиппа Второго! Даю слово офицера и дворянина, что я встречу вас со всем почтением!
— Спасибо, не нужно, — с издевательской вежливостью отвечал ему Дрейк. — Во имя Ее Величества королевы Англии я найду свой путь.
И началась перестрелка во тьме. Пули с обеих сторон летели наугад. Но симарруны, подобно кошкам видящие во тьме, стреляли из своих луков куда точнее — и притом бесшумно, поэтому испанцы сосредоточили огонь на англичанах — тут по крайней мере вспышки видны при выстрелах! Дрейк был легко ранен, а один из матросов — убит. Тогда Дрейк свистком собрал своих людей и бросился во главе них вперед с криком: «Святой Георгий и Англия!»
Испанцы начали отступать в направлении небольшого форта, расположенного близ дороги, в сторону Вента-Крус. Но тут симарруны выскочили из засады со своим, наводящим на испанцев остолбенение от ужаса, боевым кличем: «Йо-пе-хоу!» Тут испанцы прекратили бой и кинулись наутек!
Преследуя испанцев, люди Дрейка ворвались в Вента-Крус. «Город» этот по количеству жителей не превосходил «столицу» Дарьенского королевства симаррунов.
— Что ж, Диего, если этот поселочек у них считается городом, то и ваша «столица» город, еще и получше этого! — сказал Дрейк симарруну Диего, с которым подружился за эти недели.
— О, да, у нас ведь куда больше укреплений! — важно отвечал симаррун.
Заняв город, англичане обыскали дома — из иных обыватели уже разбежались, а в иных сладко спали — но не обнаружили ничего стоящего. Так, сувенирчики.
— Уходим! — скомандовал Дрейк. В свете занимающегося утра он выглядел ужасно. К тому же открылась так и не зажившая толком рана на ноге, оставшаяся от первой атаки на Номбре-де-Дьос. Поэтому он приказал симаррунам подыскать место для дневки, такое, чтобы испанцы не сразу обнаружили. А главное — такое, чтобы и обнаружив, не имели возможности скрытно подобраться на выстрел.
И послал одного из симаррунов в Форт-Диего: сообщить, что вернется скоро, но не немедленно. Зная характер оставленного за старшего боцмана Эллиса Хиксона, — а Эллис вообще никому никогда не верил на слово: давая родному брату Родерику полшиллинга в долг, требовал расписку! — капитан написал тому «письмо». Достав из специального узенького кармашка на груди одну из своих золотых зубочисток, мистер Дрейк нацарапал на ней острием кинжала: «От меня. Фрэнсис Др.». И точно, Хиксон поверил посланцу, только прочтя надпись и узнав руку, ее нацарапавшую.
Отдыхали два дня. Потом двинулись к заливу. Шли медленнее, чем сюда. И вечером 22 февраля увидели, наконец, свои пинассы и оставленных при них матросов. Думаю, можно подробно не объяснять, что ждали их с нетерпением, встречали с трепетом, а, узнав все, прониклись разочарованием, большим даже, чем разочарование тех, кто ходил с Дрейком в поход. Так ведь всегда бывает: кто ждет — переживает острее, нежели тот, кто действует…
Жестокая неудача не изменила и даже не поколебала намерений Дрейка. Внезапность со всеми ее преимуществами утеряна безвозвратно? Да. Все возможности упущены? О нет!
— «Золотой флот» стоит в Номбре-де-Дьосе, не так ли? А это означает одно: что они все равно повезут сокровища Перу через перешеек — надо же доставить их в Испанию! И уж тут мы своего не упустим! А теперь подавайте сюда этого придурка или злодея, разберусь, то или это, ибо ничем третьим он быть не может!
Привели долговязого Боба Пайка. Тот растерянно улыбался. Явно не мог сообразить, что сказать и вообще как себя вести. «Ротастый какой! — подумал Федор. — Вот уж доподлинно Пайк, то есть Щукин по-русски».
— Ага. Хорош обалдуй. Чего щеришься-то, болван? Ты хоть сознаешь, что наказал своих товарищей на несколько десятков тысяч фунтов стерлингов? — зло спросил Дрейк.
— Я… Я это… Я ж не со зла… Я не хотел…
— А какого ж дьявола ты хотел? Молчишь? Эх, вздернуть бы тебя на грота-pee. В наказание тебе и в назидание другим. Ну, рассказывай по порядку. Чего высунулся-то?
— Я это, ну… В общем, напился.
— Мне уже докладывали, но я не поверил. Думал, у моих парней у всех есть мозги в голове. Очевидно, я ошибался. Зачем напился-то?
— Это… Для сугреву… Роса упала, а мы ведь в траве лежали. Ну, я и зазяб…
— Вокруг цветы цветут, а он озяб. Какое нежное дитя тропиков! Откуда ты родом, мерзляк?
— Из Вест-Тейвистока.
— Тьфу! Земляки, значит?
— Ага! Папаня арендует участок у лорда Рассела, неподалеку от вашего Кроундейла! — со вспыхнувшей надеждой торопливо подтвердил Боб Пайк.
— Позорище! Что ж теперь люди о нас скажут? — как-то неожиданно по-деревенски, озабоченно спросил Дрейк. — Опять нечего сказать? Ну, а выпивку где взял-то?
— Под курткой фляжку держу, всегда со мною. — Не без гордости своею предусмотрительностью сказал Пайк.
— Глядите, люди добрые: он еще гордится собой! Не награды ли за свои подвиги ждешь, парень? Ну так вот тебе аванс, а окончательный расчет получишь после того, как завладеем сокровищами! — и с этими словами Дрейк вскочил, подошел к Пайку, бывшему на полторы головы выше капитана, и врезал обеими руками враз — да так, что тот сложился вдвое, как перочинный ножичек, и рухнул к ногам Дрейка. Стоя над ним, Дрейк брезгливо сказал:
— Ты остаешься в живых исключительно потому, что людей у меня мало. Но после окончания кампании подведем итоги. Потому что, если б не твоя пьяная выходка — дело было б уже закончено. Сокровища были б в наших руках и все — слышишь ты меня, образина? Сейчас я назову твой главный грех — грех, который не отмолить никак и никогда! Все люди, которым суждено погибнуть при захвате сокровищ Перу, — слышишь ты, все до одного — на твоей совести, Боб Пайк! Живи пока, тля!
Дрейк смачно плюнул на землю у самого уха матроса, лепечущего какую-то жалкую чепуху вроде: «Я отслужу, сэр! Вы еще увидите!» — и отвернулся.
8
Дрейк торжественно переименовал пинассы, чьи гордые имена не принесли удачи. «Единорог» стал «Медведем», а «Лев» — «Миньоном». Джон Оксенхэм на «Медведе» был отправлен на поиски продовольствия, а Дрейк на «Миньоне» отправился подстерегать и задерживать испанские корабли на подходах к Номбре-де-Дьосу.
Оксенхэму повезло сразу: первое же встреченное им испанское судно оказалось загруженным именно продовольствием. Фрегат с командой всего в десять человек вез большое количество маисового зерна в мешках, две сотни живых кур в клетках и двадцать восемь откормленных свиней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66