Такой женщины нет и быть не может». Розалинда Хокинс — ценный инструмент, и — как таковой — ее нужно лелеять, заботиться о ней и убрать в сторону, когда она выполнит свою задачу. Отослать как можно дальше. Возможно, она так и не догадается, что для него сделала, однако любой, кто достаточно хорошо его знает, будет в состоянии выяснить это с помощью наводящих вопросов.
«Она получит значительный счет в банке, прекрасную одежду, может быть, еще и щедрую премию и превосходные рекомендации. Она сможет заниматься любым делом по своему выбору».
Возможно, стоит отблагодарить ее поездкой в Европу. Таким путем он сможет совершенно безболезненно избавиться от девушки и ее любопытства. Можно организовать все так, чтобы из поездки она вернулась в Чикаго и смогла возобновить там свои занятия. Или — еще того лучше — добиться для нее приема в один из знаменитых университетов Англии или Континента. Франции, например. Мадам Кюри научила французов обращаться с женщинами-учеными. Впрочем, в Оксфорде женщины тоже добились огромных успехов.
Да, так будет лучше всего. Единственное, чего он не вправе себе позволить, — это поселить девушку там, где до нее сможет добраться Саймон, чтобы узнать о характере ее работы для Камерона. Это открыло бы ему слишком многое.
«Итак, решено: поездка в Европу. Может быть, следует устроить ей какой-нибудь роман?»
Он был способен на такое: как только к нему вернется его прежний облик, расстояние не будет преградой, а Повелитель Огня имеет власть над горячей страстью.
«Нет. Она слишком умна, чтобы потерять голову, как бы романтична ни была ситуация».
Розалинда закончила читать и аккуратно отложила в сторону древний манускрипт. Интересно: сегодня вечером он все время видел ее в профиль; большинство женщин тянутся к зеркалам, Розалинда же редко и лишь случайно бросала взгляд на свое отражение.
Камерон пожелал ей спокойной ночи и безмолвно велел изображению в обсидиане растаять.
В целом Камерон был гораздо более доволен результатами своего начинания, чем имел основания надеяться. Розалинда Хокинс оказалась отважной женщиной, приятной внешне и полной самообладания, хотя и сама еще не знала ни своих истинных возможностей, ни своего потенциала. Не было необходимости беспокоиться о том, чтобы постоянно за ней присматривать, — не только потому, что она явно была способна и найти себе занятие, и постоять за себя, но в первую очередь из-за полного отсутствия в ее характере назойливого любопытства, которое губит столь многих представительниц ее пола. Камерон с помощью зеркал следил за Розалиндой, пока она осматривала дом: обнаружив запертую дверь, она теряла к ней всякий интерес — не пыталась открыть замок, не унижалась до того, чтобы заглянуть в замочную скважину, не прикладывала ухо к щели. Розалинда определенно считала, что, если дверь заперта, для этого есть веское основание, которое ее не касается, и просто шла дальше. Слишком многие женщины были буквально одержимы стремлением открыть любой секрет; Розалинда же была готова при необходимости оставлять секреты секретами.
Жаль, конечно, что она не ездит верхом. Камерон был бы очень доволен, если бы она смогла прогуливать Заката. Поль не мог сладить с жеребцом без мундштучного удила, а Камерон не собирался разрешать применять это орудие пытки — у Заката слишком чувствительные губы, — да и вообще считал, что, если человек не способен править конем с помощью узды и коленей, он не заслуживает лучшего скакуна, чем упрямый мул.
«Закату придется подождать до тех пор, пока я снова стану самим собой. Он достаточно много бегает в загоне и не пострадает от того, что на нем не ездят».
— Ну, — прервала его размышления саламандра, — что ты задумал на этот раз?
— Позаботиться о том, чтобы к завтрашнему утру те книжные каталоги, о которых мы говорили, оказались на столе у Розалинды, — ответил он. — Убери ее комнаты, как только она уснет. Думаю, завтра ей захочется погулять по окрестностям, так что приготовь карту и положи ее вместе с каталогами. Пусть будет готова корзинка с бутербродами, если она решит отправиться на пикник. Остальное ты знаешь.
— Подать завтрак, как только она проснется; убрать комнаты, как только она уйдет. — Саламандра лениво завертелась на обсидиановом постаменте. — А какие книги мы ей приготовим?
— Я отберу их сейчас, прежде чем лягу. — Да, это лучше всего. — Я скажу тебе, какие главы отметить.
Позор, что саламандра не умеет читать: будь иначе, не понадобился бы весь этот вздор…
С другой стороны, тогда здесь не появилась бы Розалинда. Общество саламандры было временами занятным, иногда ставило Камерона перед загадками, но чтобы постоянно бросать ему вызов — нужен был другой человек.
Таким вызовом и оказалась Розалинда Хокинс. Трудной и увлекательной задачей будет обучить ее, развить ее дар, не давая понять, на что она становится способной. Он должен совершить настоящее чудо: преобразить Розалинду, но так, чтобы она ничего не заметила. Камерон признался себе, что до ее прибытия был на грани отчаяния; теперь же подобная опасность ему не угрожала.
Своей неуклюжей лапой он поднял бокал, приветствуя обсидиановую поверхность, где недавно отражался образ девушки.
— Добро пожаловать, Розалинда Хокинс, — прошептал он. — И да не иссякнет ваша способность удивлять меня!
Розалинда проснулась с таким радостным чувством, что у нее даже закружилась голова. Да, она отбросила всякую осторожность, согласилась занять пост, который отвергла бы любая осмотрительная женщина. Может быть, она и лишилась рассудка — но она впервые жила полноценной жизнью с тех пор, как ее приняли в университет.
Она привычно потянулась за очками… Они скользнули прочь прежде, чем она их коснулась. Кровать и ночной столик покачнулись.
Каким-то чудом Роза поймала очки в воздухе, прежде чем они коснулись пола, и в этот же момент сотрясения прекратились.
Она не сразу поняла, что только что пережила землетрясение. И поняла благодаря своему знанию истории. Везувий. Помпеи. Она читала римские описания гибели Помпеи и Геркуланума…
На мгновение ее целиком захватило воображение. По крайней мере она решила, что дело именно в воображении. Синее пятно комнаты исчезло; она видела дым пожаров, бегущих людей, пламя, бушующее повсюду, огненное дуновение опалило ей кожу.
Она видела себя коленопреклоненной то рядом с одной беспомощной жертвой, то с другой — одни были раздавлены камнями, другие обожжены до неузнаваемости; она отчаянно пыталась помочь тем, кому помочь было уже нельзя, и смотрела, как люди умирают у нее на руках. Понимала, что все ее попытки бесполезны, но не могла не пытаться сделать хоть что-то и испытывала от своей беспомощности бесконечное отчаяние.
Что бы она ни делала, она не могла противостоять этому разрушению, как не может соломинка противиться урагану. И все же она боролась за жизни тех, кто с воплями пытался выбраться из пылающих руин.
«Здесь же нет вулканов, — успокоила себя она. — И у меня никаких шансов оказаться под слоем пепла. Это всего лишь землетрясение, а землетрясения случаются здесь все время. И это не Древний Рим! В современном мире здания могут выстоять против любых капризов природы».
Однако там, где полагалось быть ее желудку, зияла пустота, а руки, даже когда она надела очки, продолжали дрожать.
Только когда, войдя в гостиную, Роза обнаружила ожидающий ее завтрак, к ней вернулось самообладание и ноги перестали подкашиваться. Она предвкушала новые открытия в доме и в его окрестностях — особенно в окрестностях — и потому надела изящный прогулочный костюм из синего шелка, голубую блузку с широким шарфом вокруг шеи и удобные ботинки на низком каблуке. Рядом с подносом лежали книжные каталоги, которые обещал ей Камерон, и план поместья. На столе также стояла корзинка с приготовленными для пикника сандвичами.
Все точно так, как было обещано.
Бросив быстрый взгляд на свои новые часы, Роза убедилась, что времени на прогулку у нее более чем достаточно. Единственный вопрос заключался в том, заняться ли более подробным осмотром дома, или выйти наружу. В доме было очень много такого, что она лишь мельком заметила накануне, и ей хотелось все рассмотреть при дневном свете.
Однако теплые солнечные лучи, падавшие в окно, помогли ей принять решение. Если все, что она слышала о здешнем климате, правда, то осенью ясные солнечные дни выпадают не так уж часто, и лучше воспользоваться представившейся возможностью. Завтра может пойти дождь, и тогда она обследует дом.
Она быстро съела завтрак и взяла корзинку. На схеме была обозначена боковая дверь рядом с лестницей; она выходила к конюшням — ею, вероятно, пользовались любители утренних верховых прогулок. Вот через эту-то дверь она и выйдет: Розе вовсе не хотелось встречаться ни со странными слугами Камерона, бесшумно разгуливающими по комнатам, ни с Полем Дюмоном.
Особенно с Полем Дюмоном.
Когда она вышла на залитую солнцем лужайку, легкий ветерок подхватил ее юбку и завернул вокруг щиколоток. Девушка с улыбкой расправила ткань и, заметив какое-то движение, повернулась вправо.
Перед ней тянулись конюшни, которые можно было бы принять за дворцовый флигель, если бы не традиционная темно-красная окраска стен с белыми дверьми и белым забором. Дальше виднелась купа темно-зеленых деревьев, откуда ветерок приносил свежий лесной запах, и поле, окруженное такой яркой белой изгородью, что глазам становилось больно. По полю бегал, иногда взвиваясь на дыбы, рыжий конь. Роза не разбиралась в лошадях, но даже ее неопытному взгляду было видно, что это необыкновенно дорогой жеребец. Его шкура сияла начищенной медью, хвост и грива струились, как языки пламени; при малейшем движении под лоснящейся шерстью переливались мускулы. Этот конь был более живым, чем все лошади, которых она видела до сих пор. У нее на глазах он снова взвился на дыбы и игриво ударил копытами по воздуху. Привлеченная исходящей от жеребца радостью жизни, Роза двинулась к загородке. Конь взглянул на нее, и его темные глаза блеснули; девушка могла бы поклясться, что он смеется, когда, опустившись на все четыре копыта, выгнув шею и подняв хвост, жеребец загарцевал ей навстречу.
Завороженная этим зрелищем, Роза заметила, что подошла вплотную к загородке, только когда наткнулась на нее. Конь танцующим шагом с изяществом балетного танцора боком приблизился к ней и остановился, явно позируя, как будто понимая, до чего он прекрасен, и желая показать себя во всей красе.
— Это Закат, — раздался сухой голос из-за ее спины. — Чистокровный арабский жеребец, с родословной длиннее, чем ваша и моя вместе взятые, стоит баснословных денег. К тому же невероятно балованный. Разумеется, на нем может ездить только Ясон.
Розе не нужно было оглядываться, чтобы понять: Поль Дюмон снова подошел к ней так, что она этого не заметила. Девушка напряглась, ее руки стиснули ручку корзинки. Роза не знала, откуда у нее такое отвращение к этому человеку, но с каждым разом ее неприязнь росла.
— Вот как? — сказала она, не оборачиваясь. — Я не отличила бы арабского жеребца от крестьянской лошадки, но даже я вижу, как он красив.
Конь посмотрел на что-то за спиной Розы и фыркнул; казалось, он испытывает отвращение, хоть девушка и считала, что такие эмоции не свойственны лошадям. Взбрыкнув, жеребец ускакал на дальний конец поля и возобновил свои танцы с ветерком, поглядывая изредка на Розу и презрительно игнорируя Поля Дюмона.
Тот мрачно усмехнулся.
— Он меня не любит, и боюсь, что это чувство взаимно. Жеребец был подарен Ясону каким-то арабским шейхом, или как там их называют. Его сопровождали сюда полдюжины самых устрашающих варваров, каких только можно себе представить, в развевающихся одеждах, с огромными изогнутыми саблями. Пока они оставались здесь, они жили в шатре на лужайке и молились, обратив лицо к Мекке, по десять раз на дню. Говорят, у коня на корабле, доставившем его в Нью-Йорк, была собственная каюта, а потом за ним был отправлен специальный вагон, обитый изнутри орехом и красным деревом, в котором его и доставили сюда. Поили его водой из особого источника, а каждую охапку сена и меру овса, перед тем как дать коню, внимательно осматривали сопровождающие.
— В самом деле? — Если Камерон так заботится даже о жеребце… Что ж, теперь Розе становилось яснее ее собственное положение в этом доме. Девушка ощутила удовлетворение. Чем менее необычным было внимание Камерона к ней, тем спокойнее она себя чувствовала.
«Я — два глаза и голос, больше ему от меня ничего не надо. Вот и прекрасно».
Роза предпочла бы быть утилитарным предметом, а не объектом интереса. Чего она никак не хотела бы — это оказаться для Камерона кем-то иным, чем… ну, скажем, коллегой.
Дюмон наконец встал рядом с девушкой и облокотился на изгородь, словно бы наблюдая за конем.
— В городе живут сотни детей, на которых тратится гораздо меньше, чем на Заката, — притом что на этом коне никто не может ездить со времени… несчастного случая с Ясоном. — Поль бросил на Розу иронический взгляд. — Таков уж Ясон: если что-то нужно ему лично, он не жалеет денег, но если дело касается благополучия кого-то другого — если, конечно, от этого человека не зависят удобства самого Ясона, — ну, что ж поделаешь… — Молодой человек пожал плечами. — Он своеобразен и в другом: у него странные интересы и странные привычки. Некоторые его представления для других людей оказались бы неприемлемы, а кое-кто счел бы его опасным.
— Да? — Роза продолжала следить за конем. Она не слишком много знала о животных, но одно обстоятельство заметила давно: в их поведении отражалось то, как к ним относятся окружающие люди. Перед ней был жеребец, с юности не знавший ни грубого слова, ни хлыста, который и теперь не боялся никого и ничего. С ним никогда не обращались плохо, им только управляли, что само по себе было интересно. Роза знала очень многих мужчин, которые постарались бы сломить волю коня, только чтобы доказать, что это им по силам. Девушка подумала, что Поль Дюмон — из их числа.
Секретарь снова искоса посмотрел на нее.
— Он любит владеть не только вещами, но и людьми, любит управлять ими. Если ему это не удается, он делает все от него зависящее, чтобы и никому другому это не удалось.
Роза, как раньше Поль, только пожала плечами и ничего не сказала. Дюмон явно ждал от нее ответа, потом вдруг переменил манеру: стал обаятелен и заискивающе улыбнулся.
— Уверен, вы встречали подобных людей, так что вас это едва ли удивляет, — продолжал он, придвигаясь ближе к девушке. Роза сделала вид, что поправляет юбку; это послужило оправданием, чтобы отступить на шаг, сохранив между ними то же расстояние, что и прежде. — Могущественные люди часто пользуются своей властью, не задумываясь, что при этом могут раздавить тех, кто ниже их. Мы, подчиненные, должны помнить свое место, но ведь всегда хорошо иметь рядом человека, знающего, как управляться с хозяином, правда? Для того чтобы навязать свою волю, у Ясона есть некоторые особые таланты и друзья более странные, чем тот арабский шейх; лучше знать об этом заранее, как мне кажется.
— Вероятно. Я никогда раньше ни на кого не работала, — осторожно ответила Роза.
«Будь я так глупа, как он, по-видимому, считает, будь я обманута ласковой улыбкой и дружескими манерами, я, пожалуй, даже могла бы ему поверить».
Теперь наконец Роза поняла, кого напоминает ей Поль Дюмон: одного весьма поверхностного студента, заводившего дружбу со всеми и пользовавшегося своей способностью входить в доверие для того, чтобы бесстыдно присваивать результаты чужих исследований.
Подобные разговоры Роза слышала и раньше. Как и Поль Дюмон, Стивен Смит-Дэвид таинственно намекал на существование заговора среди студентов и даже среди профессоров — заговора, целью которого было «избавиться от талантливых соперников».
Роза была в числе первых, кто попался на его удочку, но, к счастью, быстро опознала собственные результаты в опубликованной им статье. Девушка хорошо знала, что Смит-Дэвид не прочел ни единого из тех средневековых документов, которые цитировал; недели ее напряженной работы пропали зря, поскольку мошенник опередил ее с публикацией больше чем на неделю.
Роза, может быть, и согласилась бы поддерживать дружбу со Смит-Дэвидом, который начал ухаживать за ней, и даже попыталась бы уверить себя, что выйти за него замуж было бы не так плохо: они могли бы оказаться партнерами, она занималась бы исследованиями, а он бы писал статьи. Конечно, она осталась бы безвестной исполнительницей, но такое было не ново в научных кругах — многие признанные ученые пользовались подобной помощью своих жен. Действительно, это часто был единственный путь для женщины добиться того, чтобы ее исследования оценили по достоинству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
«Она получит значительный счет в банке, прекрасную одежду, может быть, еще и щедрую премию и превосходные рекомендации. Она сможет заниматься любым делом по своему выбору».
Возможно, стоит отблагодарить ее поездкой в Европу. Таким путем он сможет совершенно безболезненно избавиться от девушки и ее любопытства. Можно организовать все так, чтобы из поездки она вернулась в Чикаго и смогла возобновить там свои занятия. Или — еще того лучше — добиться для нее приема в один из знаменитых университетов Англии или Континента. Франции, например. Мадам Кюри научила французов обращаться с женщинами-учеными. Впрочем, в Оксфорде женщины тоже добились огромных успехов.
Да, так будет лучше всего. Единственное, чего он не вправе себе позволить, — это поселить девушку там, где до нее сможет добраться Саймон, чтобы узнать о характере ее работы для Камерона. Это открыло бы ему слишком многое.
«Итак, решено: поездка в Европу. Может быть, следует устроить ей какой-нибудь роман?»
Он был способен на такое: как только к нему вернется его прежний облик, расстояние не будет преградой, а Повелитель Огня имеет власть над горячей страстью.
«Нет. Она слишком умна, чтобы потерять голову, как бы романтична ни была ситуация».
Розалинда закончила читать и аккуратно отложила в сторону древний манускрипт. Интересно: сегодня вечером он все время видел ее в профиль; большинство женщин тянутся к зеркалам, Розалинда же редко и лишь случайно бросала взгляд на свое отражение.
Камерон пожелал ей спокойной ночи и безмолвно велел изображению в обсидиане растаять.
В целом Камерон был гораздо более доволен результатами своего начинания, чем имел основания надеяться. Розалинда Хокинс оказалась отважной женщиной, приятной внешне и полной самообладания, хотя и сама еще не знала ни своих истинных возможностей, ни своего потенциала. Не было необходимости беспокоиться о том, чтобы постоянно за ней присматривать, — не только потому, что она явно была способна и найти себе занятие, и постоять за себя, но в первую очередь из-за полного отсутствия в ее характере назойливого любопытства, которое губит столь многих представительниц ее пола. Камерон с помощью зеркал следил за Розалиндой, пока она осматривала дом: обнаружив запертую дверь, она теряла к ней всякий интерес — не пыталась открыть замок, не унижалась до того, чтобы заглянуть в замочную скважину, не прикладывала ухо к щели. Розалинда определенно считала, что, если дверь заперта, для этого есть веское основание, которое ее не касается, и просто шла дальше. Слишком многие женщины были буквально одержимы стремлением открыть любой секрет; Розалинда же была готова при необходимости оставлять секреты секретами.
Жаль, конечно, что она не ездит верхом. Камерон был бы очень доволен, если бы она смогла прогуливать Заката. Поль не мог сладить с жеребцом без мундштучного удила, а Камерон не собирался разрешать применять это орудие пытки — у Заката слишком чувствительные губы, — да и вообще считал, что, если человек не способен править конем с помощью узды и коленей, он не заслуживает лучшего скакуна, чем упрямый мул.
«Закату придется подождать до тех пор, пока я снова стану самим собой. Он достаточно много бегает в загоне и не пострадает от того, что на нем не ездят».
— Ну, — прервала его размышления саламандра, — что ты задумал на этот раз?
— Позаботиться о том, чтобы к завтрашнему утру те книжные каталоги, о которых мы говорили, оказались на столе у Розалинды, — ответил он. — Убери ее комнаты, как только она уснет. Думаю, завтра ей захочется погулять по окрестностям, так что приготовь карту и положи ее вместе с каталогами. Пусть будет готова корзинка с бутербродами, если она решит отправиться на пикник. Остальное ты знаешь.
— Подать завтрак, как только она проснется; убрать комнаты, как только она уйдет. — Саламандра лениво завертелась на обсидиановом постаменте. — А какие книги мы ей приготовим?
— Я отберу их сейчас, прежде чем лягу. — Да, это лучше всего. — Я скажу тебе, какие главы отметить.
Позор, что саламандра не умеет читать: будь иначе, не понадобился бы весь этот вздор…
С другой стороны, тогда здесь не появилась бы Розалинда. Общество саламандры было временами занятным, иногда ставило Камерона перед загадками, но чтобы постоянно бросать ему вызов — нужен был другой человек.
Таким вызовом и оказалась Розалинда Хокинс. Трудной и увлекательной задачей будет обучить ее, развить ее дар, не давая понять, на что она становится способной. Он должен совершить настоящее чудо: преобразить Розалинду, но так, чтобы она ничего не заметила. Камерон признался себе, что до ее прибытия был на грани отчаяния; теперь же подобная опасность ему не угрожала.
Своей неуклюжей лапой он поднял бокал, приветствуя обсидиановую поверхность, где недавно отражался образ девушки.
— Добро пожаловать, Розалинда Хокинс, — прошептал он. — И да не иссякнет ваша способность удивлять меня!
Розалинда проснулась с таким радостным чувством, что у нее даже закружилась голова. Да, она отбросила всякую осторожность, согласилась занять пост, который отвергла бы любая осмотрительная женщина. Может быть, она и лишилась рассудка — но она впервые жила полноценной жизнью с тех пор, как ее приняли в университет.
Она привычно потянулась за очками… Они скользнули прочь прежде, чем она их коснулась. Кровать и ночной столик покачнулись.
Каким-то чудом Роза поймала очки в воздухе, прежде чем они коснулись пола, и в этот же момент сотрясения прекратились.
Она не сразу поняла, что только что пережила землетрясение. И поняла благодаря своему знанию истории. Везувий. Помпеи. Она читала римские описания гибели Помпеи и Геркуланума…
На мгновение ее целиком захватило воображение. По крайней мере она решила, что дело именно в воображении. Синее пятно комнаты исчезло; она видела дым пожаров, бегущих людей, пламя, бушующее повсюду, огненное дуновение опалило ей кожу.
Она видела себя коленопреклоненной то рядом с одной беспомощной жертвой, то с другой — одни были раздавлены камнями, другие обожжены до неузнаваемости; она отчаянно пыталась помочь тем, кому помочь было уже нельзя, и смотрела, как люди умирают у нее на руках. Понимала, что все ее попытки бесполезны, но не могла не пытаться сделать хоть что-то и испытывала от своей беспомощности бесконечное отчаяние.
Что бы она ни делала, она не могла противостоять этому разрушению, как не может соломинка противиться урагану. И все же она боролась за жизни тех, кто с воплями пытался выбраться из пылающих руин.
«Здесь же нет вулканов, — успокоила себя она. — И у меня никаких шансов оказаться под слоем пепла. Это всего лишь землетрясение, а землетрясения случаются здесь все время. И это не Древний Рим! В современном мире здания могут выстоять против любых капризов природы».
Однако там, где полагалось быть ее желудку, зияла пустота, а руки, даже когда она надела очки, продолжали дрожать.
Только когда, войдя в гостиную, Роза обнаружила ожидающий ее завтрак, к ней вернулось самообладание и ноги перестали подкашиваться. Она предвкушала новые открытия в доме и в его окрестностях — особенно в окрестностях — и потому надела изящный прогулочный костюм из синего шелка, голубую блузку с широким шарфом вокруг шеи и удобные ботинки на низком каблуке. Рядом с подносом лежали книжные каталоги, которые обещал ей Камерон, и план поместья. На столе также стояла корзинка с приготовленными для пикника сандвичами.
Все точно так, как было обещано.
Бросив быстрый взгляд на свои новые часы, Роза убедилась, что времени на прогулку у нее более чем достаточно. Единственный вопрос заключался в том, заняться ли более подробным осмотром дома, или выйти наружу. В доме было очень много такого, что она лишь мельком заметила накануне, и ей хотелось все рассмотреть при дневном свете.
Однако теплые солнечные лучи, падавшие в окно, помогли ей принять решение. Если все, что она слышала о здешнем климате, правда, то осенью ясные солнечные дни выпадают не так уж часто, и лучше воспользоваться представившейся возможностью. Завтра может пойти дождь, и тогда она обследует дом.
Она быстро съела завтрак и взяла корзинку. На схеме была обозначена боковая дверь рядом с лестницей; она выходила к конюшням — ею, вероятно, пользовались любители утренних верховых прогулок. Вот через эту-то дверь она и выйдет: Розе вовсе не хотелось встречаться ни со странными слугами Камерона, бесшумно разгуливающими по комнатам, ни с Полем Дюмоном.
Особенно с Полем Дюмоном.
Когда она вышла на залитую солнцем лужайку, легкий ветерок подхватил ее юбку и завернул вокруг щиколоток. Девушка с улыбкой расправила ткань и, заметив какое-то движение, повернулась вправо.
Перед ней тянулись конюшни, которые можно было бы принять за дворцовый флигель, если бы не традиционная темно-красная окраска стен с белыми дверьми и белым забором. Дальше виднелась купа темно-зеленых деревьев, откуда ветерок приносил свежий лесной запах, и поле, окруженное такой яркой белой изгородью, что глазам становилось больно. По полю бегал, иногда взвиваясь на дыбы, рыжий конь. Роза не разбиралась в лошадях, но даже ее неопытному взгляду было видно, что это необыкновенно дорогой жеребец. Его шкура сияла начищенной медью, хвост и грива струились, как языки пламени; при малейшем движении под лоснящейся шерстью переливались мускулы. Этот конь был более живым, чем все лошади, которых она видела до сих пор. У нее на глазах он снова взвился на дыбы и игриво ударил копытами по воздуху. Привлеченная исходящей от жеребца радостью жизни, Роза двинулась к загородке. Конь взглянул на нее, и его темные глаза блеснули; девушка могла бы поклясться, что он смеется, когда, опустившись на все четыре копыта, выгнув шею и подняв хвост, жеребец загарцевал ей навстречу.
Завороженная этим зрелищем, Роза заметила, что подошла вплотную к загородке, только когда наткнулась на нее. Конь танцующим шагом с изяществом балетного танцора боком приблизился к ней и остановился, явно позируя, как будто понимая, до чего он прекрасен, и желая показать себя во всей красе.
— Это Закат, — раздался сухой голос из-за ее спины. — Чистокровный арабский жеребец, с родословной длиннее, чем ваша и моя вместе взятые, стоит баснословных денег. К тому же невероятно балованный. Разумеется, на нем может ездить только Ясон.
Розе не нужно было оглядываться, чтобы понять: Поль Дюмон снова подошел к ней так, что она этого не заметила. Девушка напряглась, ее руки стиснули ручку корзинки. Роза не знала, откуда у нее такое отвращение к этому человеку, но с каждым разом ее неприязнь росла.
— Вот как? — сказала она, не оборачиваясь. — Я не отличила бы арабского жеребца от крестьянской лошадки, но даже я вижу, как он красив.
Конь посмотрел на что-то за спиной Розы и фыркнул; казалось, он испытывает отвращение, хоть девушка и считала, что такие эмоции не свойственны лошадям. Взбрыкнув, жеребец ускакал на дальний конец поля и возобновил свои танцы с ветерком, поглядывая изредка на Розу и презрительно игнорируя Поля Дюмона.
Тот мрачно усмехнулся.
— Он меня не любит, и боюсь, что это чувство взаимно. Жеребец был подарен Ясону каким-то арабским шейхом, или как там их называют. Его сопровождали сюда полдюжины самых устрашающих варваров, каких только можно себе представить, в развевающихся одеждах, с огромными изогнутыми саблями. Пока они оставались здесь, они жили в шатре на лужайке и молились, обратив лицо к Мекке, по десять раз на дню. Говорят, у коня на корабле, доставившем его в Нью-Йорк, была собственная каюта, а потом за ним был отправлен специальный вагон, обитый изнутри орехом и красным деревом, в котором его и доставили сюда. Поили его водой из особого источника, а каждую охапку сена и меру овса, перед тем как дать коню, внимательно осматривали сопровождающие.
— В самом деле? — Если Камерон так заботится даже о жеребце… Что ж, теперь Розе становилось яснее ее собственное положение в этом доме. Девушка ощутила удовлетворение. Чем менее необычным было внимание Камерона к ней, тем спокойнее она себя чувствовала.
«Я — два глаза и голос, больше ему от меня ничего не надо. Вот и прекрасно».
Роза предпочла бы быть утилитарным предметом, а не объектом интереса. Чего она никак не хотела бы — это оказаться для Камерона кем-то иным, чем… ну, скажем, коллегой.
Дюмон наконец встал рядом с девушкой и облокотился на изгородь, словно бы наблюдая за конем.
— В городе живут сотни детей, на которых тратится гораздо меньше, чем на Заката, — притом что на этом коне никто не может ездить со времени… несчастного случая с Ясоном. — Поль бросил на Розу иронический взгляд. — Таков уж Ясон: если что-то нужно ему лично, он не жалеет денег, но если дело касается благополучия кого-то другого — если, конечно, от этого человека не зависят удобства самого Ясона, — ну, что ж поделаешь… — Молодой человек пожал плечами. — Он своеобразен и в другом: у него странные интересы и странные привычки. Некоторые его представления для других людей оказались бы неприемлемы, а кое-кто счел бы его опасным.
— Да? — Роза продолжала следить за конем. Она не слишком много знала о животных, но одно обстоятельство заметила давно: в их поведении отражалось то, как к ним относятся окружающие люди. Перед ней был жеребец, с юности не знавший ни грубого слова, ни хлыста, который и теперь не боялся никого и ничего. С ним никогда не обращались плохо, им только управляли, что само по себе было интересно. Роза знала очень многих мужчин, которые постарались бы сломить волю коня, только чтобы доказать, что это им по силам. Девушка подумала, что Поль Дюмон — из их числа.
Секретарь снова искоса посмотрел на нее.
— Он любит владеть не только вещами, но и людьми, любит управлять ими. Если ему это не удается, он делает все от него зависящее, чтобы и никому другому это не удалось.
Роза, как раньше Поль, только пожала плечами и ничего не сказала. Дюмон явно ждал от нее ответа, потом вдруг переменил манеру: стал обаятелен и заискивающе улыбнулся.
— Уверен, вы встречали подобных людей, так что вас это едва ли удивляет, — продолжал он, придвигаясь ближе к девушке. Роза сделала вид, что поправляет юбку; это послужило оправданием, чтобы отступить на шаг, сохранив между ними то же расстояние, что и прежде. — Могущественные люди часто пользуются своей властью, не задумываясь, что при этом могут раздавить тех, кто ниже их. Мы, подчиненные, должны помнить свое место, но ведь всегда хорошо иметь рядом человека, знающего, как управляться с хозяином, правда? Для того чтобы навязать свою волю, у Ясона есть некоторые особые таланты и друзья более странные, чем тот арабский шейх; лучше знать об этом заранее, как мне кажется.
— Вероятно. Я никогда раньше ни на кого не работала, — осторожно ответила Роза.
«Будь я так глупа, как он, по-видимому, считает, будь я обманута ласковой улыбкой и дружескими манерами, я, пожалуй, даже могла бы ему поверить».
Теперь наконец Роза поняла, кого напоминает ей Поль Дюмон: одного весьма поверхностного студента, заводившего дружбу со всеми и пользовавшегося своей способностью входить в доверие для того, чтобы бесстыдно присваивать результаты чужих исследований.
Подобные разговоры Роза слышала и раньше. Как и Поль Дюмон, Стивен Смит-Дэвид таинственно намекал на существование заговора среди студентов и даже среди профессоров — заговора, целью которого было «избавиться от талантливых соперников».
Роза была в числе первых, кто попался на его удочку, но, к счастью, быстро опознала собственные результаты в опубликованной им статье. Девушка хорошо знала, что Смит-Дэвид не прочел ни единого из тех средневековых документов, которые цитировал; недели ее напряженной работы пропали зря, поскольку мошенник опередил ее с публикацией больше чем на неделю.
Роза, может быть, и согласилась бы поддерживать дружбу со Смит-Дэвидом, который начал ухаживать за ней, и даже попыталась бы уверить себя, что выйти за него замуж было бы не так плохо: они могли бы оказаться партнерами, она занималась бы исследованиями, а он бы писал статьи. Конечно, она осталась бы безвестной исполнительницей, но такое было не ново в научных кругах — многие признанные ученые пользовались подобной помощью своих жен. Действительно, это часто был единственный путь для женщины добиться того, чтобы ее исследования оценили по достоинству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43