Гроб Мориса выставили в самом лучшем кабинете, У постамента стояли резные, с бархатной обивкой стулья. Горели ароматизированные свечи, заливая кабинет мягким светом, изгоняя из него холод.
Наутро Жан-Пьер вошел в кабинет первым. Посмотрел на деда. Подивился мастерству сотрудников похоронного бюро. Деда чисто выбрили, аккуратно причесали, синяк полностью загримировали. Мориса одели, как на торжественный прием. Шелковый фрак, белоснежная накрахмаленная рубашка, галстук-бабочка. В роскошном, из красного дерева гробу он лежал, как живой. Постамент задрапировали бархатом.
Жак вскоре присоединился к Жан-Пьеру. Он всмотрелся в отца, затем повернулся к сыну.
— Морис любил хорошо одеваться. Он был очень интересным мужчиной.
— Да, — кивнул Жан-Пьер. Они с отцом сели в первом ряду, ожидая прибытия гостей. Первым приехал кардинал Прибрежных Альп. За ним — епископ Ниццы и Канн. К ним присоединился настоятель собора святой Марии в Каннах, самой большой католической церкви на Лазурном берегу. Жак и Жан-Пьер взялись за руки со священниками и опустились на колени. Кардинал отслужил мессу.
Канны и источник Плескассье разделяли сто двадцать миль горных дорог. Рядом с источником находилась ферма, занимающая два гектара, с маленьким деревенским домиком. В западной части фермы располагалось семейное кладбище, на котором покоились предки Мартинов. На каждой могиле стояло простое надгробие, высеченное из серого камня. На надгробиях значились только мужские имена. Женщин на этом кладбище никогда не хоронили.
Похороны начались в четыре часа дня. На кладбище собралось человек семьдесят, в основном сотрудники «Плескассье». Священник маленькой местной церкви отслужил мессу, а после того, как Жак и Жан-Пьер попрощались с Морисом, гроб осторожно опустили в могилу. Каждый бросил на гроб по белой розе, а потом земля закрыла место последнего пристанища Мориса.
Кладбище опустело. Жак и Жан-Пьер ушли последними, после того, как на могиле установили надгробие. Жак указал сыну на таблички, врытые в землю рядом с могилой Мориса. На них значились их имена.
Уже в сумерках они вернулись в бревенчатый дом. Жак переговорил с Сэмюэлем и Терезой, которые присматривали за домом и за кладбищем. Он попросил их приготовить ему главную спальню, а Жан-Пьеру — его бывшую комнату, где он жил в детстве.
Тереза, у которой глаза припухли от слез, сказала, что ужин готов. На стол она поставила и бутылку бургундского урожая 1937 года.
— Мы знали, что вы здесь поживете, — добавил Сэмюэль. — Комнаты мы приготовили, как только услышали о смерти месье Мориса. Теперь это ваш дом, и мы надеемся, что вам здесь понравится, как нравилось тем, кто жил здесь до вас.
После обеда они перешли в маленькую гостиную. Сели в старомодные большущие кресла. Жак достал большую сигару, закурил и, откинувшись на спинку кресла, задумался.
— Надо обсудить наше будущее. Мне пятьдесят семь, и я на двадцать лет старше тебя. Жан-Пьер посмотрел на отца.
— Но ты еще молодой человек, папа.
— Однако в шестьдесят один год я уйду на пенсию. Именно в этом возрасте каждый из нас передавал компанию своему наследнику. Так что в тысяча девятьсот сорок пятом году ты станешь президентом и владельцем «Плескассье».
— Ты забываешь об одном пустяке, папа, — улыбнулся Жан-Пьер. — Идет война.
— Идет война или нет, закончится она в сорок пятом или будет продолжаться, ты демобилизуешься и встанешь к рулю управления компании. Для этого ты рожден на свет. Мы все должны идти на жертвы, Жан-Пьер. Ради этой компании жили и умирали наши предки. — Жак встретился с сыном взглядом. — И ты сделаешь то, что делали мы все. Найдешь красавицу, которая родит тебе наследника.
— Господи, папа. Ты-то женился в девятнадцать, и твоя жена сразу забеременела. А тридцать семь — не тот возраст, чтобы переключаться на женщин. Я предпочитаю симпатичных мужчин.
— У тебя получится, Жан-Пьер. У нас-то получилось. Я родился, когда твоему деду был тридцать один год.
— Не уверен.
— И позаботься о том, чтобы родился мальчик. — Жак рассмеялся. — От дочерей проку не будет. Только мужчина может унаследовать «Плескассье», и без сына ты можешь потерять все, что накоплено веками. Нашу фамилию забудут.
— Хорошо, папа, ты знаешь, что я не стану могильщиком нашего рода. — Жан-Пьер знал, что наступит день, когда ему придется лечь в постель с женщиной. Он давно примирился с этой мыслью. — Но сначала я вернусь к генералу де Голлю и помогу «Свободной Франции» спасти нашу страну.
— Только помни, сын, что ты единственный наследник, — сказал Жак. — Держись ближе к генералу. Ты можешь быть героем, но не лезь в окопы.
— Да, папа. — Жан-Пьер наклонился к отцу, и они крепко обнялись.
Прошло еще десять дней, прежде чем Жан-Пьер смог вернуться в старое здание, которое занимал штаб генерала де Голля. Его встретила гулкая тишина. Кабинеты пустовали. С трудом он отыскал нескольких младших лейтенантов, которые в изумлении вытаращились на него.
— Жан-Пьер! — одновременно воскликнули трое из них. И все тут же сбежались к нему.
Один офицер схватил Жан-Пьера за руку.
— Ты жив! — воскликнул он. — Это чудо!
— Какое чудо? — удивился Жан-Пьер. — Со мной ничего не случилось. Умер мой дед.
Другой офицер, Ален, смотрел на него во все глаза.
— Нам сообщили, что ты погиб в самолете, который был сбит над Ла-Маншем «мессершмиттом». Сказали, что погибли все, кто вылетел в ту ночь в Англию. Из министерства обороны мы получили приказ известить твою семью.
Жан-Пьер упал на стул.
— Погибли все? Ален кивнул.
— Господи! — выдохнул Жан-Пьер. — Мне надо выпить. Когда полковник Николь узнал о болезни деда, то разрешил мне поехать к нему. Вместо меня полетел Луи.
Ален покачал головой.
— Нам об этом никто не сказал. Тебе чертовски повезло!
— Но не Луи. Получается, что на мне лежит вина за его смерть.
— Не говори глупостей, — возразил ему Ален. — Это война.
Жан-Пьер помолчал, потом задал важный для себя вопрос:
— К кому мне обратиться, чтобы получить приказ на поездку в Лондон?
Офицеры переглянулись. Ответил ему Рене.
— Ни к кому. Старшие офицеры разбежались. У нас нет связи со штабом де Голля.
— Так что мы тут делаем? Ждем, когда прибудут боши, арестуют нас и то ли расстреляют, то ли отправят в концлагерь? — сердито бросил Жан-Пьер, — Ты у нас старший по званию, — ответил Рене. — Мы уже договорились с одним рыбаком, который согласился доставить нас в Дувр. Проблема только одна — у нас лишь половина той суммы, которую он запросил. А если мы ему не заплатим, этот гребаный испанец никуда нас не повезет.
— Деньги у меня есть, — заявил Жан-Пьер. Остальные офицеры отдали ему честь.
— Командуйте, капитан. Если мы сегодня вечером свяжемся с рыбаком, то сможем отбыть следующей ночью.
— Я готов. Только скажите, сколько нужно денег.
Жан-Пьер обедал с отцом в их парижском доме. Жак удивился, увидев Жан-Пьера, входящего в его кабинет на Елисейских Полях.
— Что случилось? Боши заняли ваш штаб? Жан-Пьер рассмеялся.
— Ну что ты, папа. Немцы нас еще не нашли.
— Так что ты здесь делаешь? Собрался уйти в подполье, чтобы тебя убили?
— Нет, папа.
— Ты даже не можешь отправиться в Англию.; Я прочитал в газете, что весь штаб де Голля уже там. Я думаю, положение у тебя хуже некуда. По моему мнению, тебе надо возвращаться в Плескассье, переодеваться в крестьянскую одежду и там пережидать войну.
— Нас восемь человек. — Жан-Пьер словно и не слышал совета отца. — Мы нашли рыбака-испанца, который переправит нас в Дувр.
— Легкой прогулки не получится. В Канале штормит, а немецкие самолеты постоянно кружат над ним и топят все, что плывет.
— Мне очень жаль отец, но это мой долг. Мой друг Луи, который полетел вместо меня, погиб. Вместе со всеми, кто улетел на том самолете. Его сбили над Каналом. В штабе все изумились, увидев меня живым и невредимым. О том, что меня в последний момент заменил Луи, им не сообщили. Поэтому я должен плыть в Англию. Это мой долг перед Луи.
— Ты и впрямь глуп. Какая будет польза де Голлю, Франции, мне в конце концов, если ты погибнешь? Я тебе не разрешаю! Ты никуда не поплывешь!
— Не сотрясай понапрасну воздух, папа. Решение принято.
— Нельзя тебе плыть на этой посудине! — сердито бросил Жак. — Если с тобой что-нибудь случится, что прикажешь делать мне? Я останусь один и без наследника. Неужели тебе безразлична судьба собственного отца?
— Во-первых, папа, умирать я не собираюсь, — рассмеялся Жан-Пьер. — И волнуешься ты напрасно.
— Месье Вейля, банкира, задержали на границе со Швейцарией и расстреляли. Боши не знают жалости. Если они заметят ваше суденышко, шансов на спасение у тебя не будет. Они тебя убьют.
Жан-Пьер коснулся руки отца.
— Тогда, папа, спасать семью вновь придется тебе. Ты мужчина хоть куда. Обрюхатишь еще трех женщин. Вот у тебя и появится новый наследник.
Жак посмотрел на сына.
— Тебе бы только дурачиться, Жан-Пьер.
Рыбацкая шхуна испанца провоняла тухлой рыбой. Даже некурящим пришлось закурить, чтобы попытаться забить этот жуткий запах. Многих тошнило. Неподалеку от Дувра их перехватил английский сторожевой корабль. Французы перебрались к нему на борт, а испанец отправился обратно во Францию, Неделю спустя Жан-Пьер прибыл в штаб-квартиру де Голля, который поручил ему поддерживать связь с подразделением охраны посольства США. Подразделение это не только охраняло посла и его семью, но и обеспечивало секретность радиоканалов, связывающих посольство с Государственным департаментом в Вашингтоне. Поначалу Жан-Пьер решил, что ему поручена мелочевка, недостаточно быстро понял, что настоящая его работа — собирать информацию, поступающую в посольство и исходящую из него.
Командовали подразделением полковник и майор, но Жан-Пьер имел дело только с лейтенантом Брэдфордом Нортоном, еще недавно сержантом, получившим повышение за мужество, проявленное в ходе боевых действий. Брэд, он предпочитал, чтобы его называли именно так, пользовался заслуженным уважением как солдат, так и офицеров.
Те же чувства испытывал к нему и Жан-Пьер, который был на несколько лет старше лейтенанта. Они работали в тесном контакте, и вскоре их связывали уже не только деловые, но и дружеские отношения. Прошло не так уж много времени, и они признались друг другу в своих гомосексуальных наклонностях. И стали любовниками.
Поскольку денег Жан-Пьеру хватало, в Лондоне он устроился очень неплохо. Арендовал уютную квартирку около Гайд-Парка, неподалеку как от штаб-квартиры де Голля, так и от американского посольства.
Через несколько месяцев после встречи с Брэдфордом они обедали в ресторане отеля «Мэйфлауэр».. Жан-Пьер повернулся к Брэду.
— Я хочу, чтобы ты переехал ко мне. — Брэд рассмеялся.
— Прекрасная мысль. Я бы с удовольствием. Однако если в армии узнают о наших отношениях, меня отдадут под трибунал, на три года сунут в тюрьму, а потом с позором выгонят из армии.
— А зачем кому-то об этом знать? — спросил Жан-Пьер. — Мы же не останемся здесь до скончания века. После войны ты сможешь приехать ко мне во Францию. Там мы будем жить, как в раю.
— А что я буду делать во Франции? Языка я не знаю. Нет, Жан-Пьер, чтобы жить, нужны деньги.
— Деньги — это ерунда, — рассмеялся Жан-Пьер.
— Что? У тебя достаточно денег, чтобы жить, не работая? — спросил Брэд.
— У меня достаточно денег, чтобы жить, не работая, даже в Америке. Главное в том, что я тебя люблю! Я хочу, чтобы мы жили вместе.
Брэд посмотрел на него и поднял бокал с вином.
— Я тоже люблю тебя!
Они чокнулись, выпили вина. Первым заговорил Жан-Пьер.
— За нашу верность!
Под столом Жан-Пьер положил руку на бедро Брэда, затем двинулся выше. Почувствовал его твердеющий фаллос.

Часть вторая
Два франка за литр
ГЛАВА 12
ДЖЕРРИ В АРМИИ
Пятницу, да еще тринадцатое число я считал для себя несчастливым днем. В феврале 1942 года этот день выдался еще и холодным. Я стоял с голой задницей в Гранд-Централ, проходил медицинскую комиссию. Меня осмотрели никак не меньше двадцати врачей, и они заглянули во все отверстия в моем теле, от задницы до ушей. Наконец осмотр закончился. Я оделся и теперь сидел по другую сторону стола от врача лет пятидесяти, который внимательно просматривал мою медицинскую карту. Каждые несколько минут поверх нее он смотрел на меня.
— Ты еврей? — наконец спросил он.
— Да, доктор, — ответил я.
— Я тоже еврей. Я молча кивнул.
Он поднялся, взял какой-то маленький черный инструмент с лампочкой на конце, сунул его сначала в мое правое ухо, потом в левое. Вновь сел за стол.
Продолжил чтение медицинской карты. Затем раскрыл толстый фолиант и начал что-то из него вычитывать. Я огляделся, не стоит ли кто за мной. Нет, очереди выстроились к другим врачам. Мне призывники напоминали скот, идущий на бойню из какого-нибудь ковбойского фильма. Врачи не видели в них людей. Их интересовали только результаты осмотра. По ним врачи или давали добро на службу, или освобождали от нее. Никого не волновало, хотел человек служить или нет.
Но я полагал, что со здоровьем у меня все в порядке, поэтому не понимал, в чем заминка. Повернувшись к доктору, я забарабанил пальцами по столу. Доктор поднял на меня глаза.
— Ты хорошо слышишь?
— Более чем.
Он вздохнул.
— Джерри, когда тебе делали мастоидектомию? Я задумался.
— Не помню, доктор. Наверное, я был совсем маленьким.
— Скорее всего. Перфорация в барабанной перепонке практически затянулась. Тебе повезло, что операцию не пришлось делать на втором ухе. Иначе ты бы уже оглох.
— И что все это значит?
— Ничего. Если б в детстве тебе сделали операцию на оба уха, ты бы получил категорию четыре-эф.
— Но, доктор, мне говорили, если у человека перфорированная барабанная перепонка и он не слышит так же хорошо, как остальные, этот человек может остаться без головы.
Доктор хохотнул.
— Ты получишь категорию один-бэ. Годен к нестроевой.
— И что из этого следует?
— Тебя определят то ли на кухню, то ли в ремонтные мастерские. Может, даже писарем, — ответил он. — Честно говоря, не знаю, как они тобой распорядятся.
— Я бы мог подсказать, как мною распорядиться. Оставить меня дома.
— Где же твой патриотизм, Джерри? Ты Должен сгорать от желания убить Адольфа Гитлера.
— Я еврей, доктор, а не герой.
Доктор заполнил формуляр и передал мне.
— Эта бумага определяет тебя в категорию «годен к нестроевой». Не один-а, но и не четыре-эф. Тебе надо прийти завтра и пройти дополнительную проверку. Я рекомендовал направить тебя в авторемонтные мастерские.
Я взглянул на доктора. Потом прочитал формуляр и наконец-то понял, какую он оказал мне услугу.
— Спасибо, доктор. Я вам очень признателен. Большое спасибо.
Он улыбнулся мне, похлопал по плечу.
— Ты напомнил мне сына. Он еще учится в медицинской школе, и я молю Бога, чтобы эта ужасная война закончилась до того, как ему придется идти в армию.
— Спасибо вам, доктор, — повторил я. — Надеюсь, все сложится хорошо и для вашего сына.
Гранд-Централ я покидал в превосходном настроении. И тут меня окликнул знакомый голос. Бадди. Я направился к нему.
— Каким ветром тебя сюда занесло? Таким несчастным я его никогда не видел.
— Меня призвали.
— Ты уже прошел медкомиссию? Бадди закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил дым из широких ноздрей.
— У меня все в норме. Один-а. А что у тебя?
— Один-бэ.
— Это еще что такое? Впервые слышу.
— Я тоже. Но жаловаться мне не на что. Доктор рекомендовал отправить меня в авторемонтные мастерские.
— Да что ты понимаешь в автомобилях? Ты даже не знаешь, как на них ездить! Я уставился на него.
— Пошли отсюда. У меня есть идея! Из Гранд-Централ мы вышли на Лексингтон-авеню и завернули в маленький кафетерий. Взяли по чашке кофе, сели за пустой столик. Бадди пригубил кофе.
— Черт, какой горячий!
— Дай ему остынуть, — и я протянул Бадди формуляр, полученный от врача.
Он прочитал его, посмотрел на меня.
— А мне что с этого? Я такой не получу. — Он вытащил из кармана полоску бумаги, повертел ею у меня перед носом. — Мой врач определил меня в категорию один-а.
— Что с тобой произошло, Бадди? Куда подевался тот-хитрец, которого я всегда знал? Что с тобой сделала медкомиссия? Запугала до смерти?
— А что я могу поделать?
— Разве ты не помнишь старика-негра, который умеет так ловко подделывать документы? Ты еще меня с ним знакомил. Не он ли нарисовал Эдди лицензии, разрешающие ему изготовлять сельтерскую, развозить ее на грузовике и продавать?
— Да, я знаю этого старика.
— Он все еще при деле? Ты говорил мне, что он изготавливает карточки социального страхования, водительские удостоверения, свидетельства о рождении для четырнадцатилетних, чтобы те числились шестнадцатилетними и могли работать.
— А мне-то что до этого? — Бадди никак не хотел меня понять.
— Давай навестим его. Ты говорил, что он классный специалист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31