Только визг, от которого закладывало уши и внизу живота холодело. Визг, визг, визг…Электричка замерла, не доехав до конца платформы.Я замедлила бег, перешла на шаг, я шла, протискиваясь через суетящуюся, торопящуюся туда же, куда я шла, толпу, но я ничего больше не слышала.В ушах у меня стояла ватная тишина.И в этой ватной тишине я прошла, как горячий нож сквозь масло, прошла сквозь размахивающих руками людей, сквозь беззвучно орущие, ощеренные рты, сквозь сплетение тел и вытаращенных глаз к тому месту, где крутился водоворот фигур, где заглядывали куда-то вниз, за край платформы.Меня ничто не могло остановить; меня хватали за рукава, но я вырывалась без малейшего труда; я шла, зажав в руке два билета на электричку до Санкт-Петербурга.Я подошла к самому эпицентру сутолоки.Я отодвинула чью-то спину, обтянутую черной путейской шинелью и стоя на краю платформы, как над краем своей вселенной, заглянула вниз.И почти сразу же закрыла глаза.Потому что внизу было розово-красное, смешанное с кусками чего-то кожано-черного. И из этого месива торчала растопыренная кисть руки, на которую намотался желтый шарф.Мой шарф.Я снова открыла глаза и совершенно спокойно еще раз посмотрела на то, что было еще несколько минут назад Андреем. Звуков я по-прежнему не слышала.А потом я повернулась и пошла сквозь толпу — прочь, прочь — к подземному переходу. * * * Я вошла в прихожую и включила свет. Дверь я не запирала. Более того, я даже оставила ее чуть приоткрытой.Я ходила по даче и везде зажигала свет — в спальнях, в коридоре второго этажа, в туалете и в ванной. Даже в кладовке я зажгла свет.Но в холле я свет не включила.Я налила себе полный стакан коньяку и залпом выпила. Я не почувствовала его вкуса. Стакан я поставила вместе с бутылкой на журнальный столик рядом с диваном.Я действовала, как хорошо запрограммированная машина.У меня не осталось никаких эмоций, никаких мыслей. Ничего у меня не осталось. Я просто знала что мне — машине — необходимо сейчас делать.Я вытащила из-за спинки дивана чехол с карабином. Вынула из чехла оружие и магазины. Проверила ствольный канал. Вогнала магазин на место и передернула затвор. Патрон с мягким чмоканьем встал в патронник. Я сняла карабин с предохранителя и села в кресло прямо напротив входа, напротив приоткрытой двери, выходящей на крыльцо. И положила карабин себе на колени так, что ствол оказался направлен точно на дверной проем. Я подышала на пальцы, потом примерила руку к оружию. Пальцы удобно обхватили цевье и указательный ласково тронул скобу спускового крючка. Спуск у этой модели был такой, какой я когда-то любила: очень-очень мягкий спуск.Я сняла руку с карабина.Три оставшихся магазина я положила на столик справа от себя на расстоянии вытянутой руки. Итого — двенадцать патронов. Я думаю — хватит. Должно хватить. Но на всякий случай я бросила рядом с собой на диван и распечатанную коробку с оставшимися патронами.Я плеснула на дно стакана еще коньяка. Выпила. Потом взяла сигарету из пачки, сунула в рот и поднесла к ней тонкий огонек зажигалки. Рука у меня совершенно не дрожала, я была абсолютно спокойна.В приоткрытую дверь был виден кусочек нашего сада. Крупными редкими хлопьями снова начал падать снег. Я сидела, курила и бездумно ждала.И я дождалась.Я думала, что он приедет на машине. Я ждала урчащего явления его серого «мерседеса». Но он пришел пешком. В сыром неподвижном воздухе шаги были слышны мне издалека. Вот он прошел к забору. Скрипнула знакомым мне с детства скрипом калитка. Потом шаги застучали по бетонным плитам дорожки, ведущей к дому. Уверенные шаги уверенного в себе человека, спокойные и тяжелые.Возле крыльца он постучал ботинком о ботинок — снег сбивал. Снова скрип — это уже ступеньки.Первая… Вторая… Третья…Прозвенел звонок: динь-дилинь, динь-дилинь…— Кто в тереме живет, кто в невысоком живет, — пробормотала я и указательный палец моей правой руки уютно лег на спусковой крючок. — Это я, мышка-норушка…Дверь медленно раскрылась до упора и в падающем из прихожей свете я очень четко его увидела — всего. Он всматривался в глубину дома. Свет лампочки в прихожей мешал ему. Он улыбался. Потом он снял шляпу, отряхнул ее о пальто.Он шагнул в прихожую. Остановился. Я поняла — он меня не видит, хотя я сидела прямо напротив него.— Ольга Матвеевна! — позвал он. — Вы где? Я же знаю, что вы дома!..Он не мог увидеть меня против света, — это я знала абсолютно точно.— Это я — лягушка-квакушка, — еле слышно бормотала я.Он сделал еще один шаг, опять остановился.— Ау, Ольга Матвеевна, ау! Это я, Станислав свет Андреич, — весело крикнул он. — Ау, где вы?— Это я — лисичка-сестричка…Он сделал еще два шага.Ему осталось сделать последний шаг и он оказался бы на пороге холла.— Ольга! Ольга Матвеевна!.. Ну, бросьте прятаться, бросьте! Я, как истинный джентльмен, пришел к вам один… Со вполне понятными намерениями… А вы…На лице его проявилось легкое напряжение. Он сделал свой последний шаг и замер.— А это я — волчок-серый бочок, — пробормотала я и мягко нажала спусковой крючок.Дуло карабина полыхнуло длинным языком пламени, вылетела пустая гильза. Пуля с расстояния в четыре метра ударила ему в живот, снесла с ног и отшвырнула в конец коридора к открытой двери. Его дикий крик почти совпал со звуком выстрела.Он, скрючившись на половичке, судорожно дергался, пытаясь подняться, и он кричал. Он кричал, как заяц-подранок — непрерывным пронзительным криком. Он царапал окровавленными руками живот, ноги сучили по полу, собирая в гармошку домотканный половичок.Я медленно встала, ухватив карабин обеими руками. И пошла к нему. Он кричал. Я вышла к порогу прихожей и тут он наконец увидел меня. На короткое мгновение он умолк и тут же закричал еще громче, пытаясь отползти от меня в сторону спасительно открытой двери.Он выл, судорожно отталкиваясь каблуками от половиц и, по-прежнему держась за живот руками, уже сползал, привставая, через порожек на крыльцо. Между пальцев сочилась алая кровь. Он не сводил с меня обезумевших глаз.Я шла к нему, плавно опуская ствол карабина.Глаза у него вылезли из орбит, в его взгляде не осталось ничего человеческого. Он выл не переставая.Я нажала на спуск. Пуля пробила ему кисть руки, попав в живот почти что рядом с первой пулей. Его сдвинуло к ступеням крыльца. Стреляная гильза со звоном проскакала по полу и замерла рядом с его скребущим доски крыльца лакированным ботинком. Сизый дым заполнил прихожую и почти сразу же вытянулся на двор. Я перешагнула порог и встала рядом с ним.Он внезапно замолчал.Он внимательно смотрел на меня и мелко, часто икал, вздрагивая всем телом.И тогда я сделала последний шаг. Вдавила ствол в его правый глаз и выстрелила. Вместо глаза у него мгновенно образовалась черно-кровавая дыра, голова подскочила, на ступеньки от его затылка брызнуло красным и бело-желтым. Голова его с глухим стуком упала на доски, ноги дернулись и замерли, а левый глаз так и остался открытым.Я выпустила из рук карабин и он, скользнув прикладом по перилам, упал ему поперек ног. Я постояла, глядя на него. Снова пошел снег — потихоньку, а потом все гуще и гуще. На его изуродованное лицо ложились снежинки. Сначала они на нем таяли, а потом таять перестали. Даже на единственном оставшемся у него открытом глазе. И тогда я повернулась и пошла в дом.Я не торопясь вошла в холл, взяла со столика свою сумку и, недолго покопавшись в ней, вытащила из бокового кармашка желтый квадратик картона с написанными от руки телефонными номерами.Сев возле телефона, я сняла трубку и сверяясь с желтым квадратиком, набрала номер. И когда на том конце ответили, я спросила в трубку:— Можно к телефону Дементьева, старшего уполномоченного?— Я вас слушаю.— Это Драгомирова говорит. Помните меня?— Я узнал вас, Ольга Матвеевна.— Я у себя на даче, в Петергофе, — сказала я. — Я только что убила человека. Приезжайте.И повесила трубку.Я сидела на диване, смотрела прямо перед собой на лежащее в проеме распахнутой двери тело Славика, на падающий снег и ждала, когда за мной приедут.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26