— Так я и знал, — шепнул мне итальянец, — они ведут скрытую съемку. Выйдите, я их дожму. Здесь может оказаться слишком жарко для ваших нервов.
Через две выкуренные сигареты Марко позвал меня обратно. Анжела и Зигфрид сдались. Хотела бы я посмотреть на человека, который способен устоять перед этим гигантом. В небольшой комнатке нам предоставили компьютер и несколько флеш-дисков, где хранилась подробная кинолетопись клуба. Знали бы гости, что ни одно их телодвижение не остается незамеченным для крошечных, надежно замаскированных камер. Это было вопиюще противозаконным. Ушлые хозяева заведения и под пытками не признались бы полиции о том, что наглым образом снимают все, что происходит в этих стенах. Но Марко — это хуже, чем пытка. Его глаза умели быть не только мудрым, отрешенными, внимательными, добрыми. Они умели жечь посильнее каленого железа. При желании одним только взглядом он мог произвести прижизненное вскрытие.
Попытавшись просмотреть хотя бы часть файлов, мы поняли, что за этим занятием рискуем встретить зиму. Не слушая истерических возражений, взяли диски с собой и вежливо помахали ручкой.
— Ариведерчи э граци! — Марк подмигнул черной пантере над входом и достал из кармана ключи от машины.
* * *
Сестра Анны Гетерс Ингрид, прежде чем дать Марко ответ на его первый вопрос, минут двадцать хлюпала носом, стыдливо закрывшись белым кружевным платочком. Она явно успела отметить свой полувековой юбилей. Года три тому назад. Но одевалась и вела себя, как старшеклассница. Расшитые пайетками розовые джинсы дополнял легкомысленный топик и кроссовки на платформе. Крашеные разноцветными прядками волосы и люминисцентно яркие ногти гармонировали с ее обликом и дизайном кукольно маленькой гостиной. От ярких красок не уберегся даже корпус телевизора, упакованный в оранжевый короб.
Разглядывая фотографии из семейного альбома, я поразилась внешнему сходству сестер. Если бы я не знала доподлинно, что Ингрид на десять лет старше Анны, решила бы, что они близнецы.
Все еще продолжая всхлипывать, женщина что-то тихо втолковывала коллеге. Он внимательно слушал, держа костлявую лапку прелестницы в своих огромных ладонях. Начав говорить, она уже не могла остановиться, от Марко не требовалось уточняющих или наводящих вопросов, речь лилась из нее полноводной рекой.
— Знаете, я боюсь даже спрашивать, — сказала я, когда мы распрощались с сестричкой.
— Не преувеличивайте, Настенька, — грустно улыбнулся великан, — разве в этом страх? То, что было с ними до смерти, сейчас уже не столь важно. Чем они увлеклись, что за бесы владели их душой.
— Не скажите. Если мы не будем знать все о них, то как убережем остальных?
— Никак. Это не входит в наши задачи. Взрослые люди должны понимать, что играя с огнем, всегда рискуешь обжечься до смерти.
— Вы циник, Марко. При всей вашей просветленности вы страшный циник!
— Выбросите эту дурь из головы. Кто просветленный? Я просветленный? Я Настя — бывший мент. Хорошее слово «мент», очень оно мне у вас нравится. Вы, Настя, когда-нибудь видели просветленного мента? А насчет Гетерсов вы правы. К сожалению, память старушки Ингрид очень затейливо архивирует воспоминания, она несла какой-то бред про Сатану, который явился к сестре и ее мужу, про знамения. Из всей это чуши я понял только одно — они тоже делали стойку на все, что так или иначе касалось нашей темы.
* * *
Как я пережила ночь и дорогу до Москвы, вспоминать до сих пор тошно. Наши самые худшие опасения подтвердились. Филипп домой не вернулся. Наверное, я нехороший человек, во мне нет всеобъемлющей доброты, но большую часть моих головы и сердца занимали мысли о Лешке, о том, что творится с ним. За парня тоже было страшно, но иначе. Пантера (он же Блюститель, он же маньяк-убийца) назначил Филиппу встречу в шесть часов вечера в районе Чистых прудов. Предполагалось, что я, а по факту этот малолетний естествоиспытатель, будет ждать Пантеру у арки Главпочтамта. Когда через три часа мальчишка так и не объявился дома, был объявлен розыск. На девять утра новостей не добавилось. У нас были такие лица, что таможенники на всякий случай обыскали нашу ручную кладь.
— Зачем ему парень? Ну зачем он ему? Он же меня ждал, при чем здесь Филипп? — теребила я Марко.
— Кажется, объяснение будет очень простым, — утешил меня добряк.
— Куда уж проще…
— Отдайте мне виски, оно вам все равно не поможет.
— Мне уже ничто не поможет.
— Знаете, Настя, мне хочется вас стукнуть, вы меня до печенки достали.
— Да, но только образно. А вот этот зверь может достать в прямом смысле. До печенок, до сердца, для него нет преград.
— Оооо!
В Шереметьево, как всегда, перед паспортным контролем змеилась длинная очередь. Я была даже рада этому. Встреча с родиной не сулила ничего хорошего. Через полчаса, получив багаж, мы двинули к стоянке такси. И тут я увидела Гришку. Зачем он приехал? Зачем он теряет время? За спиной Григория маячил какой-то подросток. Странно знакомая долговязая фигура… Нелепая майка с надписью «Все государства — тюрьмы», не по сезону тяжелые ботинки. Именно об эти бахилы я спотыкалась последние две недели в прихожей нашей квартиры. Филипп… Блин.
— Скотина, — это было единственное слово, которое я вспомнила из всего своего лексикона.
— Теть Насть, не ругайтесь, пожалуйста. Я все-все объясню.
— Он объяснит, — сдержанно кивнул Гришка.
— Где Алексей? — отпихнув великовзрастного младенца в сторону, спросила я у напарника.
— С головой мается. Переволновался вчера.
— Угу, — сказала я.
Вид у меня был такой, что спешащие навстречу люди пугались.
— Домой поедем? — робко спросил у Гришки Филипп.
— Домой, золотце, домой, — ответил Григорий тоном, не обещающим райских кущей. Ничем не прикрытая угроза в его голосе заставила Филю сложиться едва ли не втрое. Прикинувшись ветошью, за всю более чем часовую дорогу, он не издал более ни звука.
* * *
— Дело было так, — начал Гришка, когда несколько успокоившись, мы оккупировали кухню. Лешка, стонущий при каждом резком движении от головной боли, присоединился к ном. Несмотря на мигрень и на то, что не курит в принципе, он приканчивал уже третью сигарету. Кузьма покрутился вокруг нас и ушел утешать Филиппа. А вот Веня был на нашей стороне. Стоило парню снять ботинки, как кот тут же, наступив на горло свей болезненной чистоплотности, напрудил рядом с ними лужу.
— Мы с Настасьей, конечно, лопухнулись по полной. Оставлять компьютер рядом с этим героем было опасно. Не подумали. За что и получили. А ведь дебилу понятно, что любой подросток, выражаясь научно, склонен переоценивать степень своего влияния на окружающих. Филипп решил, что стоит ему «чиста конкретно» поговорить с эти уродом и урод захлебнется слезами, раскаиваясь в собственном несовершенстве. Он, Насть, решил что ты струханула, решив не отвечать на последнее письмо Пантеры. Ну и так сказать, восполнил пробел твоего слабого характера за собственный счет.
— Пришло же такое в голову, — вздохнула я.
Лешка болезненно поморщился. По словам Гришки вчера он был единственным, кто внешне не потерял рассудка. Представляю, чего ему это стоило.
— Не долго ломая голову, Филипп предложил Пантере «забить стрелку» и «перетереть» с глазу на глаз. Кстати, мать, оцени. Чтобы попасть в твою тональность, он перелопатил всю переписку с ящика.
— Козел.
— Не спорю. Но ему удалось добиться цели. Панера ничего не заподозрил.
— Елки-палки, как он собирался с ним встречаться? Со стилистикой писем все ясно, но внешне мы с ним со-о-овсем не похожи.
— А он не собирался с ним встречаться. Он хотел за ним проследить. Прикинул, что в выходной день машин рядом с Главпочтой будет немного и ему не составит особого труда вычислить нужную. Договорился с другом, у которого есть права и которому на совершеннолетие родители подарили машину. Приехали на точку, приготовились ждать.
— Ну и как? Дождались?
— Смеешься? Конечно, он не появился. Да это и ежу было понятно. Не такой он дурак. Они переписали номера всех машин, которые хотя бы на минуту тормозили рядом, но все мимо. Подкинули нам, конечно, работы. Все эти машины ребята сейчас пробивают, но сдается мне, дело дохлое.
— Зачем же он согласился на свидание?
— Бог его знает. Может, в это время стоял недалеко и смотрел, кто приедет, как приедет. Развлекался, да радовался твоей наивности.
— Погоди. А куда Филипп делся потом? Почему он не поехал домой?
— А он на дискотеку поехал. Пивка выпил, оттянулся как следует, дело-то молодое. Только в семь часов, по Европе как раз в девять сподобился прийти ночевать. Не успели тебе позвонить, ты уже отключила телефон.
— И что нам теперь делать? — спросила я.
Повисла паузу, которую решился нарушить Марко.
— Необдуманный шаг молодого человека мог быть воспринят Пантерой в совершенно определенном смысле. Он сделал вывод, что вы вступили в игру. Я уже говорил вам это, Настя, и готов биться за версию. Он игрок, точнее стал им в процессе своего перевоплощения из человека в монстра. Ему уже неинтересно просто убивать. Он выступает в качестве мессии, он — проповедник своей религии и в то же время опасный воин, готовый проливать новую кровь. Ему нужно внимание. Теперь он будет вовлекать нас в свой круг, провоцировать на ложные ходы и наслаждаться своей непобедимостью.
— Ладно, проповеди в сторону, — рядом с Марко Гришка превращался в ревнивого ребенка, не желающего уступать инициативу сопернику и ревнующего даже к крохам внимания, — сейчас вот что. Остолопа под домашний арест, почту под бдительное око спецов, а нам пора устраивать мозговой штурм. Приедет Верещагин, он ведет это дело.
Марко не стал спорить. Как и все очень уверенные в себе люди, он был великодушен.
* * *
Собраться удалось только через полтора часа. Верещагина, несмотря на выходной день, сдернули на ковер к большому начальству. Информационное поле вокруг маньяка становилось все более взрывоопасным, а разрядить его было по-прежнему нечем. Лешка не мог себе позволить устраниться и расслабиться. Поехал с нами. Верещагин не возражал. Фамилия мужа пользовалась хорошей репутацией в самых разных кругах, его профессиональному экспертному мнению доверяли.
Олег Верещагин, обладатель классически прекрасного, но вечно недовольного лица, как будто ему ботинки постоянно жали, коротко рассказал о том, что на сегодняшний день известно. Мы и так знали, но он решил повторить.
— Они думают, так легко его поймать! Ха! — изливал он нам свою боль, — да серийников труднее всего достать! Никаких зацепок, никаких улик! Свидетели — один невнятнее другого. Он, черт такой, очень точно выбрал, кого убивать! И подкатил к ним с правильной стороны. Со стороны этого клуба, будь он неладен. Вот помяните слово, я найду повод, как только следствие кончится, я это клуб закрою к чертовой матери!
— Если следствие, конечно, кончится. — хмыкнул Гришка.
— Ну теперь ты еще, — расстроился Верещагин, — в чем проблема то… Никто из жертв эту свою сторону жизни не афишировал. А все, что удалось накопать через их …хм… знакомых по клубу, не пришей кобыле хвост. Ничего не стыкуется. Практически у всех на момент убийств железное алиби. Да там много кто в этом клубе ошивался. Но пойди найди! Как же. Электронные адреса далеко не все в журнале посещений оставляют. Все, что могли пробить, пробили. Все, мы уперлись в тупик!
И тут Марко жестом фокусника выложил на журнальный столик, вокруг которого мы сгруппировались, флеш-диски.
— Это что? — насторожился Верещагин.
— Видеосъемка, которую незаконно вели хозяева немецкой «Пантеры» на протяжении последних месяцев. Они и раньше ее вели, но вот все, чем удалось разжиться. Что-то подсказывает мне, оставшийся в живых совладелец и насколько я понимаю, держатель основного пакета акций московской «Пантеры», Дмитрий Коньков имеет подобный архив.
— Да иди ты, — ахнул Верешагин.
— Нет, я не пойду, — улыбнулся Марко, — попробуйте потрясти его сами. И в ближайшее время надо отсмотреть все эти записи. Я напишу для аналитика техническое задание, отмечу, что именно он должен фиксировать. У него должны быть фотографии абсолютно всех, без исключения, людей, которые так или иначе всплывали по ходу расследования. Родные, друзья, свидетели, случайные знакомые. Все.
— Е-мое, ты хоть понимаешь, какой это объем?
— Понимаю. Я максимально упрощу схему мониторинга, но вы должны точно ее придерживаться. Никакой импровизации. Идет?
— Идет. Кстати, по поводу машин. Мальцы конечно добавили нам геморроя. Но по базе всплыла одна тачка. Думаю, просто совпадение, но на всякий случай стоит подумать. Она принадлежит одному второстепенному свидетелю, я от Григория знаю, что вы с ним, Анастасия Петровна, общались. Не очень понимаю, зачем. Но вам видней. Это Федор Павловский.
— Павловский? Вот даже как? Хотя что тут удивительного. Он живет в том районе. Скорее всего, действительно речь идет о совпадении.
— Возможно, возможно… — задумчиво протянул Олег, думая уже о чем-то другом.
Мы еще раз скоординировали свои действия и разбежались. Мозгового штурма не вышло. Не над чем было мозговать. Возможно, после того, как будет отсмотрена пленка, нам удастся вытолкнуть расследование на новую крутую горку.
* * *
Идти к Павловскому одной не было никакого смысла. Все что я смогла про него понять, уже давно поняла. Едва ли при своих недюжинных способностях располагать окружающих к себе он вдруг расслабится в обществе Насти Голубкиной и явит себя с другой стороны. Марко артачиться не стал, только попросил сделать небольшую паузу на обеденный перерыв. Ел великан неожиданно мало, но регулярно. Он вообще умудрялся всему отводить свое время и места — сну, еде, дружескому трепу. Аккуратно организуя время, он успевал куда больше, чем я, рвущаяся в четырех направлениях одновременно.
— А ваш тренер, Петр… насколько вы оцениваете его искренность по десятибалльной шкале?
— Трудно сказать. Когда с ним случился припадок, мне показалось, что вся десятка была налицо. До этого… До этого я вообще его не понимала и не видела. Он странный.
— В чем заключается его странность? Фу, в Москве отвратительно готовят пиццу.
— Я предупреждала. Понимаете, Марко, в самом определении «странность» кроется непонимание того объекта, субъекта или события, которое мы характеризуем этим словом.
— А попроще?
— Если бы он казался мне злым, я бы так и сказала — злой. Если бы он казался мне недалеким, я не стала бы придумывать ничего другого. Жадность, неуравновешенность, мелочность — все имеет свое определенное значение. А странный — это не пойми какой. Что-то не так… но вот что именно?
— Вы не поняли?
— Нет, не поняла. Он секси, он настоящий мачо. Но девушки, расставаясь с ним, не грустят и даже будто бы вздыхают с облегчением. Как тренер — великолепен, но за пределами спортзала кажется ненадежным. Не агрессивный, но от когда он прикасается, чувствуешь холод.
— Он может убить?
— Знаете, почему-то я в это не верю. Он несомненно способен на что-то… ну… не очень хорошее. Но убить? Нет. Мое мнение — нет. Однако, Марко, я совсем не знаток. Что стоит мое мнение? Года два назад был курьезный случай, я записала в маньяки обычного извращенца.
— Хорошо. Вернемся к этому разговору позже.
Последнее время жизнь моя состояла из недоделанных дел и недоговоренных разговоров. Острые зубчики запятых пилили последние нервы. И ни одной, даже самой маленькой точки. Если останется время, зайдем сегодня еще и к Арине.
Нет ничего лучше воскресной Москвы. Как она тиха, как благостна под тонким слоем пыли. Улицы, временно избавленные от пешеходов, дышат полной грудью, наслаждаются легкостью бытия. Немногочисленные туристы, ненормальные трудоголики и нищие студенты, не имеющие денег за загородный уик-энд — вот и все столичное население с вечера пятницы по ночь воскресенья. Только в эти двое с половиной суток и можно жить в мегаполисе относительно полноценно. И не надо обвинять меня в непочтительном отношении к сердцу родины. Оно большое, вместительное, но претендентов на него так много, что приходиться жить в постоянной очереди, чувствуя себя немного лишним.
* * *
Федор, вопреки ожиданиям, в этот раз не спешил поразить нас своей любезностью. Он бледно выглядел на фоне роскошной квартиры. Синеватый отлив лица контрастировал с летней яркостью шелковых шпалер, почти черные синяки под глазами не сочетались с уютной светлой мебелью. Нервная походка, уместная в каменном каземате, не вязалась с толстыми мягкими коврами.
— Неважно себя чувствую, — объяснил он, поймав мой удивленный взгляд.
— Проблемы? — не очень деликатно встрял в разговор Марко. Видимо, в Павловском он видел соперника и заранее испытывал к нему осторожное недоверие. Ох уж эти мужчины.
— Да, проблемы. С одним моим пациентом.
В полной тишине Федор приготовил нам кофе, и только когда последняя капля из джезвы упала в мою чашку, оборвал затянувшееся молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26