Из-под пера Ф. И. Тютчева вышли строки, которые не имеют ничего общего с его проникновенной, изумительной лирикой: «Так называемые защитники России — люди, которые в избытке усердия в состоянии поднять свой зонтик, чтобы предохранить от дневного зноя вершину Монблана».
Сам император России на официальном ужине заявил во всеуслышание:
— Я прочел только что статью де Кюстина, которая чрезвычайно насмешила меня: он говорит, будто я ношу корсет; он ошибается, я корсета не ношу и никогда не носил, но я посмеялся от души над его рассуждением, что император напрасно носит корсет, так как живот можно уменьшить, но совершенно уничтожить невозможно.
За столами разразились хохотом. Это надо было понимать так: сколь невероятные вещи пишет в своей книге де Кюстин! Сочинял глупости, собирал сплетни, нет в ней ни одной серьезной строчки, на которую следует обратить внимание.
Граф М. Бутурлин объявил в печати, что книга французского путешественника не что иное, как сборник «пасквилей и клеветы».
Многие повторяли слова Тютчева из его статьи «Россия и Германия»: «Книга г-на де Кюстина служит новым доказательством того умственного бесстыдства и духовного растления (отличительные черты нашего времени, особенно во Франции), благодаря которым дозволяют себе относиться к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком; дерзают судить весь мир менее серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля».
Увы, наряду с многими достоинствами в книге действительно немало непозволительных «ошибок». Так, весьма часто на ее страницах можно встретить строки, исполненные открытой неприязни к дворянству и вельможам; но автор не отделял аристократов от огромного понятия русский народ. Когда он осмеивал царский двор, когда он с гневом и иронией бичевал его окружение, то для читателей на Западе, для коих и предназначалась эта книга, исчезала граница между народом и вельможами. Ирония де Кюстина оказывалась направленной против вообще России и ее народа. А этого уже не могли ему простить и представители «мыслящей России»!
По-разному отнеслись к книге де Кюстина в России. Князь П. Вяземский взорвался гневом. Была задета его национальная гордость, и он сел было писать в ответ полемическую статью. Но… подумал и не написал ее. Большой поэт и друг Пушкина Жуковский в личном письме к А. Булгакову назвал ее автора ругательным словом.
Узнав о начатой, но незаконченной статье Вяземского, Жуковский писал в Париж к Тургеневу: «Жаль, что не докончил он статьи против де Кюстина: если этот лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля, то еще можно будет Вяземскому придраться и отвечать; но ответ должен быть короток; нападать надобно не на книгу, ибо в ней много и правды, но на де Кюстина».
Эти письма чрезвычайно любопытны, так как отражают настроения известной части «мыслящей России». Ведь сам Жуковский не отрицал, что в книге де Кюстина содержится много правды… Тогда к чему же отвечать, зачем выступать? Нападать?
Тургенев пишет шутливое и вместе с тем ворчливое письмо князю Вяземскому. Он тщательно приводит все доводы Жуковского, сообщает, что Жуковский хочет дать де Кюстину «пощечину», и добавляет с иронией: «Не за правду ли, добрый Жуковский?» Далее Тургенев подробно объяснял, что не сожалеет об отказе князя Вяземского написать ответ, «ибо люблю Вяземского более, нежели его минутный пыл, который принимает он за мнения… Не смею делать замечаний Жуковскому, но, пожалуйста, не следуй его совету».
Тем временем некий Варнхаген фон Ензе в своем дневнике записал 29 сентября 1843 года свой разговор с поэтом Тютчевым. «О Кюстине, — писал немецкий аристократ, — отзывается он довольно спокойно; поправляет, где требуется, и не отрицает достоинств книги. По его словам, она произвела в России огромное впечатление; вся образованная и дельная часть публики согласна с мнением автора; книгу почти вовсе не бранят, напротив, еще хвалят ее тон».
Вот как спустя десятилетия, когда эта запись была опубликована, перед удивленным взором последовавших поколений возникло… совсем иное, «неофициальное» мнение Тютчева о книге французского путешественника. Откуда такое разночтение?
Но есть ли на самом деле разночтение? Тютчев был царским сановником. В отличие от того, с чем он выступал в печати, он позволял себе по-другому трактовать в приватной беседе. Увы, к сожалению, немного было искренних и смелых людей, как молодой Герцен, который во всеуслышание заявил перед всем миром: «Без сомнения, это самая занимательная и умная книга, написанная о России иностранцем».
Но Герцен написал это «на другом берегу».
Но откуда же идет гнев князя Вяземского? Почему негодовал Жуковский?
Горькие факты, отмеченные иностранцем, были более чем неприятны. Одно дело с болью в душе рассказывать близким своим о недугах собственной страны, и совсем другое — прочитать об этом в книге французского путешественника…
Кроме того, «мыслящая Россия» ожидала гораздо большего от де Кюстина. Он прекрасно, как дома, чувствовал себя во всех дворцах. Он видел и понимал лицемерие богатых, чувствовал фальшь и жестокость двора. Но он не понял и не смог объяснить восстания декабристов, хотя много и тепло написал о заживо погребенных жертвах. Его гнев против крепостного права был всего лишь эмоциональным отрицанием одной очевиднейшей несправедливости. Путешествуя по России, он не видел даже ее чарующей природы. Ибо приехал сюда с тяготевшим, «отштампованным» мировоззрением французского аристократа. Чужды ему были и русские песни, быт этой страны, чужд ему был и русский народ.
Русская интеллигенция была ему благодарна за удары, за «залпы» по Зимнему дворцу и деспотизму. Но она не могла ему простить непонимание двух огромных, гигантских по масштабу явлений в жизни тогдашней России: восстания декабристов и литературного гения Пушкина. Де Кюстин оказался непростительно далеким от понимания этих двух явлений! Он их не заметил, не оценил, не понял. Он пытался в переводе читать стихи великого поэта. Но перевод не мог передать красоты и светлого ума Пушкина. Он слушал рассказы о декабристах, о трагедии восстания, но лишь нашел теплые слова о мучениках этого великого порыва к свободе.
За короткое время книга де Кюстина, как мы уже отмечали, выдержала несколько изданий и была переведена на многие европейские языки. Русское правительство решило организовать энергичный ответ, но ответ, напечатанный за границей.
Всего лишь несколько месяцев спустя после выхода книги в Париже появилось издание с любопытным заглавием — «Исследование по поводу сочинения маркиза де Кюстина, озаглавленного „Россия в 1839 г.“. Автором этого исследования был уже небезызвестный читателю русский литератор Н. И. Греч, — тот самый Греч, приятель Булгарина, олицетворявший продажное начало в русской публицистике, которое отравило многие дни Пушкина, вызывало интриги в литературном мире. Тот самый Греч, но на сей раз не в качестве исследователя, а опять же… агента Третьего отделения, призванного сочинить ответ де Кюстину.
Над уединенной могилой Пушкина уже в третий раз осыпались осенние листья. Опять торжествовала очаровательная, неповторимая болдинская осень в старом родовом имении Пушкиных. Но уже не было его молодого хозяина, не горела допоздна свеча в его кабинете.
В Париж приехал один из врагов Пушкина. Он был занят сочинением своих официальных версий в угоду царскому правительству и тем самым стремился не к бессмертию, а к деньгам. Но и деньги, как оказалось, не так легко заполучить, даже за предательство и доносы.
В июле 1843 года Греч жил в Гейдельберге. Оттуда он отправил письмо Л. В. Дубельту — помощнику Бенкендорфа. Вот выдержка из этого послания: «Из книг о России, вышедших в новейшее время, самая гнусная есть творение подлеца маркиза де Кюстина… Ваше превосходительство, заставьте за себя вечно бога молить! Испросите мне позволение разобрать эту книгу… Разбор этот я напишу по-русски и отправлю к Вам на рассмотрение, а между тем переведу его на немецкий язык и по получении соизволения свыше напечатаю, а потом издам в Париже по-французски… Ради бога, разрешите, не посрамлю земли русския! Что не станет в уме и таланте, то достанет пламенная моя любовь к государю и отечеству».
Греч буквально горел от нетерпения. И, не получив еще ответа из Петербурга, сообщал в столицу, что засучив рукава работает над ответом де Кюстину. Греч писал Дубельту: «Все убеждали меня писать. Я отвечал, что не считаю себя вправе печатать что-либо в сем роде без формального соизволения правительства… С искренним усердием и действительной благонамеренностью могу я, находясь на чужбине, не угадать желаний и намерений правительства и написать не то, что должно, или по крайней мере не так, как должно».
Сам Бенкендорф ответил Гречу. Ответ был благосклонным. Бенкендорф советовал напечатать разбор в виде брошюр на немецком и французском языках для распространения за границею сколь возможно и большем числе экземпляров.
Греч радостно потер руки. Он был бесконечно счастлив оказанным высоким вниманием. Немедленно взялся за перо, чтобы выразить Бенкендорфу свою благодарность, почтение и… просьбу о деньгах.
«Вы не можете себе представить, как письмо Ваше меня ободрило и обрадовало, — писал Греч. — Итак, может быть, усердие мое будет приятно государю, нашему отцу и благодетелю».
Благодетелю… Здесь крылся первый намек. В дальнейшем письма были еще более откровенными. Греч сообщал, что рукопись отправил в Баден секретарю русского посольства Коцебу для перевода на немецкий язык. «В Германии желалось бы мне напечатать в аугсбургской „Альгемайне цайтунг“, которой расходится до 12 тыс. экземпляров, — писал он, — но по нерасположению негодяев издателей к России не могу сделать сего иначе, как заплатив за напечатание. Позволите ли Вы сделать эту издержку на счет казны? Печатание этой статьи особыми брошюрами на немецком и французском языках станет в копейку. Я охотно сделал все бы это за мой счет, если б был в состоянии, но Вам известно, я думаю, какие потери потерпел я в начале нынешнего года. Сверх того, несмотря на то что я работаю здесь для правительства во всех отношениях, обязан я платить за паспорты для меня и моего семейства по 1400 р. в год… По всем сим причинам нахожусь я в необходимости просить Вас о разрешении произвести вышеисчисленные издержки на счет казны. Я постараюсь издержать как можно менее и во всем дам подробный отчет».
В этом весь Греч! Просить деньги у Бенкендорфа, чтобы написать книгу, о которой скажет позже в предисловии, что написал единственно потому, чтобы «исполнить долг совести», в интересах «чести и правды».
Но не тут-то было. Как неоднократно ранее, так и на этот раз Греч обманулся. Бенкендорф уклончиво ответил, что деньги не может дать потому, что «некоторым образом подкупать журналы для помещения в оных угодных нам статей не было бы согласно с достоинством и всегдашним благородством нашего правительства».
Греч решил издать книгу на свой страх и риск.
Книга его попала не только в руки Бенкендорфа. Дубельт сообщал автору, что сам государь читал ее и остался ею доволен. И вновь как будто открывались перед Гречем врата благополучия и богатства.
Но во «Франкфуртском журнале» появилась статья, в которой утверждалось, что русское правительство поручило Гречу написать опровержение на книгу де Кюстина. При этом немецкий журнал изложил всю историю с книгой француза и указал, кто стоит за спиной Греча.
Бенкендорф взбешен! Он направил письмо Гречу и заявил ему, что его болтовня и нескромность довели до публикации этой немецкой статьи. «С этого момента, — писал он, — между нами прекращается всякая корреспонденция».
Греч умолял о милосердии, просил о снисхождении, клялся всеми святыми, что это какое-то недоразумение. Он узнает при этом, что переводчику на немецкий язык его же книги русское правительство выплатило неплохой гонорар! И Греч пишет Дубельту: «Из внимания, оказанного переводчику моей книжки, заключаю, что и сочинитель ее когда-нибудь обратит на себя внимание своими усердными и посильными трудами…»
Из бумаг тайных архивов Третьего отделения видно, что полиция в конце концов оплатила услуги Греча.
«Мыслящая Россия» встретила книгу Греча с презрением. Тургенев писал своему другу Вяземскому с сарказмом: «Русские и полурусские дамы получили печатные карточки: г-н Греч, первый шпион его величества российского императора».
После Греча за перо взялся другой сочинитель — французский адвокат Дуэ. Без предисловия, не объясняя, почему решил ответить своему соотечественнику де Кюстину, вскоре выпустил он свою книгу. Но и в литературных салонах Парижа никто не сомневался, что и за этой книгой стояли все тот же Бенкендорф и русское правительство. Правда, некоторые оговаривались, что француз, может быть, написал бесплатно, ради одной славы.
Книга Дуэ была озаглавлена: «Критика загадок России и произведение господина де Кюстина — „Россия в 1839 году“ — автор Дуэ, адвокат королевского суда в Париже». Хотя заглавие длинное и торжественное, книга без каких-либо литературных или других достоинств. На всех ее 76 страницах царит монотонность и скука. 63 страницы, то есть почти вся книга, посвящены беглому изложению истории России. И неожиданно, без всяких объяснений следует глава: «Покончим с де Кюстином». До этого же ни слова, ни намека, кто такой де Кюстин и о чем говорит его книга! Но это не помешало автору заявить, что Кюстин пристрастен и лжив. Дуэ утверждал, что и в современной ему Франции имеется много явлений, даже более грустных и тяжелых, чем те, с которыми де Кюстин столкнулся в России. В заключение Дуэ утверждает, что все народы без исключения имеют свои светлые дни и темные ночи и отдельные отрицательные явления не могут отражать общего положения вещей.
Шум вокруг книги де Кюстина возрастал с каждым днем. Вся Европа продолжала читать ее с увлечением. Ответов Греча и Дуэ было явно недостаточно.
Русское правительство обратилось к Я. Н. Толстому, который жил в Париже и был корреспондентом Министерства народного просвещения, а жалованье получал все от того же пресловутого Третьего отделения. Его особой задачей в Париже была защита России во всевозможных изданиях. В 1844 году вышло две его книги. Одна под псевдонимом Яковлев, а другая под собственным именем. Первая: «Россия в 1839 году, вымышленная г-ном Кюстином, и письма об этой книге, написанные во Франкфурте». Вторая называлась «Письма русского к французскому журналисту по поводу „диатриб“ антирусской прессы».
Обе книги не отличались по тону и настроению от книги Греча. Возможно, потому, что гонорар выплачивался авторам из одной и той же кассы? Их лейтмотивом было: де Кюстин лжет; Николай I — поистине доблестный царь, а де Кюстин не смог его понять и оценить, как не смог ничего понять и в самой России.
Наконец, появляется еще одна, но на этот раз по-настоящему серьезная книга против де Кюстина. Автором ее был К. Л. Лабенский — советник русского Министерства иностранных дел.
Лабенский был примечательной личностью в чиновном мире России. Он писал стихи, публиковал лирику под псевдонимом Жан Полониус. Издал несколько сборников своих стихов, затем книгу против де Кюстина.
Книга производила впечатление своими бесспорными литературными достоинствами. Она написана изящно и с пониманием позиций де Кюстина. Даже все написанное в защиту Николая I отличалось тактичностью.
И в то же время ни одного аргумента, ни одного фактического опровержения того, что писал де Кюстин о николаевской России. В этой книге де Кюстин иронически назван «Цезарем путешественников»: пришел, увидел, понял. Но мимолетные впечатления де Кюстина отрывочны и поверхностны. Они не давали ему достаточного материала, чтобы сделать выводы, которые он так уверенно и прямолинейно высказывал. Лабенский деликатно утверждал, что де Кюстин воспринимал мир и реальность поэтично и созерцательно. Преломление его политических взглядов, которое произошло во время путешествия по России, не более как явление поэтическое — процесс, не основанный на логической основе.
«В своей книге де Кюстин очень часто прибегал к историческим справкам и параллелям, — писал Лабинский. — Прием этот не слишком надежен, ибо ведь история похожа на Библию: всяк видит в ней то, что хочет».
Нашелся еще один опровергатель книги де Кюстина. Он отличался угодничеством, грубыми комплиментами и неприкрытым подхалимством. Это — граф И. Г. Головин. Он занимался сочинительством, любой ценой пытаясь снискать снисхождение русского правительства, которое рассердилось на него по какому-то поводу. Но даже неумеренная хвала Николаю I ему не помогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Сам император России на официальном ужине заявил во всеуслышание:
— Я прочел только что статью де Кюстина, которая чрезвычайно насмешила меня: он говорит, будто я ношу корсет; он ошибается, я корсета не ношу и никогда не носил, но я посмеялся от души над его рассуждением, что император напрасно носит корсет, так как живот можно уменьшить, но совершенно уничтожить невозможно.
За столами разразились хохотом. Это надо было понимать так: сколь невероятные вещи пишет в своей книге де Кюстин! Сочинял глупости, собирал сплетни, нет в ней ни одной серьезной строчки, на которую следует обратить внимание.
Граф М. Бутурлин объявил в печати, что книга французского путешественника не что иное, как сборник «пасквилей и клеветы».
Многие повторяли слова Тютчева из его статьи «Россия и Германия»: «Книга г-на де Кюстина служит новым доказательством того умственного бесстыдства и духовного растления (отличительные черты нашего времени, особенно во Франции), благодаря которым дозволяют себе относиться к самым важным и возвышенным вопросам более нервами, чем рассудком; дерзают судить весь мир менее серьезно, чем, бывало, относились к критическому разбору водевиля».
Увы, наряду с многими достоинствами в книге действительно немало непозволительных «ошибок». Так, весьма часто на ее страницах можно встретить строки, исполненные открытой неприязни к дворянству и вельможам; но автор не отделял аристократов от огромного понятия русский народ. Когда он осмеивал царский двор, когда он с гневом и иронией бичевал его окружение, то для читателей на Западе, для коих и предназначалась эта книга, исчезала граница между народом и вельможами. Ирония де Кюстина оказывалась направленной против вообще России и ее народа. А этого уже не могли ему простить и представители «мыслящей России»!
По-разному отнеслись к книге де Кюстина в России. Князь П. Вяземский взорвался гневом. Была задета его национальная гордость, и он сел было писать в ответ полемическую статью. Но… подумал и не написал ее. Большой поэт и друг Пушкина Жуковский в личном письме к А. Булгакову назвал ее автора ругательным словом.
Узнав о начатой, но незаконченной статье Вяземского, Жуковский писал в Париж к Тургеневу: «Жаль, что не докончил он статьи против де Кюстина: если этот лицемерный болтун выдаст новое издание своего четырехтомного пасквиля, то еще можно будет Вяземскому придраться и отвечать; но ответ должен быть короток; нападать надобно не на книгу, ибо в ней много и правды, но на де Кюстина».
Эти письма чрезвычайно любопытны, так как отражают настроения известной части «мыслящей России». Ведь сам Жуковский не отрицал, что в книге де Кюстина содержится много правды… Тогда к чему же отвечать, зачем выступать? Нападать?
Тургенев пишет шутливое и вместе с тем ворчливое письмо князю Вяземскому. Он тщательно приводит все доводы Жуковского, сообщает, что Жуковский хочет дать де Кюстину «пощечину», и добавляет с иронией: «Не за правду ли, добрый Жуковский?» Далее Тургенев подробно объяснял, что не сожалеет об отказе князя Вяземского написать ответ, «ибо люблю Вяземского более, нежели его минутный пыл, который принимает он за мнения… Не смею делать замечаний Жуковскому, но, пожалуйста, не следуй его совету».
Тем временем некий Варнхаген фон Ензе в своем дневнике записал 29 сентября 1843 года свой разговор с поэтом Тютчевым. «О Кюстине, — писал немецкий аристократ, — отзывается он довольно спокойно; поправляет, где требуется, и не отрицает достоинств книги. По его словам, она произвела в России огромное впечатление; вся образованная и дельная часть публики согласна с мнением автора; книгу почти вовсе не бранят, напротив, еще хвалят ее тон».
Вот как спустя десятилетия, когда эта запись была опубликована, перед удивленным взором последовавших поколений возникло… совсем иное, «неофициальное» мнение Тютчева о книге французского путешественника. Откуда такое разночтение?
Но есть ли на самом деле разночтение? Тютчев был царским сановником. В отличие от того, с чем он выступал в печати, он позволял себе по-другому трактовать в приватной беседе. Увы, к сожалению, немного было искренних и смелых людей, как молодой Герцен, который во всеуслышание заявил перед всем миром: «Без сомнения, это самая занимательная и умная книга, написанная о России иностранцем».
Но Герцен написал это «на другом берегу».
Но откуда же идет гнев князя Вяземского? Почему негодовал Жуковский?
Горькие факты, отмеченные иностранцем, были более чем неприятны. Одно дело с болью в душе рассказывать близким своим о недугах собственной страны, и совсем другое — прочитать об этом в книге французского путешественника…
Кроме того, «мыслящая Россия» ожидала гораздо большего от де Кюстина. Он прекрасно, как дома, чувствовал себя во всех дворцах. Он видел и понимал лицемерие богатых, чувствовал фальшь и жестокость двора. Но он не понял и не смог объяснить восстания декабристов, хотя много и тепло написал о заживо погребенных жертвах. Его гнев против крепостного права был всего лишь эмоциональным отрицанием одной очевиднейшей несправедливости. Путешествуя по России, он не видел даже ее чарующей природы. Ибо приехал сюда с тяготевшим, «отштампованным» мировоззрением французского аристократа. Чужды ему были и русские песни, быт этой страны, чужд ему был и русский народ.
Русская интеллигенция была ему благодарна за удары, за «залпы» по Зимнему дворцу и деспотизму. Но она не могла ему простить непонимание двух огромных, гигантских по масштабу явлений в жизни тогдашней России: восстания декабристов и литературного гения Пушкина. Де Кюстин оказался непростительно далеким от понимания этих двух явлений! Он их не заметил, не оценил, не понял. Он пытался в переводе читать стихи великого поэта. Но перевод не мог передать красоты и светлого ума Пушкина. Он слушал рассказы о декабристах, о трагедии восстания, но лишь нашел теплые слова о мучениках этого великого порыва к свободе.
За короткое время книга де Кюстина, как мы уже отмечали, выдержала несколько изданий и была переведена на многие европейские языки. Русское правительство решило организовать энергичный ответ, но ответ, напечатанный за границей.
Всего лишь несколько месяцев спустя после выхода книги в Париже появилось издание с любопытным заглавием — «Исследование по поводу сочинения маркиза де Кюстина, озаглавленного „Россия в 1839 г.“. Автором этого исследования был уже небезызвестный читателю русский литератор Н. И. Греч, — тот самый Греч, приятель Булгарина, олицетворявший продажное начало в русской публицистике, которое отравило многие дни Пушкина, вызывало интриги в литературном мире. Тот самый Греч, но на сей раз не в качестве исследователя, а опять же… агента Третьего отделения, призванного сочинить ответ де Кюстину.
Над уединенной могилой Пушкина уже в третий раз осыпались осенние листья. Опять торжествовала очаровательная, неповторимая болдинская осень в старом родовом имении Пушкиных. Но уже не было его молодого хозяина, не горела допоздна свеча в его кабинете.
В Париж приехал один из врагов Пушкина. Он был занят сочинением своих официальных версий в угоду царскому правительству и тем самым стремился не к бессмертию, а к деньгам. Но и деньги, как оказалось, не так легко заполучить, даже за предательство и доносы.
В июле 1843 года Греч жил в Гейдельберге. Оттуда он отправил письмо Л. В. Дубельту — помощнику Бенкендорфа. Вот выдержка из этого послания: «Из книг о России, вышедших в новейшее время, самая гнусная есть творение подлеца маркиза де Кюстина… Ваше превосходительство, заставьте за себя вечно бога молить! Испросите мне позволение разобрать эту книгу… Разбор этот я напишу по-русски и отправлю к Вам на рассмотрение, а между тем переведу его на немецкий язык и по получении соизволения свыше напечатаю, а потом издам в Париже по-французски… Ради бога, разрешите, не посрамлю земли русския! Что не станет в уме и таланте, то достанет пламенная моя любовь к государю и отечеству».
Греч буквально горел от нетерпения. И, не получив еще ответа из Петербурга, сообщал в столицу, что засучив рукава работает над ответом де Кюстину. Греч писал Дубельту: «Все убеждали меня писать. Я отвечал, что не считаю себя вправе печатать что-либо в сем роде без формального соизволения правительства… С искренним усердием и действительной благонамеренностью могу я, находясь на чужбине, не угадать желаний и намерений правительства и написать не то, что должно, или по крайней мере не так, как должно».
Сам Бенкендорф ответил Гречу. Ответ был благосклонным. Бенкендорф советовал напечатать разбор в виде брошюр на немецком и французском языках для распространения за границею сколь возможно и большем числе экземпляров.
Греч радостно потер руки. Он был бесконечно счастлив оказанным высоким вниманием. Немедленно взялся за перо, чтобы выразить Бенкендорфу свою благодарность, почтение и… просьбу о деньгах.
«Вы не можете себе представить, как письмо Ваше меня ободрило и обрадовало, — писал Греч. — Итак, может быть, усердие мое будет приятно государю, нашему отцу и благодетелю».
Благодетелю… Здесь крылся первый намек. В дальнейшем письма были еще более откровенными. Греч сообщал, что рукопись отправил в Баден секретарю русского посольства Коцебу для перевода на немецкий язык. «В Германии желалось бы мне напечатать в аугсбургской „Альгемайне цайтунг“, которой расходится до 12 тыс. экземпляров, — писал он, — но по нерасположению негодяев издателей к России не могу сделать сего иначе, как заплатив за напечатание. Позволите ли Вы сделать эту издержку на счет казны? Печатание этой статьи особыми брошюрами на немецком и французском языках станет в копейку. Я охотно сделал все бы это за мой счет, если б был в состоянии, но Вам известно, я думаю, какие потери потерпел я в начале нынешнего года. Сверх того, несмотря на то что я работаю здесь для правительства во всех отношениях, обязан я платить за паспорты для меня и моего семейства по 1400 р. в год… По всем сим причинам нахожусь я в необходимости просить Вас о разрешении произвести вышеисчисленные издержки на счет казны. Я постараюсь издержать как можно менее и во всем дам подробный отчет».
В этом весь Греч! Просить деньги у Бенкендорфа, чтобы написать книгу, о которой скажет позже в предисловии, что написал единственно потому, чтобы «исполнить долг совести», в интересах «чести и правды».
Но не тут-то было. Как неоднократно ранее, так и на этот раз Греч обманулся. Бенкендорф уклончиво ответил, что деньги не может дать потому, что «некоторым образом подкупать журналы для помещения в оных угодных нам статей не было бы согласно с достоинством и всегдашним благородством нашего правительства».
Греч решил издать книгу на свой страх и риск.
Книга его попала не только в руки Бенкендорфа. Дубельт сообщал автору, что сам государь читал ее и остался ею доволен. И вновь как будто открывались перед Гречем врата благополучия и богатства.
Но во «Франкфуртском журнале» появилась статья, в которой утверждалось, что русское правительство поручило Гречу написать опровержение на книгу де Кюстина. При этом немецкий журнал изложил всю историю с книгой француза и указал, кто стоит за спиной Греча.
Бенкендорф взбешен! Он направил письмо Гречу и заявил ему, что его болтовня и нескромность довели до публикации этой немецкой статьи. «С этого момента, — писал он, — между нами прекращается всякая корреспонденция».
Греч умолял о милосердии, просил о снисхождении, клялся всеми святыми, что это какое-то недоразумение. Он узнает при этом, что переводчику на немецкий язык его же книги русское правительство выплатило неплохой гонорар! И Греч пишет Дубельту: «Из внимания, оказанного переводчику моей книжки, заключаю, что и сочинитель ее когда-нибудь обратит на себя внимание своими усердными и посильными трудами…»
Из бумаг тайных архивов Третьего отделения видно, что полиция в конце концов оплатила услуги Греча.
«Мыслящая Россия» встретила книгу Греча с презрением. Тургенев писал своему другу Вяземскому с сарказмом: «Русские и полурусские дамы получили печатные карточки: г-н Греч, первый шпион его величества российского императора».
После Греча за перо взялся другой сочинитель — французский адвокат Дуэ. Без предисловия, не объясняя, почему решил ответить своему соотечественнику де Кюстину, вскоре выпустил он свою книгу. Но и в литературных салонах Парижа никто не сомневался, что и за этой книгой стояли все тот же Бенкендорф и русское правительство. Правда, некоторые оговаривались, что француз, может быть, написал бесплатно, ради одной славы.
Книга Дуэ была озаглавлена: «Критика загадок России и произведение господина де Кюстина — „Россия в 1839 году“ — автор Дуэ, адвокат королевского суда в Париже». Хотя заглавие длинное и торжественное, книга без каких-либо литературных или других достоинств. На всех ее 76 страницах царит монотонность и скука. 63 страницы, то есть почти вся книга, посвящены беглому изложению истории России. И неожиданно, без всяких объяснений следует глава: «Покончим с де Кюстином». До этого же ни слова, ни намека, кто такой де Кюстин и о чем говорит его книга! Но это не помешало автору заявить, что Кюстин пристрастен и лжив. Дуэ утверждал, что и в современной ему Франции имеется много явлений, даже более грустных и тяжелых, чем те, с которыми де Кюстин столкнулся в России. В заключение Дуэ утверждает, что все народы без исключения имеют свои светлые дни и темные ночи и отдельные отрицательные явления не могут отражать общего положения вещей.
Шум вокруг книги де Кюстина возрастал с каждым днем. Вся Европа продолжала читать ее с увлечением. Ответов Греча и Дуэ было явно недостаточно.
Русское правительство обратилось к Я. Н. Толстому, который жил в Париже и был корреспондентом Министерства народного просвещения, а жалованье получал все от того же пресловутого Третьего отделения. Его особой задачей в Париже была защита России во всевозможных изданиях. В 1844 году вышло две его книги. Одна под псевдонимом Яковлев, а другая под собственным именем. Первая: «Россия в 1839 году, вымышленная г-ном Кюстином, и письма об этой книге, написанные во Франкфурте». Вторая называлась «Письма русского к французскому журналисту по поводу „диатриб“ антирусской прессы».
Обе книги не отличались по тону и настроению от книги Греча. Возможно, потому, что гонорар выплачивался авторам из одной и той же кассы? Их лейтмотивом было: де Кюстин лжет; Николай I — поистине доблестный царь, а де Кюстин не смог его понять и оценить, как не смог ничего понять и в самой России.
Наконец, появляется еще одна, но на этот раз по-настоящему серьезная книга против де Кюстина. Автором ее был К. Л. Лабенский — советник русского Министерства иностранных дел.
Лабенский был примечательной личностью в чиновном мире России. Он писал стихи, публиковал лирику под псевдонимом Жан Полониус. Издал несколько сборников своих стихов, затем книгу против де Кюстина.
Книга производила впечатление своими бесспорными литературными достоинствами. Она написана изящно и с пониманием позиций де Кюстина. Даже все написанное в защиту Николая I отличалось тактичностью.
И в то же время ни одного аргумента, ни одного фактического опровержения того, что писал де Кюстин о николаевской России. В этой книге де Кюстин иронически назван «Цезарем путешественников»: пришел, увидел, понял. Но мимолетные впечатления де Кюстина отрывочны и поверхностны. Они не давали ему достаточного материала, чтобы сделать выводы, которые он так уверенно и прямолинейно высказывал. Лабенский деликатно утверждал, что де Кюстин воспринимал мир и реальность поэтично и созерцательно. Преломление его политических взглядов, которое произошло во время путешествия по России, не более как явление поэтическое — процесс, не основанный на логической основе.
«В своей книге де Кюстин очень часто прибегал к историческим справкам и параллелям, — писал Лабинский. — Прием этот не слишком надежен, ибо ведь история похожа на Библию: всяк видит в ней то, что хочет».
Нашелся еще один опровергатель книги де Кюстина. Он отличался угодничеством, грубыми комплиментами и неприкрытым подхалимством. Это — граф И. Г. Головин. Он занимался сочинительством, любой ценой пытаясь снискать снисхождение русского правительства, которое рассердилось на него по какому-то поводу. Но даже неумеренная хвала Николаю I ему не помогла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51