— Похоже, мальчик достиг того возраста, когда стыдится появления на людях с матерью, — вздохнув заметила Мэйбл. — Правда, не припомню, чтобы мои родители вызывали у меня подобные чувства.
— Зато я вызывал, — подколол ее Гард, переставляя тарелки с подноса на стол. — Ты не очень-то хотела, чтобы нас видели вместе.
Мэйбл расстелила салфетку, сняла обертку с гамбургера и только потом взглянула на собеседника.
— Это неправда, Гард. Мы с тобой все время где-то бывали.
— Да, но только там, куда никогда не заглядывали твои друзья. Где тебе не пришлось бы меня с кем-нибудь знакомить.
— Я и с твоими друзьями не была знакома…
— Ты никогда не выказывала такого желания.
— Ты тоже. — Она натянуто улыбнулась. — Впрочем, то, чем мы с тобой предпочитали заниматься, лучше было делать не при людях.
Он хотел было поспорить, но тут же передумал. А ведь она права! Больше всего ему хотелось быть с ней, а не с ее друзьями. Хотелось разговаривать с любимой, прикасаться к ее телу, заниматься с ней любовью. Жить в том мире, где только он и она. И в какой-то степени им удалось создать этот мир. Конечно, у каждого из них была своя жизнь — семья, друзья, его работа, ее учеба, — в которой они жили отдельно друг от друга. Но существовала и другая, в которой хватало места только для двоих.
Впрочем, разглагольствовать на этот предмет Гард не стал — просто сменил тему разговора.
— Алан сказал, что сегодня, когда закончит работать, поедет к дедушке и бабушке.
Мать кивнула.
— После того как ты его туда отвезешь, я хотел бы с тобой поговорить.
— О чем? — поинтересовалась она, но Гард лишь молча покачал головой.
Битком набитое кафе не располагало к подобным беседам, да и Алан сидел слишком близко, вполне мог что-нибудь услышать.
Мэйбл не стала настаивать. Может, кто-то скажет, что у нее напрочь отсутствует чувство собственного достоинства, но она готова пойти на все, лишь бы пробыть с приятным ей человеком подольше.
— А почему бы тебе самому не привезти его обратно? — предложила она. — Потом мы бы отправили его к бабушке с дедушкой, а сами спокойно поговорили бы.
Гард неохотно кивнул, и женщина поняла — он не в восторге от ее предложения. И вовсе не потому, что ему не хотелось отвозить Алана домой или беседовать с ней, нет. Его смущала перспектива поездки к Роллинсам. Что ж, его понять можно. Многие испытывали страх перед мистером Питером, а уж этот, больше чем кто бы то ни было, имел основания держаться от высокомерного богача подальше. Тринадцать лет назад он чуть не помешал осуществлению планов глав двух семейств поженить своих детей. А недавно арестовал единственного внука ее бывшего свекра.
Но самое главное, он может разрушить надежду Питера на то, что Мэйбл когда-нибудь снова вернется к его сыну. Когда-то она пожертвовала ради него дружбой и любовью.
Но теперь этого не произойдет. Она станет бороться за право любить и быть любимой.
И этому способствовала ее встреча с Гардом.
Мэйбл сидела дома и ждала, пока наставник привезет сына после смены домой, как они договаривались. Услышав шум мотора у входной двери, она вышла, прихватив с собой сумку, в которую положила кое-какие вещи сына. Сев в машину, принялась объяснять Гарду, как проехать к дому Роллинсов, не обращая внимания на его протестующий взгляд. Он ведь сегодня сам упрекнул ее в том, что она не представила его никому из своих знакомых. Настала пора это исправить.
Всю дорогу Алан без умолку рассказывал о том, чем они сегодня занимались. Впрочем, мать и без него догадалась — что-то красили. И руки, и лицо, и одежда мальчишки были испещрены пятнами. Время от времени он обрывал свое повествование, чтобы дать указания водителю — здесь направо, потом налево, — пока наконец они не выехали на неширокую частную дорогу, которая привела прямо к подъезду дома, построенного в южноамериканском стиле. Его с полным правом можно было назвать особняком. Даже на Мэйбл, выросшую на одном из соседних участков, вычурная красота этого здания когда-то производила ошеломляющее впечатление. Потом все приелось.
Она первой вышла из машины, за ней Алан, который тут же устремился к дому.
— Ну что, зайдешь познакомиться с дедушкой и бабушкой Алана:
Он лишь ухмыльнулся.
Когда Мэйбл подошла к входной двери, та распахнулась, гостеприимно пропуская ее в дом — Алиса их уже дожидалась. Она крепко обняла внука, несмотря на то, что он был вымазан с головы до ног, потом вежливо улыбнулась бывшей невестке.
— Алан, дедушка сейчас как раз разговаривает с папой по телефону. Беги скорее в кабинет!
Мальчуган чмокнул мать в щеку и скрылся в глубине просторного холла.
— Как Реджи? — повернулась к свекрови Мэйбл.
— Сегодня очень хорошо. — Алиса посмотрела в окно, потом перевела взгляд на гостью. — А как ты, дорогая?
— Отлично.
Не в силах больше сдерживаться, свекровь легким движением головы указала на «фордик».
— Это…
— Да, это Брустер.
— Ну, теперь я понимаю, чем он тебя прельстил. Красавец мужчина!
Мэйбл тоже взглянула в окно. Даже с большого расстояния было видно хмурое лицо Гарда. Может, следовало самой привезти сына, а он бы пока подождал дома, размышляла женщина. Но если он и вправду считает, что она стыдилась показывать его своим знакомым, то сейчас, стоя перед шикарным особняком Роллинсов, наверняка почувствует еще большую неуверенность в себе.
— Да, — повернулась она к Алисе. — Он красивый.
— Ты с ним снова встречаешься?
— Пытаюсь, — усмехнулась она. — Но пока не очень-то получается. Я за многое должна просить у него прощения.
Алиса печально вздохнула.
— Мы тоже, дорогая. Питер надавил на твоего отца, твой отец на тебя… — Я часто думаю, как сложилась бы ваша жизнь, предоставь мы вам возможность поступать по-своему. Ты бы, наверное, вышла замуж за своего Гарда, и вы были бы счастливы и подарили бы твоим родителям не одного внука. А Реджи… Может быть, если бы ему не выпала такая тяжелая доля — достойно нести фамилию Роллинсов, — он не был бы настолько уязвим. Жил бы своей жизнью, как хотел, с кем хотел и где хотел… Может, и не стремился бы тогда искать спасения от действительности в наркотиках.
И прежде чем Мэйбл смогла найти подходящий ответ, Алиса снова спряталась за вежливую улыбку.
— Сколько тебе лет, Мэйбл?
— Скоро тридцать два.
— Уже не девочка. Должна понимать, что настоящая любовь приходит к человеку лишь однажды, и иметь мужество сказать отцу, что не нуждаешься в его советах, в кого влюбляться, за кого выходить замуж и с кем быть счастливой. — Она улыбнулась и перевела разговор на другую тему. — Придешь завтра в церковь?
Мэйбл кивнула.
— Тогда мы Алана привезем туда. Желаю тебе приятно провести вечер, дорогая.
Мэйбл захлопнула за собой дверь и направилась к «фордику». Усевшись, пристегнулась, и они тронулись в путь. Несколько кварталов проехали в молчании.
— Что-нибудь случилось? — наконец отважился нарушить его Гард.
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Вы обе выглядели такими серьезными. Свекровь… — Обеими руками вцепившись в руль, он с трудом договорил: — Миссис Роллинс что-то сказала обо мне?
Он считает, что Алисе неприятно видеть ее с человеком, которого она чуть было не предпочла ее сыну, который, став полицейским, посмел арестовать ее внука, догадалась Мэйбл. Поскольку от ее родителей он не видел ничего хорошего, чего же ждать от родителей Реджи?
— По правде говоря, да, — ответила она, взглянув на него. — Сказала, что ты очень красивый мужчина.
Гард, не ожидавший комплимента, мучительно покраснел.
— Моя свекровь отличная женщина, — продолжала Мэйбл. — Равно как и мама. А вот с мужчинами нашей семье не повезло.
Несколько недель назад он бы как-то отреагировал на ее последнее замечание, сегодня же промолчал. И слава Богу, облегченно вздохнула Мэйбл.
Когда они подъехали к ее дому, Гард заметил под деревом несколько десятков анютиных глазок в пластиковых корзинках.
— Ты еще не закончила…
— Думала, пока будем разговаривать, посажу.
— Я тебе помогу.
Ей хотелось сказать, что он и так целый день провел на солнцепеке, занимаясь физическим трудом, но не стала этого делать, просто пожала плечами. Оставив сумочку на крыльце, натянула перчатки, опустилась на корточки и взяла в руки рыхлитель.
— О чем ты хотел со мной поговорить?
Гард не ответил. Казалось, чего проще — задать не дававшие ему покоя вопросы: почему ушла от мужа, что с ним происходит, в самом ли деле он болен, почему Алан не может поговорить с ним по телефону дома и так далее и тому подобное.
Но слова не шли с языка. Не хотелось, чтобы она опять вздрагивала как от удара, когда он интересовался слишком личными вещами. Боялся снова увидеть в ее глазах затравленное выражение. Опасался, что после этих расспросов она опять замкнется в себе.
— Потом поговорим, — выдавил он из себя наконец.
Мэйбл удивилась, но ничего не сказала и вновь принялась за работу. Говорили они мало, немного о сыне, но больше о пустяках, как если бы были почти незнакомы. Раньше они никогда не вели так называемую светскую беседу, подумал Гард. И тут же с радостью вспомнил: с самого первого дня общаться им было легко и просто. Никогда и в голову не приходило разговаривать, например, о погоде, как сейчас.
— Пойду принесу что-нибудь попить, — сказала хозяйка, когда они в который раз коснулись темы жары. — Что ты хочешь, холодный чай со льдом или лимонад с содовой?
— Чай, пожалуйста.
Она бросила перчатки на раскаленную от солнца землю и вошла в дом. Усевшись под пальмой на пожелтевшую траву, Гард стянул футболку и вытер ею лицо. Ткань была какого-то голубого цвета, а теперь выцветшая и щедро заляпанная белой краской. На плече зияла дыра, карман вот-вот оторвется.
Остальная одежда тоже оставляла желать лучшего. Джинсы от частой стирки стали почти белыми, а на коленях совсем протерлись. Они тоже, как футболка и старенькие кеды, были заляпаны краской. Видок тот еще! И зачем он, офицер, поехал сюда после работы со своими шпанятами, не переодевшись? В самый раз было принять приглашение Мэйбл и предстать перед ее бывшими свекром и свекровью во всей красе, ухмыльнулся Гард. Хорошо, что не попался им на глаза, иначе приказали бы прислуге вышвырнуть его за дверь.
Впрочем, ему на все наплевать. Мнение этих снобов его не интересует. А вот если Мэйбл решит, что он ей не пара, и прогонит, тогда и будет слезы лить.
Хозяйка вынесла два стакана и кувшин с холодным чаем. Поставив все это перед ним на траву, налила чай, закрыла кувшин крышкой, протянула помощнику стакан и… застыла.
Черт побери, увидела шрамы, выругался про себя Гард. Один был на груди, маленький, неровный. Пулевое ранение. А над ним другой — более гладкий, плоский, аккуратный. Работа хирурга. Начинался он от грудной клетки, опоясывал ребра и кончался на спине. Десять лет он жил с этими шрамами, почти позабыв об их существовании, пока кто-нибудь ему не напоминал, или, увидев в первый раз, преисполнялся священного ужаса, смешанного с любопытством.
— Ой, Гард… — прошептала Мэйбл и, поставив перед ним стакан, сначала слегка коснулась длинного шрама, а потом положила на него ладонь. Прикосновение ее нежных пальцев — такое невинное — заставило его вздрогнуть, потом по телу разлилось благодатное тепло, а в воображении стали возникать всякие пикантные картины.
Первым его поползновением было оттолкнуть ее руку, отказав себе в удовольствии, которого был лишен вот уже тринадцать лет. А вторым — наоборот, прижать ее пальцы к своей груди и наслаждаться их теплом как можно дольше.
Но ни того, ни другого он сделать не успел — Мэйбл, проведя пальцем по всему шраму, сама убрала руку.
— Откуда это?
— В меня стреляли. Женщина вздрогнула от ужаса.
— Я и не представляла…
Гард усмехнулся. Все ясно. Она не считала офицера из военной полиции настоящим полицейским. Наверное, думала, что они тут в бирюльки играют, и представления не имела, какому риску, какой опасности они могут подвергаться. Впрочем, что с нее взять, когда и его мать и сестры того же мнения.
— Как это произошло? — спросила Мэйбл уже более спокойным голосом. — Кто это сделал?
Ровным, бесстрастным тоном он рассказал о том, как десять лет назад предотвратил поступление на рынок крупной партии наркотиков. О тех, кто пытался совершить преступную сделку, — наркодельцах, которым уже доводилось сидеть в тюрьме и которые отнюдь не стремились опять туда попасть. И о тех, кто сумел вытащить его с того света, — врачах-хирургах. О том, как долго и мучительно приходил в себя.
Но он постеснялся рассказать, как его нашел коллега-полицейский, который после всего случившегося доложил начальству, что последними словами тяжелораненого, перед тем как он потерял сознание, были: «Скажите Мэйбл…» Не стал рассказывать и о том, как через несколько дней после операции хирург спросил его, кто такая Мэйбл. Не нужно ей знать и того, что последней мыслью, когда он решил, что все, конец, была мысль о ней. А когда понял, что остался жив, ему захотелось умереть, потому что жизнь без нее не имела никакого смысла.
— Как это, наверное, было больно и страшно, — с ужасом проговорила Мэйбл и надолго умолкла. Придя в себя от услышанного, негромко добавила: — Они же действуют пулей и ядом. Вот и тебя чуть не убили!
Гард печально покачал головой.
— Это ты, Мэйбл, чуть не убила меня… А они просто попытались завершить начатое.
Вспыхнув, женщина отвернулась и сделала попытку броситься прочь, но он оказался проворнее, преградив ей путь.
— Не уходи от меня, Мэйбл! — хриплым голосом взмолился он. — Прошу тебя, только не сейчас!
Она подняла голову, и мужчина увидел в ее глазах слезы. Стыдно за то, что натворила много лет назад? А может, жалко его? Или того, что они потеряли?
Впрочем, какое это имеет значение! Подавшись вперед, Гард коснулся губами ее щеки. Она закрыла глаза, и следующий поцелуй пришелся на ее веки. Потом на лоб, снова на щеку…
Неизбывное годами желание заставляло спешить, целовать по-настоящему, как раньше. Он сумел сдержать казавшееся неуемным влечение — хотелось насладиться каждым легким прикосновением, прежде чем погрузиться в пучину страсти.
Какой же он ласковый, с изумлением подумала Мэйбл. Впрочем, удивляться нечему. Он всегда был с ней трогательно нежен и бережен, даже когда сгорал от нетерпения. И это тоже с годами не изменилось. Поцелуи его вызывали приятную муку, руки горячо и трепетно прижимали к себе. Ей хотелось сказать, что не нужно ее так крепко держать, что она теперь от него никуда не денется. Но женщина молчала. Не в силах была произнести ни слова, пока он целует ее. Хотелось, чтобы эта сладкая пытка никогда не кончилась…
Он прошептал ее имя, и Мэйбл, не сдержав себя, сама отозвалась на звук голоса, прижавшись губами к его губам. Слегка приоткрыла рот, и язык его не замедлил себя ждать — скользнул в него желанным гостем. Женщина затрепетала. Поцелуй становился все жарче, и она застонала.
Какой знакомый звук, подумал Гард, тихий и какой-то жалобный… Столько лет прошло, а он никак не может забыть прерывистого дыхания, страстного шепота, исступленных стонов, свидетельствующих о том, что любимая разделяет его страсть.
Он почувствовал, как ее руки ласково поглаживают его по груди. Одного этого прикосновения достаточно, чтобы вызвать в нем страстное, безудержное желание. Как же он ее хочет! Бог ты мой! И как любит… Душу за нее готов отдать! Но сейчас не время и не место говорить ей о своих чувствах.
Гард осторожно отстранился, хотя все в нем восставало против этого, и, не выпуская Мэйбл из своих объятий, взглянул на нее.
Если не размыкать веки, подумала она, можно представить, что ее вот-вот опять обожгут поцелуи. Но не будешь же вечно держать глаза закрытыми! Пришлось открыть, и первое, что она увидела — устремленный на нее взгляд, полный и изумления, и грусти, и страстного желания, и нежности. Чего угодно, но только не сожаления. Он не раскаивался в том, что поцеловал ее, облегченно вздохнула Мэйбл и улыбнулась. Сердце запрыгало от радости, когда он улыбнулся в ответ. Совсем как тогда, на песчаных пляжах за Дикой косой. Господи, как давно это было!
— Если бы я знала, что дождусь от тебя улыбки, я бы давным-давно заставила тебя снять рубашку, — пробормотала она.
— Насколько я помню, тебе всегда не терпелось меня раздеть, — пошутил он и, нежно сжав ее пальцы, выпустил руку из своей. Мэйбл тут же охватило такое чувство, будто она одна на всем белом свете.
Гард сел, закинув ногу на ногу. Поза не оставляла сомнения в том, что он крайне возбужден. Это открытие заставило Мэйбл вспыхнуть, и она поспешно перевела взгляд выше — на его плоский живот, потом на мощный торс и, наконец, лицо. Усевшись рядом с ним на траву, тихо сказала:
— Как я соскучилась по тебе, милый.
Гард пристально взглянул на нее. Неужели сейчас опять что-нибудь выскажет, с отчаянием подумала женщина, но он, секунду поколебавшись, так же негромко ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26